| Скрупулезный ученый А. А. Олесницкий прекрасно замечает: «Кроме новейшей истории, Песнь Песней имеет еще свою древнюю историю, в которой решены ясно и просто, путем предания, почти все вопросы, над которыми трудится новейшая критика» стр. 371]. Итак, первый вопрос о каноническом достоинстве книги Песнь Песней Соломона. О достоинстве книги Песнь Песней говорит уже то, что ее автором был знаменитый царь Израильский Соломон, являвшийся автором и других богодухновенных книг (Притчей, Екклезиаста и некоторых псалмов). Об авторстве Соломона говорит уже само название книги «Песнь Песней Соломона», или еще яснее в переводе архимандрита Макария «Песнь Песней, которая есть Соломонова». Авторство Соломона всегда признавала иудейская синагога и христианская Церковь . Соломона называет автором книги ортодоксальное иудейское предание, записанное в Талмуде (Baba Batra, fol. 14,2). Таргум халдейский (составлен после Талмуда, то есть после V в. по Р.Х.) перефразирует название книги таким образом: «Песни и похвала, которые произнес Соломон пророк царь Израильский по вдохновению Духа Святаго пред Господом и Владыкою всего мира». Здесь, кстати, указывается не только на авторство Соломона, но и на богодухновенность книги. О принадлежности книги царю Соломону свидетельствует в своем «Синопсисе» святой Афанасий Великий : «И сия книга есть сочинение Соломона, как выше показано». Это же утверждают и все святые отцы. Теперь надлежит устранить некоторые возражения, которые вроде бы препятствуют считать автором книги «Песнь Песней» Соломона. Ряд западных исследователей Eichhorn Umbreit Rosenmuller, Kaiser Hartmann Magnus и другие отмечают наличие многих арамеизмов в языке книги, значит она могла быть написана только после вавилонского плена (VI в. до Р.Х.), когда иудеи переняли у халдеев арамейскую речь, следовательно автором книги не мог быть Соломон. Эти же исследователи считают, что не только по языку, но и по идейному содержанию книга могла появиться только после освобождения от вавилонского плена. |
| О. противопоставляет духовную любовь плотской, поскольку эти 2 вида любви, с его т. зр., имеют разное происхождение и разный объект (см.: Pétré. 1954; Boyd. 1976; Pietras. 1988; Osborne. 1992). Любовь к чувственным вещам является злой и происходит от диавола; привязываясь к материальному, человек впадает в идолопоклонство, и его связь с чувственными реальностями нельзя назвать любовью в собственном смысле слова. Единственной подлинной любовью О. считает любовь божественную, к-рая происходит от Отца, порождает Сына, изводит Св. Духа, и от трех Ипостасей Троицы передается людям и проч. разумным творениям. Плотская любовь есть лишь злоупотребление божественной любовью, к-рую Бог поместил в сердца людей, чтобы они любили Творца ( Orig. In Cant. comm. Prol. 2. 15-48). Однако и в божественной любви, по мысли О., должен существовать определенный порядок. Любить следует только Бога и Христа, Которые одновременно являются субъектами и объектами любви; любить творения Божии означает воздавать твари то, что принадлежит только Богу (Ibid. III 7; In Num. 11. 8; In Luc. hom. 25). Бога должно любить без меры, от всего сердца (In Cant. hom. 2. 9; In Iudic. 2. 4; ср.: Мф 22. 37), а ближнего - «как себя самого» (Мф 22. 39), т. е. в относительном смысле. Любовь к ближнему также подчинена своего рода порядку: на 1-м месте стоит любовь к супруге (супругу), затем следует любовь к родственникам (мать, отец, братья, сестры и т. п.), святым, пастырям Церкви, братьям по вере, неверным, врагам ( Orig. In Cant. comm. III 7. 16-22). Однако любовь ни к одной из перечисленных категорий людей не должна быть выше любви к Богу в том случае, если человек ставится перед выбором. Высшим выражением верности Богу и любви к Нему О. считал мученичество ( Hartmann. 1958; Lorenzi. 1984). Оно, по его мнению, предполагает 2 элемента: истинную веру в Бога и исповедание этой веры, выраженное в отвержении идолопоклонства или ложного учения о Боге ( Orig. Exhort. ad martyr. 18, 32). Мученичество не было для О. предметом лишь теоретического рассуждения. |
| По вопросу о бытии и небытии в учении Платона заслуживает серьёзнейшего внимания исследование Nicolai Hartmann. Plato’s Logik des Seyns Giessen, 1909. Несмотря на когенианские задания этой книги, она содержит тонкие исследования относительно самых трудных проблем платонизма и в этом отношении даже превосходит капитальную работу Natorp Plato’s Ideenlehre. Leipzig, 1903. И Наторп, и Гартман останавливаются на наименее изученных сторонах платонизма, на том, что можно назвать в нём «трансцендентализмом», и в этом неоспоримая заслуга Марбургской школы. 13 Д. Бруно в своём трактате «De la causa, principe e ипо» в пятом диалоге даёт характеристику Мировой души или Вселенной как Единого, неподвижного, абсолютного, стоящего выше различий и противоречий (в частностях он явно опирается здесь на учение об абсолютном Николая Кузанского), но затем задаётся вопросом: «почему изменяются вещи, почему материя постоянно облекается в новые формы?» Я отвечаю, что всякое изменение стремится не к новому бытию, но к новому виду бытия. И такова разница между самой вселенной и вещами во вселенной. Ибо она объемлет всякое бытие и все виды бытия; из них же каждая имеет целое бытие, но не все виды бытия, и не может иметь в действительности все определения u акциденции... В бесконечном, неподвижном, т. е. субстанции, сущности, находится множество, число; как модус и многообразие сущности, она не становится более чем единой, но только многообразной, многовидной сущностью. Всё, что образует различие и число, есть только акциденция, только образ, только комбинация. Каждое порождение, какого бы рода оно ни было, есть изменение, тогда как субстанция всегда остаётся той же, потому что она есть только одна, божественная, бессмертная сущность... Это существо едино и постоянно и остаётся всегда; это единое – вечно; всякое движение, всякий образ, всё другое есть суета, есть как бы ничто; да, именно ничто есть всё вне этого единства. Отношение между единым и многим, вселенной и её феноменами определяется так, что последние «суть как бы различные способы проявления одной и той же субстанции, колеблющееся, подвижное, преходящее явление недвижной, пребывающей и вечной сущности, в которой есть все формы, образы и члены, но в неразличенном и как бы завитом состоянии, как в семени рука не отличается ещё от кисти, хвост – от головы, жилы – от костей. |
| “ Any fight against terrorism is moral; we can even call it a holy fight .” A young girl reacts moments after refugees from Syria and Iraq arrived at a refugee centre in Champagne-sur-Seine, near Paris, France, September 9, 2015. © Christian Hartmann/Reuters Chaplin does not refer to a new war of religions, but instead - quite the contrary - to the moral obligation to fight evil. However, to do so requires more than military hardware and strategy. It requires spiritual strength. Russia derives its spiritual strength after the Cold War from a mighty revival of the Orthodox Christian faith while the West is abandoning its Christian identity. The East and the West have switched roles as Christian superpower and defender of the Christian faith. “ Christian countries can oppose pseudo-Islamic extremism only by basing themselves on traditional religious values, ” Chaplin believes. " Secularism will never be able to cope with the challenge of religious fanaticism and extremism coming to Europe today. Secularism will always lose to religious or pseudo-religious extremism. Even if secularism successfully beats off religious and public radicalism with the help of power and money for some time, it won " t last long, only for 20-30 years , " the priest said at the conference Cults, Neo-paganism, Secularism: Danger of Christian Ethos " Decay in Slovenia. In other words: something will win over nothing every time. Due to its secularist ideology, the West is no longer in any position to protect Christian interests in the world as it did for centuries in the past. It now creates terrorism and religious fanaticism fuelling blood-curdling horrors. Russia is the only major power in the world today that accepts the responsibility of protecting persecuted Christians. The fact that Putin is now the best friend and the greatest hope of persecuted Christians will have an impact on strategy that reaches far beyond the Middle East. This spiritual dimension of Russian foreign policy has been completely ignored by the Western media. |
| Поэтому мои религиозные сочинения не содержат никакой попытки кого-то духовно наставлять. (…). Вообще нравственные проблемы, которые в первую очередь заботят духовных наставников, меня никогда особенно не привлекали. Зная, что нравственная норма поступков человека это прежде всего совесть его самого (даже если объективно он и ошибается) и видя, как эта норма все больше укрепляется в сознании человечества, я всегда переживал этику как свод искусственных правил, которые не имеют онтологической основы и поэтому не превышают уровня «приличного поведения». По этой же причине мне всегда была чужда так называемая «философия ценностей» (M. Scheler, N. Hartmann) и очень близок M. Heidegger, который утверждал, что вознесение Бога в ранг «наивысшей ценности» было тем окончательным ударом, который умертвил Его в душе западного человека. Поэтому путь к существованию Бога, который идет через поиски смысла, ибо последний необходим человеку в его жизни и деятельности (ср. В. Welte. Religionsphilosophie, 1978), считаю ложным путем, идя по которому человек неизбежно делает логический прыжок от «надо» к «есть»: человек нужен смысл, так он и есть в облике Бога. Направленность моего мышления не наставническая и тем самым не теологическая, ибо теология, которая не направлена к духовному наставничеству, бессмысленна. Сегодняшние усилия превратит теологию в «науку веры» есть противоречие в себе: наука, опирающаяся на причинное исследование, и вера, опирающаяся на свободное самоопределение, исключают друг друга. Как нет и не может быть «науки свободы», так нет и быть не может «науки веры». Иначе и астрология была бы наукой. Теология есть одна из форм духовного наставничества или один из видов деятельности Церкви как исполнения своего посланнического служения. И если теология попытается освободиться от этого вида деятельности, она действительно превратиться в астрологию. Создавать такую «астрологическую теологию» мне никогда и в голову не приходило. Так что же тогда представляют мои сочинения, исследующие религиозные вопросы? – Осознавая веру как риск и по этой причине будучи непригодным для духовного наставничества, я всю свою жизнь был верен христианской религии, которую представляет Католическая Церковь. |
| Автор должен был бы обратить надлежащее внимание и на более точную цитацию сравнительно немногочисленных пособий, которыми он пользовался. Это нужно в особенности сказать о ссылках на Hartmann’a, Gesenius’a, De-Wette, Rosenmuller’a, на которых он указывает при выяснении понятия „choscheb“. У каждого из упомянутых автором учёных (напр. на стр. 127) имеется по нескольку серьёзных работ. И точная цитация здесь была бы не лишней. Но при неизбежных в каждом курсовом сочинении недочётах, в сочинении Давыдова имеются и свои достоинства. Скромный лингвист, он является внимательным библеистом, достаточно полно и всесторонне изучившим Библию, извлёкшим из неё необходимый для него материал и подыскавшим параллели в классической литературе. Для получения степени кандидата работу г. Давыдова можно признать достаточной“. Справка : 1) Алексей Давыдов принадлежит к воспитанникам LXIV курса Московской Духовной Академии (1905–1909 гг.). Звания действительного студента удостоен Советом Академии 10 июня 1910 года, с предоставлением —618— ему права на получение степени кандидата по представлении удовлетворительного кандидатского сочинения, – 1) По § 109 лит. б. п. 8 устава духовных академий „присуждение степени кандидата богословия“ значится в числе дел Совета Академии, представляемых на утверждение местного Епархиального Архиерея. Определили : Действительного студента Академии выпуска 1910 г. Алексея Давыдова удостоить степени кандидата богословия, с причислением ко второму разряду, – о чём и представить на Архипастырское утверждение Его Высокопреосвященства. XVIII . Прошения студентов III курса Академии: Михаила Авраменко, Тихона Беляева, Николая Глаголева, Михаила Голобородько, Святослава Дьякова, Василия Ключарева, диаконов Димитрия Крылова и Александра Левковского, Тихона Нечаева, Сергея Пятикрестовского, Василия Соболева, Павла Устинова и Александра Ярещенко – об освобождении их от изучения в текущем 1912–1913 учебном году истории и обличения русского сектантства, в виду того, что в 1910–1911 учебном году они уже слушали лекции и сдали установленное испытание по этому предмету в качестве группового, |
| 3 . So, the moral significance of our dogma in its negative aspect is clearly revealed, but it is not so important like the positive aspect, which is in the analysis of conditions of our moral development, struggle or perfection, which is always inseparable from the living belief in Jesus Christ, as in true God. But in order that it would not seem to any one that we shall analyze moral life not from the point of view of its essence, but concerning the influence of this faith upon life, we shall show the main conditions for that with the help of the words of the thinker, who denied the Divinity of Jesus Christ and the importance of this dogma for virtue; we mean famous Kant, the most impassionate from all philosophers. This very Kant hoped to show that the Gospel can bring not less profit for the deniers of miracles and revelations, than for the believers. Certainly, he did not manage to prove that, but anyway he reasons incomparably more convincingly than any modern deniers. Let us note that his religious views, with the significant diminishment of their moral value, became the basis doctrine of the Tubingen rationalistic school, from which graduated both Renan and Tolstoy. This school, in the person of Straus Bauer, Hartman and the like, could not keep the Kantian views untouched, for among them only Kant tried to preserve the elevated character and purity of the Evangelic commandments. More than that, having incomparably higher morals that all his modern followers, to which almost all European philosophers assign themselves, only Kant kept untouched the thought about the unconditional opposition of the good and evil, about the struggle of these elements within us, about the freedom of will and moral responsibility. Analyzing his doctrine about the atonement and salvation, we shall not touch upon his reasoning about moral autonomy, but we shall analyze his idea about what, in his opinion, happens within man, when he decides to reach moral perfection. Then we shall easily note that it is possible, only if one possesses the living belief in Jesus Christ, as in the unconditionally saint, sinless, having suffered for us Atoner, and true God. |
| Without saying yet about the extreme artificiality and lack of psychology within similar sophisms, let us first of all mention the fact that if someone could possess similar consciousness, if Ivan could die for Peter only realizing that he and Peter are one, and that dying for Peter he dies for himself, – then this act would absolutely lose its moral sense and any good deeds that Ivan would do for Peter would not be the acts of love, would not be filled with this holy feeling, which converts some deeds into moral acts. For, according to the confession of all psychologists and philosophers, the feeling of love is psychologically possible and morally valuable only when it is directed towards another reasonable creature; that is why pantheists themselves admit that it is impossible to love their unconscious deity, and it is only possible to have compassion for it (Hartman, Tolstoy). The utmost rise of highest altruistic feelings within man happens when he clearly realizes that his actions do not depend on any profit, when he frees himself from any self-love, for the sake of love for the others. That is why our Savior in the Sermon on the Mount approves of these deeds of benevolence. Really, would there be glorified the virtue of that producer of sugar, who helps the surrounding peasants to grow beetroot because it brings great and direct prophet to his sugar producing factory? Even if it was not his personal factory, but that of his children or brothers, for which he feels compassion due to the ties of blood, you would praise him less than another man, who helped less, but gave his hand to absolutely strange people and totally benevolently, and acted according to the words of the Savior: «But love ye your enemies, and do good, and lend, hoping for nothing again; and your reward shall be great, and ye shall be the children of the Highest: for he is kind unto the unthankful and to the evil» (Luke 6:35). Let us get back to the mentioned by us stimuli for righteous life in pantheists’ teaching. They state that self-denial and mercy contribute to global cultural and moral progress. |
| Если это к Hartmann " у не лежит ваше сердце, то в этом вы правы. Этот ужасный человек сделал мне больше зла своим заступничеством и часто фальшью нежели Куломбы своей открытой ложью. Он то защищал меня в газетах, то писал такие «экивоки», что даже враждебные мне газеты только рты отворяли, замечая: «вот так друг!» Он один день защищал меня в письмах к Юму и другим теософам, то намекал на такие гадости, что его корреспонденты все пошли против меня. Это он сделал Ходжсона посланного Психическим Лондонским обществом делать в Индии следствие о феноменах – врага вместо друга чем он прежде был. Он циник, лгун, хитер и мстителен и его ревность к «хозяину» и зависть ко всякому, на кого хозяин обращает малейшее внимание просто отвратительны! Из преданного нам Judjéa, посланного Олкоттом из Парижа в Адьяр, он сделал нам врага. Он возстановил против меня одно время всех Европейцев в Адьяре, Лэн Фокса, мистера и мистрисс Оклэй, Брауна, не мог только возстановить одних индусов, которые его ненавидят и давно поняли. Теперь, мне же пришлось спасать «Общество» от него, согласясь под предлогом, что он доктор, взять его с собою. Общество и первый, Олкотт, так его боялись что не смели даже выгнать. И все это он делал чтоб завладеть одному мною, высосать из меня, пока я еще жива все что я знаю – недопускать Субба-Рао писать со мною «La doctrine secrète», а самому ее писать под моим руководством. Но он очень ошибся. Я его привезла сюда и объявила, что писать теперь The secret doctrine совсем не буду, а буду писать для русских журналов, я отказалась сказать ему хоть одно слово об оккультизме. Видя что я поклялась молчать и учить его не буду, он уехал наконец. Должно быть станет теперь врать на меня Германскому Обществу. Да мне теперь все равно. Пусть врет. Это он подговорил Баваджи заплатить за три месяца вперед, зная, что у меня денег нет и я поневоле останусь здесь. 64 Но я пишу Каткову и потребую свои кровные деньги за «Загадочные Племена» и тогда уеду в Висбаден, Мариненбаден или какой нибудь другой Баден которые мне очень нужны; а затем поселюсь в Мюнхене или около Вены мне все равно где, лишь бы найти теплую комнату, да быть поближе к России, к X. так чтобы умирая, видеть ее возле меня. Посоветуйте, что делать! |
| (16) На это Иегова Бог отвечает так: Вот Я положил на Сионе в основание камень, Камень надежный, краеугольный, Драгоценный, крепко утвержденный: Кто опрется на него, будет непоколебим. (17) Я поставил суд мерилом И правду – отвесом, Буря с градом разрушит пристанище лжи, И убежище ее потопят воды. (18) И расторгнется союз ваш со смертью , И дружба с преисподнею не устоит; Когда разразится сокрушительный бич, Вы будете им попраны. (19) Всякий раз, вторгаясь, он не даст вам покоя; Ходить же будет от утра до утра, Днём и ночью; Один слух о нём будет ужасен. (20) Тогда коротко будет ложе, чтобы выпрямиться, И узок покров, чтобы свободно окутаться. (21) Тогда Иегова поднимется, как на горе Фарасине 154 , Воспылает гневом, как в долине Гаваона, Чтоб исполнить свое дело, дивное Дело, Чтобы совершить судьбы свои, Страшные судьбы свои. (22) Итак не подмывайтесь более, Чтобы не отягощались ваши узы, Ибо я слышу конец и разрушение От Господа Иеговы воинств на всю землю. (23) Напрягите слух и прислушайтесь к гласу моему, С вниманием выслушайте речь мою: (24) Во всякое ли время пашет пахарь для посева, Режет и боронит землю свою? (25) Не так ли, что, когда выровняет ее поверхность, Сеет он чернушку, или рассыпает тмин, Разбрасывает по борозде пшеницу, Также ячмень в особом месте, И полбу с краю его? (26) И такому порядку научил его Бог его, Он наставил его. (27) Ибо не молотят чернушки железным шестом, И колесо молотильни не катают по тмину, Но чернушку выбивают деревянным цепом, А тмин – палкою 155 . (28) Зерновой хлеб вымолачивают, Но не вытирают; Водят по нему колеса молотильни со конями ее, Но так чтобы не растереть его. (29) И это происходит от Иеговы воинств: Дивна премудрость Его, Велико могущество Его! XXII 156 150 Картина, поставленная здесь пророком, изображает внешней вид Самарии, главного города царства Ефремлян. Вот как описывают путешественники вид этого города: «он построен был на горе возвышенной и круглой, как яйцо, и цепь плодородных холмов, амфитеатром возвышающихся вокруг него, действительно представляет издали великолепный венок, охватывающей город» (Mandreii. Sammlung von Reisen in den orient, herausgeg. Von Paulus. p.I p.). К объяснению картины, представленной пророком, нужно еще иметь в виду и общий обычай древних народов, не безъизвестный и евреям ( Npeм. II, 7 8), во время праздничных увеселений украшать головы живыми венками; а при постоянно роскошной жизни ефремлян, венки никогда не сходили с их головы. Посему пророк под одним и тем же образом мог разуметь и местность и жителей Самарии. Что касается до пьянства, то неизвестно, чтобы оно было распространённым здесь пороком; вероятно пророк разумел вообще разврат, уклонение от истинной религии, как это он яснее показывает в следующей главе, 9-м стихе. |
|
|
