| Если бы последняя, абсолютная истина находила свое адекватное выражение в идее, суждении, утверждении, т. е. в некой безлично-общей связи, то это значило бы, что личность должна ей подчиниться, т. е. это значило бы, что личность как таковая, в ее конкретности и неповторимой единственности, совсем не была бы образом и воплощением абсолютной, божественной первоосновы бытия. И наоборот: поскольку личность есть действительно образ и подобие Божие, выражение абсолютной божественной первоосновы бытия, истина об этом не может быть просто утверждением или учением. Она должна быть дана нам прежде всего в форме откровения. Откровение – одно из тех понятий или слов, живой смысл которых стирается от долгого употребления в богословском языке, – есть такое познание, в котором реальность открывается нам в той форме, что сама себя открывает, обращаясь к нам, духовно внедряясь в нас и действуя на нас. При откровении мы имеем познание реальности не через наше умственное овладение ею, а, наоборот, через ее собственное присутствие, через ее активное овладение нами, в силу чего исчезает всякое сомнение в истинности познания. Поскольку же сама эта реальность – сам Бог – есть реальность порядка личного или, точнее, есть реальность, о несказанной природе которой мы можем судить лишь через ее подобие и воплощение – человеческую личность, – ее явление само возможно в единственно адекватной ей форме – в форме личности. Иными словами: если личность есть подлинно образ и подобие Бога, то она, и только она одна, есть единственно адекватное выражение истины. Поэтому истина о Богочеловечестве – что есть, как мы видели, последний глубочайший смысл благой вести – могла быть открыта людям только личным существом, которое в лице себя самого явило людям эту истину и могло о себе сказать: «Я есмь путь, истина и жизнь». Вот почему вера в истину благой вести неизбежно должна выразиться в вере в саму личность, явившую в своем лице эту истину. В этом состоит принципиальное отличие Христова откровения от всяких религиозных или философских учений, даже близких к нему по своему содержанию (в том числе и платонизма, о близости которого к христианству мы уже упоминали выше). |
| Но были и прекрасные исключения. Примером может послужить деятельность Николая Ильминского , который обнаружил, что татарский язык представляет собой фактически два независимых друг от друга языка: литературный и разговорный. И только когда разговорный татарский язык стал языком Церкви, наступил перелом в деле христианизации татар. Безусловно, общение на втором языке – это всегда компромисс, но никогда не идеальное решение вопроса. Часто думают, что использовать второстепенный язык– значит предать саму идею воплощения Истины, которая и отличает Православие от других христианских традиций и сект. Необходимость адекватного перевода Библии и другой религиозной литературы требует, чтобы хоть некоторые миссионеры обладали полноценным знанием языка. Это нужно не только для полного понимания со стороны новой Церкви, но и для того, чтобы избежать опасности ереси. Язык народа формируется в процессе его истории. Знакомство с христианской верой несете собой появление новых понятий, не встречающихся в местном обиходе. Как и в чем выразить эти новые понятия? В этом случае необходимость понимания национального менталитета обнаруживается наиболее очевидно. Непонимание в этом плане может породить ненужные богословские споры. Так, например, различная интерпретация понятий «природа» и «личность» в Александрийской и Антиохийской школе в IV веке была главной причиной широко известных богословских споров. Если образ мысли коренного народа не принимается во внимание, легко возникает опасность ереси или синкретизма. Во время своей миссии Православная Церковь сталкивается еще с одной проблемой: она связана с вопросом о том, до какой степени следует использовать общепринятую терминологию, а точнее – терминологию других, даже нехристианских исповеданий. Как указывал о. Андрей Кураев, например, единственный способ перевести Евангельские цитаты на язык народов Дальнего Востока для адекватного понимания ими текста – это применить их же терминологию: «Вначале было Дао...» ( Ин. 1:1 ), «Я Рис жизни...» ( Ин. 6:35 ), «Я насадил, Аполлос привязывал ростки, но возрастил Бог» ( 1Кор. 3:6 ). |
| Мы это знаем и из опыта святых. Когда обстоятельства принуждают их к тому, чтобы все-таки поделиться своим опытом богообщения, они пытаются изречь этот опыт богоприличными словами и всегда признаются: «Мы не в силах передать то, что мы видели, что чувствовали. Даже наши ощущения, которые мы испытывали, пребывая с Богом, мы не можем передать». Любой, кто хоть чуточку соприкасался с действием благодати Божией, поймет, что передать ее действие на самом деле невозможно: для обозначения опыта богообщения и ощущаемых, точнее даже – созерцаемых в том, духовном мире, вещей не придумано слов. Ведь язык человеческий создавался для описания вещей чувственных, доступных, и не предусматривает слов для описания вещей духовного порядка, которые откроются в будущем веке, а сейчас составляют тайну. Так что передать адекватно этот опыт человек не может. Вот и пророк Иезекииль постоянно подчеркивает, что он всего лишь пытается передать, что и как ему открылось в виде подобия славы Божией. Поэтому это видение и этот образ надо воспринимать очень осторожно. Каждое слово в Библии исполнено смысла Вопрос: а зачем, если невозможно адекватно передать виденное пророком Иезекиилем, вообще об этом говорить? А смысл в том, чтобы показать; даже то, что видит Иезекииль, то есть то, что пребывает окрест Бога, есть некоторое подобие Его славы, невместимое человеческими понятиями. Духовный мир и то, что являет Собой Бог даже окрест Себя, – совершенно иного измерения (как у пророка Исаии говорит Господь, «Мои мысли – не ваши мысли»). Понять, объяснить Бога на самом деле невозможно. Ни духовный мир, ни Его. Когда человек изумляется Откровению, то понимает, что вместить или даже удержать в уме Откровение тайн Божиих он не может, будучи ограничен плотью, возможностями своего разума, своей тварностью, греховностью и немощью в восприятии духовных вещей. В видении пророка Иезекииля есть вещи заведомо парадоксальные. Вообще книги, и особенно Библию, надо читать внимательно, вчитываясь в слова, а не просто пытаясь уловить образ – это не поэзия, это свидетельство, поэтому каждое слово там исполнено смысла. Просто иногда для нас он закрыт либо вследствие каких-то промыслительных от Бога вещей, либо вследствие нашей ограниченности, греховности, суетности нашего ума. И мы не можем постичь некоторые тайны Божии, которые постигали святые отцы. |
| Скачать epub pdf 5. Что такое апокрифы? Периодически можно слышать о сенсационных находках: новые «евангелия» и другие якобы неизвестные прежде тексты, возникшие на заре христианства, наконец-то расскажут нам всю правду… На самом деле, ничего принципиального нового в этих находках нет; чаще всего речь идет о новых рукописях текстов, известных с давних времен под названием апокрифов. Но что такое апокрифы, откуда они взялись и как к ним относиться? Книги на границе Библии Сегодня, когда Библия выглядит как цельный том, ее читатели привыкли думать, что канон Библии всегда был определен, а граница между Писанием и всей остальной литературой была четко проведена и всем хорошо известна. На самом деле это далеко не так: когда пророк или Евангелист начинал писать или проповедовать, он вовсе не ставил себе цели дополнить Библию еще одной книгой, нет, он сообщал людям то, что считал необходимым. И лишь затем община верующих – сначала древний Израиль, а затем христианская Церковь признавала его текст адекватным и точным изложением своей веры. При этом, конечно, всегда существовали лжепророки и лжеучителя, творения которых община верующих отвергала. Можно было бы подумать, что решающую роль здесь играло авторство текстов: скажем, Исайя или Павел – всем известные проповедники Истины, так что и книги, носящие их имена, будут признаны священными. Но это далеко не так: в каноне Писания на центральном месте стоят произведения Луки (Евангелие и Деяния), который не был даже свидетелем земной жизни Иисуса, а вот книга, которая называется «Евангелие от Петра», считается подложной. Ее явно не писал апостол Петр, которого мы знаем по двум новозаветным Посланиям – его имя было приписано к этому тексту, чтобы придать ему больше авторитетности. Такая ситуация типична для апокрифов. Так что же тогда такое апокриф? По-гречески это слово значит «тайный, сокровенный». Апокриф лежит где-то на самой границе Писания, но всё же по ту сторону границы. Точнее сказать трудно, потому что граница – точнее, канон Ветхого Завета – неодинакова в разных традициях, и само слово «апокриф» употребляется в них по-разному. |
| И. Соболевским исследователь также писал о его раннем происхождении. 15 Белокуров выделил две редакции Сказания – «подробную» и «сокращенную», но опубликовал лишь одну – по списку Пространной («подробной»), а Краткую представил шрифтом (разрядкой набраны тексты пространной редакции, отсутствующие в краткой). Этим затруднялось адекватное восприятие Краткой, и она оставалась практически вне поля зрения исследователей. А между тем в ней имеются существенные отличия от Пространной, важные для понимания ряда ключевых фактов. Нельзя исключить того, что она могла предшествовать Пространной. В издании 2006 г. обе редакции опубликованы самостоятельно. Пространная редакция представлена списком Первоначального вида этой редакции в рукописи Нижегородской библиотеки конца XVI в., который с бесспорностью доказывает, что редакция создана не позднее этого времени, точнее, ок. 1587 г. 16 Троицкий (точнее Троицко-Соловецкий) вид Пространной редакции приведен в разночтениях по списку Троицкого собрания сочинений прп. Максима Грека (РГБ, ф. 304, Троицк. 200 р., л. 17–18 об.) и по рукописи середины XVII в., связанной с деятельностью известного соловецкого книжника Сергия Шелонина (РГБ, Сол. 741/851, л. 234–240 об.). О Троицком происхождении этого вида свидетельствует сделанное в нем дополнение, взятое из Троицкой рукописи типа МДА 153 (см. Примечание 18). Краткая редакция известна в настоящее время в тех же трех списках, которые использовал и Белокуров, и издана по рукописи РНБ, Сол. 752/862, л. 3–7, (первая треть XVII в.). 17 Она была принесена в Соловецкий монастырь из Троицы старцем Иосифом Сороцким в 1634 г. Возможно, им же была принесена и пространная редакция; в другой рукописи Сергия Шелонина, уже упомянутой Сол. 741/851, помещены обе редакции: в конце, на лл. 234–240 об.– Пространная (Троицкий вид), а в начале – Краткая, т. е. та же, что в Сол. 752/862. Первоначальный вид Пространной редакции имеет лаконичное и вполне нейтральное название: «Сказание о Максиме инока Святогорце Ватопедьскыя обители», но в Троицком виде оно распространено, акцентируя тему страдания за истину: «Сказание о Максиме философе, иже бысть инок Святыя Горы Афонскиа преславныа обители Ватопедския, иже зде и пострада доволна лета за истину». |
| Метафизический гностицизм получил самое крайнее выражение в философии Гегеля. Гегелевский панлогизм есть вместе с тем и самый радикальный имманентизм, какой только знает история мысли, ибо в нем человеческое мышление, пройдя очистительный «феноменологический» путь, становится уже не человеческим, а божественным, даже самим божеством. Если логика, по известному выражению «Wissenschaft der Logik», есть «die Wahrheit wie sie ohne Hüllen, an und für sich selbst ist» и в этом смысле «die Darstellung Gottes ist, wie er in seinem ewigen Wesen vor der Erschaffung der Natur und eines endlichen Geistes ist» , если диалектика есть достаточно надежный мост, ведущий человека к свышечеловеческому бытию, к абсолютному духу, то очевидно, что мир и есть этот же самый дух, находящийся на соответственных ступенях своего диалектического саморазвития. Поэтому религия с своими несовершенными формами «представления» и веры есть также лишь ступень развития его самосознания, которая должна быть превзойдена, притом именно в философии. Отсюда известное воззрение Гегеля, выраженное им уже в «Феноменологии духа», что философия выше религии, ибо для нее в совершенной и адекватной форме логического мышления ведомы тайны Бога и мира, точнее, она и есть самосознание Бога. Здесь, правда, еще не утверждается, что человек и есть бог (как провозгласил ученик Гегеля Фейербах) , напротив, человек должен преодолеть свою эмпирическую человечность, совлечь себя, став оком мирового разума, абсолютного духа, слившись с его самомышлением. Но в то же время процесс этого феноменологического очищения и панлогического восхождения отличается непрерывностью и связностью на всех ступенях, он может быть проходим во всех направлениях, подобно тому как из любой точки круга мы можем пройти всю окружность и возвратиться к исходной точке или же из центра провести радиус ко всем точкам окружности. Здесь нет полярности трансцендентного и имманентного, нет места сверхлогическому откровению, сверхзнанию или незнанию меры, ее «docta ignorantia» (по выражению Николая Кузанского), здесь нет тайны ни на небе, ни на земле, ибо человек держит в руках своих начало смыкающейся цепи абсолютного, точнее, он сам есть ее звено. |
| Сети богословия Тема недели: Почитание мощей в православии Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Статья Мнение Мнение Статья Статья Статья Новые материалы 1 января Византийская философия: понятие, аксиоматика, рецепция В публикуемом переводе статьи Георгия Каприева рассматривается вопрос о сопоставлении понятий «богословие» и «философия» в средневековой Византии. Автор приводит значительный справочный материал как со стороны философов и богословов, так и святых отцов Церкви. Часть публикации посвящена современному состоянию исследования этого вопроса. Статья Всего лишь несколько лет назад серьезно задавался вопрос, существовало ли в Византии какое-либо оригинальное философствование. Исследователи храбро вторили приговору, вынесенному Карлом Крумбахером (или, точнее, Альбертом Эрхардом во втором издании Истории византийской философии), по которому Византия не знала никакой «оригинальной и действительно плодотворной деятельности в области философии» . Тезисы его адептов, как и его продолжение у раннего Герберта Хунгера , принимались как бесспорно истинные. Хунгер пишет буквально следующее: «Возможно ли вообще спорить о том, существовала ли византийская философия! За метафизическую область раз и навсегда была ответственна теология, а все, написанное как философские работы вне этого пространства, существенно не отклоняется от вторичного платонизма и аристотелизма. Я не говорю о том, что ни о каком развитии византийской философии речи и быть не может». И до сих пор схема Ганса-Георга Бека , использующая безостаточно латинское определение богословия, восхваляется как образцовая . По ней философские тексты помещаются под рубрику «догматика и полемика» и рассматриваются как «богословская литература». Этот взгляд иногда приводит к затуманиванию настоящего положения до крайности. Несомненная заслуга Герхарда Подскальского заключается именно в том, что он, хотя и не категорично, поставил вопрос о специфическом в византийской культуре понятии «богословие» и соответствующем ему объеме и направил взгляд на методы, используемые всяким автором всякого конкретного сочинения: какие методы следует понимать как критерий включения соответствующего текста в ту или иную рубрику. Так определяется исходная точка, от которой может отсчитываться адекватное состояние вещей в рамках ромейской культуры. |
| Одиночество в толпе Согласитесь, не приятно, когда в пятницу, по хорошему поводу, нарезали дружненько колбасу, мясо и прочее, водку открыли и только выпили-закусили – входит этот, постящийся. Говорит радостные слова, поздравляет, к компании присоединяется. Ан, нет – другой он, не разделяет. И поди, докажи, что ты не осуждаешь их, а жалеешь. 20 июня, 2012 Согласитесь, не приятно, когда в пятницу, по хорошему поводу, нарезали дружненько колбасу, мясо и прочее, водку открыли и только выпили-закусили – входит этот, постящийся. Говорит радостные слова, поздравляет, к компании присоединяется. Ан, нет – другой он, не разделяет. И поди, докажи, что ты не осуждаешь их, а жалеешь. Из жизни неофитов «Удалил еси от мене друга и искренняго, и знаемых моих от страстей». Пс.87 Это начинается незаметно. И, наверное, у всех по-разному. Но для каждого, кто в достаточно взрослом возрасте пришел в Церковь, наступает время, когда он всем своим существом понимает: жизнь его необратимо изменилась. На разных языках Эти крошечные шаги к вере, дающиеся многими, в большинстве своем, тщетными усилиями, принципиально меняют систему координат личности. И совершенно не специально жизненные приоритеты вдруг оказываются расставленными таким образом, что приходится признаться самому себе: это и есть социальное одиночество. И чем радостнее и напряженнее начинает жить дух человека, тем ощутимее и нагляднее граница, барьер, стена, пропасть между ним и жизнью вовне. Обычной жизнью, другими людьми. Проявляется это во всех аспектах реальности бытия, точнее, все в меньшей совместимости с этой реальностью. На близких и дальних кругах человеческой общности возникают сбои, которые сложно исправить, образуются пустоты, которые невозможно восполнить адекватно. До сведенных скул накрывает понимание: мир и ты говорите на разных языках. Хлопотно и неизбежно И, конечно же, первый и главный сбой происходит в семье, если она привыкла жить без Бога. Чтобы верить своей неокрепшей сутью в обстановке неприятия и отчужденности родных и близких к этой вере, нужно много мужества и любви. А человек слаб. А для борьбы – лишь свое сердце. И нет в ней перерывов. И чем жестче семейный прессинг, тем острее понимаешь, как ты не прав в частностях, как мало в тебе любви, по большому счету. |
|
|
