| At ille statim egrediens comminuit omnia genera idolorum, nec solum maius idolum, sed ubicumque pro ornatu templi sigilla erant posita minutauit ita ut picturam omnem delesset. 7 Tunc omnes una uoce clamare coeperunt: Vnus deus omnipotens quem praedicat apostolus eius Bartholomaeus. Tunc expandens Bartholomaeus manus suus ad deum dixit: – Deus Abraham et deus Isaac et deus lacob, qui ad redemptionem nostram unigenitum tuum filium deum nostrum et dominum direxisti ut nos omnes qui eramus serui peccati suo sanguine redimeret et tibi filios faceret, qui uerus deus ex hoc cognosceris quia semper idem es et inmutabilis perseueras, unus cum filio pater, unus etiam cum spiritu sancto, et re uera unus deus pater ingenitus et unus fillius eius unigenitus dominus noster lesus Christus et unus spiritus sanctus qui a patre procedit, inluminator et edueator animarum nostrarum, et est in patre et filio tuo domino nostro lesu Christo, quique in suo nomine dedit nobis hanc potestatem ut infirmos saluaremus, caecos inluminaremus, leprosos mundaremus, paraliticos absolueremus, daemones fugaremus et suscitaremus mortuos, et dixit nobis: Amen dico uobis, quaecumque in nomine meo petieritis a patre meo dabit uobis; peto ergo in eius nomine ut omnis haec multitudo saluetur, ut cognoscant omnes quia tu es deus unus in caelo et in terra et in mari, qui salutem recuperas per ipsum dominum nostrum lesum Christum, per quem est tibi deo parti honor et gloria cum spiritu sancto per inmortalia saecula saeculorum. Cumque omnes respondissent amen, apparuit angelus domini splendidus sicut sol, habens alas, et per quattuor angulos templi circumuolans digito suo in quadratis saxis sculpsit signum crucis et dixit: – Haec dicit dominus qui misit me: Sicut uos omnes ab infirmitate uesrta mundamini, ita mundauit templum hoc ab omni sorde. Et habitatore eius, quem iussit apostolus dei ire in locum desertum ab hominibus, iussit ut prius ostendam uobis. quem uidentes nolite expauescere, sed quale signum ego sculpsi in his saxis tale uos digito uestro facite in frontibus uestris, et omnia mala fugient a uobis. |
| 619 Насчет Никейского собора: согласно Евсевию и всем древним авторитетным свидетельствам, его созвал лично Константин, и только три века спустя, в 680 г., папа Сильвестр принял некоторое участие в созыве собора. По поводу Константинопольского собора 381 г.: римская теория о том, что папа Дамас участвовал в его созыве наравне с Феодосием, основана на смешении этого собора с другим, менее важным, 382 г. См. примечания Валесия к Феодориту, Hist. Eccl., v. 9; а также Hefele (который здесь сам поправляет то, что говорил раньше), vol. i, p. 8, vol. ii, p. 36. 620 Евсевий, Vita Const., iii, 15: Χρστου βασιλεας εδοξεν αν τις φαντασιοσθαι εκνα, ναρ τ» εναι λλ» οχ παρ το γινμενον. 621 Mansi, vii, 170 sqq. Император здесь был назван не просто божественным, что уже было бы идолопоклонством, но божественнейшим, θειτατος κα ευσεβστατος ημν δεστττης, dwinissimus et piissimus noster imperator ad sanctam synodum dixit, etc. Эти льстивые эпитеты часто повторяются в постановлениях собора. 622 Евсевий, Vita Const., iii, 13: μεν δ ταυτ επν Ρωμαα γλττη [таким был официальный язык того времени], φερμηνεοντος τερου, παρεδδου τον λγον τοις της συνδου προδροις. Однако, судя по следующим словам Евсевия, император продолжал проявлять живой интерес к процедуре, слушал, высказывался и призывал к согласию. В целом рассказ Евсевия об этом синоде краток и неудовлетворителен. 623 См. послание собора ко Льву (Ер. 89 в Посланиях Льва, ed. Baller., tom, i, p. 1099) и послание Маркиана ко Льву (Ер. 110, tom, i, p. 1182 sq.). 625 Εδοξε τ πνευματι γω κα μν, Деян. 15:26 . Поместные соборы также использовали эту фразу; например, Concil. Carthaginiense, 252 г. (в Opera Cypriani): «Placuit nobis, Sancto Spiritu suggerente, et Domino per visiones multas et manifestas admonente». Также Арелатский собор, 314 г.: «Placuit ergo, présente Spiritu Sancto et angelis ejus». 626 Θεαν ντολην и θεαν βολησιν – Евсевий, Vita Const., iii, 20. См. также его Ep. ad Eccl. Alexandr., у Сократа, H. Ε., i, 9, где используются похожие выражения. |
| Los gelasianos tipo siglo VIII no tuvieron larga vida, suplantada, sobre todo, por la creciente difusión del gregoriano. Afín al tipo gelasiano es el llamado Missale francorum (cód. Reg. 257 de la Vaticana), un fragmento de sacramentario escrito en Lieja a finales del siglo VII o poco después. Según los análisis hechos por Rule, el primer núcleo del libro era un pontifical que conteníalas ordenaciones, redactado para uso de un obispo romano, que cree era Sidonio Apolinar, creado en el 468 por el praefectus urbis, obispo de Clermont. Mas tarde, a principios del siglo VI, a este libellus original se le hicieron varias adiciones: un santoral de la missae cotidianas, de verdadero estilo romano; las bendiciones de las vírgenes y de las viudas y finalmente el canon actionis en su texto gregoriano con el Pater noster. Sin embargo, en el formulario de la misa, en lugar de romanum Imperium, se encuentra Regnum francorum, y tampoco falta alguna rúbrica galicana. El sacramenítario gregoriano . El tercero y más reciente tipo de sacramentarlo llegado hasta nosotros en un número considerable de ejemplares, evoca en su título la paternidad de San Gregorio Magno: Incipit líber sacramentorum de circulo anni expositus, a S. Gregorio Papa Romano editus. Ésta atribución gregoriana, que, a una con los códices, le atribuyen los escritores del siglo VIII en adelante, fue discutida no menos que la del antifonario, el libro de los cantos de la misa, llegado hasta nosotros con e¡ mismo apelativo. Duchesne, fundándose especialmente en las misas de época posterior contenidas en el sacramentarlo, observaba justamente que el tipo de los llamados sacramentarlos gregorianos llegados hasta nosotros debiera haberse llamado no gregoriano, sino adrianeo, porque está derivado del antitipo enviado a la Galia por el papa Adriano en el 785–90 y, por consiguiente, representando, en realidad, el estado de la liturgia romana a finales del siglo VIII, doscientos años después de San Gregorio. Por desgracia, no poseemos un manuscrito que nos represente el sacramentarlo en la forma auténtica recibida de San Gregorio; sin embargo, por un sacramentarlo de Padua, estudiado y publicado en el 1927 por Mohlberg, copiado, como parece, de un gregoriano puro, alrededor del 680–85, es decir, menos de ochenta años después de San Gregorio, podemos hacernos una idea precisa de su contenido. |
| Amén. «Cuando el presidente acaba la solemne oración, todos claman diciendo: «Amén. «Era un acto de adhesión plena a los sentimientos expresados por el celebrante y una profesión de fe en la divina eficacia de las palabras sacramentales. El «amén »como aclamación litúrgica después de una eulogía era una antigua costumbre judaica, que pasó desde el tiempo de San Pablo al ritual de las reuniones cristianas. De cuanto llevamos dicho acerca de la plegaria consagratoria en San Justino, se deducen las siguientes importantes conclusiones: 1. a Que la institución eucarística realizada por Cristo forma el centro alrededor del cual se desarrolla todo el rito y da por sí solo fundamento y motivo de su celebración; 2. a Que la liturgia descrita por el Apologista no acusa novedad ninguna, sino que se presenta como expresión de una tradición dogmática y litúrgica de mucho tiempo atrás establecida, pacíficamente poseída y difundida por igual en las comunidades por él conocidas; 3. a Que la Iglesia en la oración consagratoria exponía los puntos principales de su doctrina con respecto a Dios y a Jesucristo; era ; pues, una praedicatio, como más tarde se llamó a la anáfora, o, si se quiere, una profesión de fe publica y común; 4. a Que la oración consagratoria era entonces, como hoy día, la oración sacrifical, pronunciada por el obispo, como jefe y portavoz de la comunidad, según la concepción auténticamente monárquica y litúrgica de la Iglesia, y el acto eucarístico, por consiguiente, un acto eminentemente social y corporativo. c) La comunión. 65. Dolger, fundándose en dos pasajes paulinos – Rom. 8:15 ; Gal. 4:6 –, cree que, desde la época apostólica, los neófitos antes de recibir la comunión recitaban , juntamente con los fieles, la oración dominical, como después fue uso común en la Iglesia. La hipótesis no tiene nada de inverosímil; más aún, halla confirmación en algunas expresiones de San Gregorio Magno en su famosa carta a Juan de Siracusa. Queriéndose él justificar de haber ordenado se hiciera la recitación del Pater noster inmediatamente después del canon, escribe: Orationem vero dominicam idcirco mox post precem dicimus, quia mos apostolorum fuit, at ad ipsam solummodo orationem oblationis hostiam consecrarent. |
| Что, впрочем, означало, что проблема сдвинулась ещё на шаг. Напрашивался новый вопрос: как должно пониматься Откровение? Древняя Церковь не сомневалась в «достаточности» Писания и никогда не пыталась идти дальше, и всегда утверждала, что дальше Писания не идёт. Но уже в апостольском веке проблема «толкования» встала со всей вызывающей остротой. В чём состоит руководящий герменевтический принцип? На этот вопрос не было иного ответа, кроме обращения к «вере Церкви», к вере и керигме апостолов, к апостольскому «преданию» (παρδοσις). Писание могло быть понято только внутри Церкви, как горячо настаивал Ориген и о чём говорили до него св. Ириней и Тертуллиан . Обращение к преданию было, фактически, обращением к сознанию Церкви, её φρνημα. Это был метод раскрывать и удостоверять веру – такую веру, какой придерживались от начала: semper creditum. Постоянство христианской веры служило наиболее явным знаком и знамением истины: никаких новшеств 310 . И это постоянство веры Святой Церкви могло быть, соответственно, продемонстрировано свидетельством из прошлого. Именно по этой причине и ради этой цели «древние» – ο παλαιο – призывались и цитировались в богословской полемике. Такой «аргумент древности», однако, следовало использовать с некоторой осторожностью. Случайные ссылки на былые времена и выбранные наугад цитаты из древних часто могли оказаться двусмысленными и даже неверными. Это хорошо понимали уже во времена великой полемики о крещении в III веке; тогда и был формально поднят вопрос о ценности и авторитетности «древних обычаев». Уже Тертуллиан утверждал, что consuetudines (обычаи) в Церкви должны поверяться светом истины: Dominus noster Christus verimamem se, non consuetudinem, cognominavit (наш Господь Христос раскрывает Себя не как обычай, но как истину; De virginibus velandis, I, I). Это выражение было подхвачено св. Киприаном и одобрено на в Карфагенском соборе в 256 году. В самом деле, «древность» как таковая вполне могла оказаться не более чем глубоко вкоренившимся заблуждением: Nam antiquitas sine veritate vetustas erroris est (ибо древность без истины есть вековое заблуждение), по выражению св. |
| В 774 г. Лангобардское королевство было завоевано франк. кор. Карлом Великим (император в 800-814). Спустя 2 года часть лангобардской знати во главе с герц. Родгаудом Фриульским устроила заговор с целью свержения франк. короля. Среди заговорщиков был брат П. Д.- Арихис, к-рого, после того как заговор был раскрыт, увезли на франк. земли в числе заложников. Сам П. Д. в 80-х гг. VIII в. тоже жил во Франкии. Возможно, его приезд туда был связан с попыткой освободить брата - об этом П. Д. просит кор. Карла Великого в стихотворении, написанном весной 782 г. П. Д. мог пригласить Адальхард I, аббат Корби (780/1-814, 821-826), побывавший в Италии в 781 г. Согласно др. т. зр. (см.: McKitterick. 1999. P. 323-324), к весне 782 г., времени написания стихотворения, П. Д. уже неск. лет проживал у франков (возможно, еще с 776). Он несомненно находился при франк. дворе в нач. 783 г., когда отправил оттуда письмо Теодомару, аббату Монте-Кассино (777/8-796/7). В послании он сравнивал франк. двор с темницей и писал, что мечтает о возвращении в Италию. П. Д. входил в придворный кружок кор. Карла Великого наряду с др. известными интеллектуалами того времени (см. в ст. Каролингское возрождение ), в т. ч. уроженцами Италии Петром Пизанским, Фардульфом и Павлином II Аквилейским. По просьбам представителей франк. знати П. Д. начал работу над рядом сочинений: «Деяниями епископов Мецских» (Liber de episcopis Mettensibus) для Ангильрамна, епископа Мецского (768-791) и архикапеллана кор. Карла Великого (ок. 784); сборником посланий папы свт. Григория I Великого (590-604) для Адальхарда I, аббата Корби; эпитомой трактата лат. лексикографа Секста Помпея Феста (II в. по Р. Х.) и - по поручению кор. Карла Великого - над Гомилиарием (сборником проповедей, к-рые должны читаться на богослужениях суточного круга). Помимо Меца П. Д., по его словам, бывал в Тьонвиле (одной из королевских резиденций), а также в Пуатье, где видел гробницу Венанция Фортуната . В письме (впосл. оно стало предисловием к Гомилиарию) Карл Великий называет П. Д. «наш клиент» (clientulus noster). |
| Но помимо великих идей romanitas, в Риме эпохи ранней Церкви была другая важная особенность. Здесь, как на Востоке и в Греции, возникает обожествление правителей. Парадоксально то, что культ исходил не от благородных «верхов», открытых к внешним культурным влияниям, но от праздных, зависимых низов, требующих «хлеба и зрелищ» — «человек ищет, кому поклониться», но зачастую в наиболее простой форме. Императорский культ становится политическим культом власти принцепсов, влиявшей на жизнь людей, как влияют на них силы природы, однако в нем было и нечто большее . В июле 44 г. до Рождества Христова, во время игр, посвященных обожествлению Цезаря, Октавиан Август по-своему воспринял появление на небе кометы, считавшейся вознесенной на небеса душой Юлия Цезаря, «Звездой Юлия», и истолковал это как адресованное ему самому и спасительное для мира знамение . Вероятно, это истолкование распространилось по Риму настолько, что было письменно зафиксировано, и в такой интерпретации «Звезда Юлия» может напоминать «Звезду Мессии» в Евангелии от Матфея 2:2-12, указавшую волхвам время и место рождения Царя Иудейского . Другая схожесть — евангельская сцена избиения вифлеемских младенцев по приказу царя Ирода (Мф.2:13-18), которая находит параллель в сообщении Юлия Марата, передаваемом Светонием: получив знамение о том, что природа готовит римскому народу царя, сенат запретил выкармливать детей (D.Aug., 94,3). Возможно, царь Ирод мог действовать в таком случае по принятому в то время жуткому обыкновению. Есть и другие параллели, способные помочь римлянам увидеть в новой христианской вере свои религиозные представления (о влиянии же на евангелистов схожих историй со стороны римских оккупантов говорить не приходится). Римский писатель эпохи Тиберия Валерий Максим (Valerius Maximus) без каких-либо колебаний употребляет по отношению к императору слово «божественный» (divinitas), также Скрибоний Ларг (Scribonius Largus), врач времен императоров Тиберия и Клавдия, минимум трижды обращается к императору «боже наш Цезарь» (deus noster Caesar), в то время как Сенека насмехается над почитанием «нашего бога Цезаря» (Caesari deo nostro), тем самым свидетельствуя о распространенности верований в божественность римского правителя . |
| Joannes habet similitudinem aquilae, quod ab imis alta peuvent; ait enim: «In principio erat Verbum, et verbum erat apud Deum, et Deus erat Verbum; hoc erat in principio apud Deum»; vel quia Christus resurgens volavit ad coelos. Lucas vituli speciem gestat, ad cuius instar salvator noster est immolatus, vel quod sacerdotii figurât officium». To, что Лука поставлен на четвертое место, своеобразно и свидетельствует о большой древности текста. Потом следует краткое объяснение родословной Христа по Матфею с замечанием, что Матфей прослеживает Его происхождение «per reges» 1414 , а Лука – «per sacerdotes» 1415 . Первая книга комментария в основном посвящена Евангелию от Матфея, вторая и третья – Луке, четвертая – Иоанну. Завершается он наивной аллегорией, в которой Христос представлен как садовник (явившийся Марии Магдалине, Ин. 20:15 ), а Церковь – как его сад, полный красивых цветов (см. Zahn, р. 85): «Hortus Domini est ecclesia catholica, in qua sunt rosae martyrum, lilia virginum, violae viduarum, hedera coniugum; nam ilia, quae aestimabat eum hortulanum esse significabat scilicet eum plantantem diversis virtutibus credentium vitam. Amen». Доктор Цан в своей недавней монографии (1883), где присутствует много редких сведений об отцах церкви, отстаивает мнение о том, что автор этого комментария – Феофил Антиохийский , и относит перевод к III веку. Если это так, то мы имеем труд большого апологетического и экзегетического значения, особенно для истории канона и текста, ибо Феофил занимает промежуточное положение между Иустином Мучеником и Иринеем и может считаться древнейшим христианским толкователем. Но текст указывает на никейское или посленикейское состояние развития богословия и церковной организации, потому что в нем, как привычные, встречаются такие термины regnum Christi catholicum, catholica doctrina, catholicum dogma, sacerdos, peccatum originale, monachi, saeculares,pagani 1416 . Подозрение, что комментарий относится к более позднему периоду, подтверждается обнаружением в Брюсселе его рукописи с анонимным предисловием, в котором он назван компиляцией. |
| Мы приводим здесь латинский перевод того, что можно было бы назвать textus receptus из Единоверческого чиновника. В списках и различных печатных изданиях много вариантов, как текстуальных, так и орфографических, что свойственно славянским текстам, но эти вариации не влияют на сущность молитвы. Латинский текст приводится к сведению читателей, не знакомых со славянским языком. Славянский текст сам по себе легко проверить по печатным изданиям. 1488 Oratio ante osculationem Domine Iesu Christe, dilectionis factor et bonoruin largitor, da nobis servis tuis ut nos invicem diligamus, sicut tu nos dilexisti, lut fide et dilectione in unitate mentis et corporis et animae tibi appropinquemur et tibi laudem referamus et sanctis tuis mysteriis partricipes simus et regno tuo coelesti digni simus. Et tibi gloriam referimus Patri et Filio et Spiritui sancto... Молитва перед целованием Господи Исусе Христе, любви творче и делателю благым, даждь нам рабом твоим, любити друг друга, якоже ты возлюби нас; да верою и любовию, единомыслено, единосущно и единодушьно к тебе Богу приближаемся; и тебе хвалу воссылаем; и причастимся святых твоих тайн, и царствию твоему достойным быти. И тебе славу возсылаем Отцу и Сыну и Святому Духу. Блуждающего места молитвы в рукописях: до или после «Возлюблю Тя, Господи»; во время символа с воздетыми руками; даже после символа – достаточно, чтобы выдать ее инородное происхождение. 1489 Как заметил Петровский, 1490 это просто вариация молитвы о примирении враждующих, очевидно вдохновленная гл. 17 Евангелия от Иоанна, находящейся в славянском Требнике XIV в. (молитва в любовь еже есть мир), и в греческом Евхологии Гоара. 1491 Ниже дается перевод текста из издания Гоара. Адаптация к христологической молитве лобзания мира на евхаристическом богослужении весьма очевидна: Oratio in pacem et concordiam post aliquam simultatem Domine Deus noster, dilectionis factor, pacis mediator, et concordiae dator: pacem tuam, legis tuae complementum nobis largire. Da ut nos invicem in dilectione suscipiamus, sicut et unigenitus filius tuus nos suscepit. Da nobis alteram alterius onera portare, et cum studio invicem servire, et cum omni alacritate legem Christi tui adimplere, et ab innumeris malis, ab omnibus insidiis, et maligni machinamento nos libera. Quia tu es Deus pacis et concordiae: et tibi gloriam, etc. 1492 |
| Удивительным представляется то обстоятельство, что в период работы над книгой на французском, Соловьев совместно с А. Фетом переводил с латыни «Энеиду». Эти два пересечения нельзя не связать друг с другом. «Переводя теперь в часы досуга «Энеиду» 159 русскими стихами, я с особенною живостью ощущаю в иные минуты ту таинственную и вместе естественную необходимость, которая сделала из Рима центр Вселенской Церкви» 160 . Разумеется, Соловьев вполне мог читать Вергилия, не сводя это чтение к Данте, но если принять во внимание, что он фактически одновременно переводил из Данте, то не будет дерзновенным увидеть в этом связь 161 . С другой стороны, параллельная отсылка к двум историям, иудейской и римской, одна из самых характерных черт стиля Данте. «Даже самый неискушенный читатель [говорит Эдвард Мур] в состоянии отметить во всех трех частях Божественной Комедии, и особенно в Чистилище, каким взаимоисключающим друг друга способом, или же кругами, показаны образы порока и добродетели, взятые из Писания или светской литературы. Объяснением использования Данте этого способа является признание того факта, что он рассматривал народ Рима Богом «избранным народом» как и евреев, одного с целью привести к созданию Всемирной Империи, другого к тому, что называется Всемирной Церковью. Римская и иудейская истории одинаково «священны» для Данте... Цитаты из Вергилия, «divinus poeta noster» [божественный поэт наш], приводятся наряду со ссылками на Писание, а его знаменитые строфы «Tu regere imperio populos, Romane, memento» [Римлянин! Ты научись народами править державно] etc., приведены как подтверждение Божьего промысла о становлении Рима Всемирной Империей в таком изводе, в каком надлежит ссылаться на Писание» 162 . Самая примечательная иллюстрация данного обдуманного параллелизма есть в «Аду» (2, 13–33), когда Эней и св. Павел введены особо почетными гостями в незримом мире ( non Enea, io non Paulo sono» [Я не апостол Павел, не Эней]), один – от лица грядущей Империи, другой – во имя Церкви, в предвосхищении того «святого града», в котором преемник Верховного Петра заступит на престол. Согласно хронологическим подсчетам Данте, приход Энея в Италию совпадает с появлением на свет Давида. Так две «parentalia» были провидчески сплетены в одно событие. |
|
|
