| Кн. С. А. Щербатов (имение Нара, ныне пос. Литвиново, близ Нарофоминска Московской обл., 6/18. 7. 1874 – Рим, 23. 5. 1962), живописец, коллекционер, общественный деятель; см. http://www.artrz.ru, здесь же – обширная библиография. Похоронен, вместе с членами своей семьи, на римском кладбище Тестаччо; см.: Талалай М. Г. Российский некрополь в Италии. М.: Старая Басманная, 2015. С. 805–806. Книга вышла в Нью-Йорке в 1955 г., переиздана в Москве в 2000 г. Илья Семенович Остроухов (1858–1929), живописец, коллекционер (в т. ч. древнерусских икон), один из руководителей Третьяковской галереи. В 1913 г. кн. Щербатов построил по проекту архитектора А. И. Таманова (Таманяна) особняк на Новинском бульваре, где разместил свои коллекции, завещав его городу, с тем, чтобы со временем тут открыть Музей частных коллекций (в первый год революции особняк подвергся разграблению, богатые интерьеры утрачены; в 1920е в нем расположилось рабочее общежитие; ныне жилой и офисный дом). Литераторы «второй волны»: Николай Владимирович Нароков (наст. фам. Марченко, 1887–1969); Василий Иванович Алексеев (1906–2002); Леонид Денисович Ржевский (наст. фам. Суражевский; 1905–1986). Юрий Павлович Трубецкой (наст. фам. Меншиков, псевд. до эмиграции Нольден; 1902–1974). Казаки с нижнего Дона. В Лиенце (Австрия) в мае-июне 1945 г. произошла насильственная выдача британцами казаков-«красновцев» советской стороне согласно секретным протоколам Ялтинской конференции; см. Толстой Н. Д. Жертвы Ялты. М.: Русский путь, 1996. Израильский батальон не участвовал в этой операции; см. Науменко В. Г. Великое предательство. СПб.: Нева, 2003. С. 132–133. – Сообщено Андреем Мартыновым (Москва). 18 марта 1955 г. школьник Валерий Лысиков попросил политического убежища в американском секторе Берлина; однако спустя три недели, 9 апреля, он, якобы согласно согласно его собственной просьбе, был возвращен в советский сектор. В статье «Палач с сигарой» («Наша страна», 2 июня 1955 г., с. 3–4) Ширяев вскрыл следующие обстоятельства: «Оказывается, что выдача произошла по личной просьбе маршала Жукова к президенту Айзенхауэру [Эйзенхауэру]. |
| Манфред, литературный персонаж Манька Длинная, заключенная Маракулин Аркадий Иванович (1865 – ?), священник из с. Вах(р)ушево Вятской губернии. Арестован в сентябре 1924 г., приговорен к двум годам лишения свободы и отправлен на Соловки. После освобождения из лагеря, сослан в Казахстан Марк Аврелий (121–180), римский император, философ Маркелл (ум. 4 апреля 1663), святитель, архиепископ Вологодский и Белозерский, игумен Соловецкого монастыря (1640–1645) Маркс Карл (1818–1883), теоретик коммунизма Мартиан, монах, составитель списка Соловецкой братии в 1929 г. Мартинелли [Мартынели] АрвидЯковлевич (1900 – 5 февраля 1938), с июля 1926 г. заместитель начальника УСЛОНа, в начале 30-х гг. переведен в Вишерский лагерь, в 1937 г. один из руководителей Дальлага. Расстрелян Мартов Лев (наст. имя и фам. Юлий Осипович Цедербаум) (1873 – 4 апреля 1923), лидер партии меньшевиков. В эмиграции с 1920 г. Мартынов Владимир, заключенный матрос из Кронштадта Мартынов Р., сотрудник «Нового журнала» Марфа-посадница, см. Борецкая Марченко Анатолий Тихонович (1938 – 8 декабря 1986), правозащитник Массовер Марк Соломонович (ок. 1902 – 14 июля 1938), социал-демократ, Муж Т. А. Поповой . Арестован в апреле 1923 г., приговорен к трем годам ссылки, которые позже были заменены двумя годами концлагерей, и отправлен на Соловки. Расстрелян Мах Эрнст (1838 – 19 февраля 1916), австрийский философ Махно Нестор Иванович (1889 – 16 июля 1934), анархист, в 1918–1921 гг. предводитель Революционной повстанческой армии Украины. В эмиграции с 1921 г. Маяковский Владимир Владимирович (1893 – 14 апреля 1930), поэт Медведь, возможно, имеется в виду Филипп Демьянович Медведь (1889(90) – 27 ноября 1937), председатель ГПУ при СНК Белорусской ССР (1924–1925). Расстрелян Межеевский, один из руководителей польской коммунистической секции в Минске Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874 – 2 февраля 1940), театральный деятель. Расстрелян Мекк Николай Карлович, фон (1863 – 22 мая 1929), барон, представитель «железнодорожной» династии. Арестован в 1929 г., как участник «контрреволюционной вредительской организации Народного комиссариата путей сообщения (НКПС) и на железных дорогах СССР». Расстрелян Менжинский Вячеслав Рудольфович (1874 – 10 мая 1934), председатель ОГПУ СССР с 1926 г. |
| — Здравствуйте, Вадим Григорьевич, — невозмутимо ответствовал Кошкин, по лицу которого блуждала неуместная блаженная улыбка. — Во-первых, эксперименты санкционированные, во-вторых, секретные, втретьих, я попрошу вас удалиться. Уж извините. Получите сначала эту самую санкцию на присутствие здесь у Марченко или, на худой случай, у президента. — Мда! Полный бардак! — резюмировал Яковлев, поворачиваясь на сто восемьдесят градусов. — Полнейший! Упоминание президента привело его в полное расстройство и замешательство. Должность генерального в исполнении Вадима Григорьевича становилась фантастичнее, чем изобретение Кошкина. Но, проиграв тактическое сражение, Вадим Григорьевич мгновенно принял решение поменять стратегию. Вечером на встрече он вытрясет душу из этого автомобилиста Ермоленко. Он узнает все! Нужно ещё разобраться, какой интерес проявляют подозрительные чеченцы к оборонному предприятию. И президенту это будет не безразлично, контртеррористическая операция, что называется, в полном разгаре. Войдя в свой кабинет, он ринулся к столу и снял телефонную трубку — Здравствуйте, это Яковлев. Я вчера вам звонил по поводу счета… Какого? Ну, на мое имя, сто тысяч долларов. Я хотел бы знать, когда я могу их снять? Что значит — нет такого счета? Вчера был… Что значит — отозвали? Кто отозвал? Какая может быть тайна вклада, если он был открыт на мое имя? Да вы знаете, с кем вы… Дорохов с лукавинкой смотрел на Сергея Павловича. Китаев же понимающе кивал, будто молча поддакивал. — Да ты, брат, словно заново родился. Шерше ля фам? — Ля фам, ля фам, — отмахнулся Кошкин. — Только не ждите подробностей. — От тебя, физика, дождешься. Но один вопросик у меня к тебе есть, из предыдущего, как изволил выразиться этот лысый, эксперимента. Ты где так по исламу просветился? — Почитай целую ночь Коран и Сунну — и ты наблатычишься. — Ну ты даешь, Сергей Павлович! — восхитился Китаев. Дорохов же, напротив, напустил на себя строгости, какой навидался у особистов. — И что, понравилась тебе сарацинская вера? |
| 4. Женщины И, наконец, разберем четвертый вариант объяснения вырождения современного мужчины: виноваты женщины. Как говорится, «шерше ля фам». Это объяснение исходит в большинстве случаев из мужской среды и является древним как мир. Чтобы увериться в этом, достаточно вспомнить попытку самооправдания Адама перед своим Творцом: И сказал Господь Бог: кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть? Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел (Быт. 3, 11–12). Муж – глава жены Конечно, и здесь проблема существует. Современная женщина – не та, что была в древности или даже 100–150 лет назад. Для атеиста вопрос: чья вина первична в деградации современного человека – мужчины или женщины, – так же неразрешим, как и вопрос о том, что появилось первым: яйцо или курица? Но для человека верующего оба вопроса не представляют собой загадки. Курица появилась в этом мире прежде яйца, а мужчина является главным и первым виновником деградации человечества. Причина проста: семья, как и рыба, «гниет с головы», а в Священном Писании сказано, что муж есть глава жены (Еф. 5, 23). Если тело совершает какие-либо абсурдные или даже опасные действия, никто не станет винить в этом руку, ногу или другую часть тела, но вполне справедливо посчитают источником этих действий голову. «Всякому мужу глава Христос» Но в чем же причина загнивания самой «головы», т.е. мужчины? Ответ мы найдем также в Священном Писании: Хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог (1 Кор. 11, 3). Именно в таком порядке излагает апостол Павел иерархическую структуру христианской семьи, находящейся под главою Христом (Еф. 1, 10). Главенство мужа устраивается его вхождением в иерархию, в которой он имеет главой Христа. Возглавление от Бога во Христе в этой структуре является необходимым условием главенства мужа над женой. И если Христос держит эту «голову», то само «тело» удерживается своей «главой». Как писал блаженный Августин: |
| —63— гребное одеяние и пропитание согласился жить у Ефремлянина Михи и служить его домашним пенатам ( Суд.17:1–13 ); Ионафан, сын Гереона, сына Манассии (или по древним манускриптам Моисея) с сыновьями отправляли богослужения пред истуканом, поставленным сынами Дана и др. ( Суд.18:30–31 ). Поэтому неудивительно, если многие и из выдающихся представителей народа не знали основных законов Моисеевых. Похвала Судиям в книге Царств и послании к Евреям, как можно видеть из тех же примеров Самсона и Гедеона, не исключает возможности заблуждений и пороков с их стороны. В послании к Евреям писатель ясно различает проявления веры, свойственные каждой из поименованных им личностей: к Гедеону, Вараку, Самсону и Иеффаю относятся слова 33-го стиха: «верою побеждали царства», чего во всяком случае нельзя отрицать, так как эти лица сражались против врагов во имя и при помощи Иеговы. Боговдохновенность судей, не имеет такого широкого значения, чтобы на каждое их действие можно было бы смотреть как на внушенное Духом Божьим. Как видно из ясных выражений книги Судей, Дух Божий подавал им силу в особенных исключительных случаях, а не воздействовал на них во все время их жизни. Напр., в повествовании о Самсоне читаем: «пошел Самсон в Фам-нафу... и вот молодой лев, рыкая, идет навстречу ему. И сошел на него Дух Господень, и он растерзал льва как козленка» ( Суд.14:6 ). Затем, когда 30 брачных друзей хитростью узнали разрешение Самсоновой загадки и он должен был им по уговору отдать 30 синдонов и 30 перемен одежд, то в это время «сошел на него Дух Господень, и пошел он в Аскалон и, убив там тридцать человек, снял с них одежды и отдал перемены платья их разгадавшим загадку» ( Суд.14:12–13 ; Суд.14:19 ). Или ниже: «сошел на него Дух Господень, и веревки бывшие на руках его, сделались, как перегоревший лен, и упали узы с рук его» (Суд:16:9; Суд16:11 ). Ясно, что, кроме исключительных чрезвычайных моментов наития Духа Божия, в остальное время своей жизни Судии в этом отношении ничем не отличались от прочих людей. |
| — Хмм, — сказал Фам. — Возможно, ты и лучший воин, но ты не сильнее его. У него более твердая воля. Он был рожден для власти, а ты нет. Если ты хочешь занимать высокое положение в нашем племени, твое сердце должно быть жестоким, как у волка. В этом его преимущество перед тобой, мальчик мой. Ты слишком мягок. Фатт немного поразмыслил над этим. — Ты прав, — сказал он. — Так что ты должен сделать для меня амулет, который сделает мое сердце жестоким — и чем более жестоким, тем лучше. — Хмм, — протянул Фам, — амулет-то сделать можно, но я бы посоветовал хорошенько все обдумать. — Если это можно сделать, делай, — сказал Фатт. Фам покачал головой. — Если я сделаю такой амулет, в племени больше не будет покоя, пока ты не станешь вождем. — Если твой амулет будет достаточно сильным, это не займет много времени. Ты знаешь, как жестоко сердце Брока. Тебе просто надо сделать мое в два раза более жестоким, и… — Есть еще кое-что, — сказал Фам. — Да, ты будешь вождем, но ты потеряешь любовь племени. Брок — главный, но его нельзя назвать любимцем. Люди не приветствуют его восторженными криками, как приветствуют тебя. Дети не плетут для него гирлянд из лисьих хвостов, а женщины не делают ожерелий из волчьих зубов, как для тебя. — Вот еще! — воскликнул Фатт. — Кому нужны дети, которые крутятся вокруг, или ожерелья из волчьих зубов? Я хочу иметь жилет из белого кротовьего меха и власть… неограниченную власть! Как и всякий хороший шаман, Фам предпочитал мир войне, поэтому он попытался уговорить Фатта передумать. Но напрасно. Наконец он придумал выход из положения. — По правде сказать, — заявил Фам, — такой амулет будет страшно дорогим. — Насколько дорогим? — спросил воин. — О, гораздо дороже, чем ты можешь себе позволить, — сказал Фам, уверенный, что он решил проблему. — Сколько? — настаивал Фатт. «Я должен назвать абсурдно высокую цену», — подумал Фам и сказал: — Тридцать две овцы и тридцать два ягненка, — и с облегчением вздохнул, потому что был уверен, что Фатт никогда не заплатит — даже если бы мог — такую цену за амулет. |
| Фатт, казалось, глубоко задумался, так что Фам продолжал: — Что хорошего в жестоком сердце, мой мальчик? Доброму сердцу даруется гораздо больше приятных вещей. Да и нет ничего хорошего в том, чтобы быть главой такого племени, как это. У меня есть идея. Я сделаю тебе амулет для ловли белых кротов. Ты поймаешь много кротов, и очень скоро твоя жена сможет сшить тебе белый жилет из кротовьего меха, который подойдет тебе гораздо больше, чем те старые лохмотья, которые носит вождь; кстати, я даже слышал, что его жилет поела моль и он больше не… Но Фатт его не слушал. — Этот амулет сделает мое сердце вдвое более жестоким, чем сердце Брока, да? — спросил он. — Сделает, и тогда у тебя будет вдвое больше проблем, чем у Брока. — И у меня будет вдвое больше сил, чтобы справиться с ними. На этом Фам сдался и перестал пытаться повлиять на упрямого воина, который отправился домой считать своих овец и ягнят. Оказалось, что у него было ровно тридцать две овцы и тридцать два ягненка. Как раз достаточно, чтобы заплатить за желанный амулет. И на следующий же день Фатт снова отправился к шаману. — Но это вся твоя отара! — воскликнул Фам. — У тебя ничего не останется. — Ты не такой умный, каким притворяешься, — сказал Фатт. — Когда мое сердце станет жестоким, у меня будет столько овец, сколько я захочу. И коров тоже. У меня будет все, что я захочу, если уж на то пошло. Ну так когда я получу свой амулет? Фам вздохнул. — Через месяц — если все пойдет хорошо. Но ты должен понимать, что кремень — коварный камень. Никогда не знаешь, расколется ли он так, как ты этого ожидаешь. — Я вернусь через месяц, — сказал Фатт. — И когда ты отдашь мне амулет, я приведу в твой загон тридцать две овцы и тридцать два ягненка. Он ушел, а Фам взял камень, намереваясь сделать пару пробных ударов. И тут случилось нечто удивительное. При первом же ударе кремень раскололся на три куска, между которыми открылось блестящее черное сердце со сквозным отверстием посередине. Фам был поражен. Он заработал тридцать две овцы и тридцать два ягненка одним ударом молота. Ему стало немного жутко. Он знал, что такие вещи не происходят случайно. Это могло означать только одно: ему помогал великий, страшный и своенравный Дух Грома. Больше всего Фаму хотелось зашвырнуть Каменное сердце подальше в реку, но он боялся, что тогда Дух Грома нападет на него и поджарит до хрустящей корочки. (Именно это и случилось однажды в давние времена с шаманом по имени Сминт, который имел наглость спорить с Духом Грома. Все, что осталось от Сминта, — это кучка пепла размером с кокосовый орех.) |
| В племени, которое жило в маленькой каменной деревушке под названием Гримспаунд, было два очень важных человека. Первый, наиболее важный, был вождем племени и великим воином. Звали его Брокотокотик. Но поскольку это имя было слишком длинным (и тем, кто никогда не слышал часов с кукушкой, было по-настоящему трудно его произносить), за глаза все называли его просто Броком. Второй важный человек был шаманом племени и жил неподалеку от деревни. У него не было такого экстравагантного имени; он звался просто Фам, так что проблем с произношением его имени ни у кого не возникало. Фам, несмотря на свое скромное имя, был кем-то вроде лорд-канцлера и верховного судьи одновременно. Он также был единственным врачом в деревне и самым известным поэтом. Это означало, что всегда, когда у вождя был день рождения, или он выигрывал битву, или его жена рожала ему очередного ребенка, он призывал Фама, чтобы тот сочинил праздничную песнь. Поскольку письменность тогда еще только предстояло изобрести, Фаму приходилось сочинять эти песни в уме и петь их по памяти, что было не так-то просто, потому что некоторые из них достигали двухсот строф в длину или даже больше. (Здесь нужно заметить, что хотя Фам и был самым знаменитым певцом своего времени, его ни в коем случае нельзя считать первым. Первый певец каменного века своим пением ошеломлял всех окружающих. Более того, он казался им всем таким удивительным и странным, таким непохожим на всех остальных, что они затащили его на вершину высокого холма и отрубили ему голову каменным топором — просто чтобы предупредить остальных о том, что не следует чересчур умничать. К счастью, к тому времени, когда жил Фам, люди уже не убивали артистов — за исключением тех, которые были совсем уж невыносимы по причине своей бездарности.) В дополнение к своим гражданским и культурным обязанностям Фам также мастерил разные вещицы из кремня — наконечники стрел и копий и другие полезные предметы. Но шаманом он был благодаря своему уникальному умению мастерить из кремня амулеты, отпугивающие болотных страшил. Он утверждал, что это чрезвычайно сложное занятие, возможное только тогда, когда с ним пребывает Дух Грома. (Люди думали, что это безумно загадочно, но на самом деле это была просто удачная реклама. Фам видел Духа Грома всего пару раз в жизни и совершенно не был уверен в том, что встретит его когда-нибудь еще.) Денег тогда еще не изобрели, так что человек, которому был нужен амулет, платил за него живой овцой. Тот же, кто хотел особо сильный амулет, приводил двух овец. |
| Однажды днем Фам сидел дома и пытался смастерить кремневую брошь, которую вождь Брокотокотик хотел подарить своей жене. Но работа у него не клеилась. Он уже испортил несколько великолепных кусков кремня, когда вдруг у его двери, которая на самом деле представляла собой всего лишь кусок шкуры, свисавший со скалистого выступа над входом в его каменную мастерскую, вырос юный воин по имени Фаттфатт. — Ты, говорят, шаман нашего племени, — сказал Фаттфатт без лишних предисловий. — Я хочу знать, почему вождь этого племени — Брок, а не я. Фам так опешил, что каменный молоток выпал из его руки и отколол кусочек кремня. — Что ты имеешь в виду, Фатт? (Все называли юного воина Фатт и за глаза, и в глаза.) — Ты, наверное, помнишь, что в последней большой битве я убил четырнадцать человек и ранил еще десятерых. — Конечно, я помню, — сказал Фам. — Ты мог бы также вспомнить, что я тогда сочинил весьма недурную песню, в которой прославил это событие. — Тогда, возможно, ты помнишь, что, когда немногие оставшиеся в живых отступали с поля битвы, именно я снял жилет из белого кротовьего меха с тела вождя и юбку из чернобурки с тела его жены. — Совершенно верно, — согласился Фам. — Так скажи мне: кто их теперь носит? — Ну как же! Их носят мистер и миссис Брокотокотик, конечно, — ответил Фам. — Именно. Брок отнял их у меня. Более того, он отнял у меня все лучшие вещи и оставил мне только вещи второго сорта. Он утверждает, что это его право. И я хочу узнать почему. — Потому что он сильнее тебя. — Чушь, — возразил Фатт. — Я сильнее, я моложе, и у меня больше мышц. Я принадлежу к Ордену Пера Серой Цапли точно так же, как и он. — (На этом месте он показал на заткнутое за ухо перо серой цапли — единственное, что было на нем надето, помимо медвежьей шкуры. Пером награждали только воинов, убивших больше пятидесяти врагов, так что Фатт был очень горд тем, что принадлежал к Ордену П.С.Ц.) — В последней битве, — продолжил Фатт, — он убил всего семь мужчин и одного мальчика. Это говорит о том, что я лучший воин, чем старый Брок. |
| Так что Фаму пришлось подойти к двери и позвать Фатта, который пока еще не успел далеко уйти. Нетрудно представить, как удивился Фатт, увидев Каменное сердце. С тех пор, как он ушел, не прошло и минуты. Он не мог избавиться от чувства, что Фам обманом выманил у него тридцать две овцы и тридцать два ягненка, и не замедлил сказать ему об этом. — Ты можешь взять его или оставить, — ответил Фам. — И, честно говоря, я бы тебе посоветовал его оставить. Ты пожалеешь, если поступишь по-другому — это так же верно, как то, что мое имя Фам. — Это мы еще посмотрим, — сказал Фатт. Он надел Каменное сердце на кожаный шнурок, повесил его на шею и направился посмотреть на свое отражение в пруду возле жилища Фама. Но вместо своего отражения он увидел страшного темнолицего призрака, который глядел прямо на него. Этот призрак не был уродливым, он был всего лишь странным, с глазами того медно-красного цвета, который бывает у неба перед грозой. Волосы призрака были окрашены в розовый, синий и ослепительно огненный цвет; они бешеными огненными языками вились и переплетались вокруг его лба. Фатт отшатнулся от отражения и, подняв голову, увидел в небе страшную фигуру, которая и отбрасывала свое отражение в пруд. — Гляди! — закричал Фам, выбегая из дома и указывая на небо. — Это Дух Грома! Слушай! Он говорит! И в небе раздались раскаты грома. Страшная музыка грохотала и ревела по всему горизонту. Каменистые холмы ловили эти звуки и перебрасывали их друг другу. — Ты сделал это, — сказал Фам. — За всех овец Дартмура я не хотел бы оказаться на твоем месте. Но Фатт уже оправился от первоначального шока, улыбнулся и кивнул. — Этого достаточно, Дух Грома! — прокричал он небу. — Мы вообще-то не глухие. У Фама отвисла челюсть. Как смел Фатт так грубо говорить с Духом Грома? Он был уверен, что наглый воин сейчас же превратится в кучку пепла. Но, судя по всему, Духа Грома забавлял вид маленького человечка, который осмеливался так дерзко говорить с ним. Он разразился раскатистым хохотом, от которого затряслась земля, и затем, подобрав все свое облачение, улетел прочь вместе с грозой. |
|
|
