| VII (1) Слышали [вы] же, что Павел боголюбивый пророчествовал о последних днях и о царстве Римском, говоря Солунянам (Фессалоникийцам): (2) молим вас, братия, о пришествии Господа нашего Иисуса Христа и нашем собрании к Нему: не спешите колебаться умом, не смущайтесь ни от духа, ни от слова, ни от послания, как бы от нас [посланного], будто уже наступает пришествие Господне. Да не обольстит вас никто никаким образом: [ибо день тот не придёт], доколе не придёт прежде отступление и не откроется человек беззакония и сын погибели, противящийся и превозносящийся над всем, называемым честным, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога. [И далее говорит]: пока удерживающий ныне не будет [взят] от среды. И тогда откроется беззаконник (2 Фес 2:1-4, 7-8). (3) Что это такое, как не Римское царство? Всякое начало и власть мира разрушится, кроме него. (4) Ибо оно терпит войны, но не побеждено, и все народы сражаются с ним, но оно побеждает их и господствует над ними, пока не придёт последний час, когда оно прострёт руки свои к Богу, по слову апостола, говорящего: когда упразднит всякое начальство и всякую власть, тогда и Сам Сын предаст царство Богу и Отцу (1 Кор 15:24). (5) Какое же это царство, как не христианское? Нет ведь другого царства, подобного ему по могуществу! (6) Если хочешь разуметь известное, то вспомни о Моисеевом народе, столькими знамениями и чудесами погубившего Египтян во глубине морской. (7) Посмотри и на Иисуса Навина, при котором солнце остановилось в Таваоне, а луна – в Фаранге Эломском . (8) И другие [Евреи] совершали дивные чудеса, но поразмысли, где теперь власть Евреев? Они подчинены царством Римским. (9) Не Тит ли и Веспасиан поразили их всех, не мечом ли храм их разорили; [а затем] Адриан и потомки его? (10) Разве было или будет ещё одно такое царство? Но если об истине печёмся, [то скажем]: ни единого. (11) Не тысячу ли лет царствовали Евреи, и отнялось царство [у] них. Египтяне [царствовали] три тысячи лет, и пресеклось их [царство]. (12) Вавилоняне царствовали четыреста лет, но и они пресеклись. И так же затем Македонское царство. (13) И царство варварское, то есть Турки и Авары, также пресеклось. |
| — Ужели ты пребываешь еще в своем безумии и хочешь мучением окончить жизнь свою? — Я уже прежде говорил тебе, — отвечал Адриан, — что я не обезумел, но образумился и готов умереть в сей жизни! Царь спросил: — Не принесешь ли ты жертвы и не поклонишься ли богам, подобно тому, как я и все, которые со мною, кланяемся им и приносим жертвы? — Безумец, — отвечал Адриан, — заблуждаясь сам, зачем же ты и других вводишь в то же заблуждение? Ты ведь не только себя самого подвергаешь погибели, но и весь народ, который слушает тебя, увлекаешь в ту же погибель, советуя и принуждая поклоняться бездушным истуканам, оставив истинного Бога, Творца неба и земли! — Так ты считаешь наших великих богов малыми? — спросил царь. — Я, — отвечал Адриан, — не называю их ни малыми, ни великими, ибо они — ничто. Разгневанный мучитель приказал тогда жестоко бить его палками. Блаженная Наталия, услыхав, что ее мужа начали бить, известила о том святых мучеников, сказав: — Господин мой начал страдать! Святые тотчас же начали молиться за него Богу, чтобы Он укрепил его в муках. Царь же повелел мучителям приговаривать: «Не хули богов!» Когда мученика били, он говорил царю: — Если я мучаюсь за то, что хулю богов, которые не суть боги, то какое же мучение ожидает тебя за хулу Бога Живого и истинного? — Ты научился говорить так дерзко, вероятно, у этих льстецов? — спросил царь. Мученик отвечал: — Зачем ты называешь льстецами наставников на спасение и вождей к вечной жизни? Вы большие обманщики, увлекающие людей в погибель! Разгневанный Максимиан повелел четверым сильным слугам жестоко бить мученика толстыми кольями. И когда били Адриана, он говорил: — Чем более ты, мучитель, изобретешь мне мучений, тем больше исходатайствуешь мне за них венцов! А блаженная Наталия о всем, что спрашивал царь и что отвечал ему Адриан, передавала святым мученикам. — Пощади хоть юность свою, — продолжал увещевать мучитель, — и призови богов! Зачем тебе так напрасно и добровольно погибать? Мои боги — велики, и я весьма сожалею о тебе, видя, как тяжко ты мучаешься и как гибнет твоя красота! |
| Блаженная же Наталия спросила его: — А скажи мне, святой мученик, предстал ли с вами Христу Господу господин мой Адриан? Мученик отвечал: — Он прежде нас предстал пред Владыкою! А ты ступай и немедленно сядь на корабль и плыви туда, где находятся наши тела; там явится тебе Господь и приведет тебя к нам! Пробудившись от сна, святая Наталия тотчас же покинула все и, взяв одну только руку святого Адриана, вышла из дома и, подойдя к берегу морскому, увидала корабль, как бы нарочито ее ожидающий и готовый отплыть в Византию. Войдя в оный, она увидала на нем людей обоего пола и всех христиан, бежавших от мучения нечестивого царя Максимиана, и воздала славу Богу. Тысяченачальник же, узнав об отъезде Наталии, выпросил у царя на помощь воинов и, сев на другой корабль, погнался за нею. Когда корабль его отплыл от берега на тысячу стадий, подул на море противный ветер, который погнал корабль назад к берегу на то место, откуда он отплыл, и причинил ему большой вред, так что многие из бывших на корабле потонули. А христианский корабль, на котором была святая Наталия, плыл без всякой опасности. В полночь явился им диавол, как бы плывущий на корабле с востока, имея при себе людей наподобие моряков; диавол спросил христианских корабельщиков как бы голосом кормчего: — Вы откуда и куда держите путь? Те отвечали: — Мы из Никомидии, плывем в Византию 4 . Враг сказал им: — Вы сбились с прямого пути, поверните корабль на левую сторону. Говоря так, диавол хотел их обмануть и утопить. Христиане, поверив лживому совету и думая, что, встретившиеся им, действительно плывут с востока, начали направлять паруса и корабль налево; но вдруг явился им святой мученик Адриан, сиявший светом, и закричал громким голосом: — Плывите по предпринятому пути и не слушайте слов врага, наверно приготовляющего вам погибель. Сказав так, мученик, казалось, пошел вперед по водам, а диавол исчез вместе с своим кораблем. Блаженная Наталия, встав, увидела святого Адриана, идущего впереди корабля и воскликнула: — Вот мой господин! |
| — Ужели ты пребываешь еще в своем безумии и хочешь мучением окончить жизнь свою? — Я уже прежде говорил тебе, — отвечал Адриан, — что я не обезумел, но образумился и готов умереть в сей жизни! Царь спросил: — Не принесешь ли ты жертвы и не поклонишься ли богам, подобно тому, как я и все, которые со мною, кланяемся им и приносим жертвы? — Безумец, — отвечал Адриан, — заблуждаясь сам, зачем же ты и других вводишь в то же заблуждение? Ты ведь не только себя самого подвергаешь погибели, но и весь народ, который слушает тебя, увлекаешь в ту же погибель, советуя и принуждая поклоняться бездушным истуканам, оставив истинного Бога, Творца неба и земли! — Так ты считаешь наших великих богов малыми? — спросил царь. — Я, — отвечал Адриан, — не называю их ни малыми, ни великими, ибо они — ничто. Разгневанный мучитель приказал тогда жестоко бить его палками. Блаженная Наталия, услыхав, что ее мужа начали бить, известила о том святых мучеников, сказав: — Господин мой начал страдать! Святые тотчас же начали молиться за него Богу, чтобы Он укрепил его в муках. Царь же повелел мучителям приговаривать: «Не хули богов!» Когда мученика били, он говорил царю: — Если я мучаюсь за то, что хулю богов, которые не суть боги, то какое же мучение ожидает тебя за хулу Бога Живого и истинного? — Ты научился говорить так дерзко, вероятно, у этих льстецов? — спросил царь. Мученик отвечал: — Зачем ты называешь льстецами наставников на спасение и вождей к вечной жизни? Вы большие обманщики, увлекающие людей в погибель! Разгневанный Максимиан повелел четверым сильным слугам жестоко бить мученика толстыми кольями. И когда били Адриана, он говорил: — Чем более ты, мучитель, изобретешь мне мучений, тем больше исходатайствуешь мне за них венцов! А блаженная Наталия о всем, что спрашивал царь и что отвечал ему Адриан, передавала святым мученикам. — Пощади хоть юность свою, — продолжал увещевать мучитель, — и призови богов! Зачем тебе так напрасно и добровольно погибать? Мои боги — велики, и я весьма сожалею о тебе, видя, как тяжко ты мучаешься и как гибнет твоя красота! |
| Другие же держали сторону христиан. Таким образом, через два дня после того прибывший сам Адриан нашёл город в смятении. Язычники поспешили донести ему на Леонтия: «этот человек, – жаловались они, – отвращает народ от богов, прославляет и чествует богом какого-то Иисуса, Которого Иудеи с презрением били, а Пилат распял на кресте. Он и присланных тобой воинов ввёл в свой обман, и они, по примеру его, также славят теперь распятого Христа и хулят наших богов» ... Адриан немедленно велел забрать Леонтия и с ним обращённых им Ипатия и Феодула и заключить их в темницу. Здесь в молитве и приготовлении друг друга к мученическому подвигу провели они последнюю свою ночь на земле. На другой день они были приведены на суд; на все вопросы Адриана Леонтий отвечал твёрдым исповеданием своей веры, за это был подвергнут жестоким побоям и снова отведён в тюрьму. Обратясь же к Ипатию и Феодулу, Адриан старался подействовать на них сначала блистательными обещаниями, потом стал угрожать жестокими пытками, если они не отрекутся от новой своей веры, но ясно узревшие истинного Бога в благотворном чуде Его, благодарно полюбившие «Бога Леонтьева» Ипатий и Феодул не отреклись от Него даже и среди жестоких страданий, когда тела их строгали острыми железными орудиями. После того они были осуждены на смертную казнь, и с Божественным восторгом преклонили под меч свои головы... После того снова был призван Леонтий. И ему обещаны были почести и богатство за отречение от Христа. – «Лучше ты сам обратись ко Христу, – отвечал Адриану исповедник, – и получишь истинную почесть, и богатство, и спасение» ... – О каком спасении ты говоришь? – засмеялся язычник, – уж не о том ли, которое получили Феодул и Ипатий, которых казнили... – Их казнь – не погибель, а жизнь вечная, блаженная с Богом и со святыми Его... Несокрушим духом и среди истязаний пребыл мученик Леонтий. – «Если ты и всё тело моё покроешь ранами, – говорил он мучителю, – то не победишь разума моего, не будешь господином над душой моей». Не побеждалась терпением мученика и лютость мучителя и умножала способы пытки; наконец велено было повесить Леонтия головой вниз и строгать острым железом. |
| — Елевферий, находясь между смертью и жизнью, поспеши избрать себе полезное. Ведь я очень забочусь, дабы ты не погиб лютою смертью, и люблю тебя, как своего родного сына. Не хочу также — клянусь в том богами, — чтобы муж столь благородный, столь благонравный, красноречивый и прекрасный сам себя безрассудно подвергал погибели, — и не из-за чего либо другого, как только из-за гордой, суетной и бесполезной непокорности. Мученик же, стоя пред царём, стал говорить ему с дерзновением; отвечая на хитрое ласкательство его, он поносил его, называя его волком, нападающим на овец Христовых. И при этом прибавил: — Чтобы ты ни делал, — ты не убедишь меня оставить моей благочестивой жизни. Тогда Адриан, пришедши в ярость, оставил слова и приступил к делу. Он снова повелел положить его на сковороду. Когда это было исполнено, совершилось то же, что и прежде: огонь претворился в росу, и прохладный ветер стал охлаждать святого мученика. Адриан же, видя, что всё делается вопреки его воле, не знал, что предпринять и, сидя, стал раздумывать. В это время находился здесь городской епарх, по имени Корив; это был человек богоизбранный: он уже отчасти был знаком с христианским учением, знал, как воевода Филикс стал христианином и вообще, как бы некое семя, уже принял в сердце свое начатки христианской веры, но, всё еще следуя языческому нечестью, весьма потворствовал царю. Увидев царя весьма смущенным и не знающим, что делать с мучеником, он посоветовал ему, чтобы он повелел разжечь медную печь, испещренную острыми железными прутьями, и ввергнуть в нее Елевферия. Когда печь была накалена, мученик, возведя свои телесные и душевные очи горé и весь ум вперив на небо, исполнился неизреченной радости и произнес: — Благодарю Тебя, Господи Иисусе Христе Боже мой, что Ты сподобил меня столь великих благ, что препоясал меня силою Своею и укрепил меня на сии страдания за святое имя Твое. И ныне призри с небес и виждь, как совещаются против меня ненавидящие меня, и избавь душу мою от их козней и от мужей кровей [ 4 ], ибо Ты благ; сохрани меня, да все знают Тебя Единого Бога по всем концам вселенной. |
| — Елевферий, находясь между смертью и жизнью, поспеши избрать себе полезное. Ведь я очень забочусь, дабы ты не погиб лютою смертью, и люблю тебя, как своего родного сына. Не хочу также — клянусь в том богами, — чтобы муж столь благородный, столь благонравный, красноречивый и прекрасный сам себя безрассудно подвергал погибели, — и не из-за чего либо другого, как только из-за гордой, суетной и бесполезной непокорности. Мученик же, стоя пред царём, стал говорить ему с дерзновением; отвечая на хитрое ласкательство его, он поносил его, называя его волком, нападающим на овец Христовых. И при этом прибавил: — Чтобы ты ни делал, — ты не убедишь меня оставить моей благочестивой жизни. Тогда Адриан, пришедши в ярость, оставил слова и приступил к делу. Он снова повелел положить его на сковороду. Когда это было исполнено, совершилось то же, что и прежде: огонь претворился в росу, и прохладный ветер стал охлаждать святого мученика. Адриан же, видя, что всё делается вопреки его воле, не знал, что предпринять и, сидя, стал раздумывать. В это время находился здесь городской епарх, по имени Корив; это был человек богоизбранный: он уже отчасти был знаком с христианским учением, знал, как воевода Филикс стал христианином и вообще, как бы некое семя, уже принял в сердце свое начатки христианской веры, но, всё еще следуя языческому нечестью, весьма потворствовал царю. Увидев царя весьма смущенным и не знающим, что делать с мучеником, он посоветовал ему, чтобы он повелел разжечь медную печь, испещренную острыми железными прутьями, и ввергнуть в нее Елевферия. Когда печь была накалена, мученик, возведя свои телесные и душевные очи горé и весь ум вперив на небо, исполнился неизреченной радости и произнес: — Благодарю Тебя, Господи Иисусе Христе Боже мой, что Ты сподобил меня столь великих благ, что препоясал меня силою Своею и укрепил меня на сии страдания за святое имя Твое. И ныне призри с небес и виждь, как совещаются против меня ненавидящие меня, и избавь душу мою от их козней и от мужей кровей ибо Ты благ; сохрани меня, да все знают Тебя Единого Бога по всем концам вселенной. |
| Кельты сегодня в моде: кельтская музыка, танцы, стилизованные изображения. Но что мы знаем о кельтских святых? А ведь существует особое понятие — «кельтская святость». В чем же она проявляется? Кельты сегодня в моде: кельтская музыка, танцы, стилизованные изображения. Но что мы знаем о кельтских святых? А ведь существует особое понятие — «кельтская святость». В чем же она проявляется? Прежде всего, следует сказать, что кельты — это древние обитатели Галлии (всевозможные галльские племена), Британии (бритты и пикты) и Ирландии (скотты, впоследствии частично переселившиеся в современную Шотландию). Кельты жили большими родами — кланами. Они почитали стихийные силы природы, Солнце, священные камни, леса, деревья, источники и вообще воды, связывая их с теми или иными богами и героями (всего в кельтском пантеоне насчитывают 374 различных божеств). Кельты твердо верили в бессмертие души и считали смерть «срединой долгой жизни», существующей на далеких блаженных землях. Хранителями религиозных верований кельтов были их жрецы — друиды, жившие в трудно доступных лесных и горных местах и игравшие также роль судей и воспитателей аристократической молодежи. Начиная с I в. до Р. Х. кельтские земли стали завоевываться римлянами. Никогда не покоренными оставались Ирландия и Северная Британия, отделенная валом, который воздвиг в начале II в. римский император Адриан. С римским владычеством во II-III вв. у кельтов стало связываться постепенное распространение христианства. В начале II века римский император Адриан построил вал, отделивший от завоеванной римлянами территории Северную Британию. Постепенное распространение христианства началось здесь на рубеже II-III веков истоков кельтской святости стоял первый кельтский мученик — Албаний из Веруламия близ Лондона (+305; память 22 июня/5 июля). Простой крестьянин, во время гонения в начале IV в., он приютил у себя христианского священника, которому и оказался обязан своим обращением ко Христу. Когда за священником пришла стража, Албаний вместо него вышел к гонителям, мужественно исповедовал Христа и принял мученическую кончину. В IX в. город Веруламий был переименован в честь него в Сент-Олбенс. Мощи святого до сих пор покоятся в аббатстве, построенном на месте его страдания. |
| Также и утверждение Диона, что город, чей гражданский совет (ekklesia) находится в согласии, объединяет человеческое и божественное, находит параллель у Игнатия, который требует от христианских ekklesia, должным образом составленных в согласии с епископом, понять союз человеческого и божественного: Повинуйтесь епископу и друг другу, как Иисус Христос повиновался Отцу, а апостолы – Христу и Отцу, чтобы быть в единстве как плоти, так и Духа 141 . Эта идея развития единства эллинистической культуры, таким образом питаемая, активно развивалась на протяжении всего II века. После Диона и Скопелиана был Элий Аристид (117–187), за которым в свою очередь последовали биографы, философы и софисты III столетия, такие как Филострат (170–213) и Диоген Лаэртский (нач. III века). Эти авторы утверждали, что греческие города-государства Малой Азии сформировали общую греческую культуру, характеризуемую современными ей мистериями, общей историей и автономными политическими учреждениями, которые управляли городами-государствами. Эта культура была чистой, истинно греческой культурой, как утверждал Диоген Лаэртский в своей книге О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, куда он не поместил Лукреция и Сенеку, потому что они писали на латыни 142 . Важно подчеркнуть, что этот исторический процесс утверждения греческой политической независимости не носил революционный характер. Скорее это было развитие отдельной национально-культурной особенности, для которой Рим как имперская власть не представлялся враждебным. Город-государство оставался частью имперской структуры, не чувствуя своего отчуждения от нее. В этом отношении движение, известное как Вторая софистика, мало чем отличалась от культа императора, который предоставлял возможности греческим городам-государствам включить подчинение империи в свою систему через обожествление и превознесение внешней власти, чтобы сохранить свои внутренние конституционные структуры. Если бы Вторая софистика была движением политического сопротивления, то она не смогла бы содержать в себе парадокс соглашения homonoia между Эфесом, Смирной и Пергамом, которые спорили между собой, кому принадлежит преимущество в их владении храмом императорского культа. Очевидно, их утверждение о том, что свободные города нельзя принудить или заставить силой, не противоречило поклонению императору как выражению господства империи. Кроме того, Домициан и Адриан оба должны были вступить в беседу о homonoia и автономии, а не о господстве и рах. В нашем распоряжении есть ряд монет с надписями homonoia, отчеканенными во время правления Домициана, предполагающие, что соглашение homonoia могло быть частью имперского идеала и не противопоставлялось ему. Адриан, так же как и его преемники, включая Марка Аврелия, должен был войти в политический диалог с эллинизмом. |
| Как видно культ Диониса утверждал, что его приверженцы – «со всего мира» (oikoumene). Кроме того, Адриан создал Панэллинский совет для всех греков. В нашем распоряжении есть важное свидетельство этого декрета, посланного из Фиатиры в Афины (после 132), в котором Адриану выражается благодарность за полученное согласие Сената для основания такого Совета на (13) пожертвования… от самого великого императора, поскольку в частном порядке и публично он был благотворителем всей Греции 14) царь, собравший из всех греков такой совет Panhellenion, чтобы исполнить общее желание (15) и чтить самый великолепный город афинян – Благотворительницу, дающую всем одинаково плод мистерий 148 . Здесь мы видим собранный властью императора Адриана и с согласия Сената Panhellenion (Панэллинский совет), куда были привлечены представители греческих городов-государств, поклонявшихся Зевсу Panhellenios в храме Зевса Олимпийского в Афинах. В завершение этой задачи в Афинах Адриан принимает на себя должность архонта (archon) самих Олимпийских игр, и в этой должности со священническими функциями он отправлял дионисийские обряды в связи с основанием Панэллинского совета, для которого был построен храм. Основание греческого единства носило метафизический характер: это единство означало единство в прославлении Афин, «дающих всем одинаково плод мистерий» 149 . Таким образом, цели греческого единства на основе общегреческого отличия предстояло достичь через совместный культ и совместное участие в мистерии. Культы «со всего мира» становились «общей ассоциацией». Как мы говорили, Игнатий посредством своей мученической процессии стремился связать движение греческого единства и отличия с христианским единством и отличием. Его «божественные гонцы» и «божественные послы» содействовали общему, христианскому культу, построенному в понятиях иерархии Игнатия с единственным епископом во главе. Таким образом, он строит свою модель церковного единства на основе идеала греческого единства, который использовали его языческие современники во Второй софистике. |
|
|
