| Характерно, что Ориген в сочинении «О молитве» выделяет «прошение» в качестве особой части молитвы, которая начинается «славословием» (δοξολογας) Богу Отцу через Христа; затем идёт «благодарение» (εχαρισταν), за которым следуют «исповедование» (ξομολγησιν) собственных грехов и просьба к Богу о прощении их, а уже потом «прошение о великих и небесных [благах]» (περ τν μεγλων κα πουρανων ατησιν), а также ο сродниках и близких. Завершается же молитва, согласно Оригену , «славословием Богу через Христа в Святом Духе». Подобная подробная дистинкция форм и этапов молитвы чужда Евагрию (см.: Origenes Werke. Leipzig, 1899, Bd. 2, S. 401). – 84. 90 В «Патрологии» Миня вместо ρεμα стоит ρεμα («уединённое место, пустыня, уединение»). Но здесь скорее речь идёт о том пребывании («стоянии») в состоянии внутреннего покоя (στναι π τ οκε ρεμ), которое и должно быть целью христианской жизни. Эту мысль чётко выражает уже Климент Александрийский , говоря, что христианину вообще должны быть свойственны покой, безмолвие, кротость и мир (ρεμας κα συχας κα γαλνης κα ερνης) (см.: Clemens Alexandrinus. Werke, Bd. 2. Protrepticus und Paedagogus. Hrsg. von O. Stählin. B., 1972, S. 193). – 84. 93 Букв. «оставление (отложение) мыслей» (πθεσις νοημτων). Данную идею Евагрий не раз повторяет в различных контекстах. Так, он говорит, что ум не может постигать духовные вещи, пока в нём существуют страстные помыслы, а также замечает, что совершенная вера стяжается через отречение от всех мыслей о телесных вещах (см.: Evagrios Pontikos. Briefe aus der Wüste, S. 277, 282). Преп. Максим развивает эти воззрения Евагрия в «Слове о подвижнической жизни», где начинающий монах вопрошает старца: как молитва отрешает ум от всяких помыслов (πς χωρζει τν νον πντων τν νοημτων)? На этот вопрос старец отвечает: «Помыслы суть помыслы о вещах, а из вещей одни – чувственные, другие же – умопостигаемые. Находясь в них, ум [постоянно] вращается в круге помыслов об этих вещах. Благодать же молитвы сочетает ум с Богом, и такое сочетание отделяет ум от всех помыслов. |
| В «Лекциях по пастырскому богословию» отец Иоанн, всесторонне излагая святоотеческое учение о пастырстве, в то же время выделяет его педагогический аспект. При этом он отмечает, что личные качества пастыря-наставника, его личный пример столь важны для воспитания, что все святые отцы уделяют особое внимание этим вопросам. Отдельные начала воспитания поучению святых Апостолов. Средствами воспитания, по учению святых Апостолов, должны служить: учение, обличение, исправление и наставление, причем, эти средства не должны раздражать учеников (235, с. 55?). Отцы , говорит Апостол, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем ( Еф. 6, 4 ). Источник воспитания – Священное Писание. Вне Богооткровенного учения, а, следовательно, вне Церкви Христовой, правильно поставить воспитание невозможно. Воспитание должно начинаться с веры, а вера постепенно должна обнаруживаться в делах. Учение должно быть направлено к тому, чтобы дети познали, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная ( Рим. 12, 2 ) и научились исполнять эту волю. Воспитание, таким образом, не должно быть отделяемо от учения. Истинный воспитатель должен быть образцом для воспитываемых. Только о языческих наставниках Апостол говорил: Ты учишь других, а не учишь себя самого; проповедуешь не красть, а сам крадешь (Рим, 2, 21). Отношения между учителем и его учениками должны быть основаны на любви. Наставники должны быть мудрыми в применении воспитательных мер: детей питать детскою пищей, взрослым преподавать возвышенные истины. Ставя общую для всех цель воспитания, Апостолы признают важным сохранение индивидуальных особенностей воспитанников. Хотя все люди составляют одно «во Христе Иисусе», но «дары их различны». Говоря о семейном воспитании , Апостолы пишут, что дети должны повиноваться своим родителям. Побуждением к этому должны быть не страх перед наказанием и не своекорыстные расчеты, а сердечная любовь и страх Божий. Дети, повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет ( Евр. 13, 17 ). Почитай отца своего и мать; это – первая заповедь с обетованием, да будет тебе благо, и будешь долголетен на земле (Еф, 6, 2). Дети, будьте послушны родителям вашим во всем, ибо сие благоугодно Господу ( Кол. 3, 20 ). Если же какая вдовица имеет детей или внучат, то они прежде пусть учатся почитать свою семью и воздавать должное родителям, ибо сие угодно Богу (1 Тим, 5, 4). |
| Иногда ученики названы по именам: Петр и Андрей, Иаков и Иоанн ( Мк 1:21, 29 ), или же Петр, Иаков и Иоанн (5:38; 9:9, 14–15) – те, кто в этом Евангелии показаны как ближайшие к Иисусу из числа Двенадцати (см. также 14:33). В других случаях – уже после прибытия в Иерусалим – ясно, что речь идет обо всех Двенадцати (11:12, 15, 19–21, 27; 14:18, 22, 26–27, 32). В остальных случаях перед нами встает общий вопрос, включает ли Марк, когда говорит об учениках Иисуса, в число учеников кого-либо, кроме Двенадцати. В некоторых случаях он однозначно говорит об учениках, не входящих в их число (2:14–15; 4:10; 10:32; 15:40–41) 403 . Я склонен полагать, что Марк старался сосредоточить внимание читателя на двенадцати учениках, позволяя остальным выпадать из поля зрения 404 . Кроме того, я склонен думать, что во всех остальных случаях использования «от множественного к единственному» у Марка имеются в виду именно Иисус и Двенадцать, а не неопределенное множество учеников. Показателен один из этих отрывков: : Когда были они на пути, восходя в Иерусалим, Иисус шел впереди их, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе. Подозвав двенадцать, Он опять начал им говорить о том, что будет с Ним : (10:32). Здесь, очевидно, проведено различие между теми, кто «ужасались», и теми, кто «следуя за Ним, были в страхе» [в Синодальном переводе этого различия нет. – Прим. пер.]; первая из этих групп – по всей видимости, те же ученики, что «были на пути» в начале этой фразы. Поскольку Марк не выделяет из числа учеников никаких иных групп, кроме Двенадцати, логично предположить, что именно Двенадцать – вначале вместе с Иисусом, затем без Иисуса – являются в этой фразе субъектами. Остальные ученики – это те, что, «следуя за Ним, были в страхе» 405 . Введя в рассказ эту группу, Марк затем отделяет от нее Двенадцать, которых Иисус отводит в сторону и преподает им учение, не предназначенное для широкой публики. Интересен этот отрывок и тем, что в нем – как обычно в подобных отрывках у Марка – Иисус и его ученики вначале изображаются как единая группа, но далее сообщается, что Иисус шел впереди – таким образом, он визуально отделяется от остальных. |
| Пишет апостол, великий Церквозиждитель Христов: Я, по данной мне от Бога благодати, как мудрый строитель, положил основание, а другой строит на нём; но каждый смотри, как строит. Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос ( 1Кор. 3:10–11 ). Великий экклесиолог, божественный апостол народов, Павел, небоходец, показывает немирным и недружным коринфянам, что есть только одно и единственное основание Церкви – Христос. Ибо, как замечает его златоустый экзегет, «мудрому строителю свойственно полагать одно основание, чтобы утверждаться на одном основании, которое есть Иисус Христос. А если положит «второе основание», то он уже и не строитель, но разрушитель» 348 . Такое основание Церкви на единственном основании Христе очень характерно для экклесиологии апостола Павла. Это даёт святому Златоусту и многочисленным Отцам Церкви ключ к правильному пониманию и толкованию слов Христа в Евангелии от Матфея ( Мф. 16:16–18 ) 349 . Апостол Павел выделяет личность Христа как неоспоримое и единственное основание Церкви, так что существование другого основания Церкви, кроме Спасителя Христа, невозможно. Богочеловек Христос – «основа всех основ», как характерно говорит святой Златоуст 350 , верно следуя в этом за апостолом Павлом в его экклесиологии 351 . Апостол народов пишет так не только ради христиан Коринфа, среди которых были споры и раздоры, но обращается к христианам всех веков, предупреждая и отклоняя, таким образом, все возможные будущие ереси и расколы Церкви. «Поэтому, – говорит святой Иоанн Златоуст , – не будем же увлекаться ересями: «никто не может положить другого основания, кроме положенного». Будем строить на этом основании и держаться на Нём (Христе), как ветвь на виноградной лозе, и пусть не будет никакого разделения между нами и Христом, потому что если отделимся от Него, то немедленно погибнем». То есть, если отделяемся от Христа, то, таким образом, – и от Церкви. А затем добавляет: «здание стоит потому, что связано», то есть Церковь существует только «в единении с Христом» 352 . Как говорит и апостол: соединяющийся с Господом есть один дух с Господом ( 1Кор. 6:17 ). «Это соединение и единство с Христом показывают выражения апостола, что Христос – основание, а мы – здание. И снова: мы храм, Он обитатель ( νοικος , домочадец, хозяин) этого храма» 353 . |
| То же самое можно наблюдать и в последующих главах, особенно начиная с 13-ой, где сгруппированы пророчества на иноплеменные народы. Поэтому исследователи всех направлений согласны между собою в том, что книга Исаии представляет собою сборник отдельных речей, размещенных частью хронологически, частью – по содержанию. Вообще в составе целого, по замечанию Арсения, Митро- —114— полита Киевского, заметно большое сходство с составом и происхождением Псалтири и Притчей Соломоновых 472 В виду подобного характера книги для решения общего вопроса об ее происхождении необходимо предварительно рассмотреть происхождение отдельных частей ее. Из целого состава книги легко выделяется последняя часть, содержащая в себе 27 глав с 40-й по 66-ю включительно, –главным предметом которой служит – освобождение страждущего Израиля из-под власти Вавилона, изображение будущей славы и величия Иерусалима во времена Мессианские. По основной мысли, содержанию и духу, характеру изложения и языка эти главы составляют одно непрерывное целое, которое резким переходом отделяется от предшествующего и рассматривается безотносительно к вопросу о подлинности, как вторая самостоятельная часть книги. Насколько заметен переход в изложении и насколько справедливо отделение этих глав в особую часть книги, можно видеть из сопоставления конца 39-й главы с началом 40-й. В 39-й главе повествуется о посольстве Меродаха Валадана, царя Вавилонского, к Езекии. Езекия, польщенный вниманием могущественного царя, по тщеславию показал посланным все свои богатства и запасы оружия. Пророк Исаия приходит к Езекии и от имени Иеговы объявляет ему: «вот приидут дни и все, что есть в доме твоем, и что собрали отцы твои до сего дня, будет унесено в Вавилон; ничего не останется, говорит Господь. И возьмут из сыновей твоих которые произойдут от тебя, которых ты родишь; и они будут евнухами во дворце царя Вавилонского. И сказал Езекия Исаии: благо слово Господне, которое ты изрек; потому что, присовокупил он, мир и благосостояние пребудут в дни мои». Этими словами Езекии, которыми он показал великое равнодушие к дальнейшей судьбе своей династии и своего народа, кончается 39-я глава. Без всяких посредствующих мыслей начинается 40-я: «утешайте, утешайте народ Мой, говорит |
| Аналогично можно рассмотреть завершающую фразу о том, что ипостась «отделяет частное от общего». Эта фраза явно инспирирована авторитетным изречением Каппадокийцев, согласно которому субстанция относится к ипостаси как общее к частному. В «Письме к Теренцию» Василия Кесарийского, в котором содержится это изречение, общее затем приравнивается к «общему определению бытия», а частное – к конкретным «свойствам», характеризующим индивида . Соответственно, можно ожидать, что в трактате Леонтия эти два понятия имеют тот же смысл. Однако детальное рассмотрение показывает, что это не так. Как я уже говорил, утверждение, что ипостась «отделяет частное от общего», имеет близкий аналог в предшествующем утверждении, что ипостась «выделяет лицо с помощью отличительных свойств». Отсюда следует, что «частное» – это синоним «лица» и что ипостась снова отождествляется с набором ипостасных свойств, которые создают индивида. Дальнейшее подтверждение этой интерпретации дает более поздний трактат Леонтия «Эпилисис», где мы находим поразительно похожее утверждение: «Следовательно, человеческая природа Христа не отделяет его частное от общего посредством разделяющих свойств» . Таким образом, поскольку «частное» понимается в конкретном, а не в абстрактном смысле, трудно утверждать, что «общее» по-прежнему следует понимать в смысле «определение бытия». Необходимо рассмотреть возможность того, что «общее» указывает на коллектив всех представителей вида, имеющих это «определение», и что именно из этого коллектива индивид выделяется посредством своих особых ипостасных свойств. Соответственно, «общее» имело бы тогда тот же смысл, что и «универсальная вещь». И действительно, читатель того времени понимал утверждение Леонтия именно так. В своей адаптации трактата «Против несториан и евтихиан» Памфил комбинирует элементы из четвертого и пятого определений Леонтия, утверждая, что «определение природы» ( logos physe s ) и «определение ипостаси» ( logos hypostase s ) различаются в той мере, в какой «первое указывает на общее (т. е. коллектив) индивидов и вид, тогда как второе характеризует частное и индивида» . Это совпадение не оставляет сомнений, что Памфил рассматривал не только последние, но и первые два понятия как синонимы. |
| Все единичное и индивидуальное существует лишь постольку, поскольку имманентно содержится в божественном Логосе и от него получает качественную определенность 553 . «Как общая первоформа универса (ν τος λοις εδος), – говорит Филон, – сам Логос Творца есть та первообразная печать, которая сообщает образ каждой особи; через участие в нем – этом Логосе – как в своем общем роде, каждый единичный предмет, будучи несовершенным и изменчивым по количеству (ν πσ), т. е. по своим индивидуальным особенностям, оказывается совершенным и неизменным по качеству (ν πο), т. е. по своим родовым свойствам, ибо само качество остается всегда, как отпечаток вечно и неизменно пребывающего Логоса Божия» 554 . В тесной связи с понятием о Логосе как мировой форме стоит у Филона учение о Логосе-делителе (Λγος τομες, διαιρετς τν λων, mensura и praemettitor universorum) 555 . Уже божественным идеям Филон, как мы знаем, усвояет название μτρα, ος ειδοποιεται και μετρεται τα γινμενα. Но преимущественно и исключительно индивидуация и обособление единичных предметов приписываются Филоном «делителю всего» – божественному Логосу. Как человеческий разум воспринимаемые им от внешних предметов впечатления отделяет одно от другого и объединяет в общие понятия, так же точно поступает и божественный Логос при образовании мира: в качестве всеобщей идеи идей расчленяясь на частные идеи, он постепенно отделяет в универсе роды и виды бытий, пока не достигает первичных и неделимых предметов. Совершается это деление путем логического обособления в универсе общих противоположностей и постепенного расчленения их на частные роды, виды и индивиды. Так, прежде всего, Логос выделяет из материи тяжелое и легкое. Каждую из этих противоположностей он делит на более частные: легкое – на воздух и огонь, тяжелое – на воду и землю. Эти четыре элемента Творец полагает как бы в основу всего мироздания. На этом, однако же, не останавливается деление. Каждую из названных стихий Логос делит на более частные противоположности: землю – на материки и острова; воду – на моря и реки; воздух – на холодный (зиму) и теплый (лето); огонь – на небесный (звезды и солнце) и земной. |
| – Сегодня у нас достаточно четкая дифференциация общества – православные, неверующие… Те, кто с Богом и кто без Него. Поэтому молодым людям, считающим себя православными, иногда сложно определиться с тем, в какое высшее учебное заведение пойти учиться – светское или православное. Учиться, на самом деле, можно хоть где, – считает батюшка. – Классический пример – Адам и в Раю согрешил, а Лот и в Содоме остался праведником. Но стоит ли искушать себя таким образом, чтобы идти туда, где тебя заведомо напичкают каким-то не очень доброкачественным продуктом? На сегодняшний день есть высшие учебные заведения, которые обозначили свою православную принадлежность. Например, Свято-Тихоновский Богословский институт. Я бы посоветовал молодежи, при желании получить гуманитарное духовное образование, поступать в семинарию или в Свято-Тихоновский институт. Конечно, знания можно получить и в светском учебном заведении. Но уверенным, что получаешь качественные знания, можно быть только в православном ВУЗе. Так что если хотите – поступайте в светский университет. Только знайте, что знания, там полученные, несут в себе мало ценного в духовном плане. Это не значит, что в светском ВУЗе плохо, что туда не надо ходить. То же самое я говорю, когда кто-то спрашивает: «Батюшка, а можно в обычном магазине крестики покупать?» Я отвечаю, что можно, но только в магазине можно ошибиться. Поэтому лучше покупать в Храме . Так и здесь. Самое главное – выбрать ту профессию, которая нравится. Когда это произойдет, Бог поможет вам найти лучшее место для учебы. Что же касается теологических факультетов при светских ВУЗах – здесь все спорно, – продолжает батюшка. – Первый такой факультет открылся еще в XI веке в Сорбонне. И после этого на европейском Христианстве можно поставить точку. Потому что когда для изучения теологии выделяется отдельная кафедра, то при этом вся наука отделяется от религии. В Царской России, например, богословие преподавалось всем студентам, которые заканчивали университет, на всех факультетах. Во Франции же теология изучалась отдельно, на отдельном факультете, а светские науки – на других факультетах, где теология вообще не преподавалась. То есть, если тебя интересует религия – иди на теологический факультет. Не интересует – занимайся наукой. Уже в XI веке на Западе теология превращается в отдельный теоретический предмет. Наука отделяется от религии. Сейчас, в веке XXI нечто подобное пытаются сделать и у нас. Если вдруг в университете откроется теологический факультет – то это лишь полдела, потому что преподавать теологию будут только там. А ведь знания о Боге необходимы студентам на всех факультетах. |
| вые мотивы к тому, чтобы останавливаться на самом себе, чтобы выходить за пределы непосредственного чувства своей личности, даются социальной средой. Дитя очень рано привыкает к тому, что оно имеет свое особое имя, рано научается «откликаться» на него, — поворачивать головку, поднимать глазки, улыбаться. Еще дальше оно привыкает к определенным действиям в отношении к себе — со стороны матери, няни, окружающих людей. Болдвин справедливо указывает, что уже в первые месяцы жизни дитя приучается к тому, что с одними из окружающих можно «капризничать», а с другими «не стоит». К определенным реакциям со стороны матери, няни, других близких дитя привыкает очень рано, оно ждет к себе определенного «социального отношения» — ждет ласковых слов, внимания, игры. Все это накопляет материал для «проективной самохарактеристики». Дети приучаются к тому, что у них есть свое «место» в системе социальной жизни, что к ним определенно относятся окружающие люди, что у них есть свое имя, — все это ведет к тому, что дитя выделяет себя из окружающей обстановки. Не внутренние, а социальные мотивы побуждают дитя к этому: дитя только следует тому выделению его из среды, какое оно «пред-находит» в этой среде по отношению к себе. Не внутренний, а социальный материал образует основу первой самохарактеристики: дитя знает о себе только то, что у него есть свое имя, свое «место» среди других людей, что оно «хорошее», «умное», «любимое». Оно глядит на себя чужими глазами, так же, как само глядит на других людей: больше пока ничего ему и не нужно, для большего пока нет и материала. Для нас дитя от дня его рождения есть «особое» существо; для себя же оно долго не есть «особое» существо, оно не отделяет себя от среды. К этому выделению себя, от которого начинается развитие самосознания, дитя переходит под влиянием социальной среды. Конечно, в нем всегда есть непосредственное чувство жизни в себе, — но лишь с момента, когда дитя в сознании своем отделяет себя от среды, начинается формирование «эмпирического я», самосознания. Дитя еще долго не будет говорить в отношении к самому себе «я»: оно говорит о себе либо в третьем, либо во втором лице. Последний случай особенно любопытен: в нем особенно ясно выступает «проективная самохарактеристика». Один мой племянник, 3-х лет, говорил однажды самому себе, с укором покачивая головкой: «тебе говорят — встать, а ты все сидишь и сидишь!». В этих словах прелестно передано это «проективное» отношение к самому себе. |
| A no нему нам надо научиться угадывать, наблюдая, и неживую материю в ее таинственном строении, распаде, в ее таинственном покое и движении. Мир прост для дураков, для них закон не писан. В основе всякого серьезного исследования лежит предпосылка, что в мире нет ничего простого, что наука в любой вещи, в любой твари имеет дело с предметом сверхсложным, сверхдетерминированным, короче – имеет дело с тайной. Такая предпосылка не должна пугать ученого, сковывать, тормозить; она ведь не для того, чтобы отнять у него способность от души восхищаться и удивляться, отбить охоту к процессу исследования, погрузив его в благостное отупение. Как раз наоборот: предпосылка как бы приближает к ученому его истинную цель, повышает и укрепляет в нем чувство ответственности. Кто признает тайну мироздания, тот как исследователь правильно поймет стоящую перед ним задачу: научиться проводить различие между самим предметом и тем, что является содержанием познания в процессе наблюдения и описания. Это различие является и мерой, и принципом любого исследования. Человеку не дано наблюдать и объяснять мир как объективную реальность в его целостности и таинственной сущности. Исследователь вынужден в процессах познания намеренно «вырвать» из нее «кусочек» или «ниточку», довольствуясь ими, как аскет, сосредоточась на «урезанном» содержании. Так историк выделяет из мирового процесса какой-нибудь отрезок времени – эпоху, или какой-нибудь отдельный образ из нее; юрист изучает какой-нибудь кодекс или конституцию; энтомолог – бабочку «неоптолема»; экономист – формы английского кооперативного движения в Англии XIX века; физиолог – секреции гипофиза и пр. To, что ученый выделяет для себя, реально встроено в огромный пространственный временной процесс развития единого, преисполненного тайны универсума. Только целенаправленное внимание ученого «отделяет», «редуцирует», абстрагирует предмет. Иногда ему сопутствует даже успех – какой-нибудь редкий экземпляр, иногда он сам себе готовит препараты. Но, как правило, ученый имеет дело с содержанием своего опыта, которое он в проекции мысленно соотносит с картиной мира в целом. |
|
|
