| Рассказывали об авве Данииле, что когда варвары пришли в Скит и отцы убежали, старец сказал: «Если Бог не печется обо мне, то зачем мне и жить?» И он прошел среди варваров, а они не видали его. Тогда сказал он сам себе: «Вот Бог позаботился обо мне, и я не умер. Сделай же и ты, как надобно человеку, – беги, подобно отцам!» – И, поднявшись, убежал. 2 . Один брат спросил авву Даниила: «Дай мне одну какую-нибудь заповедь, и я буду соблюдать ее». Авва говорит ему: «Никогда не опускай руки своей в блюдо вместе с женщиною и не ешь с нею. Через это ты несколько убежишь от демона блуда». 3 . Авва Даниил рассказывал, что в Вавилоне, у одного знатного человека была дочь, одержимая бесом. Отец ее любил одного монаха. Тот сказал ему: «Никто не может исцелить дочь твою, кроме пустынников, которых я знаю; но если ты будешь просить их, они не захотят этого сделать по своему смирению. А вот что мы сделаем: когда они придут на рынок, вы притворитесь, будто хотите купить у них корзины; и как придут получать деньги за них, мы скажем им, чтобы они сотворили молитву, и надеюсь, что дочь твоя выздоровеет». Итак, они пошли на рынок и нашли одного из учеников этих старцев, который сидел и продавал их корзины. Взяли его с корзинами к себе, будто для того, чтобы отдать ему деньги за них. Когда монах вошел в дом, пришла бесноватая и дала ему пощечину. Монах, по заповеди Господа, обратил и другую щеку. Демон, мучимый этим, вскричал: «Какая сила! Заповедь Иисуса изгоняет меня». – Девица тотчас исцелилась. Когда же пришли старцы, им рассказали о случившемся. Они прославили Бога и говорили: «Гордость диавола обыкновенно низлагается смирением, по заповеди Христовой». 4 . Авва Даниил, говаривал, что по той мере, как тучнеет тело, истощается душа и напротив – по мере истощения тела, укрепляется душа. 7 . Авва Даниил Фаранский рассказывал: «Отец наш авва Арсений говорил об одном жившем в Ските, что он был великий подвижник, но прост в вере и от простоты погрешал. Он говорил: «Хлеб, который мы принимаем, не есть существенно тело Христово, а только вместообразное». |
| 29 . Авва Даниил рассказывал об авве Арсении: «Пришел некогда к нему чиновник и принес ему завещание одного сенатора, родственника Арсения, который оставил ему очень большое наследство. Арсений, взяв завещание, хотел разодрать его. Но чиновник пал к ногам его и говорил: «Прошу тебя, не раздирай завещания; иначе с меня голову снимут». Тогда авва Арсений сказал ему: «Он умер только теперь, а я умер еще прежде него». И отослал завещание, не приняв ничего». 30 . Сказывали еще об авве Арсении, что по вечерам в субботу на воскресный день он становился спиною к солнцу и, подняв руки свои к небу, молился до того времени, как солнце начинало светить ему в лицо: после чего он садился. 31 . Говорили об авве Арсении и авве Феодоре Фремейском, что они более всего ненавидели славу человеческую. Почему авва Арсений редко показывался кому-либо, а авва Феодор, хотя и показывался людям, но был для них мечем. 32 . Когда авва Арсений жил в Нижнем Египте и народ беспокоил его, – вздумалось ему оставить келью. Ничего не взяв из нее, он пришел к своим ученикам Александру и Зоилу Фаранским. Александру сказал: «Ступай на корабль и плыви вверх». Он так и сделал. Потом Зоилу сказал: «Пойдем со мною до реки; там сыщи мне судно, плывущее вниз к Александрии, а потом и ты плыви вверх к брату твоему». Зоил, смущенный этими словами, молчал. Так разлучились они друг с другом. Старец пришел в Александрию и занемог тяжкой болезнью. Прислужники же его рассуждали между собою: «Не огорчил ли кто из нас старца, – и потому он удалился от нас?» Но не находили в себе никакой вины, ибо никогда не ослушались его. Старец, по выздоровлении, сказал: «Пойду к моим отцам»; и таким образом, отплыв вверх, пришел в Петру, где были его прислужники. Когда он находился близ реки, какая-то служанка, эфиоплянка, подошедши, прикоснулась к его милоти. Старец обличил ее. Служанка же сказала ему: «Если ты монах, то иди в гору». Старец, пораженный этим словом, говорил сам в себе: «Арсений! Если ты монах, то иди в гору». Между тем встретились с ним Александр и Зоил. Когда они пали к ногам его, повергся и старец, и все плакали. Старец спросил: «Неужели вы не слышали, что я был болен?» Они отвечали: «Слышали». – «Что же вы не пришли навестить меня?» – сказал старец. Авва Александр отвечал: «Горько для нас было твое разлучение с нами, и оно не на пользу послужило многим, которые говорили о нас: «Если бы не ослушались старца, он не удалился бы от них«». Старец сказал им: «Теперь опять будут говорить люди: «Не нашла голубица покоя ногам своим и возвратилась к Ною в ковчег» ( Быт.8:9 )». Таким образом они примирились и старец пребыл с ними до смерти своей. |
| Поэтому Хиршфельд (а вслед за ним и другие западные и израильские исследователи) считает, что приоритет в идентификации лавры принадлежит немецкому ученому Карлу Марти (Karl Marti). Правильная догадка была высказана Марти в 1880 г. в предисловии к вышедшим под его редакцией «Сообщениям советника К. Шика о старых лаврах и монастырях в Иудейской пустыне» (См. Источники и библиография.) Однако, по-видимому, к выводу о первенстве Марти ученые пришли из-за незнакомства с более ранними публикациями на русском языке. Приоритет, кажется, принадлежит всё-таки арх. Леониду (в миру: Лев Александрович Кавелин, 1822-1891), который посетил развалины Фаранской лавры скорей всего летом 1865 г. (в любом случае, в промежуток времени между 1863 г., по назначении его – с посвящением в архимандриты – начальником Русской духовной миссии в Иерусалиме, и до 1865 г., когда он был отозван и переведен в Константинополь настоятелем русской посольской церкви). Отчет о посещении им древней Фаранской лавры с однозначной её идентификацией был помещен в его записках инока-паломника «Старый Иерусалим и его окрестности» (изданы впервые в 1870-71 г. в журнале «Душеполезное чтение», отдельным изданием в 1873 г.). Записки эти настолько примечательны, что невозможно не привести из них некоторые выдержки: «Первый обративший внимание на отыскание следов Фаранской лавры, согласно указаниям древних писателей, был известный автор «Писем с востока» 1849—1850 годов (Муравьев А.Н. Письма с Востока в 1849—1850 годах. СПб., 1851. Ч. 2. С. 196. – Прим. арх. Леонида). Но труды его не увенчались успехом, хотя, судя по его описанию, он был неподалеку от ее местонахождения и на том самом потоке Фара, которому мы обязаны сохранением до нашего времени памяти о знаменитой обители. Рассказ о неудавшемся поиске автор «Писем с востока» оканчивает добрым желанием: «пусть, — говорит он, — другие изыскатели лучше меня определят местность сей знаменитой обители». Это было и моим давним желанием, которое я твердо решился привести в исполнение при первом свободном времени. |
| Канонически также вряд ли возможно искренно привести доводы против учреждения русского монашеского общежития по предложенному о. Пантелеимоном уставу, принимая во внимание духовное подчинение обители нашей Миссии (см. § 5 проекта правил), имеющей уже в своем ведении в Палестине однородные учреждения, побочное же обстоятельство, что Фаранская Лавра принадлежит афонскому келлиоту и братство в ней на первое время будет состоять также из афонского монашества, которое таким образом оказалось бы одновременно в ведении двух автокефальных церквей, что несовместимо с православными канонами, – это обстоятельство теряет свое значение при условии, что общежитие в Айн-Фаре получит своего отдельного от келлии настоятеля (§ 4 и 6), члены же ее братства, поселяясь в Палестине, будут вследствие этого выключаться из числа монахов келлии на Афоне (§ 7); наконец, хотя земля в Айн-Фаре приобретена на средства афонской келлии и основываемое там монашеское общежитие будет пользоваться помощью той же келлии до той поры, пока не укрепится настолько, чтобы существовать самостоятельно (§ 3), но этот вопрос касается внутренней, чисто хозяйственной стороны дела и затрагивать канонических уставов никоим образом не может. Настоящий вопрос имеет для нас весьма важное значение как в интересах русских паломников, бесплатное прибежище коих будущая Фаранская обитель ставит одною из своих основных целей (§ 12), так равно и в смысле усиления нашего влияния в Палестине. Я надеюсь, что при настоящем внутреннем состоянии Иерусалимской Церкви окажется возможным получить признание Патриархом этого нового монашеского русского учреждения и разрешение на служение в нем литургии, но в этом отношении была бы весьма существенной поддержка Св. Синода, который принятием Фаранской Лавры чрез Иерусалимскую Духовную Миссию в свое владение оказал бы с своей стороны полезнейшее влияние на разрешение вопроса Иерусалимскою Патриархиею. Вследствие сего, передавая о вышеизложенном Вашему Превосходительству, я позволяю себе просить содействия Императорского Министерства скорейшему, по возможности, удовлетворению Св. Синодом изложенного в прошении иеросхимонаха Пантелеимона ходатайства и о последующем благоволить меня уведомить. |
| Но эта традиция выражена у Феодора Фаранского значительно рельефнее и более резко, чем у Феодора Раифского. Акцент на единстве Христа у первого не уравновешивается акцентом на дуальности, характерным для последнего. Феодор Раифский говорит διασπστως и συγχτως, Феодор Фаранский – μοναδικς и διαιρτως. Человечество Христа у «Фаранита» явно оттесняется на задний план и поглощается божеством. Правда, он говорит о двух природах, но у него природа «человеческая», а Феодор Раифский говорит и о природе «человека». Привлекает внимание сравнение человечества Христа у Феодора Фаранского с «орудием». Это сравнение уходит своими корнями в античную философию (Демокрит, Платон и др.), где оно использовалось в сфере антропологии (тело есть «орудие» души). Александрийскими христианскими писателями (Климентом и Оригеном ) образ «орудия» стал применяться и в сфере христологии, и это сравнение стало широко распространенным в раннехристианской догматике. Неоднократно применял его, например, и Афанасий Александрийский . Поэтому само по себе подобное сравнение не влекло еще никакой ереси. Однако уже Аполлинарий Лаодикийский придает данному образу явно еретические оттенки, у него это сравнение трактуется в том смысле, что исключаются всякая автономия «плоти» Христа и присущие ей действия. Аналогичные оттенки в традиционном образе присутствуют и у Феодора Фаранского, который в интерпретации его близок к Аполлинарию. Центральной для Феодора Фаранского проблемы мимоходом касается и Феодор Раифский. Он опять выделяет две крайности в решении данной проблемы. Одна представляется в качестве утверждения, что Христос есть «простой человек» и все божественное, высказываемое о нем, не принадлежит ему как «сущему Богу». Это он совершал «согласно иной божественной силе», существующей наряду с ним, но также существующей и действующей в нем. Другая крайность: Христос есть «только Бог» и сказываемое о нем человеческое он претерпел не как человек, но как Бог , восприняв это в свою единую природу. Естественно, что Феодор Раифский отрицает обе крайности. |
| 1. Постановка вопроса В «Изборнике Святослава», представляющем собой древнеславянский перевод патристического флорилегия, среди фрагментов прочих отцов церкви фигурируют обширные выдержки (л. 223а-2376) из трактата Феодора Раифского «Приуготовление». О личности этого автора практически ничего не известно: внешние свидетельства о нем отсутствуют и всю информацию относительно Феодора Раифского можно почерпнуть только из самого сочинения. Особого внимания исследователей данное произведение не привлекало. Одним из первых ученых, заинтересовавшихся им, был Й. Юнглас, высказавший гипотезу о тождестве Феодора Раифского и автора «Desectis». Но эта гипотеза не получила широкого признания. Несмотря на то что М. Ришар нашел ряд точек соприкосновения между мировоззрениями обоих авторов, идентичность их вряд ли может быть доказана. Можно отметить и своеобразную точку зрения русского исследователя В. Соколова , который, критикуя гипотезу Юнгласа, приходит к выводу, что Феодор Раифский зависит от Максима Исповедника , т. е. считает его трактат относящимся самое раннее к концу VII в. Необходимо сказать, что сочинение Феодора Раифского до недавнего времени в полном объеме не издавалось. Известна была только первая часть его труда, которая неоднократно переиздавалась начиная с XVI в. под названием «De Incarnatione», и в таком виде она вошла в «Патрологию» Миня (PG 91. 1484–1504). Полное издание трактата было осуществлено только в 1938 г. Ф. Дикампом. В предисловии к этому изданию Дикамп датирует трактат 580–620 гг. Отмечает он и специфику рукописной традиции сочинения. Из 10 манускриптов, учитываемых им, пять содержат обе части, три – только первую, одна – первую часть и начало второй и одна – выдержки из второй части; указывается еще на три рукописи, в которых наличествует начало второй части. Данное критическое издание трактата позволило исследователям заняться изучением его на более солидной основе. Спустя некоторое время после публикации Дикампа с оригинальным предложением относительно авторства этого сочинения выступил В. Элерт. Им высказывается гипотеза о тождестве Феодора Раифского с известным монофелитом Феодором Фаранским, осужденным на Латеранском соборе 649 г. и шестом вселенском соборе (680–681 гг.). По мнению Элерта, Феодор был первоначально пресвитером в Раифу, а затем епископом Фаранским. Родился он ок. 570 –580 гг., а умер, скорее всего, до 638 г. Его сочинение «Приуготовление» датируется 580 – 620 гг. Далее Элерт предполагает, что Феодор Фаранский (т. e. Раифский) тождествен также пресвитеру Феодору, о котором упоминает в своей «Библиотеке» патриарх Фотий. Данная гипотеза Элерта получила признание у многих византиноведов и историков христианства. Идентичность Феодора Раифского и Феодора Фаранского считают вероятной Г. Г. Бек, Б. Алтанер, Ф. Винкельманн и другие исследователи. |
|
|
