| Но этот Бака держал монастырь так небрежно, что в нем не осталось ни чернеца, ни священника и богослужение совсем прекратилось, а принадлежащее монастырю село Тростенец уступил князю Петру Горскому, и потому брестский воевода Гавриил Горностай признал нужным отобрать (1576) монастырь у Баки. Киевский Межигорский монастырь король сперва (1571) пожаловал было своему писарю Евтихию Высоцкому только в пожизненное владение, а потом (1572) по его просьбе и «на вечность», в потомственное владение. Еще два монастыря, Дерманский и Чернчицкий Спасский, отданы были (1571): первый — королевскому земянину Михаилу Игнатовичу Дчусе, а последний — вельможному пану стольнику Дорогостайскому, но оба эти монастыря по смерти Сигизмунда Августа отобраны были (1574–1575) киевским воеводою князем Константином Константиновичем Острожским у названных панов, конечно, за нерадивое или разорительное управление . Король Стефан Баторий отдал монастыри: кобринский Спасский, который держал дотоле какой-то Василий Григорьевич,— дворянину Николаю Кирдеевичу в пожизненное управление (1576); минский Троицкий, бывший пред тем в держанье какого-то Артемия Червяцкого,— дворянину Богушу Невельскому в пожизненное же управление (1576); Черейский Троицкий, основанный еще около половины XV в. Смоленским епископом — митрополитом Мисаилом,— одному из потомков его, подляшскому воеводичу Ивану Сапеге (1578), который предъявил грамоты, что монастырем этим всегда владели его отец и дед. А минский Вознесенский монастырь, отобранный (1576) у дворянина Баки, переходил затем в самое короткое время три раза из одних рук в другие. Сначала Баторий отдал его дворянину Богушу Невельскому и вскоре потом по просьбе Невельского, пожелавшего уступить монастырь земянину Минского повета Стефану Достоевскому, утвердил (7 сентября 1577 г.) за этим последним. Когда же митрополит Киевский Илия Куча, каштелян минский Ян Глебович и некоторые минские шляхтичи донесли королю, что Стефан Достоевский даже не греческого закона, держит монастырь только для своего пожитку и в монастыре служба Божия никогда не совершается, и просили, чтобы монастырь был отнят у Достоевского и отдан земянину Минского же повета Михаилу Рагозе, человеку богобоязненному и в Письме Святом умелому, изъявившему притом желание принять монашество, тогда Баторий, ссылаясь на известное постановление гродненского сейма, объявленное митрополиту Ионе, чтобы светские люди, получившие от короля духовный хлеб, но в течение трех месяцев не захотевшие принять духовный сан, были лишаемы этого хлеба, приказал (17 февраля 1579 г.) взять у Достоевского минский Вознесенский монастырь и отдать Михаилу Рагозе, с тем чтобы он, сделавшись монахом и архимандритом, правил монастырем до своего живота. |
| По смерти Варсанофия, чтобы в архиепископии – владычестве Полоцком, Витебском и Мстиславском и всех тамошних церквах, «хвала Божия не уставала» и шла своим порядком «по звычаю закона греческаго» архиепископство со всеми монастырями и церквами отдано марковскому протопопу Феофану Богдану Рпинскому из ошмянского повета. Литовский избранник, получивший сан архиепископа от киевского митрополита, подчинился ему и польской Короне. За полоцким архиепископом остались все прежние кафедральные имения, села, фальварки и люди. 15 декабря 1576 г. Стефан Баторий дал свой подтвердительный лист архиепископу Феофану владыке полацкому, витебскому и мстиславскому. Таким образом Полоцкая епархия разделилась на две половины – московскую и литовскую. Московские поставленники жили в Полоцке, литовские, вероятно, в Могилеве или Мстиславле 911 . В 1579 году Стефан Баторий взял Полоцк, пленил архиепископа Киприана и двойственность епархии прекратилась. Прежняя Полоцкая архиепископия полностью поступила в ведение Феофана, управлявшего ею до самой смерти, последовавшей в 1588 году. В последние годы он очень редко бывал в Могилеве 912 . В самом Полоцке под властью Польши усилились иезуиты, которым Баторий тотчас по взятии города отдал 8 православных полоцких церквей и 7 монастырей. Несмотря на то, что все жители Полоцка были православные, король оставил им лишь одну церковь – кафедральную софийскую, а имения утвердил только за одним владыкой – архиепископом 913 . Потеря Полоцка на этот раз была потерей для Московской митрополии и только отчасти для западнорусского православия. Но близилось время, когда православию в западном крае грозила опасность совершенного уничтожения под гнетом латинства. Внутреннее состояние и епархиальное управление западнорусской церкви с каждым годом все более и более ухудшалось и расстраивалось, и тем самым помогало латинству. Право подавания архиерейских кафедр разрушало всякий иерархический строй. Иногда король представлял двум лицам в одно и тоже время право на одну и ту же епархию. |
| Баторий отвечал, что все эти отсрочки ведут только к упущению удобного времени для войны, что он выступает в поход, но что выступление нисколько не препятствует московским послам приехать к нему для переговоров туда, где он будет находиться с войском. Ясно было, что Баторий пересылался с царем только для того, чтоб выиграть время, чтоб собраться с силами, достаточными для успешного похода. Для этого ему нужен был почти целый год: вместо благодарности многие встретили его с упреками, упреки эти были опровергнуты на сейме благодаря искусству и красноречию знаменитого канцлера Замойского; но нельзя было скоро действовать при недостатке денег, при медленности, с какою собирались войска. Деньги король кое-как собрал, пожертвовал свои, занял у частных людей, причем также много помог ему Замойский; брат Батория, князь седмиградский, прислал опять значительный отряд венгров; но все еще было мало пехоты; шляхта никак не хотела служить в ней; надобно было набирать ее из городских жителей, но последние не были так привычны к военной службе, были изнежены спокойным пребыванием в городах; придумали средство составить пехоту из людей крепких, способных к перенесению трудов и лишений: положили в королевских имениях из 20 крестьян выбирать одного которого по выслуге срочного времени освобождать навсегда самого и все потомство от всех крестьянских повинностей. В Москве также не теряли времени, собирали деньги и войско, но здесь не было искусных в военном деле иностранных дружин, здесь не было полководцев, которые бы могли равняться с Баторием. Не зная ничего о намерениях последнего, Иоанн должен был опять растянуть свои войска, послать полки и к Новгороду, и ко Пскову, к Кокенгаузену и к Смоленску сильные полки должны были оставаться также на южных границах, где мог явиться хан; на северо-западе надобно было отбиваться от шведов. При отправлении к литовским границам крещеного татарского царевича, великого князя Симеона Бекбулатовича и боярина князя Ивана Федоровича Мстиславского в разряде читаем: «То дело государь положил на боге, на великом князе Симеоне и боярине И. |
| Встревоженный судьбою нашего войска под Венденом, Иоанн немедленно ответствовал на письмо Баториево, что он согласен дружелюбно решить судьбу Ливонии, будет ждать для того новых Послов Королевских в Москву, удивляется невозвращению наших из Кракова и ревностно желает честного мира. Но Баторий уже изготовился к войне, смирив Данциг. 1579 г. Сей опасный враг, изъявляя нам миролюбие, в то же время предлагал Варшавскому Сейму необходимость утвердить оружием безопасность Государства. «Имеем двух злых неприятелей, – сказал он: – Крымцы жгут, Россияне берут наши владения. Идти ли на обоих вместе? или с кого начать?» Уже присутствие великого мужа одушевляло Вельмож и Дворянство ревностию ко благу отечества: Баторий знал худо язык, но твердо историю Литвы и Польши; исчислил земли, отнятые у них Россиею; винил слабость Королей, льстил народному самолюбию, указывал на меч свой и слушал рассуждения Сейма. «Таврида, – говорили Паны, – зависит от Султана: наступательная война с нею может раздражить его; когда мы будем в Тавриде, Оттоманы будут в Польше. И что корысти? Сей дикий неприятель всегда грабит и всегда беден. Лучше до времени искать мира с Ханом. – Государство Московское велико и сильно: тем славнее победа! Оно цветет изобилием природы и торговлею: тем более добычи!» Решили единогласно воевать Россию; велели собирать многочисленное войско; обременили неслыханными дотоле налогами владельцев и граждан: никто не противился; вооружались и платили с чувством или с видом усердия. Не обольщая себя излишнею надеждою на собственные силы, Баторий требовал вспоможения от других Держав, от Султана и Папы! Желая снискать особенное благоволение первого, он не усомнился нарушить святую обязанность чести: ибо думал, что совесть должна молчать в Политике, и что государственная выгода есть главный закон для Государя. В самое то время, когда Стефан везде искал мира и союза, чтобы усильно действовать против нас, бедный Козак Днепровский, родом Волох, славный наездник и силач (одною рукою ломавший надвое подкову и для сего прозванный Подковою), умел с толпою бродяг нечаянно завоевать Валахию, где властвовал присяжник Султанский, друг Баториев, Господарь Петр. |
| и даже ранее - монастырские богатые богословские и летописные собрания! Ан нет, оказывается, «белорус» Альбрехт Гаштольд в XVI в.. Правда, поведали бы еще нам, на каком языке были написаны все эти книги, и насколько чтение (а не украшение стеллажами стен маёнтков) вообще входило в жизненный уклад шляхты! Главным же поводом для гордости за шляхетных «предков белорусов» служат, конечно, их « перамог i над маскалям i », а противостояние русским - вообще, главной доблестью «белорусской шляхты». Среди героев последней особенно выделяется турецкий вассал, венгерский иезуит Стефан Баторий, которого «особенно боялись крымские татары. Поэтому позднее название " Белая Русь " - и его, Батория заслуга... Берег местную шляхту и нанимал иностранных легионеров. Отсюда - победы по всем фронтам. Наемники действовали жестко. Уже тогда основал Высшую школу в ВКЛ. Как говорится, Ломоносов со своим университетом еще не родился» (Ч.1.: 2.44). Напомним, что «отец Белой Руси» С.Баторий, не знавший ни польского, ни тем паче русского языков, был одним из главных военных противников Руси в истории, захвативший Смоленщину и Черниговщину и взявший в осаду Псково-Печерский монастырь. Освобождением шляхетского военного сословия от военной службы для сбережения «цвета нации» с заменой его на жестоких наемников можно, конечно, «восхититься» (несложно догадаться, что С.Баторий просто не мог полагаться в войне с Москво й на белорусов и малороссов). А вот «Высшей школой» в ВКЛ был целый ряд иезуитских коллегиумов, включая Полоцкий, Несвижский и Виленский, произведенный в университет, которые, в отличие от «рядом не стоявшего» Ломоносовского, обучал не столько наукам (и, тем более, не молитве и богословию), а искусству лжи и политических технологий борьбы за власть - для борьбы с Православием и западнорусским народом. Не меньшую доблесть проявила «белорусская шляхта» со своими, на сей раз, французскими собратьями и в «войну 1812 года. Наполеон как очень тонкий психолог сыграл на шляхетском гоноре, на самосознании аристократов, генетически привязанных к белорусским землям. |
| Известие о смерти последнего привело их в большое затруднение; но, надеясь на проволочки сеймов, они решились продолжать борьбу уже теперь во имя одних своих прав, стали нападать на смежные с их городом шляхетские земли, разорять католические церкви. Дело могло быть решено только оружием, и Баторий осадил Данциг. Волнения противной стороны, неприятности на сейме, наконец, осада Данцига заставляли Батория до времени не разрывать с Москвою. В июле 1576 года он отправил к Иоанну послов Груденского и Буховецкого с предложением не нарушать перемирия и прислать опасную грамоту на великих послов; о том же писали и паны радные к боярам. Бояре отвечали панам: «Мы удивились, что господарь ваш не называет нашего господаря царем и великим князем смоленским и полоцким и отчину нашего господаря, землю Лифляндскую, написал в своем титуле. Господарь ваш пришел на королевство Польское с небольшого места, с воеводства Седмиградского, которое подчинено было Венгерскому государству; а нашего государя все его братья, великие господари, главные на своих королевствах, называют царем: так вам бы, паны, пригоже было советовать Стефану-королю, чтоб вперед таких дел не начинал, которые к разлитию христианской крови приводят». Послов не позвали обедать за то, что они не объявили о родстве Батория, но опасную грамоту на великих послов дали. Узнавши о походе Иоанна в Ливонию в 1577 году, о взятии там городов у поляков, Баторий писал Иоанну с упреком, что, пославши опасную грамоту и не объявивши войны, забирает у пего города. Иоанн отвечал: «Мы с божиею волею отчину свою, Лифляндскую землю, очистили, и ты бы свою досаду отложил. Тебе было в Лифляндскую землю вступаться непригоже, потому что тебя взяли с Седмиградского княжества на Корону Польскую и на Великое княжество Литовское, а не на Лифляндскую землю; о Лифляндской земле с Польшею и Литвою что велось, то делалось до тебя: и тебе было тех дел, которые делались до тебя, перед себя брать непригоже. От нашего похода в Лифляндскую землю наша опасная грамота не порушилась; неприязни мы тебе никакой не оказали, искали мы своего, а не твоего, Литовского Великого княжества и литовских людей ничем не зацепили. |
| Ливонский поход не мог остаться без отомщения со стороны Батория, давшего при своем восшествии на польский престол обещание возвратить Польше то, что еще прежде было в руках московского царя. Баторий отправил к царю посольство с требованием возвратить отнятые ливонские города. На это отвечали в Москве, что царь не только требует Ливонию и Курляндию, но еще Киев, Витебск, Канев и другие города. Послам объявили, что бывший дом Ягеллонов происходил от полоцких князей Рогволодовичей и на этом основании московский государь, как родич последних, считает Великое княжество Литовское и королевство Польское своим наследием. Царь не хотел называть Батория братом, а называл его только соседом и приказывал через своих бояр перед польскими послами говорить разные оскорбительные речи его именем. " Ваш король Стефан не ровня нам и братом быть не может. Мало кого выберете вы себе в короли! Носились слухи, что вы хотите посадить себе на королевство Яна Костку или Николая Радзивилла. Что ж, по вашему избранию разве и этих считать нам братьями? Ваш король недостоин такого великого сана; можно бы и хуже что-нибудь сказать про него, да не хотим для христианства " . После такого приема война была решена. Вести ее Баторию было нелегко; поляки и литовцы вовсе не отличались воинственным духом и не давали королю денег. Баторий, при помощи канцлера и гетмана Яна Замойского, преодолел большие трудности, употребил на военные издержки собственные деньги, пригласил опытную пехоту венгерскую и немецкую, снарядил исправную артиллерию. К счастью Польши, Швеция также взялась за оружие против Ивана. Первое столкновение произошло в Ливонии. Магнус, которому Иван, простивши его, дал Оберпален, передался Баторию. Русские воеводы по царскому приказу двинулись на Венден, но были окружены и разбиты наголову соединенными польскими и шведскими войсками. Главные предводители пали в битве другие попались в плен; иные бежали. Царь Иван тем временем с большим войском выступил в Новгород и вдруг услышал, что его войска разбиты и Баторий подступает к Полоцку. |
| Но гонец Московский, в случае упрямства и явной готовности Баториевой к возобновлению неприятельских действий, должен был тайно сказать ему, что Царь согласен прислать Бояр своих в Вильну или в Варшаву. – Уничижение бесполезное: Король ответствовал, что дает Иоанну пять недель сроку и будет ждать Послов наших в мирном бездействии, хотя войско его готово вступить в Россию, пылая нетерпением мужества. Уже знатные сановники Царские, Стольник Князь Иван Сицкий, Думный Дворянин Пивов и Дьяк Петелин ехали в Вильну, когда узнали в Москве, что Баторий с войском в пределах России. «Назначенный срок минул, – писал он к Царю: – ты должен отдать Литве Новгород, Псков, Луки со всеми областями Витебскими и Полоцкими, также всю Ливонию, если желаешь мира». Сие нападение казалось Иоанну вероломством: по крайней мере он не чаял его в конце лета; советовался с Боярами и спешил отправить гонца (Шевригина) к Императору, даже к Папе, с убеждением, чтобы они вступились за нас; в грамоте к первому доказывал, что Стефан воюет Россию за ее тесную дружбу с Максимилианом; требовал, чтобы Рудольф исполнил свое обещание и прислал уполномоченных в Москву для возобновления союза против общих врагов; жаловался папе на злобу и вероломство Баториево; предлагал ему усовестить, отвести его от ненавистной связи с Турками; уверял, что ревностно желает вместе со всеми Европейскими Государями ополчиться на Султана и быть для того в непрестанных, дружественных сношениях с Римом. Имея силу в руках, но робость в душе, Иоанн унижался исканием чуждого, отдаленного вспоможения, ненужного и невероятного. Он не думал сам выступить в поле; расположил войско единственно для обороны и, не зная, куда устремится Баторий, направлял полки к Новугороду и Пскову, Кокенгузену и Смоленску; занял и берега Оки близ Серпухова, опасаясь Хана. Сия неизвестность продолжалась около двух или трех недель, и Баторий опять явился там, где его не ожидали. Историк Стефанов с пышным красноречием описывает устройство, ревность войска, одушевленного Гением начальника. |
| Преподобный Корнилий, построивши во Пскове Печерское подворье, и церковь , так сказать, перенёс во Псков часть Псково-Печерского монастыря, и тем самым положил некоторую нравственную связь между Псковом и монастырём. Вскоре за тем, общие бедствия и великие услуги, оказанные монастырём городу Пскову, ещё более укрепили эту связь. Первый враг, явившийся к стенам Псково-Печерского монастыря, осаждал в то же время и самый Псков. Жители Пскова и монастыря, в этих общих напастях, обратились за помощью к одной и той же святыне – Псково- Печерской. Поэтому, говоря о нападении Поляков на Псково-Печерский монастырь, необходимо коснуться и современных обстоятельств самого Пскова, насколько требует этого связь событий. В 1581 году, 20 Августа, Польский Король Стефан Баторий пришел в землю Псковскую с множеством Польских и Литовских войск. Много было у него также и других союзных войск, как то (свидетельствует летописец): Турки, Агаряне, Волохи и Мултяне, Сербы и Угры, Словаки и Немцы. Прежде всего, Баторий взял город Каменный Остров, на Великой реке, а потом устремился и на самый Псков, думая легко овладеть им, так как этот город не был довольно укреплён, не имел достаточного количества войска, и не мог ни откуда ожидать и получать помощи. Перешедши реку Череху, Баторий расположил все свои войска против монастыря Св. Спаса, на Мироже, и свв. мучеников Флора и Лавра, на песках. Многие необыкновенные явления и знамения предшествовали этому страшному нашествию и сопровождали его. Так ещё за 14 лет 26 это событие предзнаменовано было чудесным явлением, которое тогда же и записано было Преподобным Корнилием в его летописи. В 1569 году, говорит он, в Сентябре месяце, Карантинная стража, поставленная, по случаю бывшего в то время мора, у Черехского моста, видела ночью сияние света и множество ратных людей, которые шли прямо к Пскову. Перед самым приходом короля многие видели в Пскове особенное знамение: три светлые луча, стоявшие над Довмонтовою оградою, как бы осенение Пресвятыя Животворящия Троицы. |
| Приготовившись к войне, Баторий в июне 1579 года отправил в Москву гонца с ее объявлением; причиною разрыва выставлял он вступление Иоанна в Ливонию, несмотря на перемирие с Литвою. В июле, собравши войско под Свирем, король держал совет, в какую сторону лучше предпринять поход. Литовские паны по-прежнему советовали идти через Ливонию ко Пскову, потому что взятие этого богатого города может вознаградить войско за труды, а взять его нетрудно, потому что по отдаленности от театра войны им мало занимались в последнее время, прежние же стены должны быть уже ветхи. Но король был противного мнения: так как, говорил он, война предпринимается для освобождения Ливонии, то странно было бы перенести войну в край, и без того уже опустошенный; притом Ливония усеяна городами и замками, осада которых повела бы к большому замедлению; наконец, переведши все войска в Ливонию, надобно было бы оставить Литву без прикрытия. Можно не чрез Ливонию, а чрез неприятельскую землю пуститься ко Пскову, но тогда в тылу останется много неприятельских крепостей и, углубившись так далеко в неприятельскую землю, трудно было бы возвратиться, трудно было бы получить подкрепления. Лучше всего взять прежде Полоцк: чрез это обеспечится и Ливония и Литва, от которой войско не удалится, потому что Полоцк, лежащий над Двиною, служит одинаково ключом к этим обеим странам, кроме того, взятием Полоцка обеспечится судоходство по Двине, важное для Литвы и Ливонии, особенно для города Риги. Иоанн не знал об этом мнении Батория, думал, что война, предпринятая за Ливонию, будет ведена в Ливонии, знал, что таково мнение большинства в Польше и Литве, и потому отправил большое войско за Двину в Курляндию; войско это ограничилось, по обычаю, опустошением страны и должно было скоро вернуться назад, ибо неприятель явился там, где его не ждали: в начале августа Баторий осадил Полоцк. Осажденные воеводы, князь Василий Телятевский, Петр Волынский, князь Дмитрий Щербатый и дьяк Ржевский, держались в дубовой крепости более трех недель с необыкновенным мужеством; жители, старики и женщины, бросались всюду, где вспыхивал пожар, и тушили его, на веревках спускались со стен, брали воду и подавали в крепость для гашения огня; множество при этом падало их от неприятельских выстрелов, но на место убитых сейчас же являлись новые работники. |
|
|
