| Минуло сорок пять минут четвертого часа. Ветер ослабел. Росс пошел. В одном месте он с размаху наткнулся на подводную, песчаную косу и, пробороздив ее, прянул в глубь. В ушах отозвался глухой гул: в голове блеснула мысль, что Нил состоит из ям и озер, перехваченных по местам отмелями. Исходит час пятый. Ветер шумит. Нил клокочет. Росс бежит по волнам с подскоком. Берега мелькают. Вечер приходит. Исполин небесный уходит. Каково то будет прощание его с Нилом? Последние лучи солнца золотят наш парус. Золото льется с него в реку и ярко блестит в струях ее с разноцветными отливами. Судно плывет уж будто не по воде, а по растопленному благородному металлу. Не загорелось бы оно? Нет! Чары природы ничего не губят, и только увеселяют любящую ее душу. Разнообразны эти чары. Как только скрылось солнце; на небосклоне кругом появилось радужное кольцо, и успокоенный Нил зарумянился. Смотрю в зеркальные струи его и вижу в них другое небо, другие пальмы и нивы, другие суда, других людей и зверей, и мальчика верхом на буйволе. Все и все румяны. Тихий ветерок едва дотащил нашу дагабию до деревни Шебур; и мы расположились тут ночевать. Все спят. Один я бодрствую. У меня болит правая рука. Едва-едва могу писать ею и перекреститься. Господи помилуй меня грешного. Все спит. Не чуть ни колебания воздуха, ни помавания финичий, ни хрустения песчинок, ни звериного, ни людского голоса. Нил сонливо катит свои струи. Порой слышатся в нем всплески: их производят рыбы, либо в испуге от врага, либо в тревоге от дрожания света в воде. На небе звезды ярко блестят и отражаются в пучине. Одна из них поперек всего Нила стелет свой свет, словно мостик. Господи просвети меня темного. 6, Четверток Еще день проведен нами на Египетской водотечи. Не далеко мы ушли, потому что только утром часа полтора дул попутный нам ветер, и тот слабый, и потом налетел ветер противный и тревожил нас до самой ночи. Арабы лямками тянули дагабию лениво. Но такой способ плавания по здешней реке весьма неудобен: то веревка порвется, и судно подается назад; то надобно мель обходить на шестах; то порывы ветра прибивают дагабию к крутоярому берегу; то время пропадает при заноске и передаче бечевы по судам, причаленным к берегам. |
| Мысли – лучи души. А молитва теплота ее. Согретый ею, я заснул сладко и крепко на Аравийской горной выси, в таборе бедуинском, под небом, открытым. 4, Четверток Мена разбудили пред рассветом. Утро было прохладно и тихо. Когда Бедуины начали вьючить верблюдов; я пошел вперед по торной тропинке. Оканчивался шестой час. Иду, подпираясь посошком, и смотрю вокруг. Горная песчаная равнина расстилается словно ковер, протканный смурыми и черными мушками по темно-багряной канве. Нигде нет ни росинки, ни былинки, ни деревца, ни одного существа живого. Один Бакаратский гребень, и тот каменный, мечется в глаза. Он пересекает дорогу к св. Антонию. Прошло сорок пять минут: я вперил взор мой в даль пред собою, и там под небосклоном увидел синюю полосу, протянутую с запада к востоку. Синева похожа была на ту, которая отсвечивает от гор вечных. Я догадался, что вижу гору св. Антония и в восторге запел: Господи, кто обитает в жилищи твоем, или кто вселится во святую гору твою? Ходяй непорочен и делаяй правду, глаголяй истину в сердце своем, иже не ульсти языком своим, и не сотвори искреннему своему зла. Иду вперед, подпираясь посошком, и припоминаю мудрые поучения богомудрого Антония: «Бог есть един; посему и человек должен служить ему в единстве и полноте духа своего. Если даже и многие люди соединяются для служения ему; они должны иметь один дух и одно сердце». . «Добродетель, находящаяся в нас, требует только произволения человеческого. Лишь бы человек не осквернял того, что даровала ему благодать божественная». «Кузнец, взяв кусок железа, наперед смотрит, что из него сделать, косу, меч, или топор. Так и мы наперед должны помышлять: к какой нам приступить добродетели, чтобы не напрасно трудиться». «Незлобие – источник жизни вечной. Незлобивый подобен Богу. Он жилище Духа Святого». «Девство есть печать совершенства, подобие чистоты ангельской, духовная и святая жертва». Иду вперед, подпираясь посошком. Бакарат стал ближе и ниже. Вид пустыни немного изменился. По крайней мере я заметил, что у самого гребня горы ложбинами начинаются долины, Спускающиеся к Нилу. На руслах их видна была зелень, но уже иссыхающая. Стало быть, отсюда дождевые потоки сбегают в водотечь Египетскую и питают ее собою. Вот где поясняется не много, почему эта водотечь, не принимающая в себя ни одной речки на огромном протяжении, не испаряется и не пересыхает. Хотя замеченная мною русла не оставляла никакого сомнения о перепадании здесь дождя; но по ним нельзя было судить ни о количестве, ни о времени его. Посему я спросил о том догнавших меня проводников. По уверению их в нынешнем году дождь три раза шел не только в здешней пустыне и над Нилом, но и в городах и деревнях Египетских, и однажды с утра до вечера. |
| милосерд Господь. Мы столпились на краю судна и с состраданием слушали слепца. Он пел: Бог червячка питает В расселине скалы. И мой кормитель – Он же. Его я червячок. О, милосерд Господь. Все в мире сем проходит, Как пар, как дым, как тень. Одни дела благие, И Бог , живут во век. О, милосерд Господь. Зерно одной рукою Ты нищему подашь: А за него другою Колосья соберешь. О, милосерд Господь. Все люди скоротечно Проходят по земле, И ничего с собою На небо не берут. И я на время послан От Бога к вам, друзья. И вы не вечны здесь. А милостыня вечна. О, милосерд Господь. Итак, не удержите Той лепты, что слепцу Назначена от Бога На день один и ночь. За то Он вам подаст Благополучный путь, И здравие, и радость, И вечную рая сладость. О, милосерд Господь. Эта глубоко назидательная песнь нищего умилила нас. Я прослезился. Есть слова, от которых сладко плачешь: это слова о скоротечности жизни и возвращений души к Отцу ее небесному, с запасом дел добрых. Когда слышишь их из уст проповедника – задумываешься; но когда выпевает их нищий – слепец, тогда сострадаешь и невольно роняешь горячие слезы. От чего бы это? От того, что такой слепец есть как бы ближайший посланник Бога к нашим сердцам. Бог питает его: он же и умудряет его. Да и самые глаголы сего человека сложены ладно и выражаются жалобно. Как же не внимать? Как не сотворить святой милостыни? В три четверти девятого часа наша дагабия полетела при попутном ветре. Я затверживал песнь нищего – слепца. Спустя тридцать минут на правом берегу Нила показался город Фуа. Подле него высится рабочая храмина, в которой делают красные Фесы. В древние времена он назывался Метелис, и был в цветущем состоянии. В нем считалось более шестидесяти тысяч душ. У берегов его останавливались купеческие суда, приходившие из Европы; и тут была мытница, в которой собирались пошлины с товаров, привозимых в Египет, и вывозимых из него по Болбитинскому рукаву Нила. Европейские купцы имели тут свои торговые дома. Фуа в древности стояла у самого моря. Но когда ил и пески, наносимые Нилом, распространили в длину и ширину нижний Египет, застилая и отдаляя воды Средиземного моря; тогда сей город перестал быть морскою пристанью, и был покинут европейскими купцами. |
| По Жбейскому склону, примыкающему к самой вершине горной цепи Аравийской, наши верблюды шагали в течении сорока пяти минут. Там вдали представилась нам горная высь, стелющаяся с юга на север, ровная как площадь, и усеянная черными кремешками. Средину ее в том-же направлении обозначал приземистый гребень, который Бедуины называют Гутарель-Бакарат. Так как у верховья Жбея в рытвине хранится дождевая вода; то поезд наш остановился у ней на ночлег в половине пятого часа по полудни. Воды было много; но она мутна и нечиста. Этот верблюжий водопой доказывает, что в здешней стороне каплет с неба. Итак, мы в течении шести с половиною часов поднимались от Нила постепенно в направлении к юго-востоко-востоку по Ажбейской долине, и взобрались на равнинную высь Аравийскую, вдоль разграниченную низким гребнем Бакаратским. Ежели мы в час проходили три тысячи сажен; то всего сделали около сорока верст. Возвышение Бакарата над уровнем Нила и Средиземного моря должно быть значительно. Труд мой в настоящий день вознагражден был не много. Я полюбовался вычурными видами Шебуна и узнал, как далеко и высоко от Нила до темени Аравийскаго горного кряжа, и как здешние Бедуины чинят суд и расправу по меткам, вырезанным на каменной горе. Не с поводу ли таких меток придуманы первые письмена? Не знаю; но переход от метки к букве естествен, как переход от печати с буквами к изобретению книгопечатания. Метка уже означает известную мысль человека об известном предмете. Мысль есть внутреннее слово. Если же это слово можно выражать условными чертами; то и внешнюю речь удобно означить чем-нибудь подобным. Всего естественнее с первого раза означить ее изображениями предметов, нарекаемых внешним словом. Если это верно; то первые буквы были рисованные дерева, камни, реки, птицы, животные, люди, звезды и пр. Стало быть иероглиф предшествовал обыкновенной азбуке. Да и по памятникам самое древнее письмо есть иероглифическое. Такие мысли занимали меня, когда я ночью лежал на своей походной кровати лицом к небу, в котором ярко горели звезды, эти буквы в книге всемирного бытия, которую-величайшие мудрецы читают по складам. |
| За южною стеною из-под скалы вытекает сладкая вода. Оттуда она проведена в глубокий, широкий и длинный ём, устроенный у этой стены внутри сада под купольным сводом, так что два ливня ее втекают в него с двух противоположных сторон, восточной и западной, из двух боковых купольных башенок, в коих сделаны из тесаного камня круглые ямы для накопления влаги: а в эти ямы она доходит по желобам. Такое устройство сего ёма придумано, очевидно, для прохлаждения воды, весьма близко вытекающей из горы, и для большого накопления оной. В этом ёме можно купаться и даже плавать. Однако глубь накопленной воды не превышает двух аршин. Ее выпускают оттуда в сад, приподняв железною цепью скрытые ворота. Тогда она журчащим ручейком течет по желобам, открытым и подземельным, куда ее направляет садовник. Не далеко от сего водоема в западной части монастыря помещены маслобойня и мельница, приводимая в движение, конем. Вообще вся обитель св. Антония довольно благоустроена, но внутри загромождена нелепыми зданиями, кои поставлены без всякого порядка. Семум, или хамсин Во время обозрения монастыря душил и сушил нас ужаснейший Семум. Я наблюдал его на крыше зубчатой башни, с которой видна Арабайская долина. Принимаюсь описывать это страшное и неизвестное нам Русским явление в природе, но сознаю несовершенство моей кисти и недостаточность красок моего слова. Семум есть палящий ветер, который с величайшею быстротой несется с песчаных степей западной Африки. Так его называют в пустынях, а в Египте Хамсином. Он на пути своем высоко поднимает пески, мчит, кружит их в воздухе, и брызжет ими на землю, так что видишь проливной песочный дождь. Промежутками порывы и напоры его бывают так сильны, что ломают и исторгают дерева, и переносят целые холмы песчаные с места на место. Жар его сухой и вредный разливается повсюду, и порой пробегает пламенным разгаром, который сильнее всякого пожара. Когда от него издохнет какое животное, или умрет человек; то тела и кости их усыхают так, что становятся тоньше и легче сравнительно с естественным объемом и весом их. В часы бушевания Семума дыхание стесняется, пульс бьется сильно и не ровно, глаза сохнут, в устах ощущается горечь, а во всем теле – неизъяснимая истома. Однако дух человеческий выше и крепче сего ужасного деятеля природы. Он скреплял мое истомленное тело, чтобы посредством сего орудия наблюдать Семум в полном его разгаре. |
| – Как нет! Разве я не вижу? – А! это Хаджр ер Рыкаб; (камень всадников) солгал бедуин в угодность милорду. – Как? – Хаджр ер Рыкаб; повторил Араб скороговоркой. – Милорд наклонился, навел ухо, и еще раз спросив, переиначил название и записал Хаджи-Рика. Такая забава Аэша потешила дружину мою тем более, что на бронзовом лице его попеременно выражались самым резким образом любопытство, самолюбие, гордость, нетерпение и гнев. В числе проводников наших был один Негр. Я подозвал его к себе и спросил: каким образом торговцы невольниками достают его братию. Он отвечал: «нас маленьких они крадут в лесах, куда наши отцы и матери переходят на лето, а взрослых девиц берут себе будто в жены, и потом продают их». И так торговля невольниками есть самое безнравственное дело. Я устал и сел на горбуна своего. Мне вздумалось расспросить шеха о вере и нравах здешних бедуинов. Его почтительность и расположение ко мне, степенность и чаяние подарка от меня после проводов, ручались за его искренность. По словам его: 1 На всей Аравийской полосе между Нилом и Чермным морем, от Суэса до Лукзора (Фив), ныне кочуют бедуины из племени Анези. Они переселились туда из-за восточного берега сказанного моря, из страны, называемой Гжас, назад тому шестьдесят лет. А до пришествия их тут обитало бедуинское племя, Хдем, которое теперь малосильно, и кочует в окрестностях Каира. Трехлетнее бездождие в Гжасе понудило Анезиев выселиться оттуда. Они мирно пришли в Египет в числе сорока душ мужеского пола с женами и детьми. А ныне их считается тысяча душ, одних мужчин. Такая прибыль произошла от ежегодного переселения Анезиев из Гжаса. Эти бедуины прибыли и прибывают в Египет, не испрашивая позволения у паши, и не взносят ему никакой подати. Напротив он ежегодно дает им 6000 пиастров, лишь бы они жили в пустыне и охраняли при-нильские селения от разбойников. 2 Они веруют в Бога вездесущего, всемогущего, премудрого и всеблагого, который сотворил небо, землю и все, что есть в них. По их мнению сатана восстал против Бога и пал. |
|
|
