| стрн. 870, 551 ) прибавлении к Pesikta Rabbati Мессия разделяет предсуществование со всеми человеческими душами, хотя, кажется, он предсуществует не в качестве души, а как готовая личность. Для всех таких мыслей о посюстороннем и потустороннем предсуществовании служит важным побуждением то, что ожидали избавления в ближайшем будущем или считали его возможным в каждый момент. Мессия уже должен быть, и весь вопрос лишь в том, где он? Принимается в соображение и божественное провидение, поскольку именно оно премудро предуготовляет, чтобы божественный план выполнялся беспрепятственно. Совсем нет идеи предсуществования, если в Ber. R. 2 (ср. у Prof. Dr. Aug. Wünsche, Bibliotheca Rabbinica, II-te Lieferung, Lpzg 1888, S. 10) говорится, что Дух Божий, который – по Быт 1:2 – носился над хаосом, есть «дух Мессии» (ср. выше и у о. А. В. Смирнова op. cit, стрн. 342). Это относится и к мидрашу (в Ber. R. 2) Шимона бен-Лакиша (около 260 г.), ибо он изъяснял Быт. 1:2 в смысле «царств» (). У него означает Вавилон, – Мидию, – греческую державу, – безбожное владычество (Рим), – Мессию, – покаяние, без коего Мессия не придет. Эдершейм (The Life and Times of Jesus the Messiah I, p. 178, и у о. M. П . Фивейского I, стрн. 226–227) думает, что тут допускается содействие Мессии при творении или, по крайней мере, отмечается его значение для всего мира, а этим он возвышается над всем человечеством. Но и то и другое сейчас же окажется абсурдом, если вспомнить, что тогда нужно утверждать это и о четырех царствах. Бен-Лакиш, конечно, не думал ничего подобного, а только он находил достопримечательным, что слововыражение Быт. 1:2 содержит такое указание будущей истории мира». G. H. Dalman, Christentum und Judebtum, S. 29: «О таком человеке, который имеет участие в божественном величии, закон Моисеев (– в смысле иудейской Торы? –) ничего не знает. Кто усвояет себе божественное достоинство, тот богохульник (ср. выше, где для изречений р. Аббагу см. еще А. Edersheim, The Life and Times of Jesus the Messiah I, p. |
| Спустя два часа по отъезде с ночлега мы переехали , или точнее сказать, перешагнули поперек Бакарата, который издали представлялся низкою каменною оградою, а вблизи оказался гребнем в полном смысле сего слова. Так как равнины, по обеим сторонам его, походят на округлые бока чреватой коровы; то от сего подобия он и назван, Бакара: что значит, корова. Доколе мы двигались на низменной части округлой покатости его; дотоле хребет его издали, естественно, казался выше: а как скоро подошли к нему, он почти сравнялся с землею. По другую сторону его ясно обозначилась вправо гора св. Антония. Она длинна, как молитва сего угодника Божия. А синева ее казалась подобоцветною мантией его. Вот вид ее с Бакарата: Я начертят его, сада на горбу верблюда, которого держал за повод Бедуин. Очерк мой не Изящен, но верен. По другую сторону Вакаратскаго хребта с севера на юго-восток тянется ложбина с дождевым руслом, называемая Негэ. По сей стороне мы неприметно спускались так же, как и поднимались по ту сторону, в течении двух часов, в направления к юго-востоко-востоку, и неожиданно очутились в кустистой долине, называемой Сненир. Было очень жарко. Кой-какая зелень манила нас отдохнуть тут. Бедуины развьючил верблюдов и пустили их пастись: а мы у одного тощего куста под зонтиками расположились вкусить хлеба и вина. В этот раз я от усталости был молчалив и угрюм, как пустыня. Словоохотный же гуммос Думая, что я чем-нибудь не доволен, так же молчал. После завтрака все разбрелись по кустам и легли на зыбучем песке. А мне не хотелось и отдыхать. Я подозвал к себе одного Бедуина я с ним пошел по Снениру. Эта долина, усыпанная желтым песком, приосененная по местам разными кустами, в рост по грудь и плеча человеку, и произращающая былие травное, обставлена каменистыми кряжами и холмами. Левый ряд их называется Сненир, а правый Саннур. Под кочками и кокорами в долине водятся змеи. Жар в ней при безветрии был несносный. Палимый ею, я не мог уклониться далеко от своего табора, и скоро воротился к своим, ринулся на песок и начал думать: |
| Наша канджа тихо скользила по воде. А пернатый гость то смотрел на берега, то смежал свои очи. Я, любуясь им, вспомнил псаломское слово, – обновится, яко орля, юность твоя, – и начал изъяснять оное спутникам своим. «По мнению ученого раввина Саадия, – говорил я, – орел чрез каждые десять лет воспаряет в область эфира, и оттуда стремительно спускается в море, потом роняет свои старые перья, выращает новые, и таким образом юнеет. Епифании и Августин утверждали, что когда эта птица состарится, тогда клюв ее искривляется и загибается, так что она не может кормиться, однако разбивает его о скалу, и принимая пищу обновляется. Другие напр. Бохарт, думали, что орел, как и все прочие птицы, ежегодно линяет, и выращает новые перья, и что-сие-то обновление и разумеется в псалме». – Слушателям: моим полюбилось мнение второе тем более, что у нашего орла клюв был искривлен; и они решились взять его с собою в пустыню св. Антония, и там оставить на какой-нибудь скале с куском свежего мяса. «Пусть он разобьет свой клюв и обновится; говорили они. Когда мы воротимся назад; он, благодарный, явится к нам, и паря над нашими головами, докажет верность мнения Августина и Епифэния». Плавание наше вниз по обмелевшему Нилу продолжалось медленно. Я опять завел беседу с гуммосом Даудом. – Отче, пожалуй, скажи мне: каким образом торговцы достают Негров, и в таком большом количестве – Они покупают их пленных после междоусобных воин, кои не редко бывают у дикий племен, а по большей части нападают ночью на Негритянские семьи, живущие в лесах , и отбирают или крадут у них малолетних детей. Это им удается, потому что Негры не соединяются в одно общество и не помогают друг яругу. – Бывал ли ты, отче, в тех странах? – Далее Абисенмии не ходил. – Не ездил и в Ангалолу к христианам Шойским? – Нет. – Но красней мере сдыхал: жив ли и здравствует ли царь их Негуш Сале-Саласси? 27 – Он умер назад тому два года; и теперь царствует там сын его Иисус. – Цари Шойские не называются ли фараонами? – Нет. От называются Негушами. |
| Ничего и никого не видать там. Прошло полчаса. Дружины моей нет. Минул полдень. Дружины моей нет. А Хамсин так и воет, и ревет и ходенем ходит по пустыне, песок мечет в небо, пламень льет на землю, мраком повивает горы. Я дрогнул. Сердце мое сжалось от мысли: не случилось-ли что-нибудь недоброе с присными моими. Спросил шеха: где же наши? Он только пожал плечами. В эту минуту молнией блеснула во мне ужасная мысль: не жертва ли я коварных и кровожадных Бедуинов. У меня подрало по коже. Но молитва к Богу успокоила мое сердце. Шех, казалось, понял тревогу души моей, и усевшись подле меня, начал показывать маниями рук своих, что мои-де спутники или тихо едут, или где-нибудь пережидают бурю, и что они непременно прибудут к источнику, потому что он находится на пути. В лице его выражались кротость и уверенность. В эти минуты у меня немного отлегло от сердца. Но когда прошел еще час, и дружина моя не появлялась: я опять встревожился и оробел. К отраде моей эта тревога была минутная. Ибо жданные прибыли. Сердечные! В четыре часа они почернели, как головни. Глаза их налились кровью; уста запеклись и истрескались; кожа на руках сморщилась; вода в мехах их вскипела; а песку на них, песку! Истомленные жаждою, они напали на воду, как олени. Она хоть и смрадна, но показалась слаще меда. Я к ним с вопросами: а они и отвечать не могут. До того замучил их злой Хамсин. После краткого роздыха мы объяснились. Я открыл им свое горе и пред ними сам себя пожурил за то, что уклонился в сторону, не заставив шеха досмотреть: все ли едут за много. А они не без огорчения высказали мне свои тревоги, страхи и опасения. Оказалось, что они, потеряв меня из виду в песочном дожде и предполагая, что я еду впереди, шли по большой дороге ускоренным ходом, чтобы догнать меня в час страшной непогоды; но когда вожатые потеряли след мой и объявили им, что меня нет на этом пути: тогда они приостановилась и начали стрелять из пистолетов, чтобы дать мне знать о себе, истратив же несколько зарядов напрасно, двинулись вперед, и в полдень, когда Хамсин страшно свирепствовал в пустыне, опять остановились и разослали Бедуинов в четыре стороны отыскивать меня. |
| Приближался полдень. Мы подходили к самой вершине Египетской дельты. Каждый из нас желал видеть тут разветвление Нила на два рукава, Розетский и Дамиатский, и решить вопрос: от чего и как эта река разделяется надвое. Я даже приказал Реису остановиться в этом месте. Но как уждать беду! С песчаной пустыни Саккары вдруг налетел на нас страшный вихрь и, прижав дагабию к правому берегу, стал сильно беспокоить нас. Нил взволновался. Небо омрачилось. Тучи песку понеслись с запада и заволокли ясное солнце. Горячий ветер, как пламя из печи, обдавал нас и иссушал влагу в глазах, ноздрях и во рту. Спутники мои не тяготились этим явлением, которое давало им понятие об Африканском горячем ветре Хамсине. С жадным любопытством они наблюдали бурю и порой протирали свои глаза, заслепляемые крупным песком. А мне она была не в диковину. Я скучал. Буря на море производит страх, а на Ниле скуку. Наш Росс смирно стоял близ устья Нила, из которого исходят две водотечи. Я вперил взор мой вдаль яс сквозь беловатый песочный туман видел, у устья постройки предпринятые (покойным) пашею. Тут поперек реки водружен мост на высок их сводах. Правый берег ее облицован каменными стенами с несколькими уступами. Мегмету Али присоветовали запереть устье Нила воротами для накопления воды. Сначала сомневались в твердости матерой земли под рекою. Но попытка и искусство одолели сомнение; и начались работы. Время покажет: кто сильнее, ум ли человеческий, природа; искусство ли скопит воду и будет увлажать ею нижний Египет, или вода сокрушит искусственные ворота и подмоет каменные твердыни. Под вечер буря утихла, и подул ветер попутный. Мы распустили свой парус, полетели и к ночи прибыли в Булак. Отсюда – полчаса ходьбы до Каира. Сердца наши исполнились радостью. Я, возблагодарив Бога, сказал своим присным: «благополучно прошли мы по водам; теперь остается нам пройти сквозь огонь». Мы ночевали на Ниле. Глава четвертая. Пребывание в Каир 10 Понедельник Рано утром наш отец диакон отправился к патриарху Иерофею, чтоб известить его о нашем прибытии, и попросить его благословения на кратковременное пребывание в его епархии. |
| А в три по поду дни мы расположились ночевать на другом краю долины Сеннаарской. Палатки наши поставлены были на кремнистой привыси из предосторожности от змей. Я подарил проводникам козленка. Они, обрадованные, скоро испекли его на углях под золою и полакомились им. 16, Вторник До рассвета мы уехали из Сеннаарской долины, желая заблаговременно поспеть к Нилу и ночевать на другом берегу его у Буша. На Бакаратской выси было холодно так, что у меня озябли ноги. Пустота и безжизненность этой местности, в моей мысли, соответствовали нашей греховности. Холод понудил меня идти пешком. На моего верблюда сел забавник Аэш и начал представлять Английского путешественника. Он сперва подперся руками в бока свои; потом начать быстро озираться на все стороны, рукою защищая маза от солнца; наконец вынул из пазухи лоскуток бумаги, и давай рисовать виды окрестных гор. Верблюд трясет его. Милорд сердится, ворчит и дергает животное за повод. Горбун бросается в сторону: Англичанин падает стремглав, бесится, охает, хромает и ворчит на Арабов. Дружина моя смеется. Один Бедуин схватил верблюда за повод и подвел его к милорду. Хаваджа (т. е. господин) опять сел на него, и держа в руках карандаш и бумагу, начал спрашивать своего погонщика: – Кто живет здесь, на этой горе? – подразумевая бедуинов. – Погонщик, зная, что бедуины тут не живут, отвечает: куллю до хунт. (То есть, всякие звери). – Англичанин записывает, говоря про себя: на Бакарате живут бедуины, Уль-Хуш, и продолжает спрашивать: – Как называется вот этот холм? (указывает его вдали). – Погонщик шутя отвечает скороговоркой: " Акел ель Оляма, (т. е. пища ученых). – Как? – Акел ель Оляма. -Акелдама? (т. е. пища с кровью?) – Угодливый бедуин кивает головою в знак согласия. Англичанин пишет название холма Акелдама, и подзывает к себе другого бедуина, воображая, что у первого худое произношение, а у него самого чуткий слух. Другой погонщик подходит к нему; и он спрашивает его: – Как зовут то здание, которое белеет вдали? – Там нет никакого здания, ефенди. Тебе мерещится. |
| Недалеко от сего города высится огромная пирамида с шестью уступами. Седьмая маковка ее впилась в золотистое небо. Этой пирамиде подобна душа наша. Чувствование, воображение, память, разум, воля, соответствуют ступеням ее, а вера – ее поднебесной вершине. Пирамида отображает собою лучи солнца: а душа есть образ и подобие Отца светов. Пирамида – загадка: не тоже ли и душа наша? Пирамида вековечна: душа бессмертна. Ту не взвесишь: и эта не весома. Та вся в лучах: и эта вся – в мыслях и желаниях. День склоняется к вечеру. Попутный ветер дует. Наше судно летит по Нилу. Приятно быстрое приближение к цели путешествия. Настала ночь. Мы плывем вперед. На чистом небе голубом стелется путь млечный. Сквозь прозрачные волны сего небесного Нила видны яркие звезды. А что находится между звездами? Отвечаю с Тертуллианом : бездны вечности. 28, Пятница Вскоре после полуночи я пробудился от крика лодочников, стаскивавших канджу с мели. Было очень холодно. Но с рассветом стало тепло. Слабый ветерок едва-едва тащил наш плавучий домик по успокоенной водотечи. Однако Реис предвещал усиление ветра. Действительно в восемь часов парус канджи надулся, и она полетела. Не прям полет ее. Корма чертит в воде треугольники, дуги, полу дуги, и ломаные линии. Боковой парус верхним концом острым порой наклоняется на крутоярый берег: пешеход мог бы ухватиться за него. Порой длинная тень сего ветрила быстро бежит по скатистым нивам: бегом ее измеряешь ход судна и радуешься приближению к цели путешествия. Ветер бушует. Напоры его сильны. Порывы его грозны. Канджа избоченилась. На палубе слышен треск и крик. Что такое? Ветер сорвал полог, натянутый от горницы до мачты, и чуть не перевернул судно. Реис приказал снять это полотно, защищавшее нас от солнца. Так и быть. В пять часов по полудни мы пристали к черноземному берегу Буша. Но этого селения не видать. Говорят, оно далеко от Нила стоит на хлебном поле. А на противоположном берегу скалы торчат у самой воды. Там все дико и печально. Какова же должна быть пустыня св. Антония, в которую мы углубимся с того берега? Но на пустыни есть терпение. |
| Издали кажется, будто они ловят Нильские блёстки. Высоки и тяжелы их. водоносы; но они без усилия держат их на головах, и легко и картинно поднимаются с ними на берег крутояры. На них лениво смотрят буйволы, лежа в реке по уши и нежась сладко в час зноя. Наши лодочники мерно и отрывисто запели: эге-элле, эге-элле, переставляя парус на другую сторону дагабии. Такт голоса придает такт работе. Нил оживлен. Разноцветные, большие и малые суда реют на нем во всех направлениях. Вот рыбаки закидывают сети. Вот лодка с хлопчатою бумагою летит мимо нас под одним парусом. Араб стоит на носу ее и длинным шестом порой меряет глубь. Вот черный нагой Нубиец сплавляет по реке горшки и кувшины; в виде плота они сложены; и он стоит на них и сильно гребет уродливым веслом. Вот ласточки, как пчелы, роями кружатся над водою, смотрятся в нее, щебечут, влетают в свои кругленькие гнезда в отвесном берегу, вылетают, и опять возвращаются. Кто поймет их желания, радости, печали, суету! Где ключ к уразумению тайн их бытия? На часах моих – три четверти одиннадцатого. На правом берегу Нила стоит селение Шех-Ибрагим, на левом Шех-Хассан. Между ними в реке высится остров. Мы плывем близ левого берега. До полудня осталось полчаса. Ветер несет нас в даль. В Шех-Ибрагим меж пальм высится трехъярусный минарет, увенчанный зодческою луковицею, и виден большой каменный дом в три жилья, в европейском вкусе. Он принадлежит Аббас паше. К берегу у этого села причалено множество лодок. На них развеваются красные Флаги. На чистом поле водружены большие палатки, синея, белые, зеленые; а за ними толпится невод. Все торгуют и ликуют. Житейское дело! Сегодня тут праздник, который называется Муулед. Окрестные магометане два раза в году собираются туда на богомолье, сегодня, и еще когда-то. За десять минут до полудня мы пролетели мимо большого села Рахмание, расположенного на левом берегу Нила; а спустя четверть часа по полудни мимо нас пробежали деревни, Марас на том же берегу, и Кафр-ел-Махалле, иначе, Димахмун на правом. |
| Эта думы настроили мою душу к славословию Бога; и я воспел священную песнь: Тебе бога хвалим, тебе господа исповедуем. Тебе предвечного отца вся земля величает. Тебе вси ангели, тебе небеса и вся силы и проч. Приближался полдень. Было весьма жарко. Вся Арабайская долина белела под маревом; и в этой призрачной воде кочки и кусты казались рослыми деревами. После полудня вдруг забушевал крепкий западный ветер, и от поры до поры набегал на нас, возметая зыбучий песок. По его палящему зною и порывистым напорам мы догадались, что нас провожает тот же Семум, который встретил поезд наш в здешних местах. Быстрота его ни с чем несравнима. Его не обогнали бы Аравийские кони, и не опередили бы Нильские ласточки. Быстрее его лишь полет нашей мысли. А сила его крепка изумительно. Сей вихрь пустынный, шумя, завывая, зыча и бушуя, приражаясь к горам и отражаясь от скал, устремляясь впрямь и вкось, омрачая и обливая все небо как бы растопленной медью, шевелил придорожные камни, и от поры до поры схватывал целые холмы песчаные и бросал их, где ни попало. В эти страшные минуты все верблюды под нами быстро поворачивались задом к налетавшим напорам Химерна, и склонив головы к земле, останавливались и стояли, как вкопанные. Тогда я понял: как в Африканских пустынях погибали от Семума целые армии и большие караваны. Они гибли от того, что животные не шли вперед и умирали от ядовитого дыхания сего палящего ветра. И во время нашего переезда чрез Арабайскую долину были минуты, в которые целые кучи песку обрушивались над нами, стоявшими неподвижно, и в мгновение ока засыпали ноги наших верблюдов почти до колен. Тогда мы робели, бледнели, молчали. Каждый из нас Богу исповедовал свои тайны. Такая остановка от таких устрашений грозной силы природы повторялась несколько раз. На нас падали крупные и горячие капли; и мне то казалось, что небо проливало горькие слезы, то представлялось, что Семум зачерпывал воду из Нила, и вскипятив ее в своих пламенных устах, брызгал ею во трепетной пустыне. К счастью, такой страшный мятеж в природе продолжался не более ста минут. Разгар его сменился жарам, а жар удушьем, удушье же длилось до вечера. |
| – Есть ли у вас женские монастыри, и чем они содержатся? – Кроме Каира во всем Египте нет таких монастырей. А там их пять; и в них найдется до пятидесяти монахинь из девиц и вдов. Они зависят от Александрийского епископа, который, впрочем, не посещает их, потому что черницы недовольны им. Все эти монастыри содержатся доходами с принадлежащих им лавок и домов, да и монахини занимаются кое-какими рукоделиями. – В каких летах вы постригаете в монашество желающих сподобиться сего ангельского образа, и сколько времени держите их под искусом? – Мы постригаем и старых, и пожилых, и юношей, по усмотрению их способностей и нрава, после искуса трехлетнего, двухлетнего, я того менее, или более. – Вносите-ли вы подати? – Мы освобождены от них, и только ежегодно платим паше 15,000 пиастров за 300 федданов пахотной земли около Буша, кои мы нанимаем у него. – Кто же обрабатывает эту землю! – Местные феллахи. – На каких условиях? – Они получают за труды свои сорок паричек в день (6 коп. сер.), или хлеб, смотря по договору. – Едите ли вы мясо в монастырях? – Едим только в рождество Христово и в пасху: а вне монастыря, как вы видели, употребляем и мясное. – Отсюда близко до моря. Ловите ли вы в нем рыбу? – Было когда-то: старцы держали там сети, но покинули это занятие, потому что оно есть прихоть, а прихоть – грех . Да и трудно было кочевать у моря, где нет близко ни одного родника воды. Надлежало кипятить морскую воду и из паров ее добывать сладкую влагу капельками. – Услышав сие так нечаянно, я удивился, что здешним монахам известен способ добывания сладкой воды из горькой, и спросил о. Дауда: давно ли, и каким образом чернецы ваши узнали способ обращать морскую воду в потребную? – Он отвечал мне: это уже давно здесь известно. Старцы, занимаясь рыбною ловлей на море, по осадке соли на прибрежных местах заключили, что соль остается, потому что вода испаряется от солнца; а ежели она в жару поднимается на воздух, стало быть, в этом состояния бывает легка и пресна; если же солнце делает ее пресной, то может ее сделать такой и человек, вскипятив ее и приняв жары ее в сосуд, в котором они по охлаждении обратятся в чистую воду. Старцы так думали, так и сделали, и добыли сладкую влагу. |
|
|
