| Есть что посмотреть не в Костроме, а в Падуе. Здесь весьма замечательно общественное здание, так называемое Палаццо делла Раджионе, по-нашему городская дума. Оно построено у рыночной площади д’Ербе в 1209 году зодчим Петром Гоззо, а возобновлено в 1420 году после пожара. Я осмотрел его. Тут находится знаменитая четырехсторонняя горница, Salone, которой нет длиннее, шире и выше во всей Европе 275 . В средине ее стоит деревянный конь громадный. Он смастерен был некиим Донателло’м в 1466 году для какого-то Каподилиста, и на колесах привозим был к тому месту, где бывали рыцарские турниры. Тогдашние современники удивлялись ему. Впоследствии затерялась голова его. Но ее приделал Градениго, когда городская дума выпросила этого коня у семейства Каподилистов с тем, чтобы поставить его в горнице, о которой идет речь. Своды и стены этой горницы расписаны были разными живописцами, как то: Миретто’м, Аньоло Зотом и другими, в XV столетии. Но вся эта стенопись возобновлялась в годы 1608, 1744 и 1762-й. Тут насчитывают более 400 фресок. Я обозрел их бегло и заметил в разных рядах или поясах зодиакальные знаки с показаниями влияния звезд на быт людской и восемь ветров; на южной стене: Богоматерь, Марию Магдалину у ног Воскресшего Господа и первого пустынника Павла Фивейского; на западной стене – коронование Приснодевы, а на восточной – св.Марка, раздающего милостыню. Все свежевки не свежи и требуют промывки. Под Марком стоит памятник знаменитого историка Тита Ливия, родившегося в Падуе. В этой же горнице показывают Lapis vituperii 276 , – черный гранит, на который еще в прошлом столетии сажали несостоятельных должников, где они клялись, что у них нет более рубля, и после троекратной клятвы освобождались от уплаты долга. В коридорах наставлены разные римские антики и надписи. Сегодня многое видел я, но зато и утомился. Завтра поеду в Милан обогащать свою душу новыми познаниями. ρα καλ κα δεξι 277 . А сведения о судьбе города Падуи записываются здесь памяти ради. Падуя, по-гречески Патавион, по-латини Патавиум, есть город древнейший, основанный венетами. Кто же эти В-енеты, и когда и как они основали эту селитву? |
| —546— сделан был наконец счастливый выбор: назначен был А.В. Горский. Взгляды А.В-ча на свою науку отразились в сочинении студента Павла Фивейского (потом Костромского архиепископа), напечатанном в 1834 г. и читанном на публичном экзамене 2326 . Студент этот по летам был старше своего наставника тремя годами, имел, если не большие, то и не меньшие сведения по предметам академического курса и с 1830 года связан был с ним тесною дружбой. А.В. Горский восполнял его своим критическим талантом, которого не доставало у студента. Этот критический талант, можно сказать, в натуре А.В-ча. Сочинение это было плодом совокупных трудов студента и наставника. Митрополиту оно понравилось, и он обратил внимание на молодого бакалавра. При всём неутомимом трудолюбии, конечно, не скоро мог ознакомиться со своим предметом и А.В., хотя и обладал весьма счастливой памятью. Он должен был один читать то, что теперь разделено между четырьмя наставниками, даже более, ибо патристика и археология не имели особых кафедр. Археология и Библейская история были выделены только в 1844 году (первая для А.К. Соколова), а русская церковная история в 1858 году (для Н.К. Соколова). Приходилось читать едва ли не каждый день; при трудности подготовки к лекциям А.В. поневоле читал часто экспромтом. В два года он должен был прочитать церковную историю библейскую, общую и русскую. Кажется, впервые познакомило его со славянскими рукописями то обстоятельство, что на Академии лежала обязанность написать сочинение о ересях и расколах по предложению гр. Румянцева. Отдельные вопросы из этой задачи пытались решать еще прежде, нежели было возложено общее решение ее на студента Руднева. Необходимо было обратиться к рукописям. Любознательному наставнику открылся тут новый неведомый мір. Карамзин указал уже, как можно им пользоваться. Рвение к науке разделял с А.В-чем Филарет, с которым он и связался узами самой тесной, самой искренней дружбы. —547— Это был такой друг А.В-ча, подобного которому он не имел в жизни. Их соединяли и любовь к науке и искреннее благочестие и несколько поэтическая настроенность обоих. С одинаковою ревностью начали они работать над рукописями, соревнуя друг – другу, но не влияя друг на друга, и всё изданное Филаретом впоследствии по русской церковной истории было сделано в Академии в это время. |
| Павла Фивейского» не дает. Подводя итог под третьей частью книги, можно утверждать, что изложенные здесь автором методы описания времени и пространства в агиографических текстах ничем не лучше общеизвестных способов, а лишь утруждают читателя громоздким и бесполезным наукообразным аппаратом. Нисколько не помогают они и предложенному автором расширению круга агиографических текстов. Зачем же они тогда нужны? С подлинной целью их изобретения читателю еще предстоит познакомиться - они послужат базой для еще более избыточной теории «неклассической геометрии агиографического произведения». Часть 4: Геометрия агиографической реальности: дискретность агиографической вселенной В четвертой части своей книги автор описывает поставленную перед собой задачу так: «Представить себе, с какого рода математическими объектами мы имеем дело в возможном мире агиографического нарратива, который нельзя описать с помощью обычных геометрических фигур» (с. 106). В этой фразе немедленно вызывают сомнения три пункта: 1) почему автор убежден в обязательном наличии в агиографическом нарративе математических объектов? 2) какой конкретный смысл он вкладывает в словосочетание «возможный мир» - внутренний ли это мир агиографического произведения или один из возможных агиографических миров Лурье? 3) на основании чего Лурье, еще не доказав сам факт наличия в агиографическом нарративе математических объектов, уже не только судит об их природе (сравнивая эти объекты с геометрическими фигурами, он очевидно намекает читателю, что ожидаемые объекты не являются, скажем, функциями или математическими группами), но и даже ожидает от них вполне конкретных свойств (а именно: «с помощью обычных геометрических фигур» эти объекты не могут быть описаны - это видимо, нужно понимать в смысле неприменимости к ним понятийного аппарата евклидовой геометрии)? Как бы ни соблазнительно выглядела перспектива еще поиронизировать над процитированным нонсенсом, здесь мы должны остановиться и высказать свое возмущение тем, что автор имел наглость включить в число своих единомышленников даже Деле, приписав ему непременный интерес к применению теории графов в агиографии. |
| Cp. у Д-ра Л. Каценельсона в журнале «Восход» 1898 г., VIII («Фарисеи и Саддукеи»), стрн. 92: «Между фарисеями и ессеями никогда не существовал такой антагонизм, какой существовал между фарисеями и саддукеями. Ессенизм и фарисеизм представляли в сущности лишь разные направления одного и того же основного принципа – строгой законности. Ессеи не только не относились равнодушно к внешним обрядам, но, как свидетельствует Флавий, довели соблюдение, напр., субботнего покоя и ритуальной чистоты до невероятной щепетильности. Но в последнее десятилетие существования храма для ессеев, стоявших доселе в стороне от народной жизни, наступил кризис. Существовать, как отдельная секта, ессеи дольше не могли. Часть их, как известно (?!), примкнула к новому учению (христианству), равнодушное отношение которого к старому закону в это время успело уже определиться. Другая же часть, а именно те из них, которым был дорог древний закон и которые не могли заглушить в себе чувство родства с истекающим кровью народом, слились с последним в его отчаянной борьбе против римлян. По окончании же войны у уцелевших ессеев не было больше повода замыкаться в отдельную секту. Жертвенное богослужение, которым недовольны были ессеи, больше не существовало». А. Edersheim, The Life and Times of Jesus the Messiah I, p. 328 and note 2, и у о. M. П . Фивейского I, стрн. 415 и прим. 1: «на некоторые из этих (ессейских) доктрин можно смотреть, только как на преувеличенное иудейство, хотя и не в фарисейском смысле». Prof. Shailer Mathews тоже утверждает, что «the Essenes were essentially Jews» (А History of New Testament Times, p. 74) и, продолжая прежних хасидеев одинаково с фарисеями, они сближались с последними не по взаимной зависимости происхождения, а по единству своего источника в «анти-эллинистическом иудействе» (р. 72). Мысль об оппозиции ессеев саддукейству (частью принимаемая и у кн. С. Н. Трубецкого, Учение о Логосе в его истории I, стрн. 329) гораздо вероятнее и важнее для их понимания, чем усвоение им оппозиционности фарисейству, каковую идею защищает проф. Я. А. Богородский (в «Православном Собеседнике» 1873 г., III, стрн. 538) наряду с другими своими «оригинальностями». |
| Aus eigener Vernunft und Kraft wollen sie selig werden. Erlösung aus dem Gefängnis des Exils erhoffen sie von Gott für ihr Volk; Erlösung aus der Schuldhaft der Sünde, sodass der Mensch dadurch in eiue neue Stellung zu Gott versetzt wird, kennen sie nicht, am allerwenigsten so, dass sie durch eine besondere That göttlicher Selhstoffenbarung geschehe. Deshalb ist auch das Verständnis für die Opferinstitution mit ihrem Sühnwerk im Judentum erloschen, und die merkwürdige Erscheinung zu beohachten, dass der Sühnegedanke, welchen manche Theologen als «jüdisch» aus dem Christentum ausscheiden möchten, von den Juden selbst als «unjüdisch» oder «heidnisch» abgelehnt wird», как и теперь ветхозаветная идея искупления иногда приравнивается к простому понятию прощении (см. Rev. Prof. А. B. Davidson, The Word «Atone» in Extra–ritual Literature в «The Expositor» 1899, VIIІ, p. 92–103). Вообще, «основная тенденция раввинизма была антижертвенная, насколько дело шло о ценности жертв в примирении с Богом» (А. Edersheim, The Life and Times of Jesus The Messiah I, p. 275, 1 , и у о. M. П. Фивейского І, стрн. 348, 1 ). 2821 Именно по поводу IV (3) Ездр. н Апокалипсиса Варуха D. Somerville говорит (St. Paul’s Conception of Christ, p. 288 и cp. выше); «it іs at present impossible to вау with certainty that the view of transmitted sin and death that Paul teaches was taken from the Rabbinic teaching of his day», при чем в IV (3) Ездр. первородный грех ослабляется резким ударением на моральной автономии человека (Prof. R. H. Charles, А Critical History of the Doctrine of a Future Life, p. 292–293), как в книге Еноха он усвояется воздействию падших духов (р. 183). Нужно еще заметитъ, что даже J. Wellhausen относит Апокалипсис Варуха (по R. H. Charles скомбированный между 100-м и 130 гг. по Р Хр.: см. Art. «Apocalypse of Baruch» в A Dictionary of the Bible ed. by J. Hastings I, p. 250 b; The Apocalypse of Baruch, p. LXV; A Critical History of the Doctrine of a Future Life, p. 269–270) ко времени по разрушении Иерусалима (ср. |
| 174, 1 , 505, 3 , и у о. М. П. Фивейского I, стрн. 222, 1 , 636, 3 , а равно и у о. проф. А. В. Смирнова, Мессианские ожидания и верования иудеев около времен Иисуса Христа, стрн. 298. 343). Этот приговор синедриона (над Христом) и доселе остается убеждением иудейства, во всех его направлениях, христианство же стоит на стороне Осужденного. И фактически существуют лишь два исхода: можно только или осуждать с иудеями, или – покланяться Осужденному». Посему даже при мессианском разумении псалмов 2 и 89 (88) Израильтянин всегда понимал выражение «сын Божий» образно (G. H. Dalman, Die Worte Jesu I, S. 223; ср. ниже и в прим. 2856), а «иудейский народ никогда не ожидал безмужного рождения Мессии, поскольку в иудействе нет ни одного следа мессианского истолкования слова Иса. 7:14 о сыне Девы, откуда бы мог возникнуть весь рассказ о чудесном рождении Иисуса» (S. 226; ср. Philosoph. IX, 30 и у кн. С. Н. Трубецкого, Учение о Логосе в его истории I, стрн. 310). И о. проф. А. В. Смирнов решительно свидетельствует, что «количественно преобладающая часть иудейства, которая руководилась в своих воззрениях раввинским богословием, ничего не знала и о сверхъестественном и безмужном рождении Мессии от Девы» (Мессианские ожидания и верования иудеев около времен Иисуса Христа, стрн. 336 сл.), и «учение об этом навсегда осталось чуждым иудейству и не нашло себе места в талмуде» (стрн. 339). 2840 F. H. Wallace в «Methodist Review» LXX1X, 5 (September-October, 1897), p. 705. О. проф. А. В. Смирнов, Мессианские ожидания и верования иудеев около времен Иисуса Христа, стрн. 110: «во многих из иудейских апокрифически-апокалиптических памятников личность Мессии отсутствует». Кн. С. Н. Трубецкой констатирует, что «в целом ряде (иудейских) памятников вовсе не находится Мессии» (Учение о Логосе в его истории I, стрн. 287), и его «личность не занимала центрального, господствующего места в еврейской (иудейской?) эсхатологии» (стрн. 303. 306), а «в эпоху Христу не было строгого, догматически выработанного учения о Мессии ни в народе, ни у книжников, несмотря на тенденцию к такой разработке. |
| Тут я сел на лошадь гуммоса Дауда. Она весьма бойко шла впереди нашего поезда, так что порой мне надлежало поджидать его. В семь часов небо помрачилось, и с запада подул резкий сухой ветер, предшественник палящего и зловредного Хамсина. Бедуины окутали тряпицами свои головы и зажали ими уста; и я платком обвязал свои уши и накинул на себя Арабскую шерстяную Абаю для защиты от ветра, который проникал до костей. В восемь часов мы достигли до Уади Ахедыр и по этой ложбине, имеющей дождевое русло, дотянулись в направлении к юго-востоко-востоку, понижаясь неприметно. Ветер усилился и взметал крупный лесок. Кругом ничего не было видно в бело желтоватом сумраке. Лишь привычные и зоркие глаза одного Бедуина заметили дикую серну, перебежавшую нам дорогу. Он помчался за него до всю прыть, согнувшись в дугу и держа подмышкою ружье с зажженным Фитилем. Серна исчезла. Стрелец воротился с обманутой надеждой. Наступил десятый час дня. Удушливый ветер обратился в вихрь. Тогда шех посоветовал мне своротить с большой дороги к первым возвышенностям ближнего горного кряжа Ель-Арейда, и там между холмами проехать до одного родника воды. Я, увидев позади себя некоторых навьюченных верблюдов наших и полагая, что и все прочие пойдут за шехом, своротил с ним да лево в первую горную дебрь, тянущуюся вдоль помянутого кряжа к югу. Она узка, камениста и ухабиста. Тут было тише. Но порой палящий вихрь прорывался сквозь ущелья, и ударяясь о левые скалы дебри, отражался от них, кружился и засыпал нас крупным песком. У меня в глазах иссохла вся влага, а в уши, ноздри и уста набился песок. В течении ста двадцати минут я мучился таким образом, и в самом конце одиннадцатого часа спешился у родника воды, называемого Ель-Арейда по имени горы, у подошвы которой он укрыт в яме под осокою. Вода в нем чиста, прозрачна и холодна, но пахнет серою. А осока зелена, густа и высока. Под нею у самой воды я укрылся от палящего Африканского ветра, этого беса полуденного, и освежился не много. Сижу тут, поджидая дружину свою, и порой поглядываю на бойную дорогу. |
| Такая нечаянная замысловатость удивила меня; и я кстати попросил гуммоса переписать для меня с этой псалтыри имена Коптских патриархов: что и было исполнено скоро, к великому удовольствию моему. Из Буша я воротился в свои стан к обеду. Тут ожидал меня почтенный шех наш со всею дружиною своею. Угостив его, чем Бог послал, я расплатился с ним и одарил его особо, и всех проводников особо 48 . Пустынный старейшина простился со мною, как с дорогим приятелем, и поцеловал мою руку. Целовали ее и все прочие бедуины. Наконец я пожелал им всех благ, говоря: «Бог да благословит вас, добрые люди, и да подаст вам, и женам вашим, и детям вашим, доброе здравие и долгоденствие, дождь ранний и поздний, и всякое благопотребное утешение и умножение скота вашего. Ежели у вас теперь есть тысячи верблюдов; то да дарует вам Бог тьмы их». Такие благожелания мои умилили чад пустыни. Еще раз они целовали мои руки и ушли в свое место. Не без сожаления мы расстались с этими Бедуинами. Ибо они услуживали нам в дороге весьма усердно. Проворные, терпеливые, скромные, честные, добрые, они ходили с нами за 30 к. сер. в день. Глава четырнадцатая. Плаванье по Нилу от Буша до Каира 18, Четверток Гуммос Дауд за сто пиастров Египетских нанял нам простую и некрытую, но просторную лодку для обратного плавания в Каир. У кормы ее мы развесили свою палатку, кое-как прикрепив ее к мачте и к бокам, дабы не палило нас солнце. А слуги и вещи помещены были в глубоком дне ее. Когда все было готово; авва Дауд простился с нами братски: и мы простились с ним, изъявив ему тысячи благодарений и тьмы благожеланий за сопутствие нам в пустынях. Он уехал в Буш; а мы весь день пробыли на своем месте. Нас задержал противный ветер. 19, Пятница В два часа по полуночи лодка наша отчалила и поплыла тихонько вниз по Нилу, но прошла весьма малое пространство, потому что ветер был не наш. Реис, Копт, зная, что всякое усилие против ветра на Египетской водотечи бесполезно, рано пристал к берегу у одной деревни; и тут мы принуждены были дневать и ночевать. |
| В самом деле наш Росс с размажу пробороздил своим носом подводную отмель, и всею кормою сел на песке. Ни взад, ни вперед! Парус спустили и подвязали. Пошла работа. Арабы нагие поскакали в воду, и окружив корму, начали приподнимать ее своими плечами: а нас кормчий отослал на переднюю часть судна. Поднялась корма: увяз глубже нос. Высвободили нос: загрузла корма. Принялись работать и мы, кто шестом, кто веслом, кто багром. Кричим, напрягаемся, упираемся все в одну сторону. Росс ни с места! Мы кинули, у кого что было в руках, и столпились на средине судна; да и лучше сделали, потому что своим неумением только мешали лодочникам. Они, отдохнув минут семь, снова начали приподнимать и двигать дагабию, то с одного, то с другого боку, то спереди, то сзади. А один из них побрел искать глуби. Но пойдет ли он вверх реки: вода ему по колена; повернет ли вниз: оступится в яму и опять вы деть на мель; обглядит ли реку налево: теряет надежду; осмотрится ли направо: впадает в раздумье. Между тем Рейс велел мальчику Мухаммеду бросить горсть соли в огонь правою рукою, а левою воткнуть нож в мачту. Как только соль прошипела и испарилась; Арабы двинули дагабию с места о потянули ее за нос извилинами по следам товарища, искавшего глубокого русла реки. Когда это русло было найдено; они вскочили на палубу и распустили парус. Судно побежало своим путем. А ко мне подошел переводчик и спросил: «видели ли вы обряд, исполненный Мухаммедом по приказанию Рейса?» Я отвечал ему: «видел. Древний обряд! Древнее суеверие! Греки – язычники, повергая соль в огонь в час напасти, испрашивали благословения и помощи у богини Гекатеи, которая вместе с богом Посейдоном покровительствовала мореплавателям. Наш Рейс, конечно, не знает имен этих божеств; но он выполнил обряд по глухому преданию, дошедшему от тех Греческих судовщиков, которые некогда плавали здесь и чтили сказанных богов. Однако этот обряд послужил мне поводом к назидательному размышлению. Я вспомнил слова Спасителя, – всяк огнем осолится. – Имейте соль в себе ( Марк. 9,49,50 ), и думал: разные прещения Божия, как-то лишения, скорби, болезни, бедствия, очищают душу, как огонь очищает золото в горниле, а самоотвержение предохраняет ее от порчи, привносимой страстями, как соль предохраняет все от гниения». |
| Их раскрашивают и по восточному обычаю убирают диванами и подушками. От горниц до носа дагабии тянется длинная палуба с двумя мачтами. На ней раздолье для людей, а под нею простор для вещей. Тут же впереди стоит и очаг. Это – не судно, а дом для большого семейства. Удобно плавать на нем по Египетской водотечи. Днем сидишь, или ходишь по палубе под тенью полога, натянутого от крылечка до средней мачты, и наслаждаешься разными видами, которые непрестанно сменяются. Хочешь видеть поля и деревни: взойдешь на общую горницу к рулевому и оттуда смотришь, куда угодно. Настанет час завтрака, или обеда: у большой мачты накрывается походный стол. Всем просторно, и все вкусно с приправой чистого воздуха. Чай, сваренный в Нильской воде, пьется с отменным удовольствием. В приятных и умных разговорах отражаются души, как в чистых струях предметы и лица. Водворится ли молчание: все чем-нибудь заняты; кто читает, кто записывает путевые впечатления; кто сидит на окраине дагабии и глядит безотчетно. Прислуга варит, печет, черпает, моет, льет. Арабы судовщики за парусом наветренным сидят на носу и курят табак, или работают шестом и хребтом. Где застигнет ночь, там и причаливают судно. Все погружаются в сон сладкий. Словом, жизнь на Ниле есть жизнь домашняя и весьма приятная. По обычаю, я дал своей дагабии имя, Росс. Реис ея, т. е. глава или хозяин, (он же и рулевой), был из племени Берберов. Европейское лице его весьма черно, но правильно, красиво и приятно. Такое обличие и учтивое обхождение его поселяли в нас доверенность к нему. Минуло восемь часов по полуночи. Мы были готовы к отъезду. Но Рейс упросил нас подождать его недолго; ибо ему нужно было купить кое-что в Атфи. Пока он хлопотал на берегу: нас занял нищий слепец, который, опираясь на девочку, ходил от лодки до лодки и жалобно просил подаяний, выпевая мольбы свои. Когда очередь дошла до нас; он сел на перекидную доску нашей дагабии у самой воды. Солнце палило большую и круглую голову его, лишенную волос. В одной руке он держал посох, а другую протянул для получения милостыни и запел мерные стихи, а девочка звонким голосом повторяла припев: я – керим я – раб, т.е. |
|
|
