| XVIII. 6. 7; 78 ) срав. след. ст.). Эти слова Писания многознаменательны и заставят каждого, слушающего или читающего их, человека призадуматься, заставят каждого быть крайне осмотрительным как в словах, так и в делах... Не посягая на то духовное богатство, каким обладает наш ближний, мы, с одной стороны, из любви к нему должны заботиться об утверждении его в обладании такого рода сокровищем, а с другой, о приумножении последнего в возможно большей степени. Для достижения той и другой цели с нашей стороны должны быть употребляемы средства всякого рода. Здесь, прежде всего, большое значение может иметь и имеет наш личный пример. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрый дела и прославляли Отца вашею небесного ( Mamф. V, 16 ) 79 . Эти великие божественные слова Спасителя должны быть приняты к сведению каждым из нас. В самом деле, о том, что наш личный пример оказывает весьма действенное влияние на других, спора быть не может: наша правдивость, напр., свидетельствующая о нашей любви как к себе самим 80 , так и к ближним, от которых мы не хотим скрывать своего внутреннего содержания (2 Корф. IV, 2 Eфec. IV, 25 и мног. друг.), невольно побуждает и их к подобного рода поведению; наше милосердие ( Uak. II, 13 . Колосс. III, 12 и др.: 1 Корф. ХШ, 4...), кротость ( Koлoc. III, 12 и др.), великодушие ( Koл. I, 11 ...), братолюбие и почтительность ( Puмл. XII, 10 ...), смиренномудрие ( Koл. III, 12 ; Филипп. II, 3 и др.), любовь ко всем, даже и к врагам, подобная солнечным лучам, одинаково освещающим всех, или дождю, орошающему всех одинаково же ( Mamф. V, 45 , сравн. Лyk. VI, 35 ...), наше долготерпение ( 1Kop. XIII, 4 ; Колосс. I, 11; III, 12...), наша вообще внимательность к ближнему ( Евр. Х, 24 ...), наша свобода от пороков в роде зависти, гордости и проч. (1 Корф. XIII, 4. 5. 6. 7. 8...; срав. Филипп. II, 3...) и т.д. – все эти и подобные им наши качества побуждают к соревнованию нам и наших ближних, между прочим, и таким путем улучшающихся нравственно. Наряду с нашим личным примером в данном случае имеет огромное значение наше действование путем непрерывных и настойчивых увещаний (взаимных) и наставлений, назиданий ( 1Coлyh. V, 11. 14 ) и т. д. Увещавайте друг друга, назидайте один другого, вразумляйте безчинных... (ibid) 81 , советует св. ап. Павел. Этим путем можем рассеять облегающую нашего ближнего греховную тьму и дать ему средство увидеть истину в её божественном сиянии, а чрез то – наставить его на путь правой веры и благочестия. Наставляя одних на путь правды, мы тем самым косвенно благотворным образом влияем и па окружающую их среду... |
| Ведь, по христианству, тело – не темница души, и не следует, посему, христианину заботиться о возможно скорейшем уничтожении этой темницы, о возможно скорейшем освобождении из нее, даже насильственном, искусственном... По христианству, тело, напротив есть храм Св. Духа (1 Корф. 4:19), – значит, нечто уже весьма ценное, непохожее на темницу, на какое-то лишь узилище... Тело – жилище, конечно, и нашего духа. Оно – неизбежный орган, чрез посредство которого последний только и проявляет себя во – вне. Отсюда само собою следует, что чем нормальнее поставлен орган, тем удобнее – и чрез него действовать и пользоваться им. Неразумное изнурение тела, равно – как и некоторое небрежение о насыщении плоти (Колосс. 2:23), как нечто, в известном смысле аналогичное с самоубийством, осуждаемым в слове Божием (чит., напр., 6-ю заповедь 10-словия), в свою очередь, также осуждается в христианстве (это-только вид мудрости: Колосс. 2:23, 20). Св. Ап. Павел советует своему ученику: впредь пей не одну воду, но употребляй и немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов ( 1Тимоф. 5:23 ). Одобряя умеренность и порицая пресыщение (I. Сир. 31:21–24 ), слово Божие рекомендует не пренебрегать и телесным врачем, так как Господь создал его (ibid., ст. 1 и след., ст. 4, 9, 12... XXXVIII гл.). Ясно, следовательно, что, постигаемый болезнями, человек нравственно обязан заботиться об их устранении. Правила, предписываемые разумною гигиеною и имеющие в виду укрепление здоровья, не могут быть оставлены в пренебрежении и с христианской точки зрения. Все это отныне кажется, уже ясно... И если, однако, Геккелю это не видно, то он, следовательно, безнадежен, как неисцельно ослепший, если только в известных злостных целях не притворяется таковым. А от него, право, можно всего ожидать... Христианство, затем, не думает одобрять или рекомендовать и тунеядства, против которого так восстает Геккель, меча свои громы, впрочем, по ошибочному адресу. Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь (2 Фессал. 3:10). |
| СКРЕПЫ ВЛАСТИ. Власть наследственной монархии и власть компартии, не смотря на их внешнее могущество, не сумели избежать катастрофических потрясений государственного строя. Власть превращалась в Колосс на глиняных ногах, когда ржавели до предела духовные скрепы между народом и властной элитой (дворянской, коммунистической), тогда оппозиции достаточно было тихо предать во дворце (февраль 1917 г.) или хором крикнуть на площади (август 1991 г.), чтобы Колосс рухнул. Уроки истории подсказывают, что революционное переустройство власти слишком дорого обходится населению, пора обрести модель развивающейся системы власти, которая способна трансформироваться в соответствии с достижениями в духовной, умственной и производственной сферах жизни общества. Два элемента такой модели прошли испытание временем на доверие народа. Первый - единоначалие от князей и царей до генсеков и президентов. Самые жестокие правители (Иван Грозный, 1, Сталин) стали наиболее почитаемыми у православного народа, понимавшего, что эти правители были попущением Божьим за грехи вероотступничества, беззакония, братоубийства, ради очищения от скверны и укрепления государственности. У иноверцев российских противоположное мнение о данных правителях и их деяниях и это понятно, так как у них иное мировоззрение, непонятно только почему мы позволяем писать официальную историю Государства Российского согласно интерпретации нацменьшинства. Второй - соборное самоуправление, от вече и общины, до земства и советов. По системе формирования и функциональным структурам советская власть была образцом демократии, где пропорциональное представительство имели практически все слои населения и национальности, а структура народного контроля действительно работала. Другое дело, что содержание работы этой власти находилось под идеологическим руководством КПСС. После устранения КПСС, устранили и советы, так как именно западная модель формирования власти позволяла новой элите легально манипулировать общественным мнением и формировать власть по своему усмотрению. Народ выражает отношение к новой системе формирования власти тем, что на выборах число не голосующих и голосующих против всех. |
| В самых недрах русского характера обнаруживается вечно бабье, не вечно женственное, а вечно бабье. Розанов – гениальная русская баба, мистическая баба. И это «бабье» чувствуется и в самой России. II Книга Розанова о войне заканчивается описанием того потока ощущений, который хлынул в него, когда он однажды шел по улице Петрограда и встретил полк конницы. «Я все робко смотрел на эту нескончаемо идущую вереницу тяжелых всадников, из которых каждый был так огромен сравнительно со мной!.. Малейшая неправильность движения – и я раздавлен… Чувство своей подавленности более и более входило в меня. Я чувствовал себя обвеянным чужою силой, до того огромною, что мое „я“ как бы уносилось пушинкою в вихрь этой огромности и этого множества… Когда я вдруг начал чувствовать, что не только „боюсь“, но и обворожен ими, зачарован странным очарованием, которое только один раз – вот этот – испытал в жизни. Произошло странное явление: преувеличенная мужественность того, что было предо мною, как бы изменила структуру моей организации и отбросила, опрокинула эту организацию – в женскую. Я почувствовал необыкновенную нежность, истому и сонливость во всем существе… Сердце упало во мне – любовью… Мне хотелось бы, чтобы они были еще огромнее, чтобы их было еще больше… Этот колосс физиологии, колосс жизни и должно быть источник жизни – вызвал во мне чисто женственное ощущение безвольности, покорности и ненасытного желания „побыть вблизи“, видеть, не спускать глаз… Определенно – это было начало влюбления „девушки“ (с. 230—232)». И Розанов восклицает: «Сила – вот одна красота в мире… Сила – она покоряет, перед ней падают, ей, наконец, – молятся… Молятся вообще „слабые“ – „мы“, вот „я“ на тротуаре… В силе лежит тайна мира… Огромное сильное… Голова была ясна, а сердце билось… как у женщины. Суть армии, что она всех нас превращает в женщин, слабых, трепещущих, обнимающих воздух…» (с. 233—234). Это замечательное описание дает ощущение прикосновения если не к «тайне мира и истории», как претендует Розанов, то к какой-то тайне русской истории и русской души. |
| Родосцы, освобожденные искусством Диогнета, принесли ему всенародную благодарность и осыпали его всяческими почестями и наградами. Диогнет отвел этот гелеполь в город, поместил его на площади и сделал на нем надпись: «Диогнет посвящает народу этот дар из военной добычи». Так, в защитном деле нужно запасаться не только машинами, но главным образом мудростью. (Витрувий) Таким образом, Родос не был взят и Деметрий бросил все свои чудо-машины у его стен. Разобрав их и продав материалы, в первую очередь железо, родосцы не только компенсировали все свои затраты на ремонтные работы, но еще и купили меди, из которой местный скульптор Харет из Линдоса за двенадцать лет (с 304 по 292) изваял колоссальную статую греческого бога солнца Гелиоса (который считался покровителем острова) высотой более тридцати метров. Эта статуя служила маяком и была причислена к знаменитым семи чудесам древнего мира. Правда, простоял колосс недолго и в 226 году рухнул при землетрясении: слабым местом гиганта оказались его колени. Восстановлена статуя не была, и в VII веке по Р.Х., когда Родос захватили арабы, они продали обломки колосса еврейскому купцу, нагрузившему ими девятьсот верблюдов, как о том свидетельствует Константин Багрянородный, в порыве гнева, правда, указав, что арабы уничтожили самого колосса, а не утилизировали его обломки. Плиний Старший, посетив Родос в I веке по Р.Х., отмечал, что, даже поверженный на землю, колосс вызывает восхищение, при этом добавляя, что только немногие могут обхватить большой палец руки колосса обеими руками. Вообще о древнем Родосе можно писать много – он был славен школами, философской и ораторской (у философа Посидония учились Цицерон и Помпей), а также скульптурной, ярчайший образец которой – дошедшая до нашего времени групповая статуя Лаокоона и его сыновей, обвитых змеями, по сюжету Вергилия (хранится в Ватикане), а также не менее знаменитая статуя Ники Самофракийской, воздвигнутая родосцами в память о своей победе над сирийским царем Антиохом III (хранится в Лувре), и небольшая статуя Афродиты Анадиомены, называемая также Родосской (хранится в местном музее). При римлянах |
| Вижу, как собирается разодранный хитон Христов, разделённый для хранения между многими, даже и между мало верными Христу, и как вручается он целый в руки настоящих хранителей его. Вижу воскрешённый лик Христов во всей его полноте и неземной красоте. Я как бы слышу даже Его речь, призывающую всех к братской дружной работе, совместной жизни, речь, дивно целящую расстроенные, исстрадавшиеся и изболевшиеся души. Наступает полная гармония веры и жизни по вере. Указывается путь путникам, сбившимся давно с торной дороги, и все идут в неведомую даль, отныне радостные, умиротворённые, полные веры в себя, людей и своё будущее. Вижу, как рушатся везде стены и перегородки, отделявшие пастырей от народа, архипастырей от пастырей и паствы, всех чад церкви от её Главы Христа. Вижу, как разомкнутые эти круги сливаются в одно, и получается одна громадная родная, живая семья, болеющая одними болезнями и радующаяся одними радостями, а не какой-то почти совсем бездушный железный колосс с составными руками, туловищем и ногами, неуклюже и страшно медленно двигающийся, гремя своими громоздкими латами, забралами, панцирями, колосс – мёртвая машина совершенно нестрашный в нынешние времена почти никому. Не о таком, конечно, единении мы говорим. Мы говорим о том полном единении всех верующих между собой, когда они, тесно сплочённые внутренними узами любви и братства, будут не только не чуждыми или безразличными друг для друга, но и, по выражению апостола, будут иметь „одно сердце и одне уста“ ( Деян.4:32 ). Мы говорим о том единении пастырей и архипастырей с ве- —169— рующими, когда они нераздельно, органически будут слиты со всей своей паствой. Если архипастырь – глава в видимом организме христианской общины, пастыри – руки, то глава и руки не должны существовать отдельно от организма или быть привязанным к нему только „вервием одним“. Они должны жить в нём и для него, брать из него жизнь, выносить её наружу. Никто и никогда, кажется, так прекрасно не раскрывал эту мысль, как раскрыл её ап. Павел. Он говорит: „тело не из одного члена, но из многих. Если нога скажет: я не принадлежу к телу, потому что я не рука, то неужели она потому не принадлежит к телу. И если ухо скажет: я не принадлежу к телу, потому что я не глаз, то неужели оно потому не принадлежит к телу. Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны. Бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены“ ( 1Кор.12:14–26 ). |
| С трех ее сторон заметны еще арабские иероглифы. Так как эта колонна имеет конец острый, то многие ее называют иглой Клеопатры. Видел я в каменистой Аравии много камней величиною с дом, без малейшей трещины, но не видел такого, из которого, могла бы выйти игла Клеопатры. Не знаю, почему не назвали ее восьмым чудом света, а она стоить этого. Стоит она на берегу моря, как стоял в свое время Колосс Родосский, только Колосс служил вместо маяка, а она не приносит никакой пользы. С другой стороны Александрии есть колона Помпея, тоже стоящая внимания; но эта уже не из одного, а из трех камней, впрочем, весьма не равных. Третьим камнем я считаю верхний карниз. Нижнего камня не более. 1½ сажени, вся же колонна по своей высоте равняется «Клеопатриной Игле». На обратном пути я встретился с толпою магометан, несших на кладбище покойника. Гроб был похож на наш, но странная эта процессия не имела никакого сходства с нашею. Впереди шла толпа мальчиков и между ними один старик, который своею длинною палкою грозил мальчикам, а некоторых из них и бил. Но я не разобрал, за то ли он бил, что они танцевали, или же за то, что неладно танцевали. За мальчиками шли мужчины, и за ними следовал гроб с покойником, в изголовье которого на палке была наткнута толстая чалма. Позади всей процессии шло десятка два наемных плакальщиц, которых сухой плач, сопровождавшийся криками, много был похож на кричание известных нам чаек. Все плакальщицы, как одна, были в одних синих длинных рубашках, известных у них под именем: драпировок. Долго я шел за этою процессией, с намерением увидеть их обряд на кладбище, но кладбища долго не видно было, а день уже клонился к вечеру, и я, боясь, чтобы не запоздать в чужом городе, поспешил на свою квартиру. Несмотря на то, что город Александрия находится в магометанской земле, но самый центр его занимают христианские нации, преимущественно французы; магометане же населяют худшие части города. Вообще говоря, город Александрия, как жителями, так и зданиями, отличается от всех турецких городов. |
| Как великий мыслитель, как равный Копернику реформатор философского знания, Кант представляет собой род колосса, который не только поднять, но и взором обнять чрезвычайно нелегко. Между тем, о. Порфирий Смирнов стремится не только обнять, или понять, но и, поскольку об этом может говорить пятая, критическая глава, поколебать этот колосс. И это, несомненно, делает большую честь автору работы, хотя, с другой стороны, имеет вид рискованного предприятия. На этих двух противоположных суждениях рецензент и намерен построить свои замечания. Делает честь автору его работа потому, что, вместе с потребным в таких случаях мужеством, обнаруживает в нём и недюжинную силу. – Эта сила, прежде всего, трудовая, рабочая. Правда, сочинение о. Смирнова по объёму не из „огромных“ (311 cmp.+XI Введения), но подготовки оно требовало обширной. Если немалого напряжения требует и одна „Критика Чистого Разума“, то проштудировать всю использованную автором литературу и совсем гигантский труд. – Затем, это – сила литературная. Пусть язык автора и не блещет цветами риторики, но он обладает несомненным достоинством строгой науки, – быть точным выразителем авторской мысли, – Наконец, это – сила интеллектуальная. Разобраться в лабиринте кантовских „Критик“ может не всякий. Здесь далеко не достаточно одного —389— умения читать и понимать грамматико-логический смысл фразы. Здесь уместно повторить выражение одного из переводчиков Канта (Лосского) относительно одной „Критики Чистого Разума“: „для изучения этого сочинения нужны не комментарии, а основательная подготовка путём предварительного ознакомления с историей новой философии, без которого чтение Критики чистого разума неизбежно оказывается совершенно бесплодным“. Подходя теперь к трактату свящ. Смирнова со стороны второго суждения, рецензент спрашивает себя: понял ли автор Канта, по крайней мере, его „религиозные воззрения“, удалось ли ему поколебать этот колосс? Предоставляя решение первого вопроса специалисту, рецензент обращает внимание лишь на второй вопрос, – на критику „религиозных воззрений Канта“. По нашему мнению, эта критика – самое слабое место во всём сочинении. В самом деле, покуситься на изобличение великого философа, на критику его религиозного мировоззрения, составляющего лишь часть или вывод всего философского миросозерцания, и совершить такое ответственное дело на каких-нибудь последних тридцати страницах в совсем школьном духе (отрицание автономной этики), при помощи шаблонного приёма (отвержение всякого значения за религией Канта), – разве это не значит для автора иметь в данном месте свою „ахиллесову пяту?“. |
| Он весь из одного куска розового гранита, длиною, как мне казалось, около пяти сажень, ибо я мог только судить по глазомеру; колосс сей лежит на правом боку в широкой яме, совершенно почти уцелевший, кроме ног, отбитых ниже колена и несколько поврежденной спины; даже сохранилась полировка камня. Лицо удивительной отделки и древнего египетского облика: длинные, немного поднятые в оконечностях глаза, широкий улыбающийся рот, завитая борода и на голове высокая остроконечная шапка. Туловище покрыто панцирем; обычная иероглифическая птица, с распущенным крылом, изображена на исписанном иероглифами набедренник, от которого висят кисти панциря; за поясом малый нож, смешно не соответствующий огромности статуи: колена голые, также и руки, не отделенные от тела, по обычаю Египетского ваяния; в одной из них свиток, а на бедре видна маленькая рука гения, который вел сего исполина, как бы в память гения человеческого, соорудившего подобные громады. Ноги также не отделены от массы, вероятно для крепости. Таков дивный вид сего истукана, редкого образца колоссального искусства, но соразмерности своих членов, столь трудной для ваятеля в подобных массах; но кого он изображает – неизвестно. Летописи говорят о многих статуях, воздвигнутых царями: Сезострис или Рамзес V изобразил колоссами (в 30 локтей) себя и супругу; Псамметих украсил притвор храма целым рядом колоссальных кариатид (в 12 локтей) и Амазис соорудил двух исполинов из Эфиопского камня или базальта (в 20 локтей.) Тот, кто открыл колосс сей, полагал, что он изображает Сезостриса-Рамзеса, по сходству оного со слепком сего царя, который находится в Турине. От развалин Мемфиса, мы начали возвращаться к северу чрез многие селения и пальмовые рощи, насаженные правильными рядами по воле Мегемета Али, который обложил жителей за каждую пальму, двумя левами подати. Сии искусственные рощи приносят большую пользу Египту, защищая его от убийственного ветра, хамсин, веющего до наводнения, в течение мая и июня, от которого почти задыхаются жители. Но с тех пор как размножились пальмы, воздух Египта освежился, и облегчилось несколько душное веяние ветра пустынь Нубийских. Слишком за три часа вверх от Мемфиса и близ оставленного монастыря коптов, мы спустились к Нилу, и снова переплыв его на барках, вступили на противоположном берегу в стан Мегемета Али. |
| Я почувствовал необыкновенную нежность, сонливость и истому во всем существе. Сердце упало во мне — любовью… Мне хотелось бы, чтобы они были еще огромнее, чтобы их было еще больше… Чувство мое относилось к массе, притом столько же людей, как и лошадей (т. е. зверей: тут и люди — звери; человеческое переходит в звериное. — Д. М.). Этот колосс физиологии, колосс жизни вызвал во мне чисто женственное ощущение безвольности, покорности и ненасытного желания „побыть вблизи“… Определенно, это было начало влюбления девушки… Я вернулся домой, весь в трепете… Мне казалось, я соприкоснулся с некоторою тайною мира… Передам, как она сказалась у меня в шепотах: „Что женская красота, милое личико и т. п.? Сила — вот одна красота в мире… Сила, — она покоряет, перед ней падают, ей, наконец, молятся… В силе лежит тайна мира, такая же, как ум, такая же, как мудрость… Может быть, даже такая же, как святость. Но суть ее — не что она может дробить, а другое. Суть ее — в очаровании. Суть, что она привлекает. Силою солнце держит землю, луну и все планеты. Не светом и не истиной, а что оно огромнее их. Огромное, сильное…“ Голова была ясна, а сердце билось… Как у женщин. Суть армии, что она всех нас превращает в женщин, слабых, трепещущих, обнимающих воздух… И почти скажешь словами Песни Песней: „Где мой возлюбленный?… Я не нахожу его… Я обошла город и не встретила его“» («Война», 230–234). Так вот в чем «тайна мира» — не в красоте, не в благости, не в истине, а в уродстве, во зле, в свирепости, в животности, звериности. Вот чему надо «молиться», как Богу. И воплощение этого Бога в войске и войне — «военщине», «милитаризме». Это, пожалуй, не ново. Все немецкие материалисты и милитаристы (милитаризм — от материализма) говорили и делали то же самое. Тут новизна только в бесстыдстве. И вот о чем поют наши соловьи над кровью… ДУХА НЕ УГАШАЙТЕ Хватит ли зарядов для пушек, хлеба для голодных, перевязок для раненых? Это, в последнем счете, вопрос культуры. Что культура для войны, мы еще помним; но что война для культуры — уже почти забыли. |
|
|
