| Что и говорить — куда приятнее сидеть и жевать зайца, запивая его вином, чем лезть на передовую под пули. Но ничего не поделаешь — оставим пока зайца. Слишком долго ждали мы этого наступления, почти полтора года, шестнадцать месяцев ждали… Вот и пришел он наконец, этот день… Мы наливаем себе по полстакана и, не чокнувшись, выпиваем. Закусываем зайцем. Он немного жестковат, но это в конце концов не важно. Важно, что заяц. Настроение несколько улучшается. Лисагор даже подмигивает. — Торопись, лейтенант, пока не вызвали. Два раза уже за тобой присылали. Через минуту является связной штаба. Зовет Абросимов. Майор и Абросимов сидят над картой. В землянке негде повернуться комбаты, штабники, командиры спецподразделений. Чумак в неизменной своей бескозырке, расстегнутый, сияющий тельняшкой. — Ну что, инженер, сорвалось? — Сорвалось… — Ладно. В буфет спрячь. Вернемся — поможем, — и весело хохочет, сверкая глазами. Протискиваюсь к столу. Ничего утешительного. До начала наступления нужно новое КП командиру полка сделать. Старое не годится — баков не видно. Я так и знал. Ну и, конечно, разминирование, проходы, обеспечение действий пехоты. — Смотри, инженер, не подкачай, — попыхивает трубкой Бородин, — картошек своих вы там на передовой понасажали, кроме вас, никто и не разберет. Поподрываются еще наши. А каждый человек на счету, сам понимаешь… Чувствуется, что он волнуется, но старается скрыть, Трубка поминутно гаснет, а спички никак не зажигаются — коробки никуда не годятся. — А НП рельсами покрой. И печка чтоб была. Опять ревматизмы мои заговорили. В пять ноль-ноль — минута в минуту буду. Если не кончишь, ноги повырываю. Понял? Давай нажимай. Я ухожу. Лисагор сидит и меняет портянку. — Ну? — Бери отделение, и к пяти ноль-ноль чтоб новое НП было готово. — Новое? К пяти? Обалдели они… — Обалдели не обалдели, а в твоем распоряжении семь часов. Лисагор в сердцах впихивает ногу в сапог так, что отрывается ушко. — На охоту ехать — собак кормить! Говорил я, что из того НП не будет баков видно. Ничего, говорят, баки не нам, а сорок пятому дадут. А нам левее. Вот тебе и левее. |
| — Проснись, лейтенант, волосы сожжешь. Тарелка с фитилем у самой моей головы невыносимо коптит. — Что вам надо? Человек с серыми глазами снимает пилотку и кладет ее рядом на стол. — Моя фамилия Абросимов. Я начальник штаба полка. Я встаю. — Сидите, — переходит он вдруг на «вы». — Вы лейтенант Керженцев? Новый инженер вместо Цыгейкина, так я понял из вашего донесения? — Да. Он проводит рукой по лицу, по глазам, некоторое время, не мигая, смотрит на коптящий фитиль. Чувствуется, что он так же, как и мы, смертельно устал. Я докладываю обстановку. Он слушает внимательно, не перебивая, ковыряя ногтем доску стола. — Петрова, говорите, значит, убило? — Да. Снайпер, должно быть. Прямо в лоб. — Такс… — Нижними зубами он покусывает верхнюю губу. — Потери вообще довольно значительные. Убитых двадцать пять. Раненых около полусотни. Один пулемет вышел из строя. Осколком ствол перебило. — А соседи кто? — Слева второй батальон нашего же полка. Справа же… Я задумываюсь. Фарбер мне говорил, но у меня выпало из памяти. — Справа сорок пятый, товарищ капитан, — вставляет Чумак. Он стоит тут же рядом, засунув руки в карманы. — От них представитель приходил. Мы с ним стык уточняли. — Сорок пятый… — задумчиво говорит Абросимов и встает. Застегивает телогрейку. — Ну что ж, Керженцев. Пройдемся по обороне, а потом, потом придется тебе батальон принимать. Он пристально, точно оценивая, смотрит на меня. Застегивает пуговицы. Они большие и никак не пролезают в петли. — Клишенцова — комбата — убило. Бомбой. Прямое попадание. Придется временно покомандовать батальоном. Ничего не поделаешь… И, повернувшись в сторону Чумака: — Химику ногу оторвало. На ту сторону повезли. Ну, пошли, инженер. Или комбат, вернее. Только когда мы выходим, я замечаю, что в углу копошатся связисты, двое, с желтенькими, вырезанными из консервной банки звездочками на пилотках. Подымаемся наверх. У входа часовой. Я его уже знаю. Его фамилия Калабин. У него большое родимое пятно на щеке. Хороший стрелок. На моих глазах четверых убил. Он из-под Костромы, и дома у него жена ожидает ребенка. |
| Сколько пало неприятелей, видно из того, что конница русская не могла пробиться по их трупам; но у них оставались еще свежие полки, которые во время бегства остальных успели врезаться свиньею в обоз новгородский; князь Димитрий хотел немедленно напасть на них, но другие князья его удержали. «Время уже к ночи, – говорили они, – в темноте смешаемся и будем бить своих». Таким образом, оба войска остановились друг против друга, ожидая рассвета, чтоб начать снова битву; но когда рассвело, то немецких полков уже не было более видно: они бежали в ночь. Новгородцы стояли три дня на костях (на поле битвы), на четвертый тронулись, везя с собою избиенных братий, честно отдавших живот свой, по выражению летописца. Но Довмонт с псковичами хотели воспользоваться победою, опустошили Ливонию до самого моря и, возвратившись, наполнили землю свою множеством полона. Латины (немцы), собравши остаток сил, спешили отомстить псковичам: пришли тайно на границу, сожгли несколько псковских сел и ушли назад, не имея возможности предпринять что-нибудь важное; их было только 800 человек; но Довмонт погнался за ними с 60 человек дружины и разбил. В следующем 1269 году магистр пришел под Псков с силою тяжкою: 10 дней стояли немцы под городом и с уроном принуждены были отступить; между тем явились новгородцы на помощь и погнались за неприятелем, который успел, однако, уйти за реку и оттуда заключить мир на всей воле новгородской. Оставалось покончить с датчанами ревельскими, и в том же году сам великий князь Ярослав послал сына Святослава в Низовую землю собирать полки; собрались все князья, и бесчисленное множество войска пришло в Новгород; был тут и баскак великий владимирский, именем Амраган, и все вместе хотели выступить на Колывань. Датчане испугались и прислали просить мира: «Кланяемся на всей вашей воле, Наровы всей отступаемся, только крови не проливайте». Новгородцы подумали и заключили мир на этих условиях. До сих пор мы преимущественно обращали внимание на преемство великих князей владимирских и отношения их к родичам; теперь взглянем на отношения князей в других волостях Северо-Восточной Руси. |
| Закрыть itemscope itemtype="" > «Антиконституционная» статья Российской Конституции 10.06.2010 1183 Время на чтение 6 минут Не так давно, выступая в одном телешоу известный деятель российского движения так называемых «секс-меньшинств» угрожал открытым текстом: «Не хотите разрешить легализовать гей-парады?! Так мы вас через Евросуд ЗАСТАВИМ! И никуда вы не денетесь!» Самое любопытное, что в словах этих нет ни грамма бахвальства. Потому что, если захотят, то непременно заставят - и притом совершенно законно! На основании... нашей собственной Конституции. Вы не ослышались, читатель: в Конституции РФ действительно существует статья 15, прозванная в народе «колониальной», которая заранее признаёт приоритетность законодательства «международного» над нашим национальным. Пункт 4 этой статьи гласит: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». На нормальном человеческом языке это означает, что если где-нибудь в Брюсселе, Страсбурге или Нью-Йорке «международное сообщество» (а точнее, заправляющие в ООН и Евросоюзе «наиболее развитые страны» Запада) решат принять какую-нибудь самую дикую с нашей точки зрения «международную норму», то для нас, России, она тоже будет обязательной. Причём, никого не будет интересовать, отвечает ли эта «норма» нашим национальным интересам, нашей духовности, культуре, традиции, да нашей Конституции, наконец! Статья 15п.4 однозначно обязывает Россию выполнять всё, что придёт на ум узаконить западным джентльменам из «международных структур», хочет она этого или не хочет. В последний раз, помнится, подобные подходы применялись к нашей стране во времена недоброй памяти татаро-монгольского ига, когда Русь, строго говоря, считалась одним из улусов Орды, и любой ханский баскак мог требовать от покорного русского князя сделать всё, что угодно, только потому, что «такова воля хана». Нечто подобное зафиксировано и в ныне действующей российской Конституции. Только «улусное» мышление более благозвучно именуется там следованием « общепризнанным принципам и нормам международного права и международным договорам ». А так - всё один к одному: Орда (только не «татаро-монгольская», а «вашингтонско-брюссельская»), «воля хана» - как непреложный закон, плюс - куча надзирающих за исполнением этой воли «евробаскаков» и их доморощенных приспешников. Впрочем, исторической правды ради, надо признать, что господство той, давней Орды, было не в пример более мягким: в вопросы нашей веры и культуры, нравственности и образования, демографии и семейных отношений, наученные Чингисханом средневековые монголы принципиально не лезли. В отличие от творцов нынешнего «ига», которые не церемонятся. |
| О, как стрела, пронзительна любовь. На всем печаль лежит. Гул колокольный, И стены древние монастырей, И странников порядок богомольный, Дела в Москве преставшихся Царей, Торжественных и пышных Иоаннов, И их земля среди семи морей И дым степных костров средь ханских станов, – Со свитою верхом летит баскак, – Он дань сбирает на Руси для ханов. Потом от запада поднялся враг – Поляк и рыцарь ордена немецкий. А по Москве Василий, бос и наг, С душою ангельской, с улыбкой детской, Иоанну просто правду говорит. Неистовый, пылает бунт стрелецкий. Москва первопрестольная горит... Еще... Еще... В руке Петра держава. Сегодня он под Нарвою разбит, – Заутра бой. И гул идет: Полтава. Что вспоминать? Как шел Наполеон И как в снегах его погасла слава, И как на запад возвратился он. Что вспоминать? Дымящееся дуло, Убийцу, тело на снегу и стон И смертной гибелью на все пахнуло... Морозным, льдистым был тогда Январь. Метель в снегах Россию захлестнула. Морозный, льдистый ею правил царь... Но и тогда, средь полюсных морозов, Пожар змеился, и тянула гарь.... Шуми и падай, белопенный вал. Ушкуйник, четвертованный Емелька, Осенней ночью на Руси восстал. Русь в сне морозном. Белая постелька Снежком пуховым занесет ее И пеньем убаюкает метелька. Солдат, чтобы проснулась, острием Штыка заспавшуюся пощекочет. Он точно знает ремесло свое, – И мертвая, как встрепанная, вскочит, И будет мертвая еще плясать, Развеявши волос седые клочья... Звон погребальный... Отпевают мать... А нам, ее оставшимся волчатам, Кружить кругами в мире и молчать, И забывать, что брат зовется братом... За четверть века подвожу итог. Прислушиваюсь к громовым раскатам... О, многое откроется сейчас Неясно все. Иль новая порода И племя незнакомое средь нас Неведомый закон осуществляет, И звонко бьет его победный час? Давно я вглядываюсь. Сердце знает И то, чего не уловляет слух. И странным именем все называет. В Европе, здесь, на площади, петух, Истерзанный петух разбитых галлов, Теряет перья клочьями и пух... Нет, не змея в него вонзила жало, |
| О, как стрела, пронзительна любовь. На всем печаль лежит. Гул колокольный, И стены древние монастырей, И странников порядок богомольный, Дела в Москве преставшихся царей, Торжественных и пышных Иоаннов, И их земля среди семи морей, И дым степных костров средь ханских станов, – Со свитою верхом летит баскак, – Он дань сбирает на Руси для ханов. Потом от запада поднялся враг – Поляк и рыцарь ордена немецкий. А по Москве Василий, бос и наг, С душою ангельской, с улыбкой детской, Иоанну просто правду говорит. Неистовый, пылает бунт стрелецкий. Москва первопрестольная горит… Еще… Еще… В руке Петра держава. Сегодня он под Нарвою разбит, – Заутра бой. И гул идет: Полтава. Что вспоминать? Как шел Наполеон, И как в снегах его погасла слава, И как на запад возвратился он. Что вспоминать? Дымящееся дуло, Убийцу, тело на снегу и стон… И смертной гибелью на все пахнуло… Морозным, льдистым был тогда январь. Метель в снегах Россию захлестнула. Морозный, льдистый ею правил царь… Но и тогда средь полюсных морозов Пожар змеился и тянула гарь… ………………………………………………………… Шуми и падай, белопенный вал. Ушкуйник, четвертованный Емелька, Осенней ночью на Руси восстал. Русь в сне морозном. Белая постелька Снежком пуховым занесет ее, И пеньем убаюкает метелька. Солдат, чтобы проснулась, острием Штыка заспавшуюся пощекочет. Он точно знает ремесло свое, – И мертвая как встрепанная вскочит, И будет мертвая еще плясать, Развеявши волос седые клочья… Звон погребальный… Отпевают мать… А нам, ее оставшимся волчатам, Кружить кругами в мире и молчать, И забывать, что брат зовется братом… За четверть века подвожу итог. Прислушиваюсь к громовым раскатам. ……………………………………………………. О, многое откроется. Сейчас Неясно все. Иль новая порода И племя незнакомое средь нас Неведомый закон осуществляет И звонко бьет его последний час? Давно я вглядываюсь. Сердце знает И то, чего не уловляет слух. И странным именем все называет. В Европе, здесь, на площади, петух, Истерзанный петух разбитых галлов, Теряет перья клочьями и пух… |
| О, как стрела, пронзительна любовь. На всем печаль лежит. Гул колокольный, И стены древние монастырей, И странников порядок богомольный, Дела в Москве преставшихся Царей, Торжественных и пышных Иоаннов, И их земля среди семи морей И дым степных костров средь ханских станов, – Со свитою верхом летит баскак, – Он дань сбирает на Руси для ханов. Потом от запада поднялся враг – Поляк и рыцарь ордена немецкий. А по Москве Василий, бос и наг, С душою ангельской, с улыбкой детской, Иоанну просто правду говорит. Неистовый, пылает бунт стрелецкий. Москва первопрестольная горит… Еще… Еще… В руке Петра держава. Сегодня он под Нарвою разбит, – Заутра бой. И гул идет: Полтава. Что вспоминать? Как шел Наполеон И как в снегах его погасла слава, И как на запад возвратился он. Что вспоминать? Дымящееся дуло, Убийцу, тело на снегу и стон И смертной гибелью на все пахнуло… Морозным, льдистым был тогда Январь. Метель в снегах Россию захлестнула. Морозный, льдистый ею правил царь… Но и тогда, средь полюсных морозов, Пожар змеился, и тянула гарь.… Шуми и падай, белопенный вал. Ушкуйник, четвертованный Емелька, Осенней ночью на Руси восстал. Русь в сне морозном. Белая постелька Снежком пуховым занесет ее И пеньем убаюкает метелька. Солдат, чтобы проснулась, острием Штыка заспавшуюся пощекочет. Он точно знает ремесло свое, – И мертвая, как встрепанная, вскочит, И будет мертвая еще плясать, Развеявши волос седые клочья… Звон погребальный… Отпевают мать… А нам, ее оставшимся волчатам, Кружить кругами в мире и молчать, И забывать, что брат зовется братом… За четверть века подвожу итог. Прислушиваюсь к громовым раскатам… О, многое откроется сейчас Неясно все. Иль новая порода И племя незнакомое средь нас Неведомый закон осуществляет, И звонко бьет его победный час? Давно я вглядываюсь. Сердце знает И то, чего не уловляет слух. И странным именем все называет. В Европе, здесь, на площади, петух, Истерзанный петух разбитых галлов, Теряет перья клочьями и пух… Нет, не змея в него вонзила жало, Глаза сощурив, спину выгнув, тигр |
| Господь! Я ночами звездопадными августовскими возлегал к Твоим звездам Плеядам осыпчивым необъятным Я бродил по Твоим душистым ромашковым земным долинам неоглядным Я плыл по Твоим неистовым зыбучим бездонным кочующим океанам И все это рядом с Тобой – такая малость О Господь мой! Такая малость… 2006 Молитва Я так долго во поле февральском молился Что на талых холомах храм восстал возъявился Что на талых холомах новорожденный храм взошел воцарился Аки святое божье Дитя в пеленах снежнопенных провился 2006 Март Золото церковных куполов! синь небес и белизна болезная всетающих снегов Как слепите как совокупно ослепляете вы мои больные дряхлые глаза Но! как сладко! радостно! как слезно! стало мне Господь Господь Господь!.. Ай не в этом ли сияньи растворенный счастливая взойдет уйдет моя душа душа душа И куда? куда? куда? 2006 Жены мироносицы Жены мироносицы бредут по русским лесам а леса горят Жены мироносицы бредут в русских блаженных неоглядных полях холмах А в полях вместо пшеницы да ржи да льна ликует царит пылит пылает фригийский синь-василек да горчит сметливый необузданный сныть сорняк Жены мироносицы грядут средь херувимских колодезных богоблаженных русских деревень А в деревнях в самогонных непроглядных дымах святая пьянь да веселая рвань да золотая брань да на окне герань да на крыльце вместо гостя бурьян да удалая смерть сонь трава Жены мироносицы грядут по синагогальным русским градам А в градах хлопочет витийствует инородец лютич оккупант баскак хозяин а русский лестный тихий нежный человек здесь раб Жены мироносицы грядут витают возлетают по Руси немой пианой обездоленной аки довременные лебеди иль журавли летят А где где где родимая конопатая старуха вековуха изба беглянка моя моя моя Иль во владимирской усопшей деревеньке Жабино Где где рухлая объятая древоточцем сыпучим святая сыпучая изрытая избитая измытая дождями лесная уж уже изба изба дремучая трескучая моя моя А тут русская Богородица тропою земляничною малиновой от родильной сукровицы что ль прошла прошла сошла на Русь |
| снежнопенных провился 2006 Март Золото церковных куполов! синь небес и белизна болезная всетающих снегов Как слепите как совокупно ослепляете вы мои больные дряхлые глаза Но! как сладко! радостно! как слезно! стало мне Господь Господь Господь!.. Ай не в этом ли сияньи растворенный счастливая взойдет уйдет моя душа душа душа И куда? куда? куда? 2006 Жены мироносицы Жены мироносицы бредут по русским лесам а леса горят Жены мироносицы бредут в русских блаженных неоглядных полях холмах А в полях вместо пшеницы да ржи да льна ликует царит пылит пылает фригийский синь-василек да горчит сметливый необузданный сныть сорняк Жены мироносицы грядут средь херувимских колодезных богоблаженных русских деревень А в деревнях в самогонных непроглядных дымах святая пьянь да веселая рвань да золотая брань да на окне герань да на крыльце вместо гостя бурьян да удалая смерть сонь трава Жены мироносицы грядут по синагогальным русским градам А в градах хлопочет витийствует инородец лютич оккупант баскак хозяин а русский лестный тихий нежный человек здесь раб Жены мироносицы грядут витают возлетают по Руси немой пианой обездоленной аки довременные лебеди иль журавли летят А где где где родимая конопатая старуха вековуха изба беглянка моя моя моя Иль во владимирской усопшей деревеньке Жабино Где где рухлая объятая древоточцем сыпучим святая сыпучая изрытая избитая измытая дождями лесная уж уже изба изба дремучая трескучая моя моя А тут русская Богородица тропою земляничною малиновой от родильной сукровицы что ль прошла прошла сошла на Русь зде зде да проплыла да вознеслась Да в этой ли святой избе вертепе яслях рухлых понесла Младенца Русского Христа лесного полевого неоглядного Руси Христа Христа Христа И досель тут все тропы все избы все дерева пахнут земляникой да малиной и зимой и летом да! да! да! Воистину! да! да!.. Даже и зимой малиной земляникой пахнут неоглядные снега снега снега Жены мироносицы ищут русского Спасителя Христа А Он лежит средь Поля Куликова весь аки родильными пуховыми гробовыми |
| Руси, но ее объем и прерогативы существенно сузились. С 1242 г. рус. князья, в т. ч. владимирский, стали утверждаться на своих столах ханами, выдававшими князьям ярлыки на их владения. В княжеские стольные города посылались ордынские наместники - баскаки - во главе военных отрядов. В частности, в летописи под 1269 г. упоминается «баскак велик володимирьскыи именемь Амраган», к-рый пришел со своим войском помогать новгородцам против ливонских немцев. Система закрепления княжеств по ярлыкам и введение института баскачества означали потерю суверенитета рус. князьями, владимирским в их числе. Однако за владимирским князем сохранилось верховное командование вооруженными силами всех княжеств Сев.-Вост. Руси, положение руководителя их общей внешней политики, а также право на наследование выморочных уделов. До нач. XIV в. владимирские князья сохраняли за собой право на раздел территории Владимирского княжества между детьми и ближайшими родственниками. Последние после наделения их владениями закрепляли новые земли за собой, получая на них в Орде ханские ярлыки. Однако в нач. XIV в., при хане Узбеке, право владимирских князей наделять родственников уделами из числа земель Владимирского княжества было ликвидировано. С этого времени высший контроль над его территорией стал осуществляться ханской властью, сажавшей на княжеский стол во Владимире младших потомков Всеволода Большое Гнездо по своему усмотрению. После 1247 г. владение Владимирским княжеством закрепилось за потомством Ярослава Всеволодовича. Прочие Рюриковичи, даже близкие по кровным узам, теперь не имели возможности претендовать на владимирский стол. Начиная со 2-й пол. XIII в. влияние владимирских князей на выбор кандидатов в епископы для умножившихся епархий Сев.-Вост. Руси существенно уменьшилось, и лишь назначение Владимирских епископов во многом определялось ими. После переноса в 1299 г. митрополичьей кафедры из Киева во Владимир резко возросла роль владимирского князя при избрании митрополита всея Руси. Однако, как и раньше, он не смог сосредоточить в своих руках финансовые средства, даже те, к-рые должны были собираться в пользу ордынцев и выплачиваться им. |
|
|
