| Такова характеристика влияния Студита на обширный круг его почитателей и учеников, вынесенная из произведений самого же Студита. «Четырехлетие сегодня, как мы не сеем и не жнем, а Бог непрестанно дает нам телесное пропитание, отверзая житницы имущих и изливая винные запасы благочестивых (875 стр.)». Боевой характер студийского игумена и его ревность по вере отмечена выразительными чертами: «страшен суд за молчание особенно при настоящей злонамеренной глухоте еретиков»; «не молчать, когда вера в опасности. Когда дело идет о вере, не следует говорить: кто я? Бесчувственная природа слушается Бога, а ты ослушаешься» (883, 884). Бойко нарисована картина положения церкви, разделенной на две части: почитающую иконы и иконоборческую (стр. 885 и след.). Это картина раздвоения церкви, как было при патриархе Фотии, или это также страничка из церковной истории на Балканском полуострове во время борьбы в Македонии между патриархистами и эксархистами! В последней главе (XI стр. 929–972) делается общая оценка деятельности Ф. Студита. Охотно признаем, что автор прекрасно изучил материал для основной темы и что образ византийского деятеля иконоборческой эпохи восстановлен им в ярких красках. «Весь проникнутый ревностью об интересах церкви, о православии... прямолинейный, удивительно энергичный, боевой по натуре, неустрашимый, непреклонный и неподкупный, всегда готовый жертвовать личным благополучием ради высших целей... он стал одной из центральных фигур в столкновении тогдашних течений и тогдашних церковных политик. То он сам начинал борьбу, то примыкал к другим, но оставлял их позади, выдвигаясь вперед, всех возбуждая, всех объединяя в борьбе» (стр. 929). Переходя к общей оценке разбираемого труда, начнем с замечания по поводу выдвигаемого автором положения о степени успешности веденной Студитом борьбы (961 и сл.). Нам бы казалось, что не тою меркой следует измерять пылкого, увлекающегося, так любовно относившегося к пастве и так популярного студийского игумена. Следует ли ставить в непосредственную связь с деятельностью Студита торжество православия в 843 году? Иконоборческая система не при Студите началась и в своем развитии от него мало зависела. Кроме того, нельзя терять из виду, что движение против почитания икон не закончилось эпохой торжества православия. И о том следует подумать, говорит жизнеописатель св. Никиты (Acta SS. april. 1 р. 260), что основатели других ересей были епископы, либо священники, эта же (т. е. иконоборчество) ересь произошла от самих императоров; прочие ереси развивались и усиливались мало по малу чрез распространение и опровержение, эта же в самом начале была могущественна, ибо опиралась на императорский авторитет. |
| Некоторые думают, что смирение вырабатывается в суровой дисциплинарной обстановке, от унижений, издевательств и недоедания, однако смирённый отличается от смиренного, как вынужденная болезнью диета от аскетического поста. И в лагере, констатировал священномученик Роман Медведь, мало кто расставался с иллюзией почитать свое Я центром вселенной; сам он, даже вкусив даруемой смирением сердечной тишины, пребывал в напряженном внутреннем делании: «учу себя… всегда быть готовым спокойно и с достоинством встретить всякие обстоятельства, как бы трудны они ни были, и умереть достойно своего звания… учу себя никогда не сходить с крепкой скалы нашей веры» . Разглагольствовать о смирении, говорит святой Григорий Синаит, все равно что измерить бездну; бесполезны смиренные слова, смиренный вид, принужденное уничижение и поношение себя; подлинное смирение есть дар свыше; оно рождается по благодати и лишь при собственном желании учить себя , при условии личностной свободы: кенозис Спасителя, отказавшегося действовать в нашем мире Божественной силой и мощью, был доброволен и свободен. Вокруг понятия свободы опять же много путаницы; при Феодоре Студите монахи, покидая обитель, объясняли: «тут рабство» и выбирали формальную, пустую, бессодержательную свободу, предпочитая, по бердяевской формулировке, свободу от свободе для ; по сей день люди активно внимают диавольскому шепоту: делайте что хотите, не слушайтесь, не подчиняйтесь запретам и будете как боги. Девочки из монастырской воскресной школы, посланные перед праздником за ромашками и васильками, вернулись не дойдя до поля: жарко! Т. на Светлой седмице, пренебрегая уставом, усердно бьет поклоны: просит душа! А. не пришла не вечернее правило, всполошились, бегали в темноте по лесу, кричали, звали, в колокол ударяли; на упреки она возмутилась: подумаешь, захотелось погулять, немножко заблудилась… И все в одних и тех же выражениях провозглашали свободу: мы не рабы! Противлением реагирует именно тот, кто, по склонности к законничеству и фарисейству, терпит установления и правила, но, однажды истолковав их как покушение на свою независимость, готов всё растоптать, все принципы отбросить единственно для того, чтобы по своей глупой воле пожить . |
| Мы не имеем возможности восстановить древнейший студийский синаксарь, хотя бы в том виде, как он существовал при Феодоре Студите : то, что известно на этот счёт из его бесед и писем, не отвечает действительному положению дела, носит случайный характер и представляет лишь незначительную частицу тогдашнего, церковного года; в месяцесловах при служебных книгах IX–X b. таких дней записано гораздо больше. В этом составе нарочитых памятей синаксарь, как мы видели, установился уже в IX b., и его главные памяти были приурочены к определённым числам месяца. В каком отношении стоит к этой общецерковной основе синаксарь студийских уставов и имеет ли он свои отличительные особенности? Для решения этого вопроса необходимо наперёд установить положительные признаки, по которым можно было бы судить о самостоятельности студийского месяцеслова и его отношении к другим синаксарям. Такими руководящими признаками могли бы служить в данном случае: а) особый состав церковного года и б) особая группировка памятей. Под особым составом мы разумеем памяти, праздники и обряды, которые получили происхождение в Студийском монастыре и известны только по студийскому синаксарю, а под группировкой – такое расположение календарного материала, которое свойственно только памятникам этой отрасли и выдерживается в них последовательно. Прилагая эти признаки к делу, мы находим, что преобладающий состав студийского синаксаря покоится на той же общецерковной основе, что и во всех прочих древнейших месяцесловах. Так из 108 памятей в синаксаре Синодского устава оказывается только несколько неизвестных по другим современным ему источникам, и его относительная полнота объясняется не внесением новых дней и имён, а более полной записью существующих. В Студийском монастыре служба, конечно, справлялась полная и каждодневно, а потому и синаксарь изложен подробнее; но, не смотря на то, в него вошли только главные памяти, для которых существовала особая служба, а меньшие записаны в самом незначительном числе и без обрядовых указаний. Кондакарь при Типографском уставе также перечисляет нарочитые дни, имевшие свой кондак и икос, оставляя в стороне памяти заурядные. Прочие уставы, появившись два-три столетия позже, понятно заключают гораздо более памятей и не оставляют пустым ни одного дня; но в них многое заимствуется уже из источников иерусалимских и записываются даже памяти славяно-русские. Здесь осложнение синаксаря идёт рука об руку с увеличением пределов церковного года и одновременно с развитием синаксаря, независимо от влияний студийских. Понятно, что в уставе 1389 г (С. Б. несмотря на его тождество с более ранними студийскими типиками, памятей должно было явиться гораздо больше, чем в тех же уставах XI–XII b. |
| У нас нет ни одной авторитетной книги о преподобном Феодоре Студите, нет вообще никакой монографии о патриархе Никифоре. Многие важные сведения до сих пор не замечены или в угоду живучим предрассудкам истолкованы неверно. Не будет преувеличением сказать, что позиция иконопочитателей известна и понятна нам гораздо лучше позиции иконоборцев. Богословские убеждения и стремления защитников святых икон достаточно ясны. Их суммировали и разъяснили выдающиеся авторы нашего времени. Мы знаем, что они защищали, чему противились и из каких соображений делали то и другое. Богословская позиция иконоборцев, напротив, остается неясной. Конечно, это связано прежде всего с недостатком информации. Наши документы неполны и отрывочны; труды иконоборцев в основном уничтожены, и нам приходится восстанавливать их по свидетельствам противников. До какой–то степени это сделано. Однако мы так и не знаем, с чего началось иконоборчество, каков контекст возникновения этого спора. Как и во многих других случаях, не зная подлинного контекста, историки обращаются к аналогиям. Иудейское и мусульманское неприятие священных изображений с одной стороны и пуританское отрицание религиозного искусства с другой выглядят весьма прекрасной аналогией, тем более что похожие движения существовали и во времена византийского иконоборчества. Но остается центральный вопрос: что же являлось главенствующим фактором, побудившим часть Церкви отвергнуть иконы? Не ответив на это, безрассудно углубляться в поиски аналогий. Можно предположить (и уже не раз предполагалось), что основным было желание угодить императору — но это решение, такое легкое и простое, противоречит фактам. Мы знаем, что епископы не заходили так далеко, как некоторые политики, — и всё же они совершенно искренне противостояли иконопочитанию. Сам Копроним был вынужден оправдывать свои убеждения и действия богословскими доводами — не столько для того, чтобы убедить противников, сколько чтобы привлечь на свою сторону колеблющихся; пусть цели его были далеки от вероучительных, но ради тех, в ком он был заинтересован, ему приходилось использовать их язык — язык богословия. |
| 18 Epist. I, 16.19 Theoph. 481,22.20Epistclae. 1, 38.21 Theoph. 470, 27. 22 Epist. 1, 3. 23 О Феодоре Студите: Schneider. Der HI. Theodor von Studion. Minister, i. W., 1900; Гроссу Н. Преподобный Ф. Студит. Киев, 1907.Только что появилась обширная и глубоко захватывающая эпоху диссертация А. П. Доброклонско-го: Преподобный Феодор, исповедник и игумен студийский. Ч. I. Одесса, 1913. 24 Этому вопросу посвящена статья в «Analecta Bollandiana»: XXXII. Fascic. IV. Les relations de S. Theodore avec Rome. 25 Epist. 1, 33. 26 Theoph. 488, 9; 489, 9. 27 Theoph. 489, 14. Это редкое по выразительности место читается: Τους προ ατο βασιλες απαντς ως ακυβρνητους μμφετο, καθλου την πρνοιαν ναιρν και μηδνα λγων γνεσδαι του κρατοντος δυναττερον, ε βολοιτο κρατν ντρεχς αρχειν. Сноски к главе XIII 1 Для занимающего нас периода болгарской истории, кроме т. X «Известий института», отметим новейшие исследования: ЗлатарскийВ. Н. Су-лейманкейская надпись//Известия Болгарского археолог, дружества. III. 1913 г. 2; ряд статей Г. Д Баласчева в его издании «Минало»; наконец, главы о Круме и Омортаге в новой книге Bury: A History of the Eastern Roman Empire. London, 1912. 2 Theoph. 467, 8. 3 Ibid.: Κωνσταντνος πεστρτευσε κατ Βουλγρων και κτισε το κστρον Μαρκλλων; а Кардам: Μετ πσης της δυνμεως αυτο Εστη εν τοις χυρμασιν. 4 Проф. Златарский. Периодическо списание. Т. 63. С. 664. 5 Theoph. 485, 2. 6 Несколько важных подробностей у Theoph. 490. 7 Theoph. 491. 8 Ibid. 499, 32. 9 Ibid. 501, 31,470, 17. 10 Theoph. Continuatio. Ed. Bonnae, 1,15, замечает о несчастной битве с болгарами: Και οτω μεν τατην γενσθαι την μχην τινς μν εγγρφως παραδεδκασιν. 11 Symeon Mag. De Leone. P. 612—614. 12 Sym. Mag. P. 615, 19: Και λαβντες ο Βολγαροι την αχμαλωσαν πασαν μετκισαν αυτος εις Βουλγαραν εκεθεν του " Ιστρου πταμου. 3 f heoph. Cont. P. 24—25. 14 Bekkeri. Suidae Lexicon. P. 225. Βολγαροι; Бобчев. Крумово законодательство. Статья помещена в «Известия на Историческото дружество». 1906. Кн. 2.15 Известия Р. арх. института. Т. X. С. 401. |
| Хлеб-соль и во сне хорошо. Хлеб-соль со стола не сходит. Сколько ни думай, а лучше хлеба-соли не придумаешь. Боронись хлебом и солью. Хлеб-соль – отплатное дело. Хлеб-соль и разбойника убивает (смиряет). За хлеб-соль не платят, кроме спасиба. Кто за хлеб-соль берет со странного, у того спорыньи в дому не будет. Хлеб хлебу брат (о хлебосольстве). За хлебом все добро. У меня хлеб чистый, квас кислый, ножик острый, отрежем гладко, поедим сладко. Хоть не богат, а гостям рад. Мойся беленько: гости близенько. Не будь гостю запасен, а будь ему рад. Что есть в печи, все на стол мечи. Просим не прогневаться! Чем Бог послал. У старца в келье, чем Бог послал. Просим не прогневаться на нашем хлебе-соли. Чем богаты, тем и рады. Чем хата богата, тем рада. Больше рад, чем запаслив. Приневольтесь собой – покушайте, аль вам хозяйского хлеба-соли жаль? Про гостя хоро ше, а про себя поплоше. Хозяева и с перстов насытятся. Гость гостит – не житья смотрит (не осудит) . Ешьте, пейте: хозяйского хлеба не жалейте! Запросто, без мягких, чем Бог послал. От хлеба-соли не отказываются (и царь не отказывается). Гостиная сыть (выть) до порога. Гостиная сыть, кисельная. Для милых гостей поломать костей. Ешь, дружки, набивай брюшки по самые ушки, точно камешки! Ты молодец, и я молодец: возьмем по ковриге за конец. Кушайте, гости, не стыдитесь, рушайте гуся, не студите! Что на столе – все братское, а что в клети – то хозяйское. Без пирога именинника под стол сажают. Сердись, бранись, дерись, а за хлебом-солью сходись. Пей по всей, да примечай гостей. Испей маленько, да выпей все. Выпей да слизни, будто сыченое. Стоит град пуст, а около града растет куст, из града идет старец, несет в руках ставец, в ставце-то взварец, а во взварце-то сладость. Живи не скупися, с друзьями весслися. Под полой хозяйской печи не унесешь (не вынесешь). За совет – все мясоед. За совет и в пост мясоед. Середа да пятница в чужом дому не указчица . Где тесно, там и место. Где потеснее, там и дружнее (и веселее). Гостю почет – хозяину честь. Гость доволен – хозяин рад. |
| Архиепископ Платон. Господи, благослови! Я хочу высказать свои мысли по данному вопросу и некоторые пожелания, практически необходимые. Всегда были недоразумения от повышенного тона речей. В 1911 году в Балтиморе кардинал Гиббон выступил в печати с воззванием ко всему миру. Смысл и тон воззвания такой: „пора вам, наконец, опомниться и обратиться в католичество, – только там истина». В ответ на это я напечатал кратенько в Таймсе: „не ходите в католичество – там гибель». И только. И моя подпись. Это произвело действительное впечатление. Потом я прочёл в университете лекцию студентам о православии, в которой выяснил, что в православии несть эллин, ни иудей, но в тоже время есть эллин и иудей. У докладчика – ясная любовь к православию. Нам нужно не счеты сводить, а подать друг другу руки. Жаль, мало времени. Касаюсь существа или, как справедливо сказал И.Г. Айвазов о „сердцевине” доклада: здесь я с докладчиком согласен. Но не согласен я с его фронтом борьбы с унией. Она, – уния, и ныне не другая, а всё таже. Враг стар, – но время новое. И уния – даже не католичество второго сорта, а религия без сорта. Католичество признаёт её, как мост, который, по миновании надобности, или разведёт, или сожжёт. Пойдут-ли Шептицкий и К° по идее, чтобы уния стала национальной религией? Нет. Они идут и ведут к католичеству. Возьмите для примера известную буллу, в которой доказывается недопустимость иных догматов и обрядов, кроме католических. – Перейдём к практической почве борьбы с врагом. Наш народ религиозный. Но политики – украинцы могут поставить вопрос так: ты за Украину, так будь униатом? И пойдут, особенно молодые священники. Пропагандой униатства особенно занимаются монахи ордена Базилиан. Я боролся с ними 8 лет в Америке и знаю их прекрасно. Представьте, один из Базилиан писал, а я печатал его статьи, во славу православия. Базилиане в полемике с нами в последнее время стали обращаться к нашим богословским трудам; напр., они пользуются книгой свящ. о. Гроссу о Феодоре Студите . Виновата, конечно, наша ученая односторонность. |
| Это был курс подготовительный к высшему образованию. Конечно, для многих сокращение программы быть может бывало в данную эпоху делом печальной необходимости. Но исключение не уничтожало правила. Какое же значение имел общеобразовательный курс средней школы? Мнения дидактологов того времени далеко были не одинаковы. Пария иконопочитателей держалась того воззрения, что общеобразовательный курс должен иметь значение служебное в школе. Он составляет подготовительную ступень к высшему богословскому курсу наук. Понятно, что не все дидактологи православной партии иконопочитателей согласны были между собою во взглядах на объем каждой в отдельности науки, на распорядок их в общей программе и, наконец, даже на число наук. О преп. Феодоре Студите биограф его заметил, что «когда он подрос, то научился и грамматике, потом и диалектике, которую сведущие в ней обыкновенно называют философией; кроме того, сколько мог, усвоил себе красоты риторского красноречия» 12 . Ясно, биограф преподобного перечисляет науки тривиума и умалчивает о науках квадривиума, т. е. о математике в ее подразделении на четыре предмета школьного преподавания: арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Едва ли Феодор лишен был математического образования. Он знаком с арифметикою в пределах и по методам тогдашнего ее преподавания 13 . О музыке и говорить нечего, Феодор был сам составителем церковных песнопений 14 и любителем пения. Современник Феодора, патриарх Константинопольский Никифор, считался образованнейшим человеком. Вот что сообщает диакон Игнатий, биограф патриарха, относительно образования его: «После того, как я упомянул о науках, считаю не лишним и не чуждым дела упомянуть и о том, какое прилежание, какое постоянство было у этого человека в занятиях ими. К знанию Священного Писания он присоединил знакомство с светскими науками, чтобы с одной стороны тем легче он мог уча убеждать и с другой – удобнее доходить до разоблачения ошибок... Насколько он был силен в грамматике, ее составных частях и органах, при помощи которых различается орфографически правильное от неправильного, исправляется греческий язык и упорядочивается правильный размер в стихах, это известно даже и тем, которые лишь несколько знакомы с наукою. |
| Скачать epub pdf Автор настоящего обширного исследования по своему воспитанию принадлежит к духовной школе и потому естественно лучше других подготовлен к пониманию и выяснению условий образования той среды, которая выставила знаменитого византийского богослова, аскета и вместе общественного деятеля, составившего главный предмет названной книги. Мы тем с большими надеждами извлечь полезные уроки взялись за чтение ее, что, будучи произведением вполне зрелого мужа, занимающего кафедру в университете, она и своим внешним видом и формальными качествами напоминает хорошие диссертации, выходившие из духовных академий, и тем подкупает в свою пользу. Чтобы подойти к оценке этого произведения, считаем справедливым прежде всего предоставить место самому автору. Он намечает широкие рамки для своей работы, предполагая дать не биографию писателя, а исчерпывающее предмет исследование об эпохе, в которую жил Феодор Студит . Иначе говоря, он обещает знакомить с жизнью Студита на фоне истории его времени и вместе с тем раскрыть «вновь народившиеся в его время вопросы и движения или новые стадии прежде начавшихся движений». В особенности решительно указывается цель автора в заключении 3 главы (стр. 282 – 3). «В своем труде мы постараемся критически пересмотреть это наследие (разумеется литература о Ф. Студите), обсудить разноречия, отметить и исправить ошибки, соединить верные, но разрозненные мысли и сведения, восполнить пробелы путем более широкого использования изданных и привлечения рукописных материалов, наконец, все построить в возможно-цельную картину по требованиям исторической перспективы, чтобы труд наш, выйдя из рамок простой биографии, стал историко-биографическим и историко-литературным исследованием». Так как в литературе 172 «недостает надлежащей широты исторического освещения личности, деятельности и взглядов Феодора и исторической оценки его заслуг», то требовалось бы «не только изложить внешний ход церковно-исторических событий его эпохи, но и изобразить ее интересы, потребности, направления умственно-религиозной жизни и партии, определить отношение к ним Феодора и место, занимаемое им в ряду других лиц, стоявших на том же пути; чрез сравнение с прошлым выяснить, что нового привнес он в духовное достояние Востока своими воззрениями и творениями... Правда, в этом отношении кое-что сделано». |
| 118 ThC, p. 120, 23–121, 5: eisi men d oi jugh men crusasqai ton Manouhl jasi proV touV ex Agar, kai dia thn Qeojilou, wV eirhtai, epanelqonta spoudhn, ou mhn kaqosiwsin egklhqenta epi Qeojilou jugein, epi Micahl de tou Traulou tou toutou patroV, eite kai misei tw proV auton jeromenon, eite dh kai palaian dedoikota mhnin autou. 123 ... aneklhqhsan te kai aneqhsan oi en exoriaiV kai pikraiV julakaiV patereV, kai to plhqoV twn monazontwn, kai mentoi kai twn eusebwn kosmikwn ouk oligistoi, on o talaV kai alithrioV turannikwV taV uparxeuV ajelomenoV kai touV men dusqanatwsaV, touV de mastixi polueidesi kai polutropoiV kai deinaiV timwriaiV paradouV eswrise mh peiqomenouV pantelwV mhte th qwpeia mhte mhn th apeilh kai kakodoxia tou jenakoV kai alastoroV. 125 Сигнес Кодоньер особо подчеркивает расплывчатость, неконкретность, а в некоторых случаях и явно легендарный характер всего этого отрывка у Продолжателя: El periodo, р. 427–434. 126 Брат Феодора Студита Иосиф, архиепископ Фессалоницкий, по-видимому, после смерти брата в 826 г. примкнул к группировке Мефодия, поскольку последний упоминает его в Житии Евфимия как ближайшего соратника Феофила Эфесского и самого Евфимия, «проходившего» вместе с ними по одним и тем же уголовно-политическим делам. См. Gouillard, La vie d» Euthyme, p. 39, 242–247; p. 41, 27 0. Гуйяр справедливо отмечает, что в этом житии много говорится об Иосифе, но нет ни слова о Феодоре Студите (ibid., p. 8, n. 47). 127 Мефодий в 831 г. ясно говорит, что в отличие от прежних правителей (=Льва V) нынешние (=Феофил) преследуют за иконопочитание не открыто, а под иными предлогами: ibid., p. 77, 407–409. 130 Здесь можно видеть известную параллель с возвращением из ссылки студитов императором Никифором незадолго до его рокового похода на болгар в 811 г. См. Афиногенов, Константинопольский патриархат, с. 50. 132 Ср. сообщение Жития Мефодия о том, что будущий патриарх «неудержимость царя в хуле и неприступности переделал в некоторую умеренность и сомнение, так что тот уже не бросался на православных с обычной дерзостью и не полагался на собственное мнение как на безупречное» (Vita Methodii, 1252C). Если принять во внимание символический смысл, который византийские императоры той эпохи вкладывали в имена своих порфирородных (т. е. родившихся в царствование отца) наследников, заставляет задуматься тот факт, что первого сына Феофил назвал Константином (то же имя дал своему старшему сыну Симбатию по восшествии на престол и Лев V, с явной отсылкой к Исаврийской династии), а вот второго, который родился уже после гибели Константина, – Михаилом (а не, скажем, Львом). |
|
|
