| На следующий день мы снова пошли в монастырь на утреннюю службу. На этот раз уже другой священник подозвал Марию к себе на исповедь и разговаривал с ней почти полчаса. Я подошла к нему после ее исповеди, рассказала про нашу беду, а он сказал дословно: «Заглянул в её глазки. Умные. Нет, это не задержка развития, это то-то другое. Исповедуйте и причащайте почаще». Так девочка в первый раз в своей жизни причастилась в тот день после собственной исповеди. Что-то, значит, сумела рассказать. Ребенок как-то очень быстро вдруг заговорил, стал читать и прилично считать Вернулись мы в Москву. И всё стало складываться чудесным образом. Марию вдруг взяли в коррекционную школу, причем, во время комиссии в ее составе оказалась опытная дефектолог, которая увидела, что девочка молча, глазами, прочитала весь предложенный текст, хотя вслух не произнесла ни слова. Марию взяли в первый (коррекционный) класс. А ситуация семимильными шагами стала выправляться, ребенок как-то очень быстро вдруг заговорил, стал читать и прилично считать. К ней вообще вопросов не было на фоне остальных детей в классе. К пятому классу эту коррекционную школу вдруг решили слить с лицеем. Мы, родители и родственники больных («особенных», как их называли) детей, очень напряглись: программа ведь в лицее сложнее, чем даже в обычной школе, а дети коррекционных классов должны были по новой школьной реформе сдавать эту программу теперь уже на общих основаниях. Все эти годы мы ежедневно молились за Марию по соглашению с ее крестной матерью, а мой муж старался ее несколько раз в месяц водить на исповедь и причащать. И постоянно заказывали за нее (и за нас) сорокоусты в Псково-Печерском монастыре. Круглый год. В итоге Мария выправилась и стала одной из лучших учениц в своем классе. Сейчас у внучки лучше всего идет литература и «математика повышенной сложности» А потом, уже перед седьмым классом, Мария вдруг сама решила пойти и сдать сложнейший экзамен, поступив на специализацию в химико-биологический класс их лицея. Химию и биологию они сейчас, в восьмом классе, изучают уже по вузовской — сложнейшей — программе. Учится девочка хорошо. Самое удивительное, что лучше всего у неё идет литература (читает взахлеб) и «математика повышенной сложности» — голова прекрасно соображает. |
| Лучшим доказательством служит то, что наш, 1866 года, курс дал 14 человек академистов: пять по назначению и девять волонтерами – число до того времени небывалое, – из коих иные с честью и достоинством подвизаются ныне на ученом поприще. Лица эти: Алексей Васильевич Вадковский и Михаил Иванович Богословский (доценты Казанской духовной академии), Николай Петрович Остроумов (бывший доцент той же академии, ныне избравший другую карьеру, кажется, в Туркестанском крае), Семен Иванович Жемчужников, Василий Яковлевич Розанов, Андрей Семенович Быстров, Д.Н. Астров, Аристарх Васильевич Александровский, Николай Степанович Богородицкий, Иван Григорьевич Розанов, Павел Степанович Ненароков. Почти ничего не сказал я в своих воспоминаниях об отце инспекторе архимандрите Сергии. Это был человек слабый здоровьем и нервами, сердобольный. Преподавание нам Священного Писания в богословском классе он вел самым патриархальным способом: спрашиваемый воспитанник прочитывал обыкновенно несколько стихов известной главы из Евангелия или посланий с того места, на котором сделана была остановка в предыдущем классе, рассказывал своими словами содержание прочитанного, объяснял некоторые непонятные слова и выражения – и получал за это «весьма хорошо». Исагогикой и более научной экзегетикой мы в классе не занимались, церковных толковников, а равно и разных там Ренанов, Бауеров и др. мы в своих классных занятиях не касались и по имени – на это, кому угодно, было время вне классных занятий; мы более всего веровали, испытуя писания с разных научных точек зрения. Вообще это был человек незаметный, несмотря на свою инспекторскую должность. О других наставниках, у которых мне довелось учиться, могу сказать только то, что они с большим или меньшим усердием ходили в класс, говорили лекции или со стоическим постоянством читали их по книгам, испытывали знания воспитанников… составляли разрядные списки учеников и проч. С внутренним бытом казеннокоштных воспитанников я мало знаком. Что касается до квартирной жизни, то едва ли много отличалась она от быта современного. |
| этому! Когда я уже был в 6-м классе семинарии, к нам приехал новый преподаватель церковной истории, Фантин Николаевич Альешкин. Талантливый… Живой… Он так нам рассказывал события истории Русской Церкви, что мы иногда аплодировали ему в классе. Небывалое дело. Но и был требователен в спросах; и не считался с установившейся традицией — вызывать нас в очередь… Братья остались недовольные и послали меня, как первого ученика, для ведения переговоров. Прихожу. Он ласково принял. Предлагает даже папиросу. Не курю. Передаю просьбу товарищей… Принял спокойно и согласился сразу… А потом начал рассказывать мне о Киевской Лавре, о пещерах и святых мощах: как он любил посещать их. Я, удивленный, боязливо задаю вопрос: — Фантин Николаевич! Да разве же вы — верующий? — Что за вопрос? — с изумленными глазами спрашивает он меня вместо ответа. — Да ведь знаете: у нас, семинаристов, укоренилось убеждение, что если кто — умный, тот — неверующий! Он даже весело рассмеялся. И долго радостно мы беседовали с ним о вере. И товарищи рады были сдачей его нам… Что касается семинаристов, то я знал почти исключительные примеры неверия. Но, правда, были… В нашем классе двое лишь представлялись “атеистами”: М—в и А—в… Но на них и на их неверие решительно никто не обращал ни малейшего внимания. И даже не уважали их. Пустыми считали. В академии потом был на нашем курсе один студент из Сибири, забыл его фамилию. И на него не обращали внимания. Он даже и не смел вслух говорить с нами о своем “безбожии”. Все это было — верхоглядство… Как у Достоевского в “Бесах” — Верховенский… Но ворочусь еще к отрочеству. Остается вспомнить тут очень немногое. Жизнь шла, в общем, тихо, ровно: вера всегда жила в моей душе; я исполнял все церковные уставы — ходил в церковь, говел дважды в год, молился дома, соблюдал посты, старался жить возможно благочестиво, занимался учебой (21 год всего)… И это тихое житие почти не нарушалось до самого поступления в СПб Академию. Это совсем не значит, что вера была “мертвой”; наоборот, все шло нормально; а |
| – И в футбол будут играть. – Так ты что, в церковь ходишь? – Захаживаю. – Зачем? – Свечку поставить и вообще. Красиво там. – Так есть Бог? – А это не имеет значения, Юлия Петровна. Он – часть общечеловеческих культурных ценностей. Почему-то после этого разговора Юлия Петровна еще более невзлюбила соседнюю классную. А по поводу хождения к мавзолею, ее даже в бывшее РОНО приглашали (как оно теперь называется, Юлия Петровна не знала и знать не хотела). Бывшее РОНО в огромном здании, в котором Юлия Петровна бывала тысячу раз, занимало теперь всего три комнаты полуподвала, все остальное было сдано банку и под офисы. Но штат был больше, чем раньше, и они процветали в отличие от школ, которые курировали. И начальник был тот же, что и раньше, бывший ученик Юлии Петровны. – Юлечка, ну зачем тебе этот мавзолей? Давай побольше бабочек-розочек, поменьше идеологии, – и сразу начальственно поморщился, опережая ее реакцию. – Только не надо о том, что я тогда заставлял вас очереди в него выстаивать. Скучно. Учти, в твоем классе некоторые родители, того, могут твои экскурсии оч-чень негативно воспринять. – В моем классе всем родителям до лампочки, куда я их детей водить буду: в мавзолей, в мечеть, синагогу, православный храм или в публичный дом! Их воспитывать, все равно, что воспитывать тебя, – и все-таки добавила то, что вертелось на языке, – пуля вас воспитает. Да отвечай потом за вас! – Отвечать точно придется, – раздался голос сзади. Юлия Петровна резко обернулась. Перед ней стоял священник, молодой, худой, короткобородый, в рясе и с крестом. – За каждую отравленную душеньку отвечать придется. Всем нам придется. А нам, священникам, больше всех. Юлия Петровна подошла вплотную к священнику и забуравила его своим убойным взглядом. Она его знала, хотя он не был ее учеником, а учился в соседней школе. Но она вместе вот с этим вот начальником очень энергично воевала тогда за то, чтоб выгнать этого ныне свя-щен-ника, ух!.. из школы, и вообще к учебе не допускать, а то и посадить за то, что засекли его несколько раз в церкви, а он всенародно в своем классе о своей вере заявил. |
| – В простой одежде действительно чувствуешь себя уютнее, но в классе не дают прохода, все задираются и высмеивают так, что просто житья нет. – Здесь только терпения можно пожелать. И нужно понимать, что такие сообщества всех стараются перестроить на свой лад. Но когда им это удается, они обычно таких спасовавших людей не уважают. А человек, который сумел сохранить свою самобытность, свое истинное лицо, которым он дорожит, сумел устоять, потерпеть, в конце концов завоевывает особое уважение в классе. Надо жить той жизнью, какой ты можешь и должен жить. Ну, а если кто-то недоволен твоей жизнью и хочет тебя переделать, надо потерпеть такое искушение. – А как потерпеть, если становишься объектом обидного внимания всего класса? Как не расплакаться, не надерзить? – Здесь должны родители и учителя вмешаться. Иногда в детском коллективе ситуация бывает неуправляемая, дело доходит до непристойности, до унижения. Здесь нужны меры, достаточно строгие по отношению к тем, кто создает такую нетерпимую ситуацию. Коллектив есть коллектив, но и человек есть человек – свободное существо, которому дано право жить, как он хочет, может и умеет. Поэтому если ситуация заходит далеко и становится непосильной для ученика, то нужно разрешать ее с помощью взрослых. В конце концов даже перевести в другую школу. А если ситуация будет повторяться и в других школах, то дело уже в ребенке, значит, он провоцирует такую реакцию на себя. Дать рецепт на все ситуации я не берусь. Частные случаи требуют все же конкретного подхода. – Что посоветуете новенькому, когда он только приходит в класс? – Когда приходишь в новое сообщество, то прежде всего надо осмотреться. Есть такая мудрая пословица: в чужой монастырь со своим уставом не ходи. Ты жил в одном классе, с одними традициями, здесь могут быть совсем другие, и их надо постепенно изучить. Не пытаться активно вмешиваться в жизнь класса со своими представлениями, со своими привычками, а надо быть смиренным, простым и внимательным. Думаю, с этого надо начинать. |
| В 4 классе, куда я с братом перешли в числе первых учеников, попал я в особую милость у о. инспектора Мудрова и о. смотрителя Мац-ча. Первый, по невозможности для него самого провожать воспитанников по воскресным и праздничным дням в церковь монастырскую, так как состоял священником при одной из городских церквей г. Богуслава, — поручал это дело мне, равно и надзор за чинным стоянием их в церкви. Пред третными экзаменами приглашал меня к себе на дом для переписки набело составленных им конспектов из пройденного по предметам. Однажды, когда я пришел к нему в воскресный день пред литургией очень рано, он попросил меня, за болезнью глаз, прочесть ему молитвы пред св. причащением, — что и исполнил я с величайшим удовольствием. Второй — о. смотритель, поручая переписку, своих конспектов другому переписчику, годичные отчетности по хозяйственной части, представлявшиеся в Семинарское правление, как имеющие характер секрета, давал переписывать мне, у себя на дому. В этих отчетах прописывалось, между прочим, что на покупку дров для отопления классов в зимнее время употреблено столько-то рублей с копейками, — чего в действительности не было. Согревалисьже мы в классе таким образом: брались за руки и становились в круговую цепь, после чего прыгали до упадка сил, повышая тем температуру своих телес. Это прыганье называлось у нас игрою в «качана». В тех же отчетах значилось, что за кочергу для переворачивания дров в классных комнатах во время топки уплачено столько-то, хотя этой кочерги никто из нас не имел счастья видеть; на доставку воды для учеников во время классных занятий — столько-то, а между тем мы утоляли жажду между скал у «камянки», яко же древле в пустыни людие Божии. Думается мне, что эти сбережения шли на покупки намконфектов во время «рекреаций» или маевок, которые бывали 1, 15 и 30 мая, или на прием ревизоров из наставников Семинарии, на что училищное наше начальство было щедро. В 4 классе на первом году по разрядному списку о. инспектора я стоял первым, Стефан Чернявский — вторым, брат Феофан — третьим, а по списку о. |
| Год первый 8 ноября. Получено уведомление, что наша одноклассная церковно-приходская школа преобразовывается в двухклассную, и что на постройку здания новой школы уже отпущено 500 руб. Законоучителем школы будет по-прежнему наш отец, учителем во втором классе назначен я, а в первом мой брат, состоявший доселе здесь учителем одноклассной школы. Одноклассная школа наша, существующая с 1888 года, будет теперь называться первым классом, второй же класс мы будем набирать вновь. Кроме того, при втором классе мы решили открыть школу грамоты для того, чтобы учащиеся во втором классе имели возможность упражняться в преподавании начальных уроков грамоты. Учеников в эту школу тоже нужно набирать вновь. Набрать учеников – не хитрость, но беда в том, что у нас нет для них ни помещения, ни мебели. До 15 ноября мы должны устроить и то, и другое, а 15 непременно начать ученье. 9 ноября. Вопрос о помещении, кажется, можно считать решенным. В. П. П-в, здешний торговец, по первому нашему предложению, с удовольствием уступил нам свою старую избу, находящуюся посреди села и саженях в 200 от церкви и нашего дома. Здесь мы поместим первый класс. Изба большая, только, жаль, занята разными перегородками. Одну перегородку мы попросили позволения разобрать. Брат сам сегодня разобрал ее с учениками, а потом всю комнату оклеил газетами и всякой бумагой. Завтра ее выбелят мелом, и будет прилично. Только окна не все исправны. Пригласили стекольщика и вставили выбитые и заклеенные бумагой звенья. Второй класс поместим в старом школьном помещении, а школу грамоты – в сторожке, через сени от второго класса. 10-го ноября. С утра выбелили первый класс, протопили хорошо печку, а к вечеру первоклассники уже торжественно переселились в новую квартиру. Все имущество, какое мы нашли возможным отдать им из прежней школы, было перевезено на дровнях и перенесено на руках учениками. Они посягали было захватить себе даже картинки со стен своей старой школы и икону святых Кирилла и Мефодия, но я отказал им в этом. Икону я нашел им в сторожке, – большая, писанная на полотне икона Богоматери. Жаль только, что у них нет еще лампадки. Лампадка – символ христианского просвещения... |
| Молодые умы легко увлекались этой системой, дружной с откровением и говорящей сердцу и воображению. Для нравственной философии служил руководством Геллерт и в учении о свободе книга Сен-Мартена о заблуждении и истине. Профессор, ученик Голубинского, вынес от него уважение к труженикам мысли и ценил самое искание истины, хотя бы оно не приводило к самой истине, видел в различных мнениях древних философов отдельные лучи той истины, которая вполне явилась в откровении. Профессор читал нам лекции, как читают в университетах и академиях, что Ректору не нравилось. В классе богословском Ректор 14 должен был читать нам общее богословие, догматическое, нравственное, герменевтику, гомилетику и полемическое богословие. Разумеется, он не успевал всего прочитать. Часть полемического богословия он излагал в общем богословии, герменевтику отчасти заменял практическим упражнением в толковании Священного Писания , заставлял нас поочерёдно объяснять в классе и назначил письменно излагать объяснение целых глав из Писания, для чего в руководство давал нам толковники. Также гомилетику заменял практическим упражнением в сочинении проповедей, которые иногда разбирал в классе. Читал он лекции просто и понятно и объяснял уроки на латинском языке. Но иногда его объяснения были наивны. Опровергая магометанство, он, например говорил нам: вот, говорят, свинья похотлива. Магомет-то похотливее её; вот сколько жён-то завёл. Рассказывая ещё о мусульманском предании, что у Магомета луна была в руках, он возразил: луна не калач, в рукав не запрячешь. Однажды читая слова апостола Павла о том, что женщины должны с покрытою головой ходить в церковь , а мужчины с открытой, он вдруг делает мне вопрос: а почему мы-то ходим в церковь с покрытой головой? Я стал в тупик. „Мы невесты Христовы, сказал он. Я едва не фыркнул, так мало имя невесты шло к этой высокой, чёрной фигуре, глаза которой горели каким-то грозным огнём и в волосах которой уже серебрятся седины. Любил этот Ректор, чтобы твёрдо учили уроки. А я, усвоив содержание лекции, почти никогда не выучивал их наизусть. Потому, когда, бывало, спросит меня Ректор, я обыкновенно отвечал нетвёрдо. Нужно было читать по латыни, а буквы я не изучил и потому приходилось мысль тут же облекать в латинскую фразу, а записным латинистом я никогда не был. Он потерял уже веру в то, могу ли я учить уроки. Тем более, что при переходе в богословский класс на публичном экзамене я тоже не твёрдо ответил. Тогда-то Ректор сказал мне: „что ты плохо отвечал? Чай, скажешь, оробел, – не такие глаза, чтобы робеть; не выучил уроку, мошенник“. Опасение подобной истории при окончании курса заставило меня выдолбить буква в букву назначенное к публичному экзамену. Накануне его Ректор собрал нас, чтобы сделать в роде репетиции, и спросил тут меня. Я ему четверток восемь латинских уроков прочитал как „помилуй мя Боже. „Ты ли это? Ушам своим не верю. Хорошо“. Так я утешил его на прощаньи. Но все-таки он не записал меня первым за то, что уроков не учил. |
| Затем занятия по классу словесности и гомилетики должны состоять из заучивания наизусть стихотворений и проповедей. Наш учитель словесности покойный М.В. Шавров почти каждое теоретическое правило «общей словесности» и некоторых отделов «частной словесности» обосновывал на проповедях Филарета или Иннокентия, и все первоначальные письменные упражнения («сочинения», «задачки») у нас состояли в разнообразных работах над образцовыми проповедями («сокращение», «распространение», «перифраз» и «пересказ» и т.п.), которые при этом заучивались наизусть и при ответах наставнику обязательно произносились, по мере умения, декламаторски; так что будучи еще в низшем отделении семинарии, мы уже были ознакомлены и освоены вполне с большим количеством образцовых проповедей, не меньшим того, какое изучили потом в высшем отделении, на классе гомилетики. Упражнение в декламации стихотворений должно быть главным предметом занятий на классе словесности (вместе с письменными работами над ними). Забота о развитии грудной клетки и голосового органа у семинаристов в глазах семинарских воспитателей должна стоять наряду с заботой о приучении их к церковному пению и чтению. Затем, по моему мнению, не только можно, но и должно не только студентов академий, но и семинаристов посылать в драматический театр смотреть и слушать по крайней мере те драматические пьесы, которые служат предметом изучения на классе словесности соответственно программе, утвержденной Св. Синодом. Можно поучиться произношению и у инославных проповедников. В 1857-м, кажется, году, когда приезжал в Петербург знаменитый парижский проповедник Сойяр, я, быв в то время семинаристом, с разрешения начальства, с несколькими из своих товарищей, ходи слушать его в римско-католическую церковь св. Екатерины, что на Невском проспекте, и доселе живо помню, какое впечатление произвела на нас его проповедь. Понимали мы тогда из ее немногое; но его дикция, мимика и жестикуляция, модуляции голоса, произвели на нас поражающее впечатление, так что мы долго после того шаля передразнивали его, упражняясь таким образом в выразительном произношении. |
| 800. Слово 15. 801. Слово 15. 802. Слово 15. 803. Слово 15. 804. Слово 15. 805. Слово 15. 806. Слово 15. 807. Слово 15. 808. Слово 15. 809. Слово 15. 810. Слово 15. 811. Слово 16. 812. Слово 16. 813. Слово 16. 814. Слово 16. 815. Слово 16. 816. Слово 16. 817. Слово 16. 818. Слово 16. 819. Слово 16. 820. Слово 16. 821. Слово 16. 822. Слово 16. 823. Слово 16. 824. Слово 16. 825. Слово 16. 826. Слово 16. 827. Слово 16. 828. Слово 16. 829. Суд. 7. 20. Слово 16. 830. Любовь долготерпит, милосердствует (1 Кор. 13. 4). 831. Слово 16. 832. Слово 16. 833. Лк. 23. 42. Слово 16. 834. Слово 17. В этом Слове преподобный Исаия поведает, что душу, исшедшую из тела и проходящую воздушное пространство в сопровождении святых Ангелов, встречают демоны и подвергают истязанию. Это место внесено в «Слово о смерти» и потому здесь не повторяется. 835. Слово 17. 836. Слово 17. 837. Слово 17. 838. Слово 17. 839. Слово 17. 840. Слово 17. 841. Слово 17. 842. Слово 17. 843. Слово 17. 844. Слово 17. 845. Слово 17. 846. Слово 17. 847. Слово 17. 848. Слово 17. 849. Слово 17. 850. Слово 17. 851. Слово 17. 852. Слово 17. 853. Слово 17. 854. Слово 17. 855. Слово 17. 856. Слово 17. 857. Слово 17. 858. Слово 17. 859. Слово 17. 860. Слово 17. 861. Слово 17. 862. Слово 17. 863. Слово 17 864. Слово 17. 865. Слово 17. 866. Слово 17. 867. Слово 17. 868. Слово 17. 869. Слово 17. 870. Слово 17. 871. Слово 17. 872. Слово 17. 873. Слово 17. 874. Слово 17. 875. Слово 17. 876. Слово 17. 877. Слово 17. 878. Слово 17. 879. Слово 17. 880. Слово 17. 881. Слово 17. 882. Слово 17. 883. Слово 17. 884. Слово 17. 885. Слово 17. 886. Слово 17. 887. Слово 17. 888. Слово 17. 889. Слово 17. 890. Слово 17. 891. Слово 17. 892. Слово 17. 893. Слово 17. 894. Слово 17. 895. Слово 17. 896. Слово 17. 897. Слово 17. 898. Слово 17. 899. Слово 17. 900. Слово 17. 901. Слово 17. 902. Слово 17. 903. Слово 17. 904. Слово 17. 905. Слово 17. 906. Слово 17. 907. Слово 17. 908. Слово 17. 909. Слово 17. 910. Слово 17. 911. Слово 17. 912. Слово 17. |
|
|
