| Османская империя после долгой неудачной войны с Габсбургами находилась в тяжелом положении, ядро гос-ва - М. Азию - потрясали восстания джалалиев. В таких условиях война могла оказаться удачной, а достигнутые успехи укрепили бы положение Л. на рус. троне. Судя по предпринятым шагам, план военных действий предусматривал поход войск по Дону к лежавшей в его устье османской крепости Азов. Решения о походе были приняты, по-видимому, в окт. 1605 г., когда в России были задержаны крымские гонцы, а у крупных мон-рей стали изымать большие суммы денег «на плату воинским людям» (у Иосифова Волоколамского мон-ря было взято 3 тыс. р., у Кириллова Белозерского - 5 тыс. р.). Зимой 1605/06 г. в Елец, к-рый должен был стать базой для похода, свозились запасы снаряжения и продовольствия, здесь строились суда для плавания по Дону, сюда же отправляли пушки, отлитые на Пушечном дворе. В марте 1606 г. началась рассылка указов о сборе на войну поместного войска. В апр.-мае 1606 г. с мон-рей собирали деньги «в полской поход на ратные люди» и «посошных людей... в Елец и на государеву службу». Мнишеку Л. сообщил о своем намерении отправиться к войску после Пасхи (20 апр.) 1606 г. Сопровождавшие Л. иезуиты прибыли вместе с ним в Москву и поздравили нового царя после коронации. Они получили разрешение совершать богослужения и выступать с проповедями перед приехавшими в Москву поляками. Самозванец выражал желание построить в Москве костел для служивших ему поляков. В ответ на возражения членов думы он сказал, что католики ничем не хуже живущих в Москве протестантов, к-рые имеют свои храм и школу. Вместе с тем прозелитической деятельностью иезуиты в Москве не занимались. Более того, принимались меры, чтобы по внешнему виду они не отличались от правосл. духовенства: носили такие же рясы, как правосл. священники, имели бороды и длинные волосы. На переговорах с А. Госевским осенью 1605 г., когда речь зашла об обязательствах, данных Отрепьевым в Кракове, Л. не дал согласия ни на постоянное поселение в Москве иезуитов, ни на строительство в Москве католич. |
| С длительным понтификатом П. (свыше 15 лет) связано возвышение семьи Боргезе, ставшей одной из богатейших и влиятельнейших в Риме. Вскоре после избрания папой он назначил на должность кардинала-непота (см. в ст. Непотизм ) своего племянника Шипионе Каффарелли-Боргезе (1576-1633). Он занимал ряд важных постов: префекта Конгрегации гос. консультации (Sacra Consulta; 1605-1621), библиотекаря Римской Церкви (1609-1618), великого пенитенциария (1610-1633), архипресвитера Латеранской базилики (1608-1623) и Ватиканской базилики (1620-1633) и др.; в 1610-1612 гг. возглавлял архиепископскую кафедру Болоньи. Др. племянник П., Маркантонио Боргезе (1601-1658), в 1610 г. получил от испан. кор. Филиппа III (1598-1621) княжество Сульмона (в Неаполитанском королевстве), княжеский титул сохраняется за семьей Боргезе в XXI в. В общей сложности родственники П. получили за время его понтификата более 150 церковных должностей, а также крупные денежные и земельные пожалования, налоговые льготы. Начало понтификата П. ознаменовалось серьезным конфликтом с Венецианской республикой, правительство к-рой приняло ряд законов о запрете на строительство церквей и др. религ. зданий без разрешения светских властей (10 янв. 1604) и о запрете отчуждать недвижимое имущество мирян в пользу Церкви (26 марта 1605). Венецианские власти также привлекли к уголовной ответственности 2 клириков, что противоречило постановлениям Тридентского Собора (1545-1563) о подсудности священнослужителей только церковному суду. В дек. 1605 г. П. осудил принятые законы и потребовал освободить клириков. После отказа Венеции пойти на уступки П. на консистории 17 апр. 1606 г. объявил об отлучении от Церкви членов венецианского сената и об интердикте , наложенном на республику. Принятые меры не оказали заметного действия. За исключением членов неск. религ. орденов (иезуитов, к-рые были официально изгнаны из Венеции 14 июня 1606, а также капуцинов и театинцев), венецианское духовенство не признало интердикт и совершало богослужения. Венецианские власти привлекли на свою сторону католич. богослова и юриста-канониста, члена ордена сервитов Паоло Сарпи (1552-1623), к-рый в серии трактатов отстаивал незаконность действий папы Римского и обосновывал легитимность действий светской власти. Опасаясь окончательного разрыва Венеции с католич. Церковью и победы там протестантизма, П. пошел на переговоры при посредничестве франц. кор. Генриха IV (1589-1610). По достигнутому соглашению (апр. 1607) в обмен на снятие интердикта арестованные клирики были переданы представителю папы Римского. Вместе с тем спорные законы не были отменены, а иезуитам по-прежнему запрещалось въезжать в республику (запрет отменен в 1656/57). Конфликт стал последним случаем применения интердикта по отношению к государству и продемонстрировал неэффективность этой меры в условиях Нового времени. |
| Еще из Путивля, находясь в тяжелом положении, Л. направил в Речь Посполиту посольство во главе с кн. И. А. Татевым. Посол вез с собой коллективное обращение жителей Северской земли с просьбой к Сигизмунду III взять их под свою защиту. Посольство было в Речи Посполитой задержано, и Татев смог приехать с Мнишеком в Краков лишь в сер. июля 1605 г., когда исход борьбы за рус. трон вполне определился. В грамоте, отправленной Л., Сигизмунд III уверял его в своей дружбе и выражал желание заключить с ним союз. В кон. авг. 1605 г. в Москву было отправлено посольство во главе с Госевским. Посол должен был добиваться выполнения обязательств, которые взял на себя Л. в Кракове. К этому добавлялась просьба Сигизмунда III арестовать и выдать ему швед. послов, если они прибудут в Москву. Результаты переговоров не оправдали ожиданий польск. стороны. Л. отказался пойти на территориальные уступки Речи Посполитой, обещая лишь выплатить денежную компенсацию. Не оправдались и надежды на участие Л. в войне Сигизмунда III со Швецией. Самозванец, правда, обещал «сурово упрекнуть» Карла IX в его несправедливом поведении по отношению к племяннику - польск. королю. Карлу было даже отправлено письмо с угрозами, но этим все и ограничилось, вступить в войну со Швецией Л. не обещал. Единственным позитивным итогом переговоров было обещание вести переговоры о заключении унии с Речью Посполитой, но оставалось неясным, какие условия этой унии были бы желательны для Л. Следующий важный этап контактов был связан с поездкой в Краков главы Посольского приказа думного дьяка А. Власьева, к-рый прибыл в польск. столицу в нояб. 1605 г. На приеме у короля 4(14) нояб. он говорил, что все христ. монархи должны объединить силы для борьбы с османами, и предлагал от имени Л. обсудить условия такого союза. Сигизмунду III были поднесены богатые подарки, но о выполнении обязательств, взятых на себя Л. в Речи Посполитой, речи не было, и это вызвало недовольство собравшихся в Кракове политиков. Добиться выполнения обязательств должны были послы Речи Посполитой М. олесницкий и Госевский, приехавшие в Москву в мае 1606 г. Они заявили, что, прежде чем заключать союз против османов, следует урегулировать ряд др. вопросов. Предлагалось уступить Речи Посполитой не только Смоленщину и Северскую землю, но и часть Новгородской и Псковской земель. Л. должен был также оказать помощь Сигизмунду III в борьбе со швед. кор. Карлом IX и согласиться на соединение России и Речи Посполитой «вечной унией». Одно из условий унии предусматривало, что в случае смерти Л. его преемником должен стать польск. король. Переговоры прервала смерть Л. |
| храмов. По-видимому, он понимал, что это может вызвать недовольство подданных. Существовали 3 причины, по которым Л. удерживал иезуитов в Москве. Одна из них заключалась в том, что в иезуитах он видел возможных воспитателей молодежи. О своих намерениях основать в Москве учебное заведение - коллегию - самозванец говорил с иезуитами и во время похода, и в Москве. Как отметили иезуиты, Л. говорил о необходимости изучения риторики и логики, избегая упоминания о теологии. Др. причина состояла в том, что с помощью иезуитов Л. рассчитывал обеспечить поддержку папским престолом своих планов войны с Османской империей. С этой целью в кон. дек. 1605 г. Л. отправил в Рим иезуита Лавицкого. Самозванец просил папу, чтобы тот побудил имп. Рудольфа II продолжать войну с османами, а польск. короля - вступить в войну. В инструкции Лавицкому говорилось о намерении Л. направить послов на польско-литов. сейм, чтобы они вместе с послами папы добивались там решения о войне. 19 марта 1606 г. Лавицкий был принят папой, предложения рус. правителя встретили благоприятный отклик. Вместе с тем папский престол прилагал усилия, чтобы добиться от Л. выполнения взятых обязательств. Начиная с июля 1605 г. папа Павел V направил самозванцу ряд посланий с такими призывами. Одновременно он просил Мнишека и Мацеёвского воздействовать на Л. В окт. 1605 г. Москву посетил А. Пратиссоли - капеллан К. Рангони, передавший Л. поздравления с воцарением и подарки (в т. ч. лат. Библию). Офиц. посланец папы - племянник нунция Алессандро Рангони прибыл в Москву в февр. 1606 г., 9 февр. Л. торжественно принял его в Кремле. После приема А. Рангони сообщили, что правитель не может принять его неофициально, чтобы не вызвать недовольство подданных. Л. просил папу прислать к нему людей, к-рые могли быть его советниками и вести переговоры от его имени, а также артиллеристов и мастеров, умеющих изготовлять осадные машины. Самозванец хотел, чтобы папа содействовал установлению его отношений с правителями Франции и Испании, и убедил испан. |
| The exhibition Boris Godunov. From a Courtier to the Sovereign of All Russia opened on October 16th, in the Assumption Belfry and the One-Pillar Chamber of the Patriarch’s Palace of the Moscow Kremlin. It is the first exhibition dedicated to one of the greatest figures in the Russian history – Boris Godunov (1551-1605), who ruled the Tsardom of Russia as de facto regent from c. 1585 to 1598 and then as the first non-Rurikid tsar from 1598 to 1605. The end of his reign saw Russia descend into the Time of Troubles. He was a man of marked individuality whose amazing and tragic life has been attracting historians and specialists in literature for a long time. This sovereign’s image is depicted in various works of art, music, and drama. The exhibition represents around 150 items, dating back to the turn of the 17th century, provided by the leading Russian museums – the State Tretyakov Gallery, The Pushkin State Museum of Fine Arts, The State Hermitage, The State Historical Museum and other museums, as well as the largest libraries and the Russian State Archive of Ancient Documents. The exhibition highlights the milestones of Boris Godunov’s life, stages of his state activity and the most important aspects of his foreign policy, and it familiarizes the visitors with the rich cultural heritage of the Godunov’s epoch. The display includes masterpieces of icon painting, book miniature, pictorial and decorative embroidery, jewelry and arms from the golden fund of the Russian art. Many of these remarkable exhibits, distinguished by the skillful execution and splendor of décor, are made by the order of Boris Godunov and his relatives. This certainly attests to fastidious taste in art of the representatives of this family, which added its own page to the history of the Medieval Russian culture. The exhibition also presents items of significant importance, such as written manuscripts, rare books and memoirs of witnesses of the events of that time. The core of the exhibition is formed by artifacts from the collection of the Moscow Kremlin Museums. They are key objects from the permanent display, such as the Monomakh’s Cap and the throne of Boris Godunov, as well as items from the storage, such as the Godunov " s Book of Psalms with unique miniatures. Extant monuments of the Godunov’s epoch form the single layer of the artistic heritage of the Muscovy, and characterize this historical period as the time of the flowering of the traditional artistic tendencies, brought to perfection by a vertuoso performance. The exhibition Boris Godunov. From a Courtier to the Sovereign of All Russia runs from October 16, 2015 – January 31, 2016, in the Exhibition hall of the Assumption Belfry, the One-Pillar Chamber of the Patriarch’s Palace in the Moscow Kremlin. Paul Gilbert 22 октября 2015 г. Смотри также Комментарии Мы в соцсетях Подпишитесь на нашу рассылку |
| В документах 1604–1605 гг. И. Тимофеев упоминается в качестве дьяка приказа Большого прихода. В этой должности ему приходилось общаться с послами и гонцами австрийского императора. 10 В 1605 г. Тимофеев был послан «с нарядом» в большом полку в Брянск против Самозванца. 11 В том же году, в царствование Лжедмитрия I, Тимофеев вместе с боярином князем В. К. Черкасским и князем А. В. Хилковым верстал в Туле поместными и денежными окладами «епифанцов детей боярских и новиков служилых и неслужилых». 12 Таким образом, главу «Богопустное на ны царство Ростригино беззаконное» Тимофеев писал как свидетель и участник борьбы Лжедмитрия I с правительством Бориса Годунова, как очевидец событий недолговременного правления Самозванца. В правление Василия Шуйского Тимофеев находился в Москве в то время, когда к ней подошли войска Болотникова. Рассказывая в своем «Временнике» о том, как «своевернии раби» подняли рать, Тимофеев говорит, что они осадили Москву, царь Василий Шуйский был заперт, как птица в клетке, а вместе с Шуйским пребывал в столице и он, Тимофеев, будучи подобен мухе, но все же выполняя царские повеления. 13 После того как восставшие крестьяне вынуждены были отступить от Москвы, Тимофеев принял участие в подавлении восстания Болотникова, был в 1607 г. «у наряду» в полках под Калугой 14 и Тулой. 15 Содержащиеся во «Временнике» обличения «непослушного самовластия рабов» были порождены той острой социальной борьбой, которая непосредственно захватила и Тимофеева. В 1607 г. Тимофеев получил назначение в качестве дьяка в Новгород, 16 где на воеводстве сидели князь А. П. Куракин и М. И. Татищев, а место дьяка (кроме Тимофеева) занимал также Ефим Телепнев. В дальнейшем имя Тимофеева упоминается в ряде новгородских документов. 17 Во «Временнике» имеются некоторые неясные намеки на то, что отправка Тимофеева в Новгород была вызвана стремлением Василия Шуйского удалить его из Москвы, носила характер опалы. Тимофеев говорит: царь «кроме воля моея взыскания послати мя умилися». 18 Не случайно Тимофеев резко отрицательно относится к Шуйскому, именуя его «самовенечником» 19 и «срамодейственым Василием». 20 |
| Они не могли действовать на реке Сейме против самозванца, имея за собой Кромскую крепость, к которой многими дорогами могли подойти в тыл им казацкие войска. Но и самозванец, если бы потерял Кромы, вместе с тем потерял бы и возможность удобного выхода к Калуге, и через неё к Москве, и был бы поставлен в необходимость наступать далее по правому берегу Оки, имея перед собой ряд сильнейших крепостей на переправах. Обе стороны стремились обладать Кромами и всю весну 1605 г. провели в борьбе за этот город. Московские воеводы стянули сюда все свои силы, а самозванец из Путивля посылал сюда подкрепления и писал в другие города о необходимости поддержать гарнизон Кром. Маленький городок, построенный всего за десять лет перед тем, в 1595 г., получил, по словам современного нам историка Платонова, совершенно такое же значение, какое принадлежало на нашей памяти маленькой болгарской Плевне. Поставленный на горе, на левом берегу реки, городок был отовсюду окружён болотами и камышами, и к нему вела всего одна дорога. Крепость состояла из внешнего „города» и внутреннего „острога». И тот, и другой были окружены высокими валами, „осыпями», на которых стояли деревянные стены с башнями и бойницами. Шереметев более двух месяцев безуспешно осаждал Кромы, хотя гарнизон города едва ли насчитывал 500 человек. Когда в начале марта 1605 года подошла к Кромам главная московская армия, она пыталась штурмовать Кромы, зажгла „город» и загнала защитников во внутренний „острог». Государевы люди овладели даже стенами наружного „города». Когда деревянные части стен сгорели, осаждающие засели было на „осыпи», однако не могли там удержаться. Один из воевод, Салтыков, свёл со стен государеву рать, а в это время большой отряд казаков с атаманом Корелою проскользнул в Кромы и усилил гарнизон. Корела, народный герой и колдун, оказался хорошим предводителем: после того, как государевы люди разбили острог из пушек и спалили его стены, Корела изрыл крепостную гору землянками и траншеями и отсиживался в „норах земных». |
| Старший брат Еленин гораздо благовиднее». Татищев хотел везти в Москву невесту и жениха, говоря, что перва будет жить до совершенных лет у Царицы Марии, учиться языку и навыкать обычаям Русским. Отпустив с ним Хоздроя, Юрий удержал Елену до нового Посольства Царского и тем избавил себя от слез разлуки бесполезной: ибо Елена уже не нашла бы в Москве своего жениха злосчастного! Татищев должен был оставить и Хоздроя для его безопасности в земле Сонской, узнав, что случилось в Дагестане, где Турки отмстили нам с лихвою за геройство Московских стрельцов в Иверии и где в несколько дней мы лишились всего, кроме доброго имени воинского! Отношения России к Константинополю были странны: Турки в Иоанново время без объявления войны приступали к Астрахани, а в Феодорово и к самой Москве под знаменами Крыма; а Цари еще уверяли Султанов в дружелюбии, удивляясь сим неприятельским действиям как ошибке или недоразумению. Утесненный нами Шавкал, тщетно ожидав вспоможения от Аббаса, искал защиты Магомета III, который велел Дербентскому и другим пашам своим в областях Каспийских изгнать Россиян из Дагестана. Турки соединились с Кумыками, Лезгинцами, Аварами и весною в 1605 году подступили к Койсе, где начальствовал Князь Владимир Долгорукий, имея мало воинов: ибо полки, ушедшие зимовать в Астрахань, еще не возвратились. Долгорукий зажег крепость, сел на суда и морем приплыл в городок Терский; а паши осадили Бутурлина в Тарках. Сей Воевода, уже старец летами, славился доблестию: худо ограждаемый стеною, еще недостроенною, он терял много людей, но отразил несколько приступов. Часть стены разрушилась, и каменная башня, подорванная осаждающими, взлетела на воздух с лучшею дружиною Московских стрельцов. Бутурлин еще мужествовал, однако ж видел невозможность спасти город, слушал предложения Султанских чиновников, колебался и наконец, вопреки мнению своих товарищей, решился спасти хотя одно войско. Главный Паша сам был у него в ставке, пировал и клялся ему выпустить Россиян с честию, с доспехами и наделить всеми нужными запасами. Но вероломные Кумыки, дав нашим свободный путь из крепости до степи, вдруг окружили их и начали страшное кровопролитие. Пишут, что добрые Россияне единодушно обрекли себя на славную гибель; бились с неприятелем злым и многочисленным врукопашь, человек с человеком, один с тремя, боясь не смерти, а плена. Из первых, в глазах отца, пал сын главного начальника, Бутурлина, прекрасный юноша; за ним его старец-родитель; также и Воевода Плещеев с двумя сыновьями, Воевода Полев, и все, кроме тяжело уязвленного Князя Владимира Бахтеярова и других немногих, взятых замертво неприятелем, но после освобожденных Султаном. Сия битва несчастная, хотя и славная для побежденных, стоила нам от шести до семи тысяч воинов, и на 118 лет изгладила следы Российского владения в Дагестане. |
|
|
