| Однако мое, так сказать, " открытие " митрополита Лавра произошло в другой его приезд, ранней осенью (в году 1998 или 1999). После литургии в храме Царя-Мученика Николая под Подольском мы обменялись с Владыкой несколькими фразами. Он спросил, скучаю ли я по Америке. Я сказал, что по самой Америке не скучаю, а скучаю по некоторым людям в Америке. В ответ на это Владыка меня слегка обнял. Казалось, впрочем, что ему хочется обнять и приласкать всех и каждого: он излучал доброжелательство, я также заметил, что, беседуя, он иногда доверительно кладет свою руку на руку собеседника, этим жестом выражая свое расположение... Потом была трапеза в хозяйском доме (храм располагался на частной усадьбе). Разговор был отрывочный; Владыка говорил немного... И вдруг в какой-то момент я почувствовал, что мне " хорошо здесь быть " , на сердце пришла какая-то радость и мир, причем одновременно стало ясно, что причиной и источником этой радости является немногословный старый человек, сидящий на другом конце стола. Эта духовная радость осталась на весь тот день. На различных церковных трапезах я бывал много раз, но ничего подобного ни до, ни после не испытывал. Именно в этот день мне стало ясно, что Владыка Лавр, при всей своей простоватости – человек совсем не простой, но носящий в себе благодать Святого Духа. После этого понятна стала та большая любовь к Владыке Лавру, которую я замечал в некоторых людях, его знавших. До этого она казалась мне преувеличенной предвзятостью людей к маститому архиерею и, быть может, к их единомышленнику в вопросах церковной политики. Но все было наоборот: митрополит Лавр привлекал к себе не на уровне идей, а на уровне сердца, и именно поэтому его " политика " оказалась, в конечном счете, приемлемой для многих, кто отвергал ее на чисто идейном уровне. Так было и со мной: я чувствовал, что митрополит Лавр – это по-настоящему православный человек, и личное доверие к нему позволило мне остаться с ним, остаться в Церкви, несмотря на идейное неприятие условий состоявшегося объединения. И если здесь возможно обобщение, то можно сказать, что без митрополита Лавра объединение Зарубежной Церкви с Московским Патриархатом не состоялось бы до сего дня. |
| Хотел бы также, Ваше Высокопреосвященство, сказать, что во всей этой работе по воспитанию детей, молодежи очень большую роль сегодня призвана играть Русская Православная Церковь, которая является носительницей национального самосознания, которая обладает исторической мудростью, которая способна передать детям то, что, может быть, к сожалению, не всегда может передать светская школа. Взаимодействие Церкви со светской школой и призвано качественно изменить образование, в первую очередь, поддержав воспитательное измерение в педагогической системе. Школа не должна отказываться от того, чтобы быть местом воспитания детей, а не только передачи им знаний. Но помимо работы с детьми и с молодежью, помимо воспитания, очень важно чтобы сегодня Церковь была способна к постоянному диалогу с современными людьми. Диалог предполагает обмен. У Церкви есть что сказать современному человеку, но для того чтобы ее слово было убедительным, надо, чтобы Церковь была способна слышать человека, его скорби и воздыхания, его чаяния и надежды. Церковь не должна замыкаться только в самой себе. Если она замыкается, она превращается в гетто, внутри которого люди себя хорошо чувствуют, потому что рядом те, кто разделяет их убеждения. Но гетто не способно влиять на окружение. Именно поэтому Церковь призвана слышать, слушать людей и строить свои пастырские программы, исходя из реальных потребностей человека. То, о чем я говорю, это не только дело архипастыря, это дело каждого священника, каждого прихода. Наши приходы должны быть местами, куда люди устремлялись бы не только для того, чтобы помолиться (хотя в первую очередь, чтобы помолиться), но где они обретали бы душевный покой, где бы их понимали, поддерживали. Каждый приход должен стать общиной верующих людей, связанных и убеждениями, и взглядами на жизнь, и, одновременно, общими добрыми делами. Очень надеюсь, что именно так у нас будет развиваться церковная жизнь. Я много посещаю епархии, монастыри и приходы — это важная часть моего Патриаршего служения — и вижу, какие огромные перемены сегодня происходят в жизни Церкви, и радуюсь этому. Дай Бог, чтобы и на Псковской земле все осуществлялось таким же образом. |
| — И все-таки, Владимир Романович, зачем человеку, у которого есть все, Бог? — Я бы ответил так: Бог, на мой взгляд, нужен любому человеку. Почему? Самый главный вопрос, который мы рано или поздно себе задаем, это вопрос о смерти. В разное время с разной остротой он встает перед всеми. И на него надо ответить. Что будет со мной после смерти? Ничего? И лишь лопух будет расти на могиле, как говорил один литературный герой. И что станет с душой? Человек по своей природе существо религиозное. Он все равно думает о смысле жизни, о добре и зле. А успешность или неуспешность — вторичные факторы. Говорят, дескать, было бы здоровье, а все остальное купим. А сейчас добавляют, что и здоровье купим. Это иллюзия. Разочарование может быть очень жестким. Это как автомобиль. Едешь — кажется, что ты защищен прочным металлом. Но небольшой удар — и металл в гармошку. Успех создает иллюзию, что человеку никто не нужен, он всего добился сам. Это люди с незрелым умом. Потому что умные и богатые прекрасно понимают, что все-таки не сам. Вообще люди, внимательно наблюдающие за своей жизнью, честно признают чью-то невидимую помощь. Мой близкий друг Юрий Павлович Вяземский, который ведет программу «Умницы и умники», всегда говорил, что он пришел к Богу из чувства благодарности. Он признавался, что его столько раз в жизни спасали, причем буквально от неминуемой смерти, что он должен кому-то сказать за это спасибо. Поиск того, кому хочется сказать спасибо, привел его к Всевышнему. Вспомнился именно этот пример, потому что обычно говорят, что в церковь приводит беда. Не просто же так народ сказал: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. — Владимир Романович, вы много лет преподавали журналистику, а что вы думаете о нынешнем состоянии нашей профессии? — Современная журналистика почти ежедневно ломает все устоявшиеся стандарты и нормы. Я не имею в виду нечто старое и ненужное. Еще недавно нам говорили, журналист обязан проверять факты. Кого сегодня это интересует? Вспомнить хотя бы недавнюю историю, когда сразу три информационных агентства отправили в отставку, которой, на самом деле, не было, главу РЖД Владимира Якунина. |
| Он весьма любит нас, потому и попускает нам подвергаться скорбям, чтобы мы искренне прилеплялись к Нему. Как матери, устрашая непослушных детей различными страшилищами, заставляют их прибегать к своим недрам, и делают это не с тем, чтобы огорчать их, но чтобы привязать их к себе, так и Бог, всегда желая привязать нас к Себе, как сильно любящий или больше всякого любящего, попускает тебе впадать в такие нужды, чтобы ты постоянно упражнялся в молитве, постоянно призывал Его и, оставив все прочее, помышлял о Нем (свт. Иоанн Златоуст , 48, 340). Как землю нужно пахать и копать, так и для души, вместо заступа, нужны искушения и скорби, чтобы она не произрастила худых трав, чтобы смягчилась ее жестокость, чтобы она не возгордилась (свт. Иоанн Златоуст , 48, 395). Источник. Потому... настоящая жизнь стала тяжелою и исполненною многих трудов, чтобы более косные из людей, охотно пребывающие в настоящем, будучи выталкиваемы отсюда и изнемогая под тяжестью этой жизни, убегали удовольствий и пристрастия к настоящей жизни, а стремились бы к небесной любви и спешили бы к тому дню... Так многие, будучи в рабстве плоти и во власти житейских забот, охотно пребывают в них, наподобие гнездящихся зверей, то, чтобы отсечь пристрастие их к этому, Он дал им в удел много печали, боязни, забот, дум, борьбы, опасностей, робости, большой рой телесных страстей, осаду от тела и много другого, чего в одном слове не сказать, чтобы, ужасаясь хотя облака этих зол, они пожелали возвратиться в неволнуемую пристань и наслаждаться непрестанной тишиной, в которой нет зол, примешанных к благу, но чистое благо, действительное благо (свт. Иоанн Златоуст , 55, 300–301). Христос сказал: в мире скорбни будете ( Ин. 16, 33 ). Посему как же ищешь покоя, когда изрек это Подвигоположник? Тогда бы естественно было соблазняться, когда бы происходило противное сказанному Им. Если же все бывает согласно со сказанным, то почему соблазняешься? Кто во время ратоборств ищет покоя, тот остается неувенчанным, и смешивает времена (прп. Исидор Пелусиот , 62, 341). |
| Некоторые из них даже водили войны с неприятелями, предводительствовали многочисленными армиями, набранными часто на собственный счет, и убивали противников своих собственными руками, освященными на приношение бескровной жертвы Богу мира и любви; а все они заботились преимущественно о том, чтобы нажить как можно больше богатства, дабы беспрепятственно жить в похоти плоти, похоти очес и гордости житейской 4 . К XVI веку не много уже видно благочиния в жизни духовных Запада, равно как и уважения к святыне в тех же духовных, из коих некоторые еще прежде позволяли себе – ужасно сказать – насмехаться над молитвенным расположением верующих пред лицем святого олтаря 5 . Тогда повсюду и все говорили, что «духовенство западное из всех сословий выбирает для себя только приятное и убегает всего трудного», а к этому прибавляли: «кто хочет быть спокоен на всю жизнь, тот поступай в духовное звание» 6 . Епископы римские, много занятые попечениями о самих себе, не всегда обращали надлежащее внимание на такое уклонение подчиненного им духовенства от путей святого звания своего и редко заботились о должном обуздании его, а попечения светской власти, неоднократно решавшейся искоренить это уклонение 7 , мало приносили добрых плодов. Понятно само собою, чего надобно было ожидать от таких руководителей в жизни, когда уже таков закон естества, что «какова глава, таковы и члены»... Христиане западные, руководимые неблагочинным духовенством, были не лучше своих руководителей. Проникнутые естественными для падшего человека чувствами, с одной стороны, своей греховности, а с другой – духовного бессилия, христиане эти, к чести их, от всей души преданы были пастырям своим: ибо глубоко убеждены были, что как бы ни был недостоин сам по себе служитель олтаря Господня, верующий, несомненно, получит чрез него всякий дар благодати, по мере собственной веры и приемлемости 8 . Но, лишенные возможности читать священное писание и слушать богослужение на языке природном, понятном всем и каждому, и таким образом действенно освящаться животворным духом того и другого, западные христиане поучались особенно примером жизни своего духовенства. |
| Поэтому любовь, с одной стороны, дар, а с другой стороны, задание, которое Бог перед каждым из нас ставит. И пока это в роде человеческом существует, то существует такое понятие, как общность людей, существует даже такое понятие, как добро, потому что в основе добра — всегда любовь. Бог есть любовь, и пребывающий в любви в Боге пребывает (1 Ин. 4:16). Удивительные слова. С одной стороны, такие простые, а с другой, невероятно сложные для понимания. Дай Бог, чтобы наши люди сегодня не поддались на искушение разрушить этот дар. Если он будет разрушен, думаю, на этом закончится человеческая история. — И все же в мире есть, к сожалению, не только любовь. Благодаря телевидению миллионы людей ежедневно становятся свидетелями человеческих трагедий, терактов, смерти. Что может Церковь сказать людям, которые сталкиваются с трагедиями и смертью? Может ли она чем-то помочь? — Вообще, тема зла на телеэкране — это очень серьезная мировоззренческая проблема. Когда в новостных блоках мы постоянно видим смерть, то происходит привыкание. Современное человечество привыкло к картинам человеческого страдания. Если бы на человека, жившего двадцать, тридцать, сорок лет назад, обрушился подобный информационный ряд, наверное, психика бы не выдержала. Наверное, люди бы захотели встать со своего места и побежать на помощь. Достаточно вспомнить, как люди помогали друг другу после войны, делясь последним; как было развито чувство солидарности и взаимной поддержки. Сегодня это чувство притупляется и не в последнюю очередь под влиянием того, что звучит слишком много рассказов о человеческих ужасах. А теперь о самом главном: что же можно сказать человеку, который проходит через страшные испытания или через смерть своих близких и родных? Я не представляю себе, как можно человеку помочь без религиозной мотивации, я отказываюсь это понимать. В самом деле, если вы действительно умираете навсегда, если вы навсегда потеряли самых родных и близких людей, если жизнь оборвалась в расцвете сил, если умирает ребенок — какими словами можно объяснить происходящее или помочь человеку справиться с этой трагедией? Но Церковь обращается с самым правильным словом. |
| — Матушка, как Вы думаете, насколько необходим женскому монастырю духовник в наше время? — Человеческая душа, особенно душа женская, склонна иметь опору. Мы не всегда можем точно определить, для чего нам нужен духовник — то ли для того, чтобы помочь решить духовный вопрос, то ли для того, чтобы нас просто пожалели, поняли, поддержали... Милостью Божией более двадцати лет я исполняю послушание игумении. На протяжении этого времени у нас в монастыре служили разные священники. Некоторым из них — в монашеском сане (они могли и не быть официальными духовниками) — сестры доверяли, но, к сожалению, нередко духовное руководство этих отцов приводило к разделению нашей монашеской семьи. Существуют духовные законы: для игумении душа каждой из сестер — родная. Игумения находится с сестрами двадцать четыре часа в сутки и постоянно чувствует духовную связь с ними. Священники же, которые служат в монастыре и которым исповедуются сестры, часто совсем не знают внутренней жизни обители. Или рассуждают так: если эта сестра у меня спрашивает о той или иной духовной проблеме, значит, это мое чадо, а если она пошла к другому батюшке, значит, не мое, и тогда уже она не так мне близка. Я не хочу сказать, что так думают все священники. Нет. Просто такое явление встречалось нам на нашем пути. Для игумении же нет своих и чужих, для нее все свои. Было время, когда мы все очень хотели духовника. А сейчас все чаще приходится слышать от сестер: «Матушка, мы батюшке сказали это на исповеди, но не можем не сказать и вам, иначе душа не будет спокойна». И я чувствую, что между нами есть духовная связь. К сожалению, у меня не было такого опыта, который получали будущие игумении в других обителях, возрастая рядом со старицами и словно от родной мамы получая от них все необходимое. Поэтому много лет подряд я задавала себе вопросы: как стать матерью сестрам? Нужен ли нам духовник? Ведь период становления духовной жизни монастыря — это очень непростое время. Все мы были моложе и очень нуждались в духовном руководстве. У нас у всех были родители, мать и отец, которые дополняли друг друга. Если чего-то не хватало в одном, бежали к другому, и конфликты разрешались. Так и в нашей монашеской семье, конечно же, чувствовалась потребность в таком духовнике, который бы нас объединял. Но сложилось иначе, и такой мечты сейчас у меня уже нет. Если раньше возникали вопросы, куда бы поехать, чтобы с тем или иным батюшкой посоветоваться, то сейчас эти порывы все тише. |
| Разве отказ отречься от Христа перед лицом мученической смерти мог быть продиктован чем-то иным, кроме как верой в Него и голосом совести? Насколько проще было сохранить свою жизнь, выйти из холодных вод замерзающего озера, согреться в теплой бане! Но сонм мучеников не отрекся от Господа — и не только потому, что глубока была их вера, но и потому что совесть не позволила бы им предать своего Господа и Спасителя. Движимые голосом совести и глубокой верой в Господа и Спасителя, подвижники шли на муки, претерпевали смерть и входили в историю Церкви как мученики, а те, кто оставался жив, — как исповедники. Но и пред каждым человеком в какой-то момент жизни встает вопрос, как поступить в трудной ситуации. А ведь чаще всего поступить по правде Божией не означает выиграть. Гораздо проще сказать неправду и остаться живым, здоровым или просто благополучным, чем сказать правду и тем самым поставить себя под опасность. Обычно ответ в пользу Божией правды сопровождается риском для наших жизненных интересов. И тут не стоит вспоминать о святых мучениках — ведь и среди нас многие хорошо помнят то самое время, когда простое ношение креста на груди, посещение храма, положительный ответ на искушающий вопрос «А ты что, в Бога веришь?» требовали большого внутреннего напряжения и силы. Люди, которые отвечали по совести на такие вопросы, часто могли расплатиться за это и карьерой, и благополучием. Но ведь таких было много! Быть может, это были не мученики, но реальные исповедники, многие из которых и сейчас живы и помнят то время, о котором я говорю. Исповедовать Господа, исповедовать веру в Него, жить по Божиему закону чаще всего некомфортно с точки зрения ложных идеалов, которые, к сожалению, укоренились в общественном сознании и личной психологии многих людей. Но что сделать, чтобы следование Божиему закону стало бы единственной моделью поведения для каждого из нас? Как воспитать в себе силу воли и силу веры? Под лежачий камень вода не течет, и важные качества, характеризующие нашу волю, нашу мысль, наши чувства, не вызревают автоматически в человеческой душе и в человеческом сознании — требуется некая постоянная тренировка нашего религиозного чувства и в малом, и в большом. |
| — Надо просто заранее продумывать концепцию, потому что все хорошее — всегда отрежиссировано. Ничто не должно возникать спонтанно. Требуется прописывать дресс-код, словесный код, его смысловую нагрузку и посыл, назначать спикера для общения со СМИ. К этому, конечно, нужно подходить серьезно. — То есть любая акция должна быть как-то проконтролирована, облагорожена Церковью? — Не проконтролирована. В нее должен быть внесен Логос. У людей появляется импульс, и они на импульсе пытаются что-то делать, а нужно, чтобы это все было освящено смыслом и пониманием этого смысла. Мы не против, чтобы бородатые дядьки 180 кг весом занимались армрестлингом, боролись друг с другом в грязи и в то же время носили на себе крестик и говорили: «Я — православный человек». В этом, на самом деле, нет никакого противоречия. Чем православный байкер отличается от православного альпиниста или дайвера? Да ничем. Только давайте сделаем так, чтобы не давать повода ищущим повода (ср.: 2 Кор. 11, 12). Ведь нам нужны сильные мужчины, позиционирующие себя как православные, только не агрессивные: «Я православный, сейчас в морду дам». Нужны такие, которые могут сказать: «Я верую в Бога. Я могу дом построить», «Я хожу в церковь. Я могу колодец выкопать». Необходим человек, однозначно полезный в глазах светского общества и при этом не прячущий свою религиозность, но и не выпячивающий ее. Не нужно здесь перегибов. Это все равно, что я бы всем говорил, что я люблю свою жену. Заходил бы куда-то и говорил: «Я люблю свою жену, она у меня очень красивая, мы прожили с ней много лет вместе, а вообще меня зовут так-то. Ну, о чем это мы здесь?». Это ж психиатрия. Если возникает необходимость, то можно сказать о своем семейном статусе, но странно сразу распахиваться перед всеми. Так же и к словам о собственной вере нужно относиться. Это мое. Я говорю об этом с теми, кого я знаю, кто уже в Церкви. Потому что вера должна для нас стать такой естественной средой, как для рыбы вода. Чтобы мы задыхались без нее, но не имели потребности друг другу рассказывать о том, как хорошо в воде, — просто в воде жили. А мы такие ихтиандры, живем то в воде, то на суше. |
| Они не щадили себя. Наша задача сами щадить своих пастырей. Вечная память отцу Дмитрию Смирнову, тем священникам, архиереям, монахам, мирянам, которых унес вирус и это жатва такая страшная, пожалуй, в новейшей истории Церкви не было года, когда так много людей одновременно в пределах месяцев ушли в вечность. И пока я скажу, не важно, кто придет им на замену. Всегда образуется трагическая пустота. Она заполнится, найдутся достоянные люди, но пока эта пустота не заполнена, в сердце боль, есть чувство страдания, но нет чувства, что Господь оставил свою Церковь. Есть несомненное ощущение тяжелейшего испытания. Мне даже трудно сказать, как в мирное время в условиях отсутствия гонений, чтобы вот так разгулялось зло, забирая людей. Не посмел бы сказать «забирая лучших, оставляя худших». Я бы сказал, «забирая часто лучших, тех, чьи таланты, дары способности умения, любовь редки, уникальны, ни с чем не сопоставимы. Вновь и вновь скажу вечная память ушедшим. Пусть будет бережной наша забота о тех, кто есть. Смерть отца Дмитрия стала символом смерти многих и многих пастырей. С батюшкой мы программы вместе вели, в мероприятиях совместных, но, в общем, мне не приходилось плотно с ним трудиться. И я для себя сейчас понимаю, что то насколько человек тебе близок не зависит от того сколько лет ты его знаешь, как близко ты с ним знаком, был ли ты у него в гостях или нет, дружили вы или нет. Я вспомнил отца Дмитрия Разуманова, с которым мы не были близки, не разговаривали каждый год или даже месяц. Я когда начинал священнослужение и служил диаконом, его направили к нам в Марфо-Мариинскую обитель помогать тяжело болящему священнику отцу Виктору Богданову, и вот отца Дмитрия Разуманова направили. Я совершенно безголосый диакон, у меня абсолютно нет слуха. А отец Дмитрий Разуманов выпускник консерватории. И я могу себе представить, как мои козлиные выкрики, которые я принимал за ектении, могли ему резать слух. Для людей одаренных слухом это болезненно вплоть до физической болезненности, когда не в тон ты попадаешь. |
|
|
