| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание АФИНЫ [Греч. Αθναι, Αθνα], г. на юго-востоке Балканского п-ова (в Ср. Греции), столица Греческой Республики, центр нома Аттика; центр Афинской архиепископии, главной епархии Элладской Православной Церкви . Совр. А. составляют особую адм. единицу и представляют собой мегаполис (Большие А.) с населением 3216 тыс. чел. (2002). Центр города (территория древних и средневек. А.) расположен в 5 км от моря и в 8 км от основного порта Пирей. История Древние А. Укрепленная центральная часть города (Акрополь) расположена на известняковом холме (125 м), к-рый, по преданию, был выбран в качестве резиденции первым царем Аттики Кекропом, назвавшим эту землю по своему имени - Кекропия. Свидетельства древнейшего обитания на Акрополе (на юж. склоне) датируются концом неолита, в сер. III-II тыс. до Р. Х. эта территория входила в ареал распространения эгейской (крито-микенской, на Балканском п-ове - элладской) культуры. Во время переселения дорийцев (XII в. до Р. Х.), когда ими были заняты земли в Ср. и Юж. Греции, только А. смогли сохранить независимость и сюда бежала часть населения из побежденных дорийцами ахейских гос-в Пелопоннеса. С именем царя А. Тесея (ок. XIII в. до Р. Х.) античная традиция связывает процесс объединения родовых общин Аттики (синойкизм) вокруг Акрополя. Ему же приписывается введение древнейшего устройства афинского общества. Преобразовательская деятельность Тесея, как считали древние, послужила примером для остальных греч. городов-гос-в (полисов) и положила начало первенству А. в греч. мире. Акрополь. Общий вид Акрополь. Общий вид Наиболее почитаемой в древних А. была богиня мудрости Афина , к-рая считалась покровительницей города и афинской государственности. В г. Элевсине, в окрестностях А., был распространен культ Посейдона и Деметры (см. Элевсинские мистерии ). В VII-VI вв. до Р. Х. А. постепенно стали одним из наиболее значительных греч. полисов и распространили свое влияние на ряд островов Эгейского м. |
| Все члены массы страстно ищут авторитет, подчинение, неограниченную власть над собой. Люди сегодня утрачивают способность оценить высокую роль свободы, которая является неотъемлемой составляющей духовной жизни Православия – они ищут добровольного рабства 68 . Как отмечал Э. Фромм – находясь в массе, человек проникается только животной симпатией, «теплом стойла», а не настоящей человеческой любовью, предполагающей в качестве своего основного условия свободу и независимость. Исследуя с позиций психоанализа проблемы массовой психологии, 3. Фрейд выдвинул ряд плодотворных идей и гипотез. Он обратил внимание на то, что психология массы – это древнейшая человеческая психология, своими корнями уходящая в первобытную орду, и что вождь массы представляет собой подобие первобытного отца, которого масса боится и которому жаждет подчиняться. Основатель психоанализа выявил важные психологические механизма всеобщего послушания человека в толпе. В частности, он подметил тот реальный факт, что человек массы теряет ощущение ответственности за совершаемые поступки, которые подменяются вседозволенностью силы и агрессивностью. К особой разновидности массово-психологических явлений психоанализ относит «массовую психологию фашизма» (термин В. Райха). Э. Фромм и В. Райх рассматривали фашизм не столько как политический, сколько как особый массово-психологический феномен, возникший в результате неспособности масс к свободе, «бегства от свободы». Выдвинутые ими утверждения о боязни человеческой массой свободы и ответственности, ее патологическом страхе перед ними, о подчинении вождю, сильной личности, были навеяны фрейдовской парадигмой о происходящем в массе регрессе психической деятельности к более ранним ступеням человеческого общества. Секта – это всегда явление анонимное, деградирующее, регрессивное, возвращающее человека к стадным инстинктам первобытной орды. Не секрет, что харизматическая практика глоссолалии и впадения в экстатическую истерику сходна с камланиями шаманов, элевсинскими и вакхическими мистериями, медиумизмом. |
| Надо сказать, что посвящение Юлиана в языческие культы, в элевсинские мистерии, было совершено тайно. Официально он продолжал быть ревностным христианином, и чтобы снять с себя любые подозрения в вероотступничестве, даже делал вид, что является чтецом в церкви (чтец – это младший церковный чин). Тем не менее в 355 году жизнь юноши резко меняется. Его двоюродный брат Констанций II, убийца его родни, решает отправить своего последнего родича в качестве своего соправителя в Галлию. Юлиан назначен цезарем Галлии, и здесь молодой человек, который не выходил из-за школьной скамьи, имел изгрызенные ногти и вечно залитые чернилами руки, обнаруживает в себе необычайные административные и военные таланты. Юноша буквально за пять лет возвращает под римскую власть, казалось бы, уже абсолютно утраченную провинцию. Он налаживает экономику Галлии, обеспечивает безопасность границ, завоевывает любовь и уважение солдат. Неоднократно Юлиан бьет алеманнов, франков, хамавов – все те германские племена, которые нападают на границы империи. Солдаты не чают в нем души. В 360 году между галльским цезарем и императором Констанцием намечается конфликт. Констанций, который терпит поражение в Персидской войне, с неудовольствием наблюдает за успехами своего двоюродного брата. Он приказывает ему отправить почти все свои войска на Восток. Юлиан соглашается, но в ходе отправки войск происходит бунт: армия провозглашает Юлиана императором. Будучи провозглашенным императором, Юлиан вскоре заявляет о том, что является приверженцем древнеримской религии. В 365 году он становится единственным императором Римской империи и пытается восстановить традиционное языческое богопочитание. Открытого гонения он не устраивает, однако, будучи образованным человеком, понимает, что кровь мучеников является семенем Церкви. Но всяческими тайными и хитрыми уловками он пытается принудить принять язычество армию и государственных чиновников. Иероним Стридонский в дальнейшем будет писать про его действия, что это было «гонение ласковое», которое, скорее, манило к почитанию богов, чем принуждало к этому. |
| Переправившись на Кавказ, Г. освободил Прометея , убив из лука терзавшего его орла. Только после этого Г. через Рифейские горы (Урал) пришел в страну гипербореев, где стоял, поддерживая небесный свод, Атлант. По совету Прометея Г. послал его за яблоками Гесперид, взяв на свои плечи небесный свод. Атлант принес 3 яблока и выразил желание отнести их к Эврисфею, с тем чтобы Г. остался держать небо. Однако Г. удалось перехитрить Атланта. Освободившись от ноши, Г. забрал яблоки и отнес к Эврисфею ( Apollod. II 5, 11) (вариант: Г. сам взял яблоки у Гесперид, убив сторожившего их дракона - Apoll. Rhod. Argon. IV 1398 след.). Эврисфей подарил яблоки Г., но Афина возвратила их Гесперидам. Путешествие в царство Аида за стражем преисподней Кербером. Перед совершением подвига Г. получил посвящение в Элевсинские мистерии . Около входа в подземное царство Г. увидел приросших к скале Тесея и Пирифоя, наказанных за попытку похитить Персефону , и освободил Тесея. Владыка преисподней Аид разрешил Г. увести Кербера, если только он сумеет одолеть его, не пользуясь оружием. Г. схватил Кербера и стал его душить. Несмотря на то что ядовитый змей, бывший у Кербера вместо хвоста, кусал Г., тот укротил Кербера и привел к Эврисфею, а затем по его приказу отвел обратно ( Apollod. II 5, 12). Многочисленные мифы о дальнейшей судьбе Г. сводятся в основном уже не к победам над чудовищами, а к военным походам, взятию городов, рождению многочисленных детей, потомки к-рых царствовали в разных полисах Греции. По одному из этих мифов, Гера еще раз наслала на Г. безумие, и он в ослеплении убил Ифита, сына Эврита, сбросив его со стены Тиринфа. После этого Г. постигла тяжелая болезнь, избавиться от к-рой, согласно предсказанию Дельфийского оракула, он мог, только прослужив 3 года в рабстве. Служил Г. лидийской царице Омфале ( Apollod. II 6, 3). На долю Г. выпало также носить жен. одежду ( Stat. Theb. X 646 и далее). В Калидоне Г. посватался к Деянире и, одержав победу над соперником, речным богом Ахелоем, женился на ней. |
| Греко-египетский синкретизм, являвший собой глубокое слияние идей греческой философии и народных религиозных представлений с египетскими религиозными воззрениями, в эпоху Птолемеев зашел уже довольно далеко. Своими корнями он уходит еще к тем временам, когда греки прочно вошли в контакт с египетской культурой. Уже в VI в. до н. э. стали обычными путешествия греков в Египет с научно-познавательными целями. В V в. до н. э. было широко распространено мнение, что Пифагор путешествовал в Египте и вынес оттуда свое знание священных обрядов, свою философию и математические науки (152, стр. 22–24; 120, т. 1, стр. 24). На черты сходства между обычаями египетских жрецов и обычаями орфиков и пифагорейцев указывал и Геродот (22, II, 81). Но если до греко-македонского завоевания греки интенсивно знакомились с египетской мудростью, то с созданием эллинистического государства Птолемеев идет усиленный процесс внедрения греческой философской мысли в среду хранителей традиционной религиозной мудрости Египта. В римский период этот процесс зашел уже настолько далеко, что можно говорить о единой системе философско-религиозных представлений, созданной на базе греческой и египетской культур. Этот греко-египетский философско-религиозный синкретизм впитал в себя элементы и других, широко распространенных в этот период, воззрений: священные традиции иудеев, персидскую и вавилонскую космогонию, черты дельфийских, элевсинских и ряда восточных мистерий (209, стр. 78–80). Известную роль в духовной жизни Египта этого времени играло и иудейство. Иудейская эмиграция из Палестины в Египет началась еще VI в. до н. э., что засвидетельствовано Элефантинскими папирусами, книгой Иеремии, автором, так называемого, «Письма Аристея». Но особенно усилился приток иудейских эмигрантов в Египет в эллинистический период при Птолемеях, так что к началу римского периода иудеи расселились по всему Египту, от морского побережья на севере и до Элефантины на юге (196, стр. 3). Наибольшее количество иудеев сосредоточилось в Александрии, где они, по свидетельству Филона, занимали два квартала из пяти (In Flaccum, § 55). |
| Яркое выражение нашёл себе мистицизм и в исламе, в виде суфизма. Менее благоприятные условия для своего развития имел он в античном язычестве. Греческий народ, по свойствам своего духа, мало склонен был к мистически-созерцательной жизни. Он слишком высоко ценил блага этой жизни, чтобы менять их на восторги мистической жизни, и высоко ставил в деле познания вещей значение человеческой мудрости, чтобы отрекаться от неё во имя мистического постижения бытия. Тем не менее, и у греческого народа весьма рано появляются первые зачатки мистицизма. Уже Элевсинские мистерии ставят своею целью достижение человеком причастия к божественной природе, обожение (θεωσις) и, в качестве средства для этого рекомендуют три ступени: 1) κθαρσις, т. е. очищение, соединенное с различными лишениями и самоумерщвлением, 2) μησις, малое посвящение (в таинства) и 3) εποπτεα, созерцание, высшая ступень посвящения 10 . Видное место занимает мистически элемент далее в орфической теологии и неопифагорейском учении. Но наиболее сильного развития он достиг здесь позднее, во время общего упадка язычества, философии и политической самостоятельности, когда философия поставила своей задачей спасти умирающий древний мир посредством возрождения языческих верований на новых мистических началах. Эту задачу вдохнуть новую жизнь в старые формы взял на себя неоплатонизм, учение не столько философское, сколько религиозно-мистическое. Точно также весьма рано явился мистицизм и в христианстве, где он заметной полосой развёртывается чрез всю историю последнего, причём, принимая различные формы, находит себе место и у еретиков, как древних – гностиков, монтанистов, мессалиан, богомилов, так и позднейших – катар, бергард и др., и в восточном подвижничестве, – и в католическом монашестве, и в протестантстве. Несмотря на различие верований, умственного развития, племени, времени и места мистиков, жизнь их имеет чрезвычайно много общего. Их рассказы и описания своей жизни поражают своим однообразием. Рассматриваемая извне, эта жизнь представляет историю постепенного упрощения жизни, постепенного отказа от сложных форм её, последовательный разрыв всех связей с миром, удаление из него (если не всегда внешне-пространственное, то всегда внутренне-духовное), чтобы всецело уйти в свою внутреннюю, интимную жизнь. |
| Наконец, крайне неопределенные и противоречивые мнения язычников о богах и их свойствах показывают, что они в своих представлениях о них далеки от истины. Каким же образом они могут требовать от христиан чествования богов, относительно которых сами не знают, что это за боги и действительно ли они существуют (III, 36–44)? В четвертой книге Арнобий указывает, прежде всего, на обоготворенные язычниками такие абстрактные понятия, как Pietas, Concordia, Salus, Honos и т. п., которые, собственно, составляют пустые бессодержательные слова и, по-видимому, лишь в насмешку причислены к богам (IV, 1–2). Затем он указывает на многочисленную толпу богов, представляющих явно нелепое обожествление всевозможных предметов, даже вымышленных, ради различных, не исключая самых неприличных и позорных, случаев и обстоятельств жизни (IV, 3–12), и на множество богов одноименных, не имеющих своих особых имен, таких как три Юпитера, пять Меркуриев, пять Минерв и т.п. (IV, 13–17). Говорят, что это могут быть измышления теологов, но такого рода представления входят в общие верования народа, в которых богам приписываются такое же рождение, какое имеют люди и животные, преступные связи не только с богинями, но и с женщинами, всевозможные унизительные и позорные поступки и самые тяжкие преступления (IV, 18–31). Говорят, что это вымыслы поэтов; но поэты вдохновлялись современными им верованиями и не только не подвергаются наказаниям за оскорбление богов, но осыпаются похвалами и почестями, и позорные сказания о богах служат предметом публичных зрелищ, на которых присутствуют высшие сановники государства и жрецы. Поэтому если боги существуют и могут гневаться, то не христиане, а сами язычники служат виновниками этого гнева и бедствий, как постоянно наносящие богам тяжкие оскорбления (IV, 32–37). Подобного рода нелепые и безнравственные сказания, говорит Арнобий в пятой книге, сообщаются не только поэтами, но также историками, и служат основанием для многих религиозных празднеств, обрядов и мистерий; причем он приводит, подвергая беспощадной критике, пользовавшиеся особой популярностью в Греции и Риме сказания о том, как Нума Помпилий перехитрил Юпитера, об Агдестисе, Кибеле, Аттисе, о Фенте Фатуе и рождении царя Сервия Туллия (V, 1–18); затем говорит о Вакханалиях, Фригийских мистериях и о приписываемых Юпитеру многочисленных прелюбодеяниях и кровосмешениях (V, 19–23), о Фесмофориях, Элевсинских и Алимунтских мистериях (V, 24–28). |
| и огненное пламя Зевса пусть бы пало в голову – , . μο μοι. κατ με πδον γς λοι, δι δ ϑελλα σπσαι, πυρς τε φλογμς Δις ν κρα πσοι» 2342 . Β большинстве приведённых отрывков, желание умереть, а если нет – то быть восхищенным, высказывается от невыносимости нравственных мучений, или же от нравственного потрясения. Но, коренится ли оно в причинах внешних, —545— возникая под гнётом обступивших несчастий, или же происходит от причин внутренних, от безысходного сознания тяжкой вины, – безразлично: желание быть восхищенным так и остаётся тут одним желанием: и таинственный Вихрь и восхитительницы Гарпии не внемлют тому, кто ищет их, лишь чтобы избавиться от несчастья или от вины в этом мире, не имея, однако, внутреннего влечения к миру иному. Так, впоследствии, герой мифа нового, Манфред, тщетно ищет забвения, но не находит его, ибо не для горнего пытается покинуть родное ему дольнее, но ради дольнего хочет посягнуть на посвящение. И нет ему забвения: отверзнутся врата Эфира, – не для него. Напротив, там, где вход даётся, во всех, прямо припоминаемых или молчаливо подразумеваемых случаях посвящения, лишь невинная душа и очищенное сердце получало «восхищение». И Клит, и Ганимед, и Пандареевы дочери, целомудренные и прекрасные, восхищены, потому что в них уже не было земной тяги. После испытаний, посланных небожителями и всё же оставаясь с небожителями в мире; вскормленный мистерийным кикеоном, (ибо пища их – смесь из творога, мёда и вина – то был именно кикеон), который вкушали посвящаемые в элевсинские таинства; усвоившие себе дары небесных художеств, дочери Пандарея, конечно, уже не могли быть ничтожными «меж детей ничтожных мира», и не для них стал брак, стезя земного подвига. Тогда-то их и похитили Гарпии: девы вошли в Эфир. Перестали ли они быть на земле, что, судя по сказанию; весьма вероятно, или остались здесь, посвящённые, – это уж дело второстепенное. Важно же то, что их приняло безмятежное Лазурное Царство. Да, повествованием Пенелопы весьма отчётливо изображается посвящение: Гомер, здесь как и везде, является создателем или воссоздателем этиологического мифа, и образы его, как обычно у него, суть отобразы культовой и мистической действительности, им наблюдённой и поэтически осознанной. |
| Вот почему в архаических обществах литейщики и кузнецы воспринимались, как «хозяева огня» наряду с шаманами, знахарями и колдунами. Но амбивалентный характер металла, наделенного свойствами, одновременно, сакральными и «демоническими», передается и металлургам, и кузнецам: их глубоко уважают, но, в то же время, боятся, сторонятся и даже презирают» (Элиаде Мирча. История веры и религиозных идей. От каменного века до элевсинских мистерий. М., 2008, с. 72–73). Более дифференцированное представление о состоянии Европы на рубеже 3 и 2 тысячелетий дает синхронный обзор ее археологических культур. На обширном пространстве северо-восточной Европы от Урала до Северного моря и Аланских островов, от Ледовитого океана до Оки в ту пору еще сохранялась сложившаяся здесь ранее культура ямочно-гребенчатой керамики, с ее локальными вариантами: белевским, рязанским, каргопольским, карельским, беломорским. За Уралом эта культура распространялась по всей Сибири до Оби и Байкала. Ее название связано с орнаментом на керамических сосудах яйцевидной формы, состоящим из комбинаций ямочек, которые, предположительно, наносились на мягкую глину зубьями костяного гребня. Материалом для изготовления орудий труда и других изделий, включая оружие, служили сланцы, кремень, кварц и кости животных. В Карелии сохранились наскальные рисунки, изображающие охоту на лосей с лодок, морскую охоту на тюленей с применением гарпуна, лыжников. Судя по рисункам, носители ямочно-гребенчатой культуры сооружали лодки разных форм и размеров, для плавания по рекам, озерам и морю, на охоте употребляли капканы. В Норвегии обнаружено более 70 наскальных изображений, которые датируются рубежом 3 и 2тысячелетий до Р. Х., как пишет Х. Э. Дэвидсон: «Один из видов рисунков (вероятно, наиболее ранний), представляет собой изображение силуэта огромного животного с глубоко вырезанными линиями. Вероятно, очертания высекались на поверхности скалы при помощи твердого острого камня... Эти рисунки свидетельствуют о том, что, создавшие их, люди не только были прекрасными художниками, но и внимательно наблюдали за поведением животных. |
| В его дворце спальные покои украшались розами и фруктами, а столы покрывались золотыми скатертями. Лишь оказавшись в критическом положении, он способен был проявить энергию и напористость, и храбро сражался с противником (Поллион, 9). Эта характеристика, возможно, верна, но она страдает односторонностью. Из прежних императоров Галлиен более других напоминал Адриана, тонкая художественная натура которого и глубокие интеллектуальные интересы, наряду с чрезмерной сосредоточенностью на личных переживаниях, сочетались с незаурядными политическими способностями. При этом флегматичный по темпераменту Галлиен лишен был нервной раздражительности и чрезмерной впечатлительности Адриана. Тонкий знаток греческой литературы и философии, друг и покровитель Плотина, Галлиен выделялся среди современников, живших в эпоху кризиса и упадка римской культуры, незаурядной эрудицией. Его отличала особая любовь к эллинской культуре и Элладе. Властитель мировой империи, он дорожил званиями гражданина и архонта Афин, получил посвящение в Элевсинские мистерии. Он был замечательным оратором, талантливым поэтом, человеком редкого остроумия, с добродушным характером и благожелательным отношением к людям. «Рассказывают.., что во время цирковых представлений выпущен был свирепый огромных размеров вол. Против него выступил неопытный боец.., стрелял в него десять раз, и не убил. Послышались насмешки. Но вдруг император этому бойцу посылает корону. Когда все встретили этот поступок с недоумением, то он приказал ответить через герольда: «в такого вола столько раз не попасть – трудное дело» (Болотов, цит. изд., т. 2, с. 132). Современники и историки часто плохо понимали Галлиена, не адекватно воспринимали его слова и поступки. Его редкое, если не сказать царственное самообладание и нежелание обременять других, выражавшееся в сдержанной реакции на известия о катастрофических событиях, принимали за проявление равнодушия и апатии, инфантильной несерьезности или цинизма. «Докладывают ему, например, что от его власти отложился Египет. |
|
|
