| ВАРЛААМ Мы Божии старцы, иноки смиренные, ходим по селениям да собираем милостыню христианскую на монастырь. ПРИСТАВ (Григорию) А ты? МИСАИЛ Наш товарищ… ГРИГОРИЙ Мирянин из пригорода; проводил старцев до рубежа, отселе иду восвояси. МИСАИЛ Так ты раздумал… ГРИГОРИЙ (тихо) Молчи. ПРИСТАВ Хозяйка, выставь-ка еще вина – а мы здесь со старцами попьем да побеседуем. ДРУГОЙ ПРИСТАВ (тихо) Парень-то, кажется, гол, с него взять нечего; зато старцы… ПЕРВЫЙ Молчи, сейчас до них доберемся. – Что, отцы мои? каково промышляете? ВАРЛААМ Плохо, сыне, плохо! ныне христиане стали скупы; деньгу любят, деньгу прячут. Мало Богу дают. Прииде грех велий на языцы земнии. Все пустилися в торги, в мытарства; думают о мирском богатстве, не о спасении души. Ходишь, ходишь; молишь, молишь; иногда в три дни трех полушек не вымолишь. Такой грех! Пройдет неделя, другая, заглянешь в мошонку, ан в ней так мало, что совестно в монастырь показаться; что делать? с горя и остальное пропьешь: беда да и только. – Ох плохо, знать пришли наши последние времена… ХОЗЯЙКА (плачет) Господь помилуй и спаси! В продолжение Варлаамовой речи первый пристав значительно всматривается в Мисаила. ПЕРВЫЙ ПРИСТАВ Алеха! при тебе ли царский указ? ВТОРОЙ При мне. ПЕРВЫЙ Подай-ка сюда. МИСАИЛ Что ты на меня так пристально смотришь? ПЕРВЫЙ ПРИСТАВ А вот что: из Москвы бежал некоторый злой еретик, Гришка Отрепьев, слыхал ли ты это? МИСАИЛ Не слыхал. ПРИСТАВ Не слыхал? ладно. А того беглого еретика царь приказал изловить и повесить. Знаешь ли ты это? МИСАИЛ Не знаю. ПРИСТАВ (Варлааму) Умеешь ли ты читать? ВАРЛААМ Смолоду знал, да разучился. ПРИСТАВ (Мисаилу) А ты? МИСАИЛ Не умудрил Господь. ПРИСТАВ Так вот тебе царский указ. МИСАИЛ На что мне его? ПРИСТАВ Мне сдается, что этот беглый еретик, вор, мошенник – ты. МИСАИЛ Я! помилуй! что ты? ПРИСТАВ Постой! держи двери. Вот мы сейчас и справимся. ХОЗЯЙКА Ах, они окаянные мучители! и старца-то в покое не оставят! ПРИСТАВ Кто здесь грамотный? ГРИГОРИЙ (выступает вперед) Я грамотный. |
| Злословие бояр-домочадцев Евдокия терпела, виду не подавая. Но вскоре стала она замечать — сыновья Василий да Юрий встревожились, глаза от нее прячут. Знать, достигли их ушей хульные речи про мать, и смутились сыновья, особливо Юрий. Пожалела Евдокия их маету, призвала обоих в покой свой и сказала: — Хотела я Христа ради претерпеть унижение и людское злословие, будто нежу тело свое, да и целомудрие не блюду, страх Божий забыв… Но увидя вас, сыновей своих, смутившимися, открою вам истину — вы же обещайтесь не говорить о том никому, хотя бы до моей смерти… С этими словами княгиня отогнула часть своих одежд, и Василий да Юрий едва сдержали крик — тело их матери выглядело иссохшим и почерневшим от великих постов и утруждений, так что почти прилипло к костям. И в эту иссушенную, измученную плоть впились заржавевшие вериги… После того случая Евдокия еще усилила свои подвиги, а вскоре приблизилось время ее монашества. Приняла она постриг с именем Евфросинии, что по-гречески значит «радость»… 29 В старой квартире на улице Чаплыгина, где дружно проживали отставная интеллигентка-учительница, крепкая глухая старуха крестьянских корней и мягкий добродушный Толик, страдающий запоями, зачастую разгорались философско-политические дебаты. Начинала Дарья Титовна, вернувшаяся из очередного похода в магазин — несмотря на свои преклонные годы, она исполняла в сложившемся симбиозе роль снабженца, тогда как Толик был многопрофильным мастеровым, а Илария Павловна — мозговым центром по решению всех проблем. — Счас вот шла, — громким голосом тугоухой рассказывала Дарья Титовна. — А во дворе малолетка с папиросой, от горшка два вершка. Ему еще мамкину титьку сосать, вместо того чтоб дымить-то!.. — А скверик за переулком сносить будут, — в другой раз начинала она. — Новую домину отгрохают, так сколько квартир можно распродать! На что им скверик-то, им бы денежки хапнуть!.. — Кефир с творогом опять дорожают! — звучало в передней после ее очередного похода. — Что ни день, дороже. Чего дождемся, по сто рублей за кефир? |
| Я вспоминаю молодость, ездил тогда по монастырям, где только еще мог застать. Монастырская служба полная, содержит то, что наши светские батюшки опускают. Нельзя не опускать. Мужики заняты, им надо спешить заняться делом, хозяйки полны забот о доме, мусор вымести, пищу приготовить, для Бога времени нету. А в монастыре — замечательно. Архиерейская служба особенно. Поют три мальчика, это не то, что голоса баб сорока–пятидесяти лет. Eis polia cte despota — звонкие, чистые голоса десятилетних мальчиков. Эго многолетие — целая часть литургии, когда присутствует архиерей; диакон кадит, и три мальчика поют. Чувствуется зримо благодать епископа. И вот я помню Акафист Пресвятой Троице, в службе на Троицын день. Ну я тебе скажу, ведь это проспект десяти богословских диссертаций. И с тех пор я этого не слышал. Эти попы светские, я их терпеть не могу. Монастырская служба продолжается шесть–семь часов. Литургия — тоже; начинают рано, в семь утра, и кончают к двум часам дня. Потом — монашеское пение другое, нету приемов светских, и нет женских голосов, которые слышишь в обычной церкви, — отвратительно. Эта вычурность, это оперное пение, — отвратительно все. Настоящая служба только в монастыре. И, конечно, теперь русский мужик ничего этого не знает. Но я тот мужик, который еще захватил конец. И с этим воспоминанием я живу всю жизнь. Теперь эта культура исчезла, ее нигде нет. Русский мужик все это уничтожил. А какое было величие! Недаром Флоренский написал статью о православном богослужении, «Храмовое действо как синтез искусств» . Я был свидетелем того, как эта культура исчезла. При мне пятьдесят лет лиц духовного звания все высылали и высылали. Как только начинает входить в жизнь своих духовных детей, как появляется кто чуть поумнее, постарательнее, — сразу высылают. У Флоренского еще больше о богатстве православного богословия в лекциях «Смысл идеализма» , они вышли отдельной книжкой. Начало декабря 1972 Скажу по секрету, я христианин. Для меня величайшее достижение и смысле христианского подвига — исихазм. Это значит — не о теле думать, а о Боге В исихазме мысль выше разума. Разум — разлагает. Я, хотя всю жизнь занимаюсь наукой, все же недостаточно воспитан. (Возможно, именно по этому самому, что занимаюсь наукой.) Как–то должно быть по–другому. Должны быть зачатки не–европей–ского типа. Haplosis, опрощение: все настолько становится просто, что нет ничего Также это и theosos, обожение. Человек становится как бы Богом, но не по существу, — что было бы кощунством, — а по благодати. Это возвышается над разумом, человек держится уже только верой. Ничего не остается. И даже о самом Боге человек перестает думать. Ведь Бог для нас обычно — это система богословия. А тут — полная неразличенность. Исихасты называют свое видение божественным светом. В нем — ни чего–то более светлого, ни более темного, а один свет… |
| Во время войны боялись, чтобы чужие государи не подослали волшебниц испортить государеву семью, и успехи Самозванца всеобщее мнение ничему другому не могло приписать, кроме ведовства. Опасение, чтобы лихие люди не нанесли порчи царю и царскому семейству, не имело границ. Чуть только случилось прихворнуть государыне или кому-нибудь из царских детей, сейчас же подозревали, что их испортили, сглазили или напустили на них худобу. Женщины, составлявшие дворню царицы, жили по большей части в неприязни между собой, соперничали одна с другой и взаимно одна на другую доносили. Если в домашнем царском быту возникал какой-нибудь спор между супругами, этому искали причины в ведовстве и порче. Болезнь царского младенца приписывалась сглазу и порче, и оттого маленьких царевичей и царевен старательно оберегали от человеческих взоров, полагая, что дурное действие недоброго глаза легче подействует на малолетнего, чем на взрослого. То же господствовало и в домах знатных господ; господа, заболев, подозревали слуг, что они нанесли им вред ведовством, а слуги, рассердившись на господ, действительно прибегали к ведунам и ведуньям, чтобы с помощью их знаний отомстить господам. Между тем, волхвы, знахари, ворожеи, ведуны пользовались всеобщим легковерием и делались поверенными в житейских делах всех классов народа; одни портили, другие снимали порчу, предохраняли от нее или отгадывали, кто испортил. Таким образом, между чародеями происходили своего рода поединки, где оружием было их искусство. Они соперничали друг с другом; один думал своим ведовством уничтожить ведовство другого, а между тем, кто-нибудь доносил на них, и обе стороны попадались в руки блюстителей порядка и правосудия, собиравших равные плоды и со злого, и с доброго колдовства, а еще больше с тех, кто прибегал к тому и другому роду колдовства. Церковь строго преследовала всякое ведовство, не щадя даже и лечения, относившегося вообще к зелейничеству. В монастырских имениях волхвов и баб ворожей считали наравне с ворами и разбойниками. |
| Если бы вопрос с печатными СМИ упирался только в гриф, то для меня это уже не проблема. А проблема - жаль, что этого не прочитает большинство - в распространении газет. А зачем их покупать, если у Ракова они все выложены на сайте? - вопрошает форумист. Есть логика? - Есть!. И зачем покупать за 200-250 руб (полцены) его книги, когда я могу безплатно скачать их с его же сайта?! И это верно. Но мог бы я называть себя православным, если бы установил цену за скачивание? Да у меня и мысли такой не было: читают люди на сайтах - слава Богу! - это и есть главная задача православного писателя. Но что творят некоторые священники с нашей печатной газетой! Её и прячут, и сжигают, и отказываются брать (за исключением того случая, если в номере об их батюшке рассказ); или забывают возвращать деньги за проданные газеты, или продают по 20(!) рублей за экз. и т.д. и т.п. ДЕЛО НЕ В СОДЕРЖАНИИ, А В ОТНОШЕНИИ К РЕДАКТОРУ! Редактор - последователь Митрополита Иоанна - зачем он нужен? Очень многие церковники до сих пор точат зуб на Владыченьку. И это хорошо! Значит, Митрополит Иоанн продолжает ОТТУДА своё святое дело. И когда меня называют иоаннитом, я только распрямляю свои худые плечи. В.П.Семенко, видимо, прав, когда говорит, что я недопонимаю, КТО УПРАВЛЯТЬ РПЦ. 19 лет мы трудились не покладая рук с надеждой, что, наконец,заметят, наши добровольные труды во славу Божию и помогут. Пусть не деньгами, а только распространением. Если бы я назвал вам количество церквей в СПб, которые не берут наши газеты, вы бы пришли в удивление. И причины(У) я хорошо знаю: всем правит голова... Хотя могу вам сказать, что от месячной продажи газет редакция имеет сумму, равную одной десятой от необходимой для нормального функционирования ООО. Сами сделать газету они не в состоянии - пролистайте " Александро-Невский вестник " , но от нормальной, входящей в десятку самых популярных газет России, открещиваются. Да вы, церковники, без нас, профессионалов, от голода в летнем лесу помрёте. Это миряне всё делают - газеты, журналы, иконы, вышивки, деньги вам несут последние, а вы всё кичитесь от излишнего числа спонсоров, которые, в большинстве своём, и в церковь ни ногой, а хотят этим Бога умилостивить. Но Господу дороже две лепты вдовицы, чем ваши миллионы. Я не считаю, что наша почти 20-летняя работа пропала зря: люди читали, чему-то учились, и мы тоже поднимались вместе с газетой. Но я до сих пор не пришёл в себя от того количества накипи в Церкви. Выгодно это, что ли? Чего я только ни насмотрелся-не наслушался от проповедников слова Божия? Господи, очисти Церквь Твою от грязи! Александр Раков. |
| В ограде седмь кладезей. Еще харчевой болшой анбар. И по-за кельям к ограде кладовых анбарцов до десяти. К реке за оградой хлебной большой анбар. Еще у реки наподобие часовенки покрыто, и в ней крест поставлен великий. Ходят к нему августа 1-е число с иконами и поют молебен соборной. Выгодевический монастырь Ограда сто тридесять сажен каждая стена. Двои врата. Часовня Преображению Господьню и Пречистыя Введению, пространнее мужеской; певчая, трапеза и столовая. А колоколня такая же с часами, звон менше братскова. Иконы и крыласы, лампады и паникадила и прочее все украшение драгое. На крылосы до шестидесять девиц собирается. Общих келей пятьнадесять да имянных до пятнатцети же. В болнице без мала двести человек. Меж монастырями гора усыпалная, место высокое, до пожару роща была велия, и ныне заростает по всей лесок новой. Тамо и часовня с иконами, у могилок столбики со крестами. На полдень 3028 за оградой у братскаго монастыря выпущен кониной двор, сажен выщше тритцети, во вси страны сараи и конюшны. В Северном углу кузницы и кожевенной завод. И огород капустной целое поле, и два колодца. У женской – также преболшей коровей двор со стаями 3029 и с сараями. На Лексе ограда, часовня и прочей всякой завод и строение, болше выговских. Храм Воздвижению и Предотечи Господьню и апостолу Иоанну Богосло . А украшение в девичей часовне весма лучше и богатее Выгорецкаго, понеже ис пожару у них вынесено было все. И до пожару вящшая утварь была паче тех. Болниц на Лексе в мужеском одна, в женском – две. Во всех часовни и служба. Людей братских с наемными и гостями и что живут по пашпортам в мужеских оградах на Выгу и на Лексе по двести человек. Женска в двух же оградах: на Выгу более пятисот, на Лексе вящши семисот человек. Служба вседневная в четырех часовнях да в пяти болницах. А болничных без мала шестьсот человек. Коней в обоих монастырях двести, коров четыреста, а телята годовые и малые, вси своими стадами пасутся. Пастухов до тритцети человек. Пашенные поля у манастырей на Выгу и на Лексе. И отхожие еще называются. Первое место – Пажа, второе – Пигматка, 3 – Пурнозеро, 4 – У Марковских. Везде живут люди по летам и работают. Во всех местах посеют ржи сто пятьдесят овса сто дватцеть четвертей. Чистить, прятать и пахать – весма работы много обоему полу, понеже скоро земля выпашется и не родит. Для того всегда снова лес ронят 3030 и жгут и палы прячут 3031 2 и чистят. |
| – А Рождество? – А Рождество было на самом деле. Да, многие храмы были закрыты или даже разрушены, ты знаешь. Да, люди не знали молитв, толком не знали, Чье Рождество, Кто вообще родился. Но чувствовали. Чувствовали, что происходит важное. И это важное – совсем не смена одного года другим. Хочешь, докажу? Рождество было. Люди чувствовали, что происходит важное. И это важное – совсем не смена одного года другим Она смотрит мне в глаза. А у меня почему-то начинает колотиться сердце. И я читаю: В Рождество все немного волхвы. В продовольственных слякоть и давка. Из-за банки кофейной халвы производит осаду прилавка грудой свертков навьюченный люд: каждый сам себе царь и верблюд. Сетки, сумки, авоськи, кульки, шапки, галстуки, сбитые набок. Запах водки, хвои и трески, мандаринов, корицы и яблок. Хаос лиц, и не видно тропы в Вифлеем из-за снежной крупы. И разносчики скромных даров в транспорт прыгают, ломятся в двери, исчезают в провалах дворов, даже зная, что пусто в пещере: ни животных, ни яслей, ни Той, над Которою – нимб золотой. Пустота. Но при мысли о ней видишь вдруг как бы свет ниоткуда. Знал бы Ирод, что чем он сильней, тем верней, неизбежнее чудо. Постоянство такого родства – основной механизм Рождества. То и празднуют нынче везде, что Его приближенье, сдвигая все столы. Не потребность в звезде пусть еще, но уж воля благая в человеках видна издали, и костры пастухи разожгли. Валит снег; не дымят, но трубят трубы кровель. Все лица как пятна. Ирод пьет. Бабы прячут ребят. Кто грядет – никому непонятно: мы не знаем примет, и сердца могут вдруг не признать Пришлеца. Но, когда на дверном сквозняке из тумана ночного густого возникает фигура в платке, и Младенца, и Духа Святого ощущаешь в себе без стыда; смотришь в небо и видишь – звезда. Мы обе молчим и смотрим за окно. Звезд там нет, тихо шевелятся голые ветки берез, шумят в отдалении машины. – Ма-ам? – Что? Я готовлюсь рассказывать дальше – о жизни страны без Бога, без Рождества. Но она, как всегда, удивляет: – А они всё равно чувствовали Рождество? Потому что Святой Дух? |
| Поясним это примерами. Речь идёт о почитании св. мощей. Вопрос, как известно, весьма важный для нас. Ведь если мы докажем истинность св. мощей и законность их благочестивого почитания – значит, мы будем иметь в своих руках наглядное доказательство истинности нашей веры. Напротив, если сектанты окажутся правы в своём отрицании – значит, в настоящее время мы не располагаем доказательствами истинности православия. Всё это прекрасно сознают сектанты и потому, при объявлении прений по этому вопросу, они начинают задавать массу мелочей и тем осложняют задачу и затягивают беседу. Они, например, говорят: а) „тела мёртвых иногда долгое время могут быть непричастными тлению, благодаря случайным, чисто внешним причинам, например: благодаря сухому положению места и доброкачественному в нём воздуху, или благодаря разным натиранием благовонными мастями. Так нельзя ли полагать, замечают сектанты, что нетление мощей есть только более продолжительное освобождение мёртвого от разрушительного действия времени и явлений природы” 195 . Другое их возражение: б) „При почитании и поклонении св. мощам бывает немало обманов и злоупотреблений. Говорят, что мощи иногда бывают подставные, – например, за мощи угодников выдаются кости обыкновенного человека и так далее” 196 . Третьи говорят: в) „Мощей не может быть. Сказано: „прах еси и в прах возвратишься”. Затем, если бы были на самом деле св. мощи, то нам бы показали их, а то прячут от нас. Значит, тут – что-то неладно. Уж не фабрикация ли их?” г) „Мощи” – это один обман, выдуманный попами да монахами; всё, что от земли, должно возвратиться в землю” 197 . д) „Кости – не мощи” 198 . Можно и ещё привести несколько вопросов и возражений сектантов, но думаем, что и этих вполне достаточно. И эти примеры показывают нам, как сектанты постепенно раздвигают рамки затронутого нами вопроса, уклоняются в сторону от главного предмета речи и тем медленно, постепенно срывают беседу. Такого рода уклон в сторону допускается сектантами по вине миссионера. Миссионер, ведущий беседу, обыкновенно не определяет точно и не выясняет значения слова „мощи”, вследствие чего сектанты и забрасывают своего оппонента второстепенными вопросами. Напротив, если бы руководитель беседы сразу же заявил сектантам, что православная церковь понимает под словами „мощи”, то предлагаемые сектантами вопросы, вроде только что приведённых, отпали бы сами собой и, таким образом, сектантам были бы заграждены уста. Тогда бы они не посмели затянуть и сорвать беседы, да и не могли бы, потому что в их руках не оказалось бы никаких средств к тому. |
| При их скорости, как они шли, от фонаря до фонаря надолго входили они в чёрный тоннель деревьев, и друг друга совсем не видели. А тоннель колебался над ними, деревья ахали, барахтались, хлестались и сыпали последними листьями. (Слушай ветви, это буду я!) – А на самом деле только торжество своей партии их заботит. Все эти кадеты не того боятся, что правительство проиграет войну, а наоборот – что выиграет, да без них. Оттого они так и добиваются кадетского министерства – именно сейчас. Они всё рассчитывали, что без них не выиграют. А теперь – снаряды есть, фронт крепок, обойдутся без них – и всё у них пропадает. После войны на чём им выскочить? Побывал среди кадетов Воротынцев, а так не подумал. Не Шингарёв, конечно. Но – Милий Измаилович, отчего бы нет? Но – Павел Николаевич? Жгли генерала неурядицы не своей застоявшейся судьбы: – “Реакционная внутренняя политика”! А – какая сейчас политика? Победить, вот и вся политика. Дошло до того, что городские самоуправления – в оппозиции к высшей власти, где это видано? А печать? Вся – левая, вся – разрушительная. Поносит Церковь, поносит патриотов, только что прямо трона не называют, усвоили лаяться – “режим”. Любой прохожий журналист выражается от имени России. Обливают нас помоями, но нашего опровержения никогда не поместят, это их “свобода”. А если кто за правительство, тех – “рептильная” печать или “казённо-бутербродная”. А большой русской национальной газеты так и не сумели создать. И даже правительственной не догадались, наверно в одной России. А почему мы годами должны слушать только брань против правительства? – Но видите, – с превосходством счастливого человека над несчастным, мягко уговаривал Воротынцев, – гласность быть должна. Называться – всё должно открыто, злоупотребления – оглашаться всенародно. Чтобы проходимцы в закоулках трепетали. – Так дорогой вы мой! Конечно! Да разве они огласят злоупотребления своих земгоров? или промышленников? или банков? или спекулянтов, которые продукты прячут? Этих – они всех покрывают, главные проходимцы у них и не трепещут. Они единственно поносят только власть. |
| 706 По крайней мере до принятия архиерейства, когда уже долг будет требовать научения пасомых жить по-христиански. Однако Бог дал человеку талант и знания богословские не затем, чтобы мы до этого времени в землю его скрыли, подобно тому как платье прячут до весны в сундук, чтобы его моль не ела. Но что говорит апостол Павел Тимофею ( 2Тим. 1, 6 )? – «...напоминаю тебе возгревать (αναξωπυρειν – раздувать) дар Божий», все время подавать ему воздуха (то есть труды по очищению сердца и ума), как углю, чтобы тот не гас, а все более и более разгорался. Поэтому пусть изучают молодые ученые иноки творения святых отцов и, если им так хочется учить других раньше времени, пусть дадут перевод святоотеческих книг на русский язык. На них лежит этот долг и обязанность по отношению к Церкви. Великий срам на Страшном Суде и наказание будет нам, когда католики, протестанты и другие покажут свои издания текста и полных переводов наших святых отцов, в одежду которых мы облачились и убеждения которых считаем своими, а мы этого сделать не сможем. И это тогда, когда у нас в Московской Синодальной библиотеке и других библиотеках гниют драгоценнейшие рукописи-уникумы, от взгляда на которые жадным огнем разгораются глаза иностранных ученых!.. Скажут, у нас есть переводы и издания отцов. Это ли переводы – с пятого на десятое, тяжелым, неуклюжим языком начала прошлого века, в которых иногда едва просвечивает мысль подлинника (даже у еп. Феофана: Письма. Вып. IV. М., 1900. С. 139–143. 1001, 1002, 1004), да и та порой заменяется просто своими словами, наудачу придуманными! Да и что переведено? Малая часть или половинная. Кому-кому, а ученым монахам за это небрежение о тех книгах, в которых они мнят имети живот вечный ( Ин. 5, 39 ), достанется. Ведь не мирским же людям заниматься писаниями аскетов?! И не стыдно ли лицам, именующим себя «богословами», не иметь под руками на родном языке переводов своих богословов – святых Максима Исповедника , Дионисия Ареопагита и других?!. 708 Последнее выражение не мое, и притом имеет не переносный, а буквальный смысл. В житии преп. Илариона Великого (Четьи-Минеи, 21 октября) рассказывается: «Однажды, стоя на молитве, святой пришел в забвение, будучи побежден естественною немощию ума, и стал думать о чем-то ином. Заметя это, бес тут же вскочил ему на плечи, как будто какой наездник и, ударяя ногами по его ребрам и хлеща бичом по плечам и по шее, заголосил: «Поезжай, поезжай! Чего спишь!» и, смеясь, спрашивал: «Не хочешь ли ячменю?» Святой же, все эти диавольские козни ни во что вменяя, прогонял их от себя оружием креста». |
|
|
