| — Поди сюда, мой милый, — сказал сыщик, — и давай-ка послушаем, что ты нам расскажешь. Внимание великого человека, героя многочисленных нашумевших в каждой лондонской конторе историй, словно околдовало мальчика. Он вытянулся перед сыщиком Каффом и заложил руки за спину, как новобранец, сдающий экзамен. — Твое имя? — спросил сыщик, начиная допрос по всем правилам. — Октавиус Гай, — ответил мальчик. — В конторе меня называют Гусберри из-за моих глаз. — Октавиус Гай, иначе Гусберри, — продолжал сыщик с чрезвычайной серьезностью. — Тебя хватились вчера в банке. Где ты был? — С вашего позволения, сэр, я следил за одним человеком. — Кто это такой? — Высокий мужчина, сэр, с большой черной бородой, одетый, как моряк. — Я помню этого человека! — перебил я. — Мы с мистером Бреффом сочли его шпионом, подосланным индусами. На сыщика Каффа, по-видимому, не произвели большого впечатления наши предположения. Он продолжал допрашивать Гусберри. — Почему ты следил за этим моряком? — спросил он. — С вашего позволения, сэр, мистер Брефф желал знать, не передаст ли чего-нибудь мистер Люкер кому-нибудь по выходе из банка. Я видел, как мистер Люкер передал что-то моряку с черной бородой. — Почему ты не сказал мистеру Бреффу то, что ты увидел? — Я не успел никому сказать об этом, сэр, моряк вышел очень быстро. — А ты побежал за ним? — Да, сэр. — Гусберри, — сказал сыщик, гладя его по голове, — у тебя есть кое-что в голове — и это не хлопчатая бумага. Я очень доволен тобой до сих пор. Мальчик покраснел от удовольствия. Сыщик Кафф продолжал: — Ну, что же сделал моряк, когда он вышел на улицу? — Взял кэб, сэр. — А ты что сделал? — Бежал сзади. Прежде чем сыщик успел задать еще вопрос, вошел новый посетитель — главный клерк из конторы мистера Бреффа. Чувствуя, как важно не прерывать допрос мистера Каффа, я принял клерка в соседней комнате. Он пришел с дурными вестями от своего хозяина. Волнение и суета последних двух дней оказались не под силу мистеру Бреффу. Он проснулся в это утро с приступом подагры и не мог выйти из своей комнаты в Хэмпстеде, а при настоящем критическом положении наших дел очень тревожился, что оставил меня без совета и помощи опытного человека. |
| В лучшие эпохи ислама мудрыми властителями и наместниками обращалось также большое внимание на устройство и на поддержание в исправности путей сообщения, водопроводов и плотин. Земледелие и торговля получили могучий толчок. Пространства непроизводительные и лежавшие до того впусте превращены были в культурные оазисы систематической канализацией. В Сицилии с большим усердием занялись культурой маслины, хлопчатника и сахарного тростника. В Испании равнины Гранады, Мурсии и Валенсии снабжены были так хорошо оросительными запрудами и водопроводами, что страна стала производить в изобилии всякого рода продукты. Благодаря проникшей во дворцы вельмож роскоши, пришли в весьма цветущее состояние разные ремесла и промыслы. Отдельные провинции халифской империи наперерыв старались добиться известности изготовлением дорогих шелковых тканей. Шелковая промышленность уже при сассанидах была высокоразвита в Персии, при халифате же она процвела еще более. В фабрикации разных шелковых материй Багдад занял первое место; с особенно-выдающимся мастерством в нем выделывались парчовые ткани. Случалось часто, что материи привозились сначала в Багдад и оттуда под именем Багдадских снова возвращались на родину. Восточные области халифатства, кроме шелка, доставляли также шерстяные и бумажные ткани. Западная Азия славилась своими кожевенными изделиями и выделкой полотен. В Сирии процветала стеклянная промышленность, в Египте фабрикация писчей бумаги. С III столетия гиджры с дорогой египетской бумагой с успехом начала соперничать дешевая писчая бумага, выделывавшаяся на Востоке из хлопка. Торговля бумагою получила чрезвычайно широкое развитие; в продолжение целых столетий и Запад снабжался бумагой с мусульманского Востока. Превосходно выделывались затем, и именно в Персии, металлические изделия, оружие разного рода, накладки и высечки в его орнаментации. Процветанию торговли весьма благоприятствовали паломничества, которыми освящалась любовь к путешествиям. Пророк дозволил заниматься во время их торговлей; поэтому богомольцы брали с собой в путь произведения своей родины и обменивали их дорогою или в Мекке на чужеземные товары. Пророк выразил благорасположение свое к торговле и иначе. В коране (сура 45) говорится: «Бог есть Тот, кто подчинил вам море, чтобы по Его велению пробегали там корабли, искали щедрых даров Его и чтобы вы были благодарны». Мысль о том, что корабли «высокие, как горы, и по морю плавающие», составляют особое божеское благодеяние людям, встречается выраженной в коране не менее двенадцати раз. |
| Все это на верхнем слое земли, но что же там внутри, в самой середине земного шара? Не правда ли: ведь хорошо бы узнать? Там, может быть, все серебро да золото, да драгоценные камни!.. Опытом этого дознать невозможно, потому что люди, копая землю для извлечения скрытых в недре ее сокровищ, не проникли глубже 500 саженей, толщину же земного шара в поперечнике ученые исчисляют в 12 т. верст. Но из сопоставления некоторых известных нам явлений легко убедиться, что там – внутри земного шара такой жар, что все руды и минералы находятся в расплавленном – жидком состоянии. Так нам известно во 1-х, что в тех местах, где добывая руду, роют землю на большую глубину, изведано, что чем глубже спускаешься, тем делается теплее, а наконец становится жарко; во 2-х, что при иных горах бьют из земли ключи воды, как кипяток, горячей, и, в 3-х, что на земле много гор, называемых огнедышащими, на которых есть провалы или пустоты, называемые кратерами, из которых постоянно выходит пар в виде дыма, а иногда после землетрясения и подземных громов, выбрасываются в ужасающем количестве пепел и камни и текут огненные реки расплавленных и раскаленных руд. Итак, под нами огненный океан, и мы над ним строим свои дома! Истина сего предположения подтверждается еще следующим соображением: если мы сильно трем твердые тела одно об другое, то они разгорячаются; также если бить большим молотом об наковальню, то они оба также сделаются горячи, а если свалить в огромную кучу какое-нибудь вещество, то в нижних слоях его от гнета верхних будет теплее, и даже если это вещество легко воспламеняется, как, например, уголь, хлопчатая бумага, то оно может само собою загореться. Теперь, если предположить, что сила тяготения, связывающая вещество в земной шар, находится в центре этого шара, то понятно какой должен быть страшный гнет во внутренних пластах земли от верхних пластов, а при таком сильном гнете не может быть без трения одного вещества об другое, следовательно, поэтому уже надо заключать, что чем ближе к центру земли, тем сильнее должен быть жар. |
| Кроме сказанного, у арабов были еще другие внешние выражения горя, особенно, у их женщин, по случаю смерти родственников, а, главным образом, мужей. Так, например, в стихотворении, где описывается подобная скорбь по умершем, говорится, что если кто желает все это видеть, то пусть посмотрит на женщин 2426 : «Он найдет, что женщины без покрывала оплакивают с причитаниями смерть его, бьют себя по лицу на рассвете. Обыкновенно они прикрывали лица свои покрывалом, но в этот день, когда они явились пред зрителями, Они били по благородным лицам своим, по случаю (потери) молодца с прекрасными природными качествами и доброй славой». Особенно терзала себя при этом по лицу жена умершего. Перечисленные нами проявления печали по умершем выразила Айша, при смерти Мухаммеда, бия себя по лицу и груди 2427 . При смерти родственника или мужа, женщины являлись с открытой головой и поднимали громкие рыдания и плачь, как это видим из приведенного стихотворения 2428 . При плаче и причитаниях они употребляли некоторые укорененные обычаем, так сказать, стереотипные словесные формы для выражения своего горя, начиная, обычно, свои причитания словами – не удаляйся! или подобным этому восклицанием, например, «О, Убай не удаляйся»! «не удаляйся, Кабиса!» 2429 При плаче женщины надевали на себя особенное платье, а на голову нечто в роде покрывала или шляпы . Так, например, один поэт говорит (стих) 2430 : «Если ты желаешь увидеть не покрытое лицо и локти плакальщицы, на голове которой покров в виде шляпы ». Для утирания слез, текущих из глаз при плаче по умершем, женщины, оплакивающие его, держали в руках кусов полотна, называемый . Траурным цветом платья был синий 2431 . Обычай надевать на себя особую и притом темную одежду по случаю смерти близкого родственника мы встречаем и у других, особенно, восточных народов, например, у иудеев. Так, когда Иаков составил себе убеждение, что сын его Иосиф уже не существует в живых, то он, между прочим, при этом случае надел на себя особое платье, вретище. 2432 Это была волосяная одежда, плащ, притом темного цвета, что, несомненно, вытекает из сравнения в Апокалипсисе помрачения солнца с этим одеянием: «и солнце мрачно бысть, яко вретище власяно». 2433 Кроме надевания этого особого вида и цвета платья, в каком являлись родственники-арабы при умершем, жены последнего, если таковые были, имели довольно странный и рассчитанный, вероятно, на эффект обычай. Жена тотчас по смерти мужа намачивала клочок ваты кровью и клала его себе на голову. Этот клочок, так намоченный, носил название . По словам Камуса – «есть хлопчатая бумага, которую женщина, находящаяся в трауре, окрасив кровью, клала себе на голову, так что выставлялась сторона её из-под покрывала, чтобы показать тем свое горе» 2434 . |
| Материалом, из которого приготовлялись нити и ткани, служили: хлопчатая бумага, лен, шерсть коз, овец и верблюдов. Особенную ценность имели материи, сделанные из крученого льна (виссон). Материи из хлопчатой бумаги и льна шли на приготовление платья, – мужского и женского, а приготовленные из козьей шерсти – на покровы палаток. При этом особенно дорого ценились материи, сделанные из шерсти коз киликийских, так как в Киликии водилась лучшая порода коз и здесь же процветало ткацкое мастерство. Из Деян. 18видно, что мастера, занимавшиеся изготовлением тканей из козьей шерсти для палаток, назывались σκηνοποιο (делатели палаток). К числу таких мастеров принадлежали по роду своего ремесла св. ап. Павел и Акила. Из верблюжьей шерсти приготовлялись нити и ткани для кошм, тюфяков, покрытия скотских стойл, возов во время дороги, а также для одежды бедняков и для траура (сак- σκκος – вретище). При изготовлении ткани иногда в нее вплетались особые узоры, или гнезда (ташбец). Такая ткань ткалась между прочим для священнического хитона (кетонет гат-ташбец – риза трясновита). При этом различались два рода узоров: «маасе рикма» и «маасе хашаб». Первым именем, как видно из талмуда, назывались узоры, вытканные с одной, а вторым – узоры, вытканные с обеих сторон ткани (на подобие шитья гладью). Так между прочим были вытканы изображения херувимов на покровах скинии. Последний род тканей ценился очень дорого. Дорого также ценился тот сорт тканей, когда один кусок ткани составлял цельную сотканную одежду. Такая именно ткань была изготовлена Богоматерью для нешитого хитона Христа Спасителя. е) Белильное и кожевенное ремесло. В связи с приготовлением нитей и тканей находилось белильное ремесло (кобец), которым занимались некоторые жители Иерусалима ( 4Цар. 18:17 ; Ис. 7:3; 36:2 ). Подвергавшиеся белению холстины опускались в особые белильные цистерны, куда наливалась вода, смешанная с минеральной или растительной щелочью (нетер, борит, ср. Иер. 2:22 ; Мал. 3:2 ), после чего они вынимались, выколачивались вальками, вымывались в чистой воде и потом расстилались на месте, обильно освещенном солнечным светом. Так как при производстве белильных работ выделялся неприятный запах щелочи, то для занимавшихся этими работами ремесленников в некоторых городах, напр. Иерусалиме, отводились особые поля, называвшиеся «белильничьими» (см. выше). |
| На столе стоял маленький деревянный ящичек, открытый и пустой. По одну сторону ящика лежала тонкая хлопчатая бумага, употребляемая для завертывания драгоценных вещиц. По другую сторону — разорванный лист белой бумаги с печатью на нем, частично разломанной, и надписью, которую легко можно было прочесть. Подпись была такова: «Отдан на сохранение господам Бешу, Лайсоту и Бешу Септимусом Люкером, жительствующим на Мидлсекс-плейс, Лэмбет, маленькая деревянная коробочка, запечатанная в этом конверте и заключающая в себе вещь очень высокой стоимости. Коробочка эта должна быть возвращена господами Бешом и Кь только в собственные руки мистера Люкера». Эти строки уничтожали всякое сомнение, по крайней мере, в одном отношении: Лунный камень находился у моряка, когда он накануне вышел из банка. Я почувствовал, что меня опять дернули за фалду. Гусберри все не отставал от меня. — Воровство! — шепнул мальчик с восторгом, указывая на пустой ящичек. — Вам было велено ждать внизу, — сказал я, — ступайте вниз! — И убийство! — прибавил Гусберри, указывая с еще большим наслаждением на человека, лежавшего на постели. В удовольствии, какое доставляла мальчику эта ужасная сцена, было что-то столь отвратительное, что я схватил его за плечи и вытолкал из комнаты. В ту минуту, когда я переступил порог, я услышал, как сыщик Кафф спрашивал обо мне. Он встретил меня, когда я вернулся в комнату и принудил подойти с ним к постели. — Мистер Блэк, — сказал он, — посмотрите на лицо этого человека. Это лицо загримированное, и вот вам доказательство. Он указал пальцем на тонкую синевато-белую полосу над смуглым лбом покойника у корней растрепанных черных волос. — Посмотрите, что будет под этим, — сказал сыщик, вдруг крепко ухватившись рукою за черные волосы. Мои нервы не могли вынести этого, я опять отвернулся от постели. Первое, что я увидел на другом конце комнаты, был неугомонный Гусберри, который взобрался на стул и следил, задыхаясь от любопытства, через головы взрослых за всеми действиями сыщика. — Он стаскивает с него парик, — шептал Гусберри, жалея, что я единственный человек в комнате, который не мог ничего видеть. |
| Надо сказать, что в большинстве своём «феномены» были именно такого рода и скорее походили на фокусы или трюки, но на неискушённую, падкую на чудеса публику они производили сильное впечатление. В одном из писем Синнетту Е. П. рассказывает, каким образом она пересылает письма по «почте Акаши», иными словами, осуществляет телепатическую «передачу мысли». Сперва следовало «призвать ко вниманию» какого-либо ученика или махатму (т. е. адресата). Затем развернуть письмо и провести его над лбом «при задержанном дыхании», не отнимая этой части письма ото лба «до тех пор, пока звонок не оповестит, что она (строка) прочтена и записана» (!?). По другому способу, индуктор запечатлевает каждую фразу письма механически, но вполне сознательно, в своём мозгу и затем начинает отправлять послание, фраза за фразой, реципиенту – лицу, «находящемуся на другом конце провода». Но в том и другом случае письма должны вскрываться и затем сжигаться так называемым «девственным огнём» (зажжённым не от спички, но вызванным трением с помощью смолистого прозрачного маленького камня, шарика, к которому ни одна голая рука не должна прикасаться). «Это делается ради пепла, – поясняет Блаватская – который, пока бумага горит, немедленно становится невидимым... ». Этот невидимый пепел и отправляется мгновенно (через акашу-эфир) получателю 125 . Махатмы, впрочем, нередко пользовались и обычной почтой. Так, например, однажды Кут Хуми прислал Синнетту локон своих волос в качестве амулета, со следующим объяснением: «Т. к. я не способен принести в ваш дом полный магнетизм моей физической личности, то я делаю самое лучшее, что могу, посылая вам локон, как проводник для передачи моей ауры в концентрированном состоянии. Не разрешайте никому другому брать его в руки за исключением м-с Синнетт». В конверте с локоном Кут Хуми находилась также записка с инструкцией Мастера, читать которую без улыбки не возможно: «Прилагаемые при сём волосы носите на себе в хлопчатобумажной тесьме (или, если предпочитаете, в металлическом браслете) немного ниже вашей левой подмышки под левым плечом» 126 . |
| Никак бы нельзя было сказать, чтобы в комнате сей обитало живое существо, если бы не возвещал его пребыванье старый, поношенный колпак, лежавший на столе. Пока он рассматривал все странное убранство, отворилась боковая дверь и взошла та же самая ключница, которую встретил он на дворе. Но тут увидел он, что это был скорее ключник, чем ключница: ключница по крайней мере не бреет бороды, а этот, напротив того, брил, и, казалось, довольно редко, потому что весь подбородок с нижней частью щеки походил у него на скребницу из железной проволоки, какою чистят на конюшне лошадей. Чичиков, давши вопросительное выражение лицу своему, ожидал с нетерпеньем, что хочет сказать ему ключник. Ключник тоже с своей стороны ожидал, что хочет ему сказать Чичиков. Наконец последний, удивленный таким странным недоумением, решился спросить: — Что ж барин? у себя, что ли? — Здесь хозяин, — сказал ключник. — Где же? — повторил Чичиков. — Что, батюшка, слепы-то, что ли? — спросил ключник. — Эхва! А вить хозяин-то я! Здесь герой наш поневоле отступил назад и поглядел на него пристально. Ему случалось видеть немало всякого рода людей, даже таких, какие нам с читателем, может быть, никогда не придется увидать; но такого он еще не видывал. Лицо его не представляло ничего особенного; оно было почти такое же, как у многих худощавых стариков, один подбородок только выступал очень далеко вперед, так что он должен был всякий раз закрывать его платком, чтобы не заплевать; маленькие глазки еще не потухнули и бегали из-под высоко выросших бровей, как мыши, когда, высунувши из темных нор остренькие морды, насторожа уши и моргая усом, они высматривают, не затаился ли где кот или шалун мальчишка, и нюхают подозрительно самый воздух. Гораздо замечательнее был наряд его: никакими средствами и стараньями нельзя бы докопаться, из чего состряпан был его халат: рукава и верхние полы до того засалились и залоснились, что походили на юфть, какая идет на сапоги; назади вместо двух болталось четыре полы, из которых охлопьями лезла хлопчатая бумага. |
| Никак бы нельзя было сказать, чтобы в комнате сей обитало живое существо, если бы не возвещал его пребыванье старый, поношенный колпак, лежавший на столе. Пока он рассматривал всё странное убранство, отворилась боковая дверь, и взошла та же самая ключница, которую встретил он на дворе. Но тут увидел он, что это был скорее ключник, чем ключница: ключница, по крайней мере, не бреет бороды, а этот, напротив того, брил, и, казалось, довольно редко, потому что весь подбородок с нижней частью щеки походил у него на скребницу из железной проволоки, какою чистят на конюшне лошадей. Чичиков, давши вопросительное выражение лицу своему, ожидал с нетерпеньем, что хочет сказать ему ключник. Ключник тоже с своей стороны ожидал, что хочет ему сказать Чичиков. Наконец последний, удивленный таким странным недоумением, решился спросить: «Что ж барин? у себя, что ли?» «Здесь хозяин», сказал ключник. «Где же?» повторил Чичиков. «Что, батюшка, слепы-то, что ли?» оказал ключник. «Эхва! А вить хозяин-то я!» Здесь герой наш поневоле отступил назад и поглядел на него пристально. Ему случалось видеть не мало всякого рода людей, даже таких, каких нам с читателем, может быть, никогда не придется увидать; но такого он еще не видывал. Лицо его не представляло ничего особенного; оно было почти такое же, как у многих худощавых стариков, один подбородок только выступал очень далеко вперед, так что он должен был всякой раз закрывать его платком, чтобы не заплевать; маленькие глазки еще не потухнули и бегали из-под высоко выросших бровей, как мыши, когда, высунувши из темных нор остренькие морды, насторожа уши и моргая усом, они высматривают, не затаился ли где кот или шалун мальчишка, и нюхают подозрительно самый воздух. Гораздо замечательнее был наряд его: никакими средствами и стараньями нельзя бы докопаться, из чего состряпан был его халат: рукава и верхние полы до того засалились и залоснились, что походили на юфть, какая идет на сапоги; назади вместо двух болталось четыре полы, из которых охлопьями лезла хлопчатая бумага. |
| Никогда больше не коснуться мне с дружеской любовью этой безвольной руки… Да простит вам бог, Стирфорт! Никогда, никогда!.. О романе «Жизнь, приключения, испытания и наблюдения Дэвида Копперфилда-младшего из Грачевника в Бландерстоне, описанные им самим (и никогда, ни в каком случае не предназначавшиеся для печати)» – таково было первоначальное полное заглавие романа. Первый выпуск его был издан в мае 1849 года, последующие выходили ежемесячно, вплоть до ноября 1850 года. В том же году роман вышел отдельным изданием под заглавием «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим». Хотя в этой книге Диккенс и рассказал о некоторых действительных событиях своей жизни, она не является автобиографией писателя. Используя отдельные факты своей биографии, Диккенс свободно видоизменял их в соответствии с планом романа; рисуя образы своих героев, он брал лишь отдельные черты действительно существовавших людей. Рассказывая, к примеру, о тяжелом детстве маленького Дэвида, о его работе на винном складе и о крушении его детских надежд, Диккенс описал свои собственные переживания тех лет, когда ребенком он работал на фабрике ваксы. Он рассказал о своих занятиях юриспруденцией, но совершенно изменил условия, в которых эти занятия протекали; он описал свои занятия стенографией, сделав Дэвида парламентским репортером, но ничего не поведал о постепенном превращении своем из газетного репортера в известного писателя. notes Примечания 1 Предисловие автора. – Настоящее предисловие было предпослано изданию 1869 года. Оно почти полностью повторяет предисловие к первому изданию (декабрь 1850 года), отличаясь от него лишь последним абзацем. 2 Бабуин – обезьяна из семейства павианов. 3 Бабу – обращение, принятое в Индии в XIX веке и соответствующее английскому «мистер». 4 Бегума – так называлась в Индии принцесса или знатная дама мусульманского вероисповедания. 5 …получило при крещении имя Пегготи? – Это имя напоминает слово «пейген» (pagan), то есть язычник. 6 …хлопчатой бумагой из ювелирной лавки. – Во времена Диккенса в иных случаях специально обработанная бумага заменяла вату; на такой бумаге ювелиры обычно раскладывали драгоценности у себя в лавках. 7 |
|
|
