| – В этом отношении нам крупно повезло, потому что мои родители и родители отца Иоанна создали свои крепкие семьи и достойно воспитали своих детей. Они являются верующими православными христианами. Многое, что у нас есть в семье – от них, из этого опыта. Хотя я больше разделяю взгляд, мнение, которое прочитала у одного священника: есть семья мужа, есть семья жены, а потом рождается третья семья, совершенно другая. Понятно, что невозможно автоматически повторить семьи своих родных, и ваша семья – это ваша семья. Но безусловно, большое подспорье – когда родители разделяют с вами, и вы разделяете с ними какие-то общие жизненные ценности, и старшее поколение является примером сохранения своих взаимоотношений в браке на многие годы. Слава Богу, родители мужа живы, и моя мама жива, к сожалению, моего папы нет с нами уже много лет. Семьи наши сохранны, многочисленные внуки, так у родителей отца Иоанна уже 22 внука! Это же о чём-то говорит. – Есть ли у Вас в семье такое, конечно, условное разделение: папа – это строгость, справедливость, а мама- доверие, доброта? Понятно, что одно другое не исключает… – У нас, скорее, наоборот. И опять это связано с тем, что муж часто отсутствует, и какие-то острые, даже конфликтные ситуации с детьми зачастую происходят без его участия. Можно сказать, что на передовой я. Если ребёнок не так поступил или всплывает, что он что-то не так сделал, сказал и так далее, обычно это происходит со мной. Не знаю, как дети ко всему этому относятся, я же всегда огорчалась, говорила им: я, как мама-дракон, на кого-то периодически рычу, кого-то за что-то ругаю. В первую очередь от меня им достаётся, я участник этих событий, к тому моменту, когда появляется папа, инцидент либо исчерпан, либо прошло уже какое-то время и не актуально поднимать тему. Безусловно, последнее слово за папой, он может сказать и проявить строгость, но чаще, фактически начиная с детского до более старшего возраста наших сыновей и дочек, с разбором полётов приходится сталкиваться мне. Мне чаще приходится ругать детей и в силу того, что я женщина, делаю это эмоциональнее. Папа у нас более спокойный в этом плане. Наш папа всегда приезжает домой с чем-нибудь вкусным, с гостинцами… |
| – Здорово работают там внизу! – сказал Горюнов, вылезши из ниши. – Не пора ли нам удирать отсюда подобру-поздорову? – спросил Костяков с тревогой в голосе. – Вы думаете, что это признак скорого пробуждения вулкана? – засмеялся Ордин. – Если бы мы бывали здесь раньше и этих звуков не слышали, это действительно было бы признаком усиления подземной деятельности. Но даже и в таком случае бояться нечего – пробуждение может продолжаться дни, недели, месяцы и годы. – И даже столетия, как у Лысой горы! – прибавил Горюнов. Онкилоны, узнав, о чем говорят чужестранцы, полезли один за другим в нишу и выходили оттуда встревоженные. Теперь они были убеждены более чем когда-либо, что здесь, под землею, обитают злые духи. Эти удары, содрогание стены, огоньки во впадине, тысячи дымов, кипящие озера, полное отсутствие растительности – все в совокупности до того пугало их, что они стали настойчиво просить, чтобы до ночи уйти из этой страшной местности. Было уже поздно, солнце скрылось за высоким северным обрывом, и густая тень легла на эту часть котловины. Кроме того, с запада надвигалась большая черная туча, а туман должен был стать здесь особенно густым. В тумане и сумерках легко было потерять дорогу и попасть в расселину или в кипящее озеро. Действительно, едва успели отойти на километр от обрыва, как все небо покрылось тучами и пошел мелкий дождь; вся местность окуталась туманом от многочисленных испарений, охлаждаемых дождем; стало совсем темно, и волей-неволей пришлось остановиться по соседству со зловещей впадиной и возле кипящего озерка, дававшего возможность сварить хоть ужин и чай, так как топлива никакого не было. Спокойствие чужестранцев подействовало и на онкилонов, и все, лежа на берегу озера, спускали на ремешках или концах копий куски мяса в воду, но говорили только шепотом. Горохов догадался даже сварить суп; он положил мясо в котелок, прибавил соли и крупы, зачерпнул воды и погрузил котелок до половины в озерко. Навар получился недурной, и, главное, мясо сварилось в соленой воде и было вкуснее, чем куски, варившиеся прямо в озерке. Чай также оказался достаточно вкусным. После ужина онкилоны, сбившись в тесную кучу и укрывшись от дождя щитами, заснули, выставив караул. Для чужестранцев они устроили шалаш из бычьей шкуры и копий. Но последним захотелось посмотреть ночью на огни впадины, и они потихоньку, не будя никого, направились к ней. Благодаря теплу, исходившему из глубины, над впадиной не было тумана, и она представляла черную яму, дно которой было изборождено в разных направлениях линиями синих огоньков, местами перебегавших с места на место, то потухавших, то загоравшихся и представлявших очень странное и занимательное зрелище. |
| Серафим, весна 1941 г. После родов у матушки произошло общее заражение крови, и состояние ее было практически безнадежным. Родные просили молитв отца Алексия, прикладывали к его могилке рубашку матушки, потом передавали ее в больницу, и так несколько раз – и чудесным образом по молитвам отца Алексия она осталась жива. Матушка всегда была худенькой, небольшого роста. Однажды сестра отца Георгия назвала матушку худышкой, и круглолицый упитанный Коля весело потом восклицал: «Мама худышка! Мама худышка!..» Коля был живчик, веселый и подвижный мальчик, Серафим более серьезный, с хорошими способностями к математике. Матушка вспоминала, что, когда он оканчивал школу, его приглашали в разные вузы. Но это было весной 1941 года… Серафим поступил в Бауманское высшее техническое училище, совсем немного проучился и ушел на фронт. Он пропал без вести весной 1944 года . Второй сын Тревогиных, Николай, в эвакуации трудился на заводе и вместе с двумя другими подростками угорел при аварии. Ребят спасли, но Колю откачать не удалось, не успели. Это было в 1945 году, незадолго до окончания войны. Так отец Георгий и матушка за два года потеряли обоих сыновей… Дома у Валентины Карловны все было аккуратно и просто, ничего лишнего, ничего сверхценного. В дело шло все. Сказался долговременный опыт ссылок и лишений. На крохотной кухне царил идеальный порядок. Над умывальником разместилась небольшая фанерная полочка, на которой стопкой были сложены кухонные салфетки из простого белого ситца и остатков простыней. Старенький холодильник, к которому она посылала нас за «чем-нибудь к чаю», всегда был полон. Ежедневно Валентину Карловну посещали люди: расписание посещений составляла и, по возможности, регулировала Ефросиния Ивановна Кадурина, в постриге монахиня Евстолия. Но, что интересно, приходящие и сами как-то управлялись Промыслом Божиим. Только мы собираемся уходить – уже звонок в дверь, уже кто-то на пороге. Матушка Евфросиния жаловалась, что матушка Валентина почти ничего не ест, и просила нас в часы посещений следить за ее питанием. Мы и рады были угостить матушку чем-нибудь вкусным, но сделать это было не так-то и просто. Она с радостью соглашалась «попить чаю» и посылала нас к холодильнику, но потом почти ничего не ела, а только подливала нам чай и подкладывала то котлетку, то пирожок. В итоге ей удавалось накормить нас скорее, чем нам ее. Мы увлекались разговором, сообщали, какой батюшка сегодня служил, пересказывали от начала до конца всю его проповедь, а она только слушала и улыбалась. |
| В магазине Леон проявил себя как истинный глава семьи: обращал внимание на все акции и скидки, старался выбирать продукты качественные, но недорогие, изучал состав и сравнивал цены. Леон и Иннокентий Сопровождающий Леона, Иннокентий, объяснил мне, что у них от Свято-Софийского дома есть банковская карта, которой они расплачиваются в магазинах. Это позволяет ребятам приобрести необходимые для жизни навыки: ориентироваться в стоимости продуктов, пользоваться банкоматами и кассами, планировать бюджет. Карта пополняется за счет пожертвований, поступающих на расчетный счет Домика. Сопровождаемое проживание ребят на квартире – некоммерческий проект и существует исключительно благодаря финансовой поддержке сторонников. Чтобы закупить продукты по списку, нам пришлось обойти три магазина – и, наконец, мы все вместе вернулись в теплую квартиру, где на кухне уже вовсю кипела работа. Катя что-то жарила на сковороде, а Феруза натирала на терке морковь. Воспитатели тоже помогают девочкам, но те очень стараются во всем проявлять самостоятельность. После получаса дружных веселых разговоров перед нами были расставлены тарелки с горячим вкусным супом, который сменили макароны с котлетами. И, конечно же, на столе было большое блюдо с нарезкой из колбасы. Фира сидела рядом со мной, и мы продолжили наше общение обо всем на свете. – Очень вкусную колбасу вы купили, – периодически отмечала она, с аппетитом уминая кусочек за кусочком. Леон тоже принимал активное участие в наших беседах, с удовольствием рассказывая истории о путешествиях и своих питомцах. Я заметила, что за столом царила очень теплая атмосфера, сопровождаемая радостным смехом, улыбками, иногда спорами о чем-то Я заметила, что за столом царила очень теплая дружеская атмосфера, сопровождаемая радостным смехом, улыбками, иногда спорами о чем-то. «Прямо как должно быть в настоящей хорошей семье», – подумалось мне. Хотелось сидеть с ребятами еще и еще, но пора было уходить, и от этого мне стало немного грустно. Мы обменялись с Катей и Фирой телефонами, обещая писать друг другу в мессенджеры. |
| Разрушение кулинарного образа храма означает символическое разрушение храма настоящего В этом не было бы особой беды (хотя в такой гигантомании и угадывается тщеславие), если бы подобные изделия не украшались изображениями храмов (часто кафедральных соборов той или иной епархии), а иногда и фигурами ангелов или иконами. Ведь все эти православные соборы также будут публично, на виду у всех безжалостно разрезаны, разломаны и съедены. Но разве в этом состоит наше почитание дома Божия? Кулинарный образ храма возводит наш ум к его первообразу – настоящему храму. И поругание или разрушение первого означает символическое разрушение второго. Тем самым все участники подобного действа символически уподобляются тем богоборцам, которые боролись с Церковью почти весь XX век. Гигантский кулич в Москве с храмом Христа Спасителя, Большим театром и зданием Московской мэрии Потреблять московский кулич начали с «подкопа» под здание мэрии Подобные вещи происходят в нашей действительности наряду со здоровым способом выразить прихожанами любовь и уважение к своему духовному пастырю: испечь и без «духовных» изысков украсить торт или праздничный пирог цветами и соответствующей надписью. Пример нормального торта без «духовных» излишеств – поздравление священника с днем Ангела Торт должен быть всего лишь кулинарным продуктом – съедобным, вкусным, красивым, свободным от какого-либо неблагочестия. Это так просто сделать. Надо только отказаться от использования ненужной и неуместной церковной и христианской символики: изображений храмов, святых образов и священных предметов. Торт от «светской фирмы» Мы не сможем с чистой совестью упрекнуть в чем-то светских производителей, пока не наведем должного порядка в своей церковной среде. Заключение Из вышесказанного можно сделать следующие выводы. 1) Размещение на артосах изображения Господа Иисуса Христа, а на просфорах – образов Спасителя, Богородицы и святых не соответствует древней церковной традиции. 2) Не соответствует норме иконопочитания использование священных изображений и изображений священных предметов (храм Божий, Библия, Потир, наперсный крест и т.п.), а также священных символов и знаков при изготовлении съедобных предметов небогослужебного назначения (пряники, печенье, хлеб, пирожные, торты и т.п.). |
| Вместо лекций научного коммунизма я в церковь ходил — появились прогулы, и стипендии я лишился. Играть в футбол перестал — и зарплаты от команды нет. Остался я без денег. Как-то вышел из учебной аудитории в коридор и слышу, как декан преподавателю философии говорит про меня: — Надо Зураба отчислять, он опозорил наш институт — почти попом стал. Единственный грузин к нам поступил — и вот такое дело... Как моя покойная бабушка мне Библию подарила Когда я в институте учился, у меня был друг, Сергей, он сейчас Оптинский игумен. Сережа работал на заводе имени Т.Г.Шевченко, а я в футбольной команде завода играл за харьковский «Маяк», вторую лигу. У меня тогда денег уже не было, и он подарил мне как-то десять рублей. В Харькове тогда продавали очень вкусные яблоки, правда, дорогие: пять рублей килограмм. А я хотел панихиду по бабушке отслужить. И мне очень хотелось что-то положить на панихидный столик-канунник, угостить людей чем-то вкусным, чтобы они бабушку мою помянули за упокой. И вот я купил килограмм яблок на пять рублей и отнес на панихиду. А до этого мне один сотрудник КГБ сказал: — Я за тобой слежу и понять не могу: дурак ты или не дурак... Ты молодой. При деньгах. Зачем ты в церковь ходишь?! Священник в храме не хотел, чтобы я на панихиде присутствовал, их тогда гоняли, если они молодежь в храм привлекали. И он мне говорит: —Вы идите, молодой человек, я потом вашу панихиду отслужу. А я отвечаю: — Нет, я хочу остаться в храме и помолиться. И остался — упертый — я же грузин. Служит батюшка панихиду, а у меня такая радость, словно моя бабушка рядом со мной стоит. И у меня слезы текут. Помолились мы, панихида закончилась, я оборачиваюсь — стоит рядом Тамара Викторовна, старушка-свечница, мы с ней дружили, и говорит: — Зурабчик, ты же хотел Библию купить. Привезли в наш храм Библии — по 70 рублей. А тогда Библию было не достать — нигде не продавали. Выхожу я из храма и думаю: где же я возьму 70 рублей?! И вдруг мне навстречу идет мой друг по футбольной команде и радостно мне сообщает: |
| Как рассказывает Кристина, хлеб покупать становится все сложнее. Очереди за хлебом. Люди записывают свой номер в очереди на ладони. Фото: Mary Asatryan — Мы второй день стоим в очереди за хлебом, — рассказывает она, — мой номер 321-й. А дальше очередь продолжается до 2 тысяч. Вчера мы в 4 часа ночи ушли домой, и хлеба еще не было. Стояли больше суток. Мы записались, взяли номерок. Но муки не хватило. Вчера хлеб кончился на 135-м номере. Сегодня не знаю, до 321-го дойдет очередь или нет. Раньше в центре Кристины детей всегда угощали чем-то вкусным — пирожками, вафлями, мороженым. — Дети приходили сюда и за вкусняшками тоже. Сейчас у нас ничего нет. А они ждут угощения. Родители приводят детей с надеждой, что у нас есть что-то. Недавно мы смогли раздать детям яблоки. Но найти еду становится все труднее и труднее. Как это объяснить детям? Я не знаю. «Дети просят хотя бы семечки» У Кнар шестеро детей — трое дочерей и трое сыновей. Самому младшему ребенку девять месяцев, старшему — 11 лет. — Запасов еды осталось на три дня, — говорит Кнар. — Нам четыре недели назад приносили гуманитарную помощь. Но все уже кончается: гречка, масло, молоко. Мне не с кем оставить детей, чтобы стоять в очереди за хлебом или мясом. Муж в больнице в Ереване. Только иногда моя мама может посидеть с ними. Люди стоят в очереди за хлебом всю ночь. Фото предоставлено Татевик Хачатурян Вчера вечером Кнар два часа простояла в очереди за хлебом. Ей дали номер 178, надежды почти не было. Но пришел ее отец, у него инвалидность. Ему продали хлеб без очереди. Половина буханки хлеба на сегодня еще осталась. — Мне нечем кормить младшую дочь, кроме грудного молока, — говорит Кнар. — Раньше кашу могла дать. Но сейчас она кончилась. Мои дети не капризные, но они просят что-то вкусное. Хотя бы семечки. Но их нет, я не знаю, где их взять. В доме закончились и лекарства. Страшно, что кто-то из детей заболеет. — Жаропонижающего у меня осталась одна пачка. Даже на неделю не хватит. «Мы не можем увидеться с родными» |
| Иначе как можно объяснить то, что случилось со мной в конце 1970-х годов? Ведь такое не происходило, да и не могло произойти ни с одним композитором. И дело тут заключалось не в какой-то моей оригинальности или самобытности, но лишь в том, что в своих детских играх я слишком часто оказывался в пространстве, наполненном энергией живого присутствия старца Александра Мезенца, и эта энергия предопределила мою судьбу. Конечно же, то, что я говорю о связи между Саввино-Сторожевским монастырем, старцем Александром Мезенцем и своими занятиями крюковой нотацией, многим может показаться чем-то притянутым за уши или простым совпадением. Поскольку я точно знаю, что тут ничего не притянуто за уши, то и возражать ничего не буду, однако все же приведу еще один пример подобного «совпадения». Недалеко от Саввино-Сторожевского монастыря располагалась прославленная Левитаном деревня Дюдьково — одно из самых живописных мест Подмосковья, куда мы также часто ходили гулять. В Дюдькове находился дом, в котором на протяжении ряда лет жил Танеев и который теперь был превращен в его дом-музей. Почти что каждый раз мои родители заходили навестить директора этого дома, и между ними завязывался какой-то разговор. Я не помню, о чем они говорили, но я помню, что там нас поили очень вкусным домашним квасом. И вот, если принять во внимание, что Танеев был единственным русским композитором, который профессионально занимался нидерландскими полифонистами и который написал трактат о подвижном контрапункте, то нетрудно догадаться, почему спустя многие годы моими любимыми композиторами стали Обрехт, Хейнрик Изаак и де ла Рю. Конечно же, я тогда понятия не имел, чем занимался Танеев, кто такие нидерландские контрапунктисты и что такое подвижный контрапункт, но я пил квас в доме Танеева, и теперь я более чем уверен, что вместе с этим квасом в меня была введена определенная установка, которая предопределила мою профессиональную судьбу. Вообще я думаю, что знания, которые человек получает в процессе обучения, не так важны, как те установки, которые неким тайным образом внедряются в сознание в глубоком детстве. Ведь никакие знания, полученные мной в музыкальной школе, в училище, в консерватории или в электронной студии, не могли пересилить те установки, которые были введены в мое подсознание, когда я лазал по стенам Саввино-Сторожевского монастыря или когда пил квас в дюдьковском доме Танеева. Вот почему если задаться целью найти объяснения моего не совсем обычного композиторского поведения, то искать их нужно в деревне Дюдьково и в Саввино-Сторожевском монастыре, который — что очень даже немаловажно — в те времена был превращен в какой-то дом отдыха и не действовал как собственно монастырь. |
| Он с нежностью, с глубокой любовью вспоминает о каких-то моментах, связанных с его детством, как, например, его бабушка или мама водила на Причастие. Я недавно ехал в такси, и один таксист пожилой, когда он узнал, что в церковь везет меня, рассказывал, что, когда он был маленьким (это была блокада), бабушка водила его причащаться в Никольский собор, в храм. И он говорил: «Представляете, выбитые окна, громоздящиеся развалины, холод, абсолютная тишина в городе, всё вымерло. Темно, черно, жутко, холодно, завывает ветер, жутко есть хочется. Бабушка приводит меня в храм. Там – огоньки свечей. Там тепло, там чем-то вкусным пахнет. Там тебе дают маленькую крошечку с вином, и когда эту крошечку принимаешь, так сладко становится!..» Я спросил его, чтобы понять, о чем он говорит: «В смысле, сладкая крошечка?» – «В душе как-то сладко становится». Я говорю: «Ну, а потом вы ходили в Церковь? – «Нет, я атеист. Я потом в церковь не ходил». И вот, возникает вопрос: «Если горит сердце у человека, если ему было сладко, когда он с Богом, если это вспоминается, как что-то очень светлое – может быть, даже самое светлое, что у него осталось, – почему же человек не идет к Богу? Вот опять же огромный вопрос ставит этот рассказ. …Ну, и наконец, когда ученики причастились – открылись их очи, они увидели, узнали, с Кем имеют дело. Недаром есть такое Евангельское выражение: «Приди и виждь». Когда люди спрашивают меня в каких-то аудиториях, как нам поверить в Бога, я говорю, что не буду сейчас приводить вам эти доказательства. Доказательства существуют, и все они в той или иной мере удачные, но по-настоящему только личный опыт может убедить человека том, что Христос – это, действительно, Бог, что Бог есть, что Он существует в жизни нашей. Что Он жизнь нашу претворяет, изменяет, наполняет радостью, полнотой, светом, благодатью. Человеку нужно это самому пережить. И я людям говорю: «Начинайте молиться. Придите в храм, постойте на службе. Ощутите благоухание этой службы, внутреннее, духовное благоухание». |
| Однажды дождливым вечером в ворота домика постучали. Миша вышел, открыл калитку и увидел невысокого монаха с черной с проседью бородой. “Игумен Модест из Вологодской епархии, — поклонился инок, — пустите переночевать. Монастырь уже закрыт, а знакомых в городе нет. Ваш адрес дала мне моя прихожанка, которая была с вашей мамой в Троице-Сергиевой Лавре”. Миша ходил обедать на братскую трапезу и поэтому не знал, чем угостить неожиданного гостя. Но монах, слава Богу, оказался невзыскательным и словоохотливым. За трапезой отец Модест рассказал, какую жизнь он прожил. Осужден был за веру на 8 лет, сидел в лагере среди уголовных преступников. Бывало, шпана ночью прощупает всего в поисках денег, потом возьмет очки, а утром продает их за пайку хлеба. Пожаловаться нельзя — убьет, и покупаешь у него за хлеб. Следующей ночью он опять утащит. И все начинается заново. Однажды отобрали теплые вещи — зимой отморозил себе ноги. - У моей прихожанки, — рассказывал после трапезы о. Модест, — заболела нога. Врач предложил операцию, а я, успокаивая расстроившуюся женщину, рассказал ей про то, как вылечил свои ноги без всяких операций. Однажды в Печорах я набрал осенних листочков, помолился преподобномученику Корнилию и приложил эти листья к ногам. И ноги исцелились. Зинаида вняла моему совету и поправилась. Ведь земля печорская пропитана кровью братии монастырской. Миша слушал и удивлялся. Рано утром отец Модест, наскоро умывшись, ушел на полунощницу. Вслед за ним встал и Миша с грустной думой: чем же все-таки угостить монаха? Денег нет ни копейки, но пришла же Зинаиде помощь по усердной молитве и горячей вере! Миша никогда не проходил мимо икон, которые стояли под монастырским Никольским храмом. Но на этот раз Мишу охватило какое-то особое чувство. Он умилился сердцем, и слезы градом полились из глаз у образа Святителя Николая. Мальчик просил у Угодника Божия денег хотя бы на то, чтобы порадовать гостя вкусным обедом. Спустившись с горки и зайдя в Успенский собор, Миша стал на свое привычное место у клироса. Друг чья-то рука мягко коснулась плеча мальчика. Он обернулся и увидел старца схиигумена Савву, который молча опустил в Мишин карман денежную бумажку. “За что?” — только успел спросить перехваченным от волнения голосом Миша. “Зайди ко мне после службы”, — ласково ответил старец. |
|
|
