| В подобной обстановке я вступил в жизнь. А теперь пора рассказать о моих родителях — о том, что за люди они были и как по собственной воле очутились в этом странном доме, где мы с братьями начали осваивать мир, который сэр Джеймс Джинс удачно назвал «таинственным». 2. Сара Нил (1822–1905) Моя мать была голубоглазая розовощекая женщина с широким серьезным и простодушным лицом. Она родилась 10 октября 1822 года, при короле Гeopre IV , за три года до открытия первой железной дороги на паровой тяге. Это было время, когда люди ходили пешком и ездили на лошадях, плавали по морю на парусниках, а многие земли были еще не открыты. Мать была дочерью трактирщика из Мидхерста и его недужной жены. Трактирщика звали Джордж Нил (родился в 1797 году), и, вероятно, в нем была ирландская кровь. Жена же его в девичестве звалась Сара Бенем, что звучит совсем по-английски. Она родилась в 1796 году. Мидхерст был маленьким старинным городком, выстроенным из желтого песчаника; стоял он на дороге из Чичестера в Лондон, и мой дед держал упряжку почтовых лошадей, совсем как его отец до него. Однажды холодной зимней ночью в метель его дядя возвращался порожняком и, спасаясь от одиночества, принял лишнего, после чего у въезда в город свернул не туда и, перевалив через парапет, прямиком угодил в пруд, откуда начинался канал, где и утонул вместе с лошадьми. Вообще-то в семье моей матери быстро хмелели, хотя никогда не доходили до беспамятства. Но при этом мой дед перед смертью успел заложить все свое имущество и оказался изрядно в долгу. Так что, по сути дела, он ничего не оставил наследникам — моей матери и ее младшему брату Джону. Сейчас трудно проследить обстоятельства жизни моего деда. В моем распоряжении — лишь некоторые заметки, которые мой старший брат сделал со слов матери, и еще у меня лежат разные завещания, свидетельства о смерти и рождении и материнский дневник. Если я не ошибаюсь, Джордж Нил сперва держал в Чичестере трактир «Источник», а потом трактир «Новый»; последний принадлежал ему с 1840 года до самой его смерти в 1855 году. Тридцатого октября 1817 года он женился на Саре Бенем. Два мальчика умерли во младенчестве, моя же мать родилась в 1822 году. Долгое время спустя, в 1836 году, родились мой дядя Джон и еще девочка по имени Элизабет — в 1838 году. Очевидно, у моей бабушки было слабое здоровье, но, судя по дневнику моей матери, в пятьдесят три года она оставалась женщиной привлекательной, руки у нее были маленькие и красивые. Эта короткая заметка в дневнике исчерпывает все, что мне о ней известно. Думаю, когда она была в добром здравии, она, как принято, преподала дочери начатки вероучения, какие-то элементарные знания и стала приучать ее к домашнему хозяйству. У меня сохранился образчик очень решительной записи в материнском дневнике, сделанной когда ей было лет восемь и где, если отбросить красоты стиля, сказано буквально следующее: |
| Филарет принимал во внимание и это обстоятельство. Что касается до упомянутой компетенции обоих. – Павского и Филарета,-в деле перевода Псалтири, то она со стороны последнего обеспечивалась, кроме общих его учебных занятий как преподавателя греческого и еврейского языков в Троицкой Лаврской семинарии и Св. Писания в С.-Петербургской духов. академии, и специальными трудами по изучению Псалтири, из которых два (Руководство к познанию псалмов и толкование псалма 67-го) уже упомянуты нами были выше. К этому должно присоединить еще толкование на 2-й псалом, написанное в 1820 году, но изданное в печати лишь в 1873 году (в Чтениях в Общ. люб. дух. просв.). Со стороны же Павского, расположенного к занятиям по изучению Св. Писания лекциями того же Филарета, высокие достоинства которого как преподавателя этого предмета, признавали и сам он Павский, та же компетенция обеспечивалась, кроме занятий по кафедре еврейского языка и его словесности, также специальным ученым трудом, доставившим ему в 1814 году степень магистра богослова и напечатанным по пересмотре со стороны ректора-Филарета, в том же году под заглавием: «Обозрение книги псалмов. Опыт археологический, филологический и герменевтический». 46 Это издание перепечатано без перемен с издания 1806 года «тщательнейше исправленного», как говорится в заглавии Толкования. 51 Разумеем первое петербургское издание, так как первое московское издание вышло из печати лишь в начале 1823 года. 52 См. отчеты Библ. Общества за 1821, 1822 и 1823 годы и известия общества за 1824 год. Ср. также Чистовича цит. ст. в Хр. Чт. за 1872 г. ч. I, стр. 441–442. 53 В 1822 году Филарет лишь в начале августа прибыл в Петербург для присутствования в Св. Синоде, не быв перед тем почти целый год там. См. письма его к родным, стр. 245. 250. М. 1882 г. 54 См. у Чнстовича в цит. ст. Христ. Чт. за 1872 г. ч. I, стр. 440–441. У нас под руками имеется экземпляр первого издания Псалтири в русском переводя (Спб. 1822), поступивший в библиотеку моск. дух. академии из книг покойного святителя мосвовского Филарета. |
| протоиерей Феодор Голубинский (02.01.1798–03.09.1854) Дневник Проповеди и слова Стихотворения Философия протоиерей Феодор Голубинский Русский философ, богослов и педагог, профессор МДА, член Санкт-Петербургского Археологического общества. Биография Родился 22 декабря 1797 (2 января 1798) года в семье псаломщика (впоследствии священника) Александра Андреевича, не имевшего, как часто бывало в то время, собственной фамилии. В Костромской духовной семинарии, куда Фёдора отдали учиться, он был записан под фамилией «Голубинский», которая по семейному преданию была ему дана за кроткий нрав. Ещё учась в семинарии, как лучший из учеников старшего отделения, он был назначен помощником профессора греческого языка низших классов. Окончив костромскую семинарию в октябре 1814 года он поступил в Московскую духовную академию, выбрав в ней физико-математическое отделение, где преподавал В. И. Кутневич, оказавший сильное влияние на юного Голубинского своими лекциями по логике, психологии и истории философии. В числе 24 учащихся академии Голубинский участвовал в создании в марте 1816 года студенческого философско-богословского общества «Учёные беседы», которое избрало «три особенных члена общества» - старший - Платон Доброхотов, совещатель - Пётр Делицын, производитель письменных дел - Фёдор Голубинский. На заседаниях общества студенты читали рефераты, обсуждали метафизические воззрения Канта, Фихте, Шеллинга и других немецких философов. Окончил курс в 1818 году третьим магистром. Оставлен при академии бакалавром философских наук. С 1820 года определён членом Конференции Академии. С августа 1820 года стал преподавать в академии немецкий язык, также до 1822 года преподавал «историю философских систем». В 1822 году Голубинский был удостоен звания экстраординарного профессора по кафедре философии, в октябре 1824 года стал ординарным профессором философских наук; с сентября 1822 года начал читать метафизику и нравственную философию. В 1826 году определён членом Комитета для цензуры духовных книг. В августе 1828 года он был рукоположён во священника (приписан к Вознесенскому монастырю в Кремле, но служил в Сергиевом Посаде). |
| По всему видно, что между Евгением и его экономом с течением времени укрепились самые хорошие, почти дружеские и сердечные отношения. Первый ценил в своём, подчинённом его характер и способности, а этот последний тоже привязался крепкими узами благоговейной любви и благодарности к своему высокому Покровителю – Архипастырю. Но вот – в начале 1822 года – Евгений назначается на кафедру Киевской митрополии, и таким образом, ему предстояла необходимость разлуки со своим любимым экономом Серафимом. Вот тут-то и началась между ними живая переписка. До отъезда в Киев Евгению предписано было явиться в С.-Петербург. Отсюда он пишет Серафиму первое письмо – от 10 марта 1822 г., в котором назначает ему место для свидания в г. Порхов для того, чтобы по дороге в Киев, довольно с ним наговориться... Затем уже начинаются письма Евгения из Киева. Из них он уведомляет Серафима об обстоятельствах своего путешествия в Киев, а также о первых впечатлениях от Киева. Главная же забота Евгения в этих письмах – это безопасная перевозка его вещей и в особенности книг в Киев, устроить которую чрез наем надежных извозчиков он препоручил Серафиму. В то же время Евгений высказывает Серафиму свое сердечное желание перевести его к себе – в Киев, о чем он-де вошел в сношение с преемником своим на Псковской кафедре архиепископом Евгением Казанцевым. Согласие этого последнего было получено, хотя не особенно охотно. Ибо новому Псковскому владыке тоже очень понравился эконом Серафим, и он писал к одному из своих друзей от 4 поля 1822 года: «Эконома имею прекрасного; но просится к Киевскому. Это меня не мало печалит... Но довлеет дневи злоба его» 3 ). Хотя препятствий к перемещению Серафима не было уже никаких, – но всё-таки Евгений из Киева сначала не торопил его, а советовал ему докончить все постройки, начатые в Крыпецком монастыре, и вообще хорошенько обдумать свой решительный шаг, чтобы, как говорится, «10 раз омерить, а раз отрезать». Таким образом отъезд Серафима в Киев затянулся до начала 1824 года, и Евгений в письме от 26 сентября 1823 года высказывает уже своё нетерпение и скуку, ожидая Серафима... Последнее письмо Евгения |
| Правила 1822 года в некоторых местностях встречены были недоброжелательно. В Лужках, например, старообрядцы-перемазанцы решительно отказались иметь у себя гласных попов, считая самую подачу метрик противною совести зависимостью от никониан. Они образовали особую секту, известную под именем Лужковского согласия, или тайной церкви. У них были попы, но держались в большой тайне. Они отвергали присягу, военную службу и паспорты, видя в них печать антихриста, избегали всяких сношений с правительственными местами и лицами и вели пропаганду, особенно на Дону. Секта эта была признана особенно вредною, и в 1845 году, по докладу наказного атамана, донским казакам даже было запрещено ездить в Лужки. Сначала лужковская секта была у старообрядцев в пренебрежении, но когда дозволенных попов не стало, многие обратились в Лужки, и секта «тайной церкви» появилась не только на Дону, но и на Волге, и на Урале, и на Каме, и на Днестре, и на Буге. Городецкие старообрядцы не приняли попов на основании правил 1822 года, удерживая за собою полученное ими одними, в 1803 году, право брать попов с Иргиза без всяких обязательств относительно метрик и т. п. На Керженце новыми правилами не воспользовались. Но, вообще говоря, в тех губерниях, где губернаторы дозволили старообрядцам воспользоваться снисхождением правительства, они были довольны своим положением, обзаведясь достаточным количеством попов и даже дьяконов. Так, в Москве, на Рогожском кладбище, попов было девять, дьяконов трое. Иргиз удержал право исправлять попов, но, несмотря на то, рассылка их по старообрядческим общинам значительно уменьшилась. Уменьшились через то и доходы иргизские. Недолго однако пользовались старообрядцы данными льготами. С 1827 года начинается ряд постановлений, сначала ограничивавший, а потом и вовсе отменивший права и льготы, полученные старообрядцами при Екатерине II u Александре I Npeдcmabляeм краткий перечень этих отмен в хронологическом порядке. Мы видели, что, согласно правилам 26-го марта 1822 года, губернаторы должны были отправлять к епархиальным архиереям, по их требованиям, тех только из находящихся у старообрядцев беглых попов, о которых откроется, что они бежали от церкви по причине содеянного ими преступления. |
| Тогда же были основаны все 7 казачьих станиц на территории совр. К.-Б. В 1780 г. было основано Константиногорское укрепление (совр. г. Пятигорск), в 1784 г.- крепость Владикавказ. Кабардинцы оказывали упорное сопротивление, в 1765, 1769, 1774, 1778-1779, 1785, 1794-1798 гг. шли боевые действия, особенно масштабными они были в 1778-1779 гг. в районе Пятигорья. В 1793 г. были учреждены родовые суды и родовые расправы, в результате чего судебная система в Кабарде перешла под контроль российской администрации, были ограничены власть князей и влияние мусульманского духовенства. В 1799-1807 гг. в Кабарде развернулось шариатское движение. Во время экспедиций в 1804, 1805 и 1810 гг. царские войска подавили сопротивление ок. 300 кабардинских аулов. Окончательное покорение Кабарды связано с ген. А. П. Ермоловым. В 1822 г. он основал во внутренних районах Кабарды ряд казачьих укреплений по рекам Малка, Баксан, Чегем, Нальчик, Урвань, Черек и Урух, тем самым закрыв выходы на равнину из горных ущелий. К окт. 1822 г. на месте Нальчика, с 1808 г. являвшегося резиденцией кабардинских князей и административно-политическим центром Кабарды, по приказу Ермолова была построена крепость Кавказской линии, в 1838 г. при крепости было заложено военное поселение, в 1871 г. преобразованное в слободу - центр Нальчикского окр. Терской обл. В 1822 г. в Приэльбрусье была построена крепость Каменномостская. В 1825 г. царские войска под командованием А. Л. Вельяминова подавили последнее крупномасштабное восстание и в Кабарде был установлен военно-карантинный режим. Кабардинцы, не желавшие подчиниться российской администрации, в 10-20-х гг. XIX в. бежали в Закубанье (совр. Адыгея), где их аулы образовали т. н. Хажретову Кабарду (Беглую Кабарду), а также в долину Б. и М. Зеленчука (ныне Карачаево-Черкесия), образовав там особую группу зеленчукских кабардинцев (отдельно там же известны бесленеевские кабардинцы); часть кабардинцев переселилась в Чечню, в Дагестан и в Османскую империю. По разным оценкам, из Кабарды уехали от 15 до 20 тыс. |
| 39 По спискам учеников Минской Дух. Семинарии (в Архиве её) за 1820 г. Михаил Горбачевич отмечен «кротким», «благонравным»; в ведомости за 1821 г. (дело 33) сказано, что он «отличных способностей и прилежания, отличных успехов, похвального поведения, первого разряда», а в отчет в инспектора [Гавриила Кустова] за январь и февраль поименован в числе «обративших на себя внимание добрым поведением»; в ведомости за 1822 г. (дело 53) читаем: «способностей очень хороших, постоянно прилежен, успехов отличных, поведения хорошего, первого разряда», в списке (дело 62) прибавлено, что Мих. Горбачевич способностей «весьма хороших, прилежен и очень успешен»; в отчетах инспектора за разные месяцы 1823 г. (дело 73) говорится: «весьма скромен и преимущественно пред прочими усерден к богослужению»; «должность старшего исполнял с особенным рачением и вел себя весьма хорошо»; за 1824 г. (дело 13): " преимущественно пред другими отличается усердием к богослужению и христианским смирением»; «скромен и почтителен к своим начальникам»; «по должности старших (вместе с другими) весьма исправны и особенно часы молитвы проводят надлежащим образом»; «отличили себя примерною скромностью и благонравием»; «особенно пред прочими отличается кротостью»; в октябре 1823 г. (дело 54) инспектор избирает его в старшие, как одного из «благонравных учеников высшего отделения»; в списке за 1824 г. (дело 72) – «весьма хороших способностей, примерно ревностен, успехов превосходных»; в инспекторских отчетах за 1823 г. (дело 30) – «особенно пред прочими отличается усердием к богослужению, кротостью и неутомимым занятием во квартире», «примерным поведением заслуживает особенное одобрение»; «отличается скромностью, опрятностью и послушанием». См. и выше стр. 1172, 2 40 См. в Архиве Минской Дух. Семинарии за 1821 г. 33 (список от июля сего года), 1822 г. 52 (по всем предметам первым) и 62 (по философии первым), 1823 г. 72 (по всем предметам первым с успехами «отличными»), 1824 г. 76 (везде первым с успехами «очень хорошими», «отличными») и 78 (первым в списке учеников высшего отделения). |
| Чем вызывались и поддерживались «пересуды» и «недоброхотство», на которые жалуется Евгений, это можно, кажется, видеть отчасти из следующего характерного письма кн. А. Н. Голицына, бывшего обер-прокурора св. Синода и министра духовных дел, к известному архим. Фотию (Спасскому) от 23 января 1823 года: «я желаю спросить вас, пишет князь, о Евгение киевском, знаете ли вы его лично или по чьим словам? Я вам откровенно скажу, что я в нем нахожу какую-то холодность к пастве его, когда он был в других епархиях, – я говорю о душах и о спасении вверенной паствы; потом все ученые светские его очень любят и в его здесь пребывание (в Петербурге) пребывание беспрестанно он с ними был, а некоторые из них вольнодумцы. Сам я сего видел не часто, хотя я с своей стороны и был у него несколько раз; вид его находил почтенным, в разговорах основателен, а говорил более об устройстве и экономии епаршеской но не распростанялся со мною о духовных материях и был со мною генерально скрытен. В Киеве теперь он действует хорошо в отношении приведения в порядок расстройства лавры, которая при Серапионе (1803–1822 г.г.) была в жалком положении. – Вот я вам сказал, что мне в нем казалось; я бы желал знать, коротко ли вы его знаете и ежели имеете верные об нем сведения, я очень рад буду ошибиться, ибо я иного не желаю, как отыскивать людей для служения церкви Господней. Ничего нет сего важнее, что хочешь устроивай и пиши, ежеле нет исполнителей боящихся Бога и любящих его, ничего доброго не будет» (Русская Старина, 1882 г., т. 34, стр. 431). – Сам м. Евгений писал Анастасевичу от 16 января 1822 г., что Голицын его «не любить» (Древняя и Новая Россия, 1881 г., февраль, стр. 304); а в письмах к Румянцеву называл его, без сомнения за его мистицизм, «погасителем просвещения» (переписка, стр. 118 и 123), намекая тем самым на причину неприязни к нему Голицына. – К числу недоброхотов Евгениевских относился и Серафим, архиеп. Тверской, а потом м. новгородский. Анастасевич, получив письмо Евгения от 8 января 1818 г. чрез М.М. Михайлова, заметил на нем: «при (этом последний) сказал, что главный его (Евгения) в Синоде недоброжелатель Серафим Тверской.» «Едва ли не его называет» Евгений «врагом и гонителем» своим, который-де «не допустит меня быть повыше», т.е. быть переведенным из Пскова в Киев (письмо к Анастасевичу от 16 января 1822 г., Древняя и Новая Россия, 1881 г., стр. 307). |
| От глагола попълзтися было образовано имя существительное попълзение, которое обозначало действие – соответственно значениям этого глагола: «неверный шаг, ошибка»; «соблазн». Понятно, что те же значения должно было выражать и слово поползновение, в котором лишь выступал оттенок однократности, резкого движения, свойственный глаголу попълзнутися. Таким образом, перед нами – слово, восходящее к старославянской традиции в составе русского литературного языка (ср. в Изборнике 1073 г. 174: Жена очима поплъзение, душамъ пагуба; в послании Никифора м. Влад. мон.: измть нозтвои от nonoлъзehia (Срезневский, 2, с. 1201). В словарях Академии Российской и в словаре 1847 г. указана и форма несовершенного вида к поползнутися– поползаться, поползатися (сл. АР 1822, 4, с. 1525; сл. 1867–1868, 3, с. 751). Объяснение этого «славенского» глагола в «Словаре Академии Российской» заслуживает упоминания. Здесь различаются два значения: 1) собственно: «падать, поскальзываться»; 2) переносно: «в искушение приходить, получать преклонность к какому-либо порочному делу»: Поползнулсяна взятки (сл. АР 1822, 4, с. 1525). Таким образом, в основе слова поползнуться лежал образ сползания, соскользания, совращения с твердого и прямого пути. В церковно-культовом аспекте этот символ обозначал греховное искушение, соблазн, уклон к пороку. Понятно, что при переходе этого слова в сферу делового языка это значение должно было приобрести более гражданский оттенок – «покушение на что-нибудь порочное или предосудительное». Это значение становится основным у слова поползновение в русском литературном языке еще до XVIII в. В «Словаре Академии Российской» слово поползновение признано «славенским», т. е. относящимся к высокому стилю. Прямое его значение «действие поскользнувшегося, падение» иллюстрируется лишь примером из псалтыри. Ср. у Державина: «Ноги моей в поползновенье... Он не допустит и хранит». Но это значение считалось, главным образом, принадлежностью церковнославянского языка. Второе же, переносное значение сохраняло всю свою жизнеспособность: «Покушение к какому-либо порочному делу. Впасть в поползновение» (ср.: Поползновенный... Удобопреклонный к чему-либо порочному, предосудительному) (сл. АР 1822, 4, с. 1526). |
| Указанное назначение Иосифа состоялось в то время, когда правительство обратило серьёзное внимание на ненормальное положение вещей в униатской церкви и когда митрополиту и униатским архиереям внушено было (в 1822 году), чтобы на предстоящее новое трехлетие (1822–1825) были назначаемы в члены коллегии и в асессоры консисторий – лица, знакомые с русским языком и русским законодательством. Двухлетнее пребывание в должности заседателя Луцкой консистории открыло для Семашки целый новый мир. Здесь он убедился, что отношения латинян к униатам в жизни, на деле, совсем не такие, какие были в Главной семинарии: там полное равенство, здесь подчиненность, высокомерие и недоброжелательство, – там дружба, здесь служба. Как ни уважал Иосиф весьма благосклонного к нему епископа Мартусевича, принявшего его к себе, даже на стол, но Иосифу, как бывшему студенту Главной семинарии, не нравились восторженные восхваления папства и латинства со стороны этого бывшего ученика полоцких иезуитов и отчаянная ненависть Мартусевича к православным, которых было уже не мало в той местности. Неудивительно, что в епархии у подобного архиерея фанатика возможен был такой случай, как приезд к нему, откуда-то из дальних мест, одного из лучших униатских священников Луцкой епархии, с усиленною просьбою дозволить ему служить в униатской церкви латинскую обедню вместо славянской. Отправляясь в Петербург, Иосиф оставлял Луцкую епархию в плачевном, безотрадном положении. Он с грустью видел, что немногочисленные там униаты (120 тысяч) русского происхождения находятся под двойным гнетом, как со стороны латинян и базилиан, 32 так и со стороны местных православных, «нападавших на луцких униатов с явным ожесточением». II. 1822–1827 По пути в Петербург Иосифа поражает убогий вид униатских церквей, богатство и великолепие православных храмов, особенно в столице. Иосиф молится нередко в православных столичных храмах. Римско-католическая коллегия разделялась на 1-й и 2-й департаменты. Ревностное занятие Иосифа делами 2-го департамента духовной коллегии. Стойкость и независимость убеждений. Участие Иосифа в суде по делу об архиепископе Красовском. Отстаивание Иосифом интересов униатской церкви и составленное им постановление в пользу униатов по делу о 20 тысячах совращенных в латинство униатов. Иосиф любит наблюдать за постройками больших зданий; прочитывает массу книг; его любовь к России и православию. Совместная жизнь Иосифа с прибывшим в столицу в 1825 году Антонием Зубною. Их беседы о бедственном положении униатской церкви. Окончательный переворот в убеждениях. Иосифа и его намерение принять православие в 1826 году и поступить в Александро-Невскую лавру в число иноков. Будущее его призвание. |
|
|
