| п. 1687 . Если же распоряжения правительства не мирятся с духом христианства, христианское сознание требует отвергнуть их, не смотря на все уважение к власти и добросовестное отношение к ней и ее распоряжениям 1688 . Уважение к власти должно быть глубокое, но не должно оно переступать границ, определяемых христианским сознанием, не должно доходить до деификации императоров с ее различными ветвями и служения идолопоклонническому культу 1689 . Общественные празднества в честь кесарей, языческий характер их, суеверия, которыми окружены были эти праздники, разгул на них, переходивший нередко в дикие оргии, – все это справедливо навлекло на себя упрек со стороны Тертуллиана и вызвало запрещение принимать в них участие христианам. Ни угождение другим, ни желание избежать злословий со стороны язычников, и ни что другое не может заставить христиан принимать участие в этих празднествах, празднествах бессодержательных, нагоняющих скуку и не могущих заменить собою праздников христианских 1690 . Воздавая должные почести кесарям, не надо выходить из пределов веры и впадать в идолопоклонство, не нужно раболепствовать пред сильными мира сего, оказывать им божеские почести 1691 . Со своей ригористической точки зрения Тертуллиан смотрел на военную службу, где так близко соприкасается христианская жизнь с языческими обычаями, как на зло, от которого христианин всячески должен бежать. Военная жизнь проникнута языческим характером, имеет языческую обстановку, наполнена различными обычаями и суевериями; в ней так много представляется посторонних для христианства элементов, что, не возмущая своей совести, не нарушая обетов крещения и не подвергаясь опасности заразиться опять идолопоклонством, христианин не может вступать в военную службу. Возможна ли общность между клятвами, данными Богу, и присягами, данными человеку, между знаменем Христа и знаменем сатаны, лагерем света и лагерем тьмы? одна и та же жизнь не может быть посвящена двум господам – Богу и кесарю 1692 . С той же стороны, со стороны соприкосновения жизни с язычеством, Тертуллиан посмотрел и на разного рода торговлю и промышленность. |
| Профессия школьного учителя была, по Тертуллиану, запретной для христиан также по причине идолопоклонства 135) . Преподавание литературы и астрономии было тесно связано с изучением классической мифологии. Занятия в школах для детей и подростков продолжались почти целый день, что компенсировалось обилием праздников, большинство из которых носили религиозный характер. Тертуллиан отмечает, что, например, “Минервалии” и “Сатурналии” сопровождались жертвоприношениями, непосредственными участниками которых были школьные учителя. Выходило, что если взрослым христианам нельзя становиться учителями, то детям непозволительно и учиться. Тертуллиан предвидит этот вопрос и отвечает, что знакомство с языческой культурой допустимо лишь как необходимое зло. Так как катехуменат был рассчитан на взрослых, то предполагалось, что обучением детей должны были заниматься их родители. Во всяком случае, домашнее христианское образование должно было предшествовать школьному языческому. Лишь после того, как ребенок усваивал, чем вера в Бога отличается от идолопоклонства, он мог изучать, скажем, греческих классиков. По замечанию Тертуллиана, такой ребенок, зная, что учителя, сами того не подозревая, предлагают ему яд, примет его, но не будет пить. Вывод Тертуллиана о вреде даже начального школьного образования логически приводил к культурной изолированности его паствы. Поэтому не удивительно, что влияние каких-либо форм эллинистического образования на огласительные школы Рима и Северной Африки было минимальным. Изучение мирских дисциплин в школе Тертуллиана не предполагалось вовсе. И это несмотря на то, что сам противник языческой культуры и враг свободного философского исследования, Тертуллиан, получил блестящее образование в риторской школе, был знатоком римского права и одним из образованнейших людей своего времени. Похожие настроения мы находим и в “Учении апостолов”, составитель которого советует всякому христианину: Бегай всех книг языческих. Ибо что общего ты имеешь с чуждыми речениями или законами, или лжепророчествами, которые уводят молодых от веры? Чего не хватает тебе в Слове Божьем, что ты предаешься чтению этих языческих басен? Если ты желаешь прочесть исторические рассказы, то возьми книгу Царств; если тебя интересуют труды философов и мудрецов, — читай Пророков, у которых ты найдешь мудрость и понимание более тех, что есть у мудрецов и философов. И если ты желаешь песен, то у тебя есть Псалмы Давидовы; или если хочешь прочесть о начале мира, то у тебя есть Бытие великого Моисея; а если — законы и заповеди, то у тебя есть славный закон Господа Бога. Всех же чуждых писаний, которые противоречат сему, совершенно избегай 136) . |
| Преувеличение и утрировка служат отличительной чертой как теоретических, так и нравственных воззрений Тертуллиана . С крайностями догматических его воззрений мы уже знакомы. Когда речь идет об этих последних, не должно упускать из виду, что все они были высказаны в полемике с противоположными течениями мысли. Если бы природа Тертуллиана при всех своих реалистических наклонностях была чужда страстности, то его догматическая система хотя и носила бы реалистическую окраску, но не переступала бы пределов дозволенной Церковью свободы мысли и была бы чужда многих странностей и крайностей. Гораздо более сказалась увлекающаяся натура Тертуллиана в ригоризме его нравственных воззрений. По своему характеру Тертуллиан не мог служить двум господам. В тот день, когда перед ним открылись двери Церкви, его душой овладели два чувства: беспредельная привязанность к христианству и глубокая ненависть ко всему языческому. Мир языческий сделался для него мрачным порождением сатаны. С этих пор удаляться от идолопоклонства во всех его видах сделалось задачей жизни Тертуллиана . Идолопоклонство хуже всего и не имеет своего прототипа в природе, ибо «Ной принял в свой ковчег ворона и коршуна, принял волка, собаку и тигра, но не принял идолопоклонника... все, что не принято в ковчег, не должно быть в Церкви» 1621 . Блаженны заключенные в темнице: они не видят ложных богов, не встречают их изображений, не присутствуют на торжественных языческих празднествах, не обоняют их жертвенных курений, не оглашаются безумными восклицаниями театра и цирка, не бывают свидетелями исступленной жестокости гладиатора и бесстыдства комедианта и т. д. 1622 Христианское общество, в которое вступил Тертуллиан , держалось таких же воззрений на язычество. Мнения расходились только в вопросе о том, где кончается христианство и начинается язычество. «Большая часть людей полагала, что тот только идолопоклонник, кто ходит в храмы для курения фимиама, кто приносит там жертвы и делает возлияния» 1623 . Притягательной силе театра не могли противостоять даже христианские женщины 1624 . |
| е. между христианином и христианкой и по христианскому обряду. «Слово точию придает великую силу закону и делает его совершенно обязательным; слово сие повелевает и убеждает, приказывает и увещевает, обязывает и угрожает» 1380 . Впрочем, на такие браки Тертуллиан и здесь смотрит как на снисходительное допущение со стороны Апостола. Допуская браки только о Господе, Апостол имел в виду устранить 1) осквернение плоти христианина от соприкосновения с плотью язычника 1381 , вследствие чего вступающие в брак с язычниками или язычницами не изъяты от обвинения в блуде и, как любодейцы, должны быть лишены общения с верующими; 2) опасность для христианина от брака с язычниками. Постоянное обращение христианина – супруга с язычницей – супругой или супруги – христианки с супругом – язычником может повести к тому, что христианину или христианке по необходимости придется или одновременно работать двум господам, Богу и мужу или жене – язычникам, или же окончательно перейти на ту или другую сторону. В данном случае Тертуллиан имеет в виду только одну женщину, как более слабое существо, говорит только о ней одной; ясное дело, что доводы Тертуллиана приложимы и к мужчине. «Всякая христианка должна стараться нравиться Богу. Как же ей работать двум господам – Богу и своему мужу – язычнику? Стараясь нравиться (в лице мужа) идолопоклонству, она должна сообразоваться с обычаями язычников: должна заботиться о своей красоте, своем уборе, своем туалете; должна предаваться постыдным его ласкам, оскверняющим и самое брачное ложе. Сии столь мало сходствующие между собою супруги не станут возлагаемого природою на оба пола долга выполнять с тою умеренностью и благоприличием, как христиане, действующие со страхом Божиим» 1382 . Брак христианки с язычником не сообразен будет в религиозно-нравственном отношении. «В состоянии ли жена исполнять христианские обязанности, когда будет иметь вблизи себя служителя диавола, который за долг себе поставил мешать тому? Нужно ли явиться на стояние? Муж назначит на это время свидание в бане. |
| В клятве Божией, изреченной Аврааму ( Быт. 22:18 ), обе нации одинаково названы народами, без всяких преимуществ той или другой. А в обетовании Ревекки ( Быт. 25:23 ) ясно указано, что младшая нация восторжествует над старшею. Это обетование уже и исполнилось. Старший народ – иудейский, призванный в царство Божие раньше других народов, в продолжение своей жизни постепенно подпадал под иго рабства – в религиозном отношении, «всегда был преступен в идолопоклонстве», оставлял истинного Бога и преклонял колена пред идолами ( Исх. 32 : 1б 8), и в конце времен совершенно отверг истинного Бога. Младший же народ оказался с преимуществами пред старшим. Правда, он долго ходил вослед идолов, вне водительства писаного закона и особенного бдительного покровительства Божия; но он «оставил идолов, обратился к Тому Богу, Которого отверг Израиль, обрел благостыню божественного покровительства, которой Израиль лишился», и таким образом «младший – христианский народ восторжествовал над старшим – иудейским 451 . Да и имеет ли иудейский народ, гордящийся своими преимуществами, какие-либо прерогативы, которые бы резко выделяли его из среды прочих народов, и которые были бы постоянны и вечны? – Евреи обыкновенно указывают в этом случае на закон Моисеев, на субботу, на обрезание и т. п. ветхозаветные учреждения. Но – говорит Тертуллиан – ничто из всего этого не ставит евреев выше других народов. Закон Моисеев не есть исключительное достояние иудеев, – Бог «даровал его чрез Моисея не для одного только народа, но для всех вообще наций». Доказательство этого-то, что Сам же Законодатель дозволил принимать его всем без различия; c другой стороны – то, что закон этот явился уже сравнительно поздно, не есть первичный закон, данный только евреям. В зачаточной и первичной форме синайский закон лежал и в заповеди, данной Адаму и Еве в раю»; эта заповедь есть как бы источник божественных постановлений, в ней «заключались совокупно все постановления, долженствовавшие развиться в свое время в позднейшем законе», и перешедшие в другие нации. |
| Другой безусловно запрещенной профессией было ремесло актера (16.12). Современному неправославному читателю подобный запрет покажется весьма странным. Однако здесь следует принять во внимание, что эллинистический театр, и в этом его важное отличие от театра современного, находился в сфере попечения богов империи. Эллинистический театр был детищем греческого театра, который был одновременно храмом Диониса, Венеры и Вакха. На двери театра в Самофракии висела табличка: “Непосвященным вход запрещен!” 127) Пение нараспев дионисических гимнов было не только поэтическим поединком, но и мистериальным действом, на сакральную часть которого допускались только посвященные 128) . Некоторые древние христиане считали посещение театра занятием вполне невинным. Тертуллиан возражает им в своем произведении “О зрелищах”, которое в частности было адресовано катехуменам. Он признает, что Библия не упоминает греческий театр, а следовательно, прямо не запрещает посещать его 129) . Искусства находятся под покровительством муз, Аполлона и Минервы 130) . Кроме этого, актерская игра предполагала притворство, что, по мнению Тертуллиана, противоречило христианской морали 131) . По тем же причинам христианам запрещалось принимать участие в спортивных играх в цирке и амфитеатре. Скачки, например, были сферой попечения Меркурия и Нептуна. Каждое соревнование открывалось жертвоприношением этим богам. Кроме того, спортивные состязания, как и театральные представления, во многих случаях требовали публичного появления нагишом, порождали нездоровые страсти и сопровождались членовредительством 132) . Окидывая широким взглядом эти моральные требования, можно сделать вывод о том, что они являются ничем иным, как последовательным применением ко всем сторонам жизни решения Апостольского собора (51 г.), запретившего, согласно традиционному толкованию, три непростительных греха: идолопоклонство, прелюбодеяние и убийство 133) . Некоторые профессии, по представлениям Ипполита, были позволительны при определенных условиях. К таковым относились скульптор, художник, и, что самое удивительное, Ипполит прибавляет к ним без всяких объяснений школьного учителя (16.11, 13). Как поясняет Тертуллиан в своем произведении “Об идолопоклонстве”, эти профессии предосудительны для христиан потому, что все они непосредственно связаны с почитанием богов империи. По мнению Ипполита, скульптору и художнику было позволительно оставаться при своем ремесле при том условии, что они не будут участвовать в продукции идолов. Понимая, что требовать от скульптора в языческом мире не лепить идолов — это все равно, что просить солдата не воевать, Тертуллиан, в отличие от Ипполита, просто-напросто запрещает христианам становиться как скульпторами, так и солдатами 134) . |
| Во всех этих сочинениях Тертуллиан выказывается приверженцем строжайшей нравственности. Он требует от христиан и от оглашенных не присутствовать при зрелищах ; считая их за школу развращения. Касательно же идолопоклонства говорить, что христианам не только не должно участвовать в служении идольском, но даже следует отказаться от всякой работы, относящейся до изготовления идолов или других вещей идолопоклоннических; им не должно присутствовать при общественных торжествах, всегда смешанных с идолопоклонством, ни употреблять обычных выражений, заимствованных из язычества. Книга о Молитве, бесспорно, одна из лучших творений ученого пресвитера карфагенского заключает в себе сведения, необходимый для истории. Можно разделить ее на две части: первая заключает в себе превосходное объяснение Молитвы Господней. 157 После сего писатель говорит о настроениях, которые следует иметь при молитве: мире с ближними, спокойствии душевном, чистотой совести. Некоторые из христиан, подражая Евреям, перед молитвой умывали руки. «Наши руки чисты, говорит Тертуллиан , когда мы омыли их во Христе вместе с телом». Это служит указанием, что крещение совершалось посредством погружения. Писатель порицает еще некоторые другие внешние приготовления, как обычай снимать плащ, подражая язычникам, или садится, как скоро призывают на молитву. Он говорит, что сидение при молитве означает неуважение к Богу, следственно первоначальные христиане имели обычай молиться стоя. Не нужно воздевать рук слишком высоко, достаточно их несколько поднять и стоять с поникшей головой; также не следует молиться слишком громко, потому что Бог внимает сердцу, а не голосу. Вошло в обычай, что постящийся после молитвы, вышедши из церкви, не давали братии мирного лобзания; это братское лобзание давалось обыкновенно после причащения. Тертуллиан порицает так поступивших и говорит, что не следует давать лобзания только в последние два дня перед Пасхой, когда жертвы евхаристической не совершается. Также порицает тех, кто в дни стояний не присутствует при совершении таинства, под предлогом, что с причащением их стояние прекратилось. |
| Когда речь идет об этих последних, не должно упускать из виду, что все они были высказаны в полемике с противоположными течениями мысли. Если бы природа Тертуллиана при всех своих реалистических наклонностях была чужда страстности, то его догматическая система, хотя и носила бы реалистическую окраску, но не переступала бы пределов дозволенной церковью свободы мысли и была бы чужда многих странностей и крайностей. Гораздо более сказалась увлекающаяся натура Тертуллиана в ригоризме его нравственных воззрений. По своему характеру Тертуллиан не мог служить двум господам. В тот день, когда пред ним открылись двери церкви, его душой овладели два чувства: беспредельная привязанность к христианству и глубокая ненависть ко всему языческому. Мир языческий сделался для него мрачным порождением сатаны. С этих пор удаляться от идолопоклонства во всех его видах сделалось задачей жизни Тертуллиана . Идолопоклонство хуже всего и не имеет своего прототипа в природе, либо «Ной принял в свой ковчег ворона и коршуна, принял волка, собаку и тигра; но не принял идолопоклонника… все, что не принято в ковчег, не должно быть в церкви» 86 . Блаженны заключенные в темницы: они не видят ложных богов, не встречают их изображений, не присутствуют на языческих празднествах, не обоняют их жертвенных курений, не оглашаются безумными восклицаниями театра и цирка, не бывают свидетелями исступленной жестокости гладиатора и бесстыдства комедианта и т.д. 87 Христианское общество, в которое вступил Тертуллиан , держалось таких же воззрений на язычество. Мнения расходились только в вопросах о том, где кончается христианство и начинается язычество. «Большая часть людей полагала, что тот только идолопоклонник, кто ходит в храмы для курения фимиама, кто приносил там жертвы и делает возлияния» 88 . Притягательной силе театра не могли противостоять даже христианские женщины 89 . По богатству и роскоши костюмов христианки не уступали язычницам 90 . Ремесленники из христиан занимались фабрикацией идолов 91 и строили ниши для языческих храмов 92 , торговцы продавали курения, употреблявшиеся язычниками 93 и пр. |
| De an., 19, 5). 3–4. « Тот будет собирать, Кто рассыпал; Тот будет рубить лес, Кто насадил (is caedet silvam qui plantavit). Однако, лес вырубается не как подлежащий обвинению, и хлеба жнут не потому, что они осуждены, но потому что пришла их пора (non tamen ut accusanda caeditur silva). Так и брачные отношения подлежат секире и серпу святости не как нечто злое, но как готовое к завершению, как сбереженное для самой этой святости, чтобы, уступив, предоставить ей возможность существовать» (Tert. Adv. Marc., I, 29, 4–5). 5. «Действительно, я не знаю, куда направиться при столь великой частотности подобных слов, словно в лесу или на лугу, или в плодовой роще (tanquam in silva, vel in prato, vel in nemore pomorum)» (Tert. Adv. Marc., IV, 14, 3). Таким образом, лес (silva) для Тертуллиана в большинстве случаев является чем-то отталкивающим, пугающим, чуждым, неприятным. Недаром в «Апологетике» он заявляет, что христиане, в отличие от брахманов и гимнософистов, не лесные жители (silvicolae) (Tert. Apol., 42,1). Lucus. 1. B трактате «O стыдливости» само идолопоклонство рисует рощи как подходящее место для разврата: «Я, идолопоклонство, очень часто предоставляю удобный случай для прелюбодеяния. Знают мои священные рощи (luci mei) и мои горы, и проточные воды, и сами капища в городах, как сильно я забочусь о ниспровержении стыдливости» (Tert. De pud., 5,10). Рощи (luci) как объект языческих культов упоминаются в 1-й главе трактата «Против иудеев» и во 2-й главе «Скорпиака» (6). Не все христианские авторы относились к лесу с таким предубеждением. Например, в «Увещевании к язычникам» Климент Александрийский , описывая в своем фиктивном разговоре с пророком Тиресием христианские таинства, восклицает: «Я покажу тебе Слово и мистерии Слова, рассказывая о них в соответствии с твоими представлениями. Это – гора, любезная Богу, не дававшая сюжеты трагедиям, как Киферон, но предназначенная для действ Истины; гора, где нет вина, гора, покрытая тенью священных лесов. А ликуют на ней не сестры пораженной громом Семелы, менады, в нечестивой мистерии хватающие куски мяса, но дочери Бога, милые овечки, провозглашающие священные действа Слова и созывающие непорочный хоровод» (Cl. |
| Обман также находится на службе у стяжательства. Я уж не говорю о ложной клятве, поскольку христианину и вообще клясться непозволительно, да, по правде говоря, и торговля пристала ли христианину? А если стяжательство будет изгнано, то будет ли существовать причина приобретательства? Если же не будет причины для приобретательства, то не будет и необходимости в торговле. Впрочем, пусть даже это будет справедливый промысел, ничего общего не имеющий ни с жадностью, ни с обманом, и все равно я полагаю, что занимающийся этим делом человек повинен в идолопоклонстве, поскольку он находится в связи с самой душой, с самим духом идола и питает всех демонов сразу. Да не в этом ли и состоит самое главное идолопоклонство? И неважно, что тот же самый товар, который используется в служении идолам (я говорю о благовониях и прочих привозных диковинах), служит также и людям в качестве лечебного снадобья, а также служит нам утешением во время похорон. Разве ты не выставляешь себя пособником идолов, когда пышные процессии со многими жрецами, с курениями идолам устраиваются по поводу всех связанных с торговлей опасностей, ущерба, убытков, замыслов и ведения переговоров? Никто не требует, чтобы вся вообще торговля была запрещена. Дело в том, что более тяжкие проступки требуют повышенного к себе внимания из-за связанной с ними большей опасности, поскольку мы должны обезопасить себя не только от них самих, но и от того, посредством чего они происходят. Пускай даже прочие делают запрещенное законом, лишь бы они творили это не с моей помощью. Я ни в чем не должен быть пособником тому, кто совершает непозволительное для меня. Это я должен понимать так, что мне следует остерегаться, дабы то, что запрещено мне, не совершилось через меня. И в случае других, не менее тяжких преступлений я руководствуюсь тем же. Так, если мне запрещен разврат, то я не буду в этом отношении также и другим способствовать – ни словом, ни делом. Ибо поскольку я удерживаю свое тело от публичных домов, то тем самым я признаю, что мне невозможно быть и содержателем такого дома или заниматься чем-то подобным, способствуя в разврате другим. |
|
|
