| Во 2-й части книги Н. Миладинова специально останавливается на сущности евхаристических споров, а также на той терминологической дискуссии, которая послужила основанием для возобновления антипротестантской полемики в конце XVII в. уже после того, как целый ряд соборов духовенства Восточной Церкви осудил «Исповедание веры» Кирилла Лукариса. Одной из первых книг, изданных Иерусалимским Патриархом в бухарестской греческой типографии в 1690 г., стало сочинение Мелетия Сирига «Опровержение кальвинистских глав Кирилла Лукариса», в котором этот выдающийся греческий богослов, высоко ценимый Досифеем, выступил против символического понимания Евхаристии. Важную роль в полемике с протестантизмом занял вопрос об употреблении термина «пресуществление» (μετουσωσις), вошедшего в восточное богословие как перевод-калька термина «transubstatiation», принятого в латинской традиции. Если Мелетий Сириг, хорошо знавший труды современных ему католических теологов (в частности, Роберта Беллармина, который ссылался в своих сочинениях на Евфимия Зигадина), был приверженцем употребления для обозначения превращения во время Евхаристии хлеба и вина в плоть и кровь Христа термина «пресуществление», то другой ученый богослов того времени, близкий Константинопольскому Патриаршему престолу Иоанн Кариофиллис, ссылался на отсутствие этого понятия в святоотеческих трудах. Досифей Иерусалимский предпринял решительные меры для того, чтобы окончательно осудить всякие попытки сближения с протестантизмом, обвиняя Иоанна Кариофиллиса за неприятие «латинского» термина в протестантизме. Позиция Досифея была окончательно утверждена на церковном Соборе в Константинополе в 1691 г. Кроме принятия соборного решения, Патриарх считал важным и издание основных полемических сочинений, представляющих подлинно византийскую богословскую традицию, в том числе и «Догматического всеоружия» Евфимия Зигадина. Н. Миладинова показывает, как в связи с богословскими спорами относительно термина «пресуществление» и начавшейся полемики с Иоанном Кариофиллисом, а также издания целого ряда актов, осуждающих его позиции, назрела необходимость издания «Всеоружия» с изложением опровержения ересей, в числе которых были те, которые считались предтечами протестантизма. |
| духовенству значительные пожалования. Одновременно Н. К. просил помощи у рус. царя Михаила Феодоровича , к-рому передал письмо от 25 авг. 1639 г. через греч. купца Константина Евстафьева (Остафьева), названного патриархом духовным сыном. Н. К. с огорчением отмечал, что ему не была отдана милостыня, к-рую московский царь адресовал его предшественнику по кафедре Митрофану, и просил вновь прислать царское «жалованье» (рус. пер.: РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1640 г. Д. 7. Л. 13-16). Из Александрии 25 окт. 1639 г. Н. К. отправил письмо патриарху Московскому Иоасафу I , которого просил не оставлять его престол милостыней, подобно покойному патриарху Московскому Филарету (РГАДА. Ф. 52. Оп. 2. 160) . В ответ на эти просьбы с Константином Евстафьевым Н. К. была передана царская грамота, датированная 14 февр. 1640 г., в которой патриарху сообщалось о пожалованной ему милостыне и высказывалась просьба о молитве за царя и всю его семью (РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1640 г. Д. 7. Л. 48-49). По царскому указу патриарху было отправлено 4 сорока соболей на 150 р. (РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1640 г. Д. 7. Л. 46; Муравьёв. 1860. Ч. 2. С. 211-212). Благодарственный ответ Н. К., присланный с Константином Евстафьевым, датирован 22 окт. 1640 г. (РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1641 г. Д. 14. Л. 12-19; Муравьёв. 1860. Ч. 2. С. 220-221). В то же самое время до Москвы доходили слухи и предупреждения о присылаемых поддельных грамотах Н. К., возможно именно в связи с отъездом патриарха в Александрию. К-польский патриарх Парфений I , от имени которого также писались «воровские нарядные грамоты», учинил следствие об этом и, обнаружив подделки, уничтожил их (РГАДА. Ф. 52. Оп. 1. 1640 г. Д. 8. Л. 47; Ченцова. 2008. С. 223). Согласно подсчетам А. И. Пападопуло-Керамевса , основанным на подписях Н. К. в документах и сроках назначения им наместников, патриарх находился в Египте с 5 окт. 1639 по 8 нояб. 1640 г., с 20 февр. по 26 сент. 1641 г., с янв. по авг. 1642 г. ( Παπαδπουλος-Κεραμες. 1889. Σ. 503). По мнению ряда авторов, он мог вместе с патриархом Феофаном Иерусалимским и Мелетием Сиригом участвовать в заседаниях Ясского Синода 15 сент.- 27 окт. |
| На Украине (Киев, Львов, Николаев, с. Михайловка-Рубежовка) и в Молдавии (Кишинёв, Отачь (Атаки)) установлены памятники и мемориальные доски П. В 1996 г. и 2006 г. на Украине и в Молдавии изданы юбилейные почтовые марки с изображением П. Лит.: Бекетов П. П. Портреты именитых мужей Рос. Церкви, с прил. их кр. жизнеописания. М., 1843. Вкл.; он же. Изображения людей знаменитых или чем-нибудь замечательных, принадлежащих по рождению или заслугам Малороссии. М., 1844. Вкл.; Снегирёв И. М. Новоспасский ставропигиальный мон-рь в Москве. М., 1863. С. 58; Полевой П. Н. История рус. литературы в очерках и биографиях: (862-1852). СПб., 1872. С. 160; Лебединцев П. Г., прот. Киево-Печерская лавра в ее прошедшем и нынешнем состоянии. К., 1886. С. 50; Ровинский. Словарь гравированных портретов. Т. 3. Стб. 1777; Т. 4. Стб. 145, 293; Петров Н. И. Указатель церк.-археол. музея при КДА. К., 18972. С. 167; Каталог укр. древностей колл. В. В. Тарновского. К., 1898. С. 74. 675; Титов Ф. И., прот. Типография Киево-Печерской лавры: Ист. очерк. К., 1916. Т. 1. С. 14, 201-203, 477; 1918. Прил. С. он же (Timob Хв.). Стара вища ocbima в Kuïbcьkiй Ykpaïhi XVI - поч. XIX в. К., 1924. С. 86-87; Логвин Г. Н. Петро Могила в живопису//Мистецтво. К., 1968. 2. С. 21-22; Жуковський А. И. Петро Могила й питання Церков. К., 1997; Колбасова Т. В. Портреты из портретной галереи Ярославского архиерейского дома в собр. Ростовского музея церк. древностей//ИКРЗ, 2003. Ростов, 2004. С. 118, 123, 125-126. Примеч. 37; Кучерук О. До генези герба Петра Могили//Пам " ятки Украïни: Icmopiя та культура. К., 2004. 2. С. 78-89; Украïнський портрет XVI-XVIII ст.: Кат.-альбом/Авт.-укл.: Г. Л. Членова. К., 2006. С. 169-170. 150; Рыжова О. О., Распопина В. А.Исследование и реставрация «Портрета архим. Киево-Печерского мон-ря Елисея Плетенецкого» и «Портрета митр. Петра Могилы» из фондов НКПИКЗ//Исслед. в консервации культурного наследия: Мат-лы междунар. науч.-метод. конф., Москва, 9-11 нояб. 2010 г./ГосНИИР. М., 2012. Вып. 3. С. 253-257; Рыжова О. О. Исследование, реставрация и атрибуция «Портрета митр. Петра Могилы» (из фондов НКПИКЗ)//Церква - наука - cycniльcmbo: питання Мат-ли 11-ï Miжhap. наук. конф. (29-31 травня 2013 р.). К., 2013. С. 74-77; Лопухина Е. В., Питателева Е. В., Ченцова В. Г. Поствизант. фрески ц. Спаса на Берестове в контексте письменных источников и худож.-иконогр. анализа//Каптеревские чт. М., 2015. Вып. 13. С. 179-220. Ил. 13-15. |
| В этом отношении представляется весьма показательным, что обобщающий труд о восточном христианстве был подготовлен именно российским исследователем, который смог обратиться и к ценнейшему собранию арабских христианских манускриптов из коллекции Института восточных рукописей РАН, и к уникальным отечественным собраниям архивных документов. Эти материалы позволили автору восстановить многие неизвестные по другим источникам страницы жизни Христианского Востока. История православных церквей Ближнего Востока показана К. А. Панченко в контексте политической истории этого региона: ее основные вехи приводятся в первых разделах работы (глава 1: «Исторический контекст. Православный Восток под мусульманским владычеством в VI–XV веках»; глава 2: «Политический контекст. Османское государство и православная Церковь»). В главе, посвященной географии и демографии Христианского Востока (глава 3) Панченко анализирует имеющиеся источники XVI–XVIII вв. (описи-дефтеры, сочинения путешественников и хроники), выясняя приблизительное процентное соотношение различных групп христианского населения. Он приходит к выводу, что доля христиан могла колебаться от 3–4 до 20% и даже более от общего числа жителей, в крупных же городах, таких как Дамаск и Алеппо («мегаполисы» с населением до 60–100 тыс. человек), и даже в меньшем по размеру Иерусалиме в периоды экономического процветания — 20%. Существовали и целые «христианские» селения, где эта пропорция была значительно больше. В конце XVIII — начале XIX столетия после раскола Антиохийской Церкви значительно возросла численность христиан-униатов, которые, спасаясь от преследований, мигрировали из Дамаска и Алеппо в портовые города, где начали играть все более важную роль в городской экономике (глава 9. С. 459). В то же время, исследователь с большой осторожностью относится к полученным данным, принимая во внимание относительность возможности подсчета общего количества христиан или христианских семей-домохозяйств: в описях часто указывались заниженные цифры, поскольку население стремилось уклониться от налогов, налагаемых на представителей иных, немусульманских, конфессий. |
| Замечания В. Г. Ченцовой на тему избирательного подхода к публикации документов издателей сборника повторяют высказанную еще осенью 2018 г. в некоторых кругах украинских исследователей аналогичную претензию к российским историкам (еще до выхода их книги!) . Поэтому критика автора рецензии в этом направлении вполне ожидаема: таким способом Ченцова, судя по всему, попыталась оправдать упомянутый негативный прогноз своих идейных соратников по поводу вышедшего сборника. В то же время умышленная избирательность авторов сборника не подтверждается другими упущениями по изданным текстам. Например, авторы почему-то не опубликовали подготовленную в канцелярии патриарха Иоакима в ответ на запросы гетмана Самойловича выписку о Киевской митрополии . А ведь этот документ прекрасно объясняет как права Московского патриаршего престола на Киевскую митрополию, так и объективные причины переноса общерусской митрополичьей кафедры из Киева во Владимир, а затем в Москву . И если авторы сборника действительно занимались отсеиванием «неудобных» для своей концепции документов, то упущение упомянутой выписки явно не может объясняться тенденциозными принципами формирования их выборки. Скорее всего, ряд ценных документов не был опубликован всё-таки по каким-то случайным причинам, а не в результате умышленного отсеивания, в котором подозревает авторов сборника В. Г. Ченцова. При этом ее рецензия оказалась посвящена не столько текстологии издаваемых документов и их составу, сколько полемике на почве концептуальных разногласий: значительный объем текста отведен рассмотрению вопросов истории Русской Церкви и ее взаимоотношений с Константинопольским патриархатом в XV–XVII вв. Ченцова ставит под сомнение устоявшуюся концепцию отечественной церковной историографии и взамен пытается предложить свои альтернативные соображения, аргументация в пользу которых, однако, страдает серьезной дефективностью. В результате ее статья оказалась перегружена большим количеством спорных, а местами и совершенно ошибочных утверждений, требующих подробного обсуждения. |
| При этом польские власти не видели угрозы в приезжих («неместных») архиереях: последние не привлекали их особого внимания, поскольку никакие кафедры на территории Речи Посполитой они не занимали, сохранению православной иерархии в митрополии, таким образом, существенно способствовать они не могли. Их временное пребывание в Киевской митрополии не вызывало обеспокоенности со стороны польских властей. Этим обстоятельством вполне легко объясняется решение Сучавского митрополита Досифея жить в польских Ему, приезжему архиерею, на самом деле в Польше как раз ничего не угрожало (ведь польские власти не претендовали на переход в унию Сучавской митрополии, которая их совершенно не интересовала). При этом жизнь митрополита Досифея в Польше складывалась, по-видимому, вовсе не так счастливо, как полагает В.Г. Замечания В.Г. Ченцовой на тему избирательного подхода к публикации документов издателей сборника повторяют высказанную еще осенью 2018 г. в некоторых кругах украинских исследователей аналогичную претензию к российским историкам (еще до выхода их Поэтому критика автора рецензии в этом направлении вполне ожидаема: таким способом Ченцова, судя по всему, попыталась оправдать упомянутый негативный прогноз своих идейных соратников по поводу вышедшего сборника. В то же время умышленная избирательность авторов сборника не подтверждается другими упущениями по изданным текстам. Например, авторы почему-то не опубликовали подготовленную в канцелярии патриарха Иоакима в ответ на запросы гетмана Самойловича выписку о Киевской А ведь этот документ прекрасно объясняет как права Московского патриаршего престола на Киевскую митрополию, так и объективные причины переноса общерусской митрополичьей кафедры из Киева во Владимир, а затем в И если авторы сборника действительно занимались отсеиванием «неудобных» для своей концепции документов, то упущение упомянутой выписки явно не может объясняться тенденциозными принципами формирования их выборки. Скорее всего, ряд ценных документов не был опубликован все-таки по каким-то случайным причинам, а не в результате умышленного отсеивания, в котором подозревает авторов сборника В.Г. Ченцова. При этом ее рецензия оказалась посвящена не столько текстологии издаваемых документов и их составу, сколько полемике на почве концептуальных разногласий: значительный объем текста отведен рассмотрению вопросов истории Русской Церкви и ее взаимоотношений с Константинопольским патриархатом в XV-XVII вв. Ченцова ставит под сомнение устоявшуюся концепцию отечественной церковной историографии и взамен пытается предложить свои альтернативные соображения, аргументация в пользу которых, однако, страдает серьезной дефективностью. В результате ее статья оказалась перегружена большим количеством спорных, а местами и совершенно ошибочных утверждений, требующих подробного обсуждения. |
| Обсуждая порядок поминовения в синодальном решении 1686 г., В. Г. Ченцова отказалась от сопоставления имеющихся объяснений данного условия, содержащихся в 5 грамотах рассматриваемого комплекса документов патриарха Дионисия IV как между собой, так и вообще с традиционной экклезиологией Константинопольской Церкви. В результате она не заметила здесь очевидного присутствия темы превосходства Вселенского престола и вместо этого предложила весьма сомнительную интерпретацию для соответствующих пассажей (с. 120). При изучении вопроса о переходе Киевской митрополии в состав Русской Церкви исследовательница предпочла умолчать о правах российской царской власти на церковное устроение в своем государстве. В. Г. Ченцова попыталась изобразить процесс переподчинения митрополии так, будто царское правительство едва ли не противозаконно и антиканонично вмешивалось в дела Церкви, нарушая права Константинопольского патриарха (с. 119), что значительно искажает историческую картину. Говоря о природе Московского патриаршего престола, исследовательница отказалась признать в нем древнерусскую митрополичью кафедру, поскольку за таковую она решила принять Новогрудскую кафедру Григория Болгарина и его преемников. При этом она «пропустила» весьма важные указания на то, что Московский патриарший престол всё-таки в документах по учреждению Московского патриархата признается за «святый престол Киевский, всеа Росий», возводимый теперь «в чин патриаршеский, на Владимир и всеа Росий». По-видимому, Ченцова умышленно упустила из виду подобные документальные источники, ведь в противном случае ей пришлось бы нарушить свою и без того не вполне стройную концепцию истории Русской Церкви и прийти совсем к иным выводам, нежели те, которые от нее требовались. Полемизируя против предложенной авторами сборника концепции истории Русской Церкви, В. Г. Ченцовой не удалось взамен противопоставить равноценной или лучшей альтернативы. Изложенные ею собственные интерпретации документов, событий и фактов истории представляются при этом весьма спорными и зачастую необоснованными: они, к сожалению, не столько способствуют выяснению затрагиваемых исследовательницей вопросов истории, сколько запутывают их решение. |
| При этом автор грамоты на самом деле заявляет не только о превосходстве над Киевом и Москвой (что предпочел особо выделить архимандрит Кирилл), но и над всеми остальными церковными структурами, т. е. и над иными патриархатами. Речь здесь идет именно о примате во Вселенской Церкви, а не о власти на уровне лишь Киевской митрополии, как полагает В. Г. Ченцова. Следовательно, термин «περκεμενος» в этой грамоте не может служить аргументом в пользу сохранения прежней юрисдикции Константинополя над Киевом. По-видимому, в Константинополе полагали, что их кафедра занимает воображаемое главенствующее положение во Вселенском православии и в какой-то степени все поместные Церкви и патриархаты принадлежат Вселенскому престолу. Именно об этом говорит на самом деле привлекшая внимание Ченцовой формулировка о «превосходстве» Константинопольского патриарха. Весьма сомнительные интерпретации предлагает Ченцова при обзоре текста синодальной грамоты Дионисия IV к российским царям. По мнению исследовательницы, когда в указанной грамоте ее авторы заявляют об удовлетворении царской воли, несмотря на то что это дело «возбранено» по церковным уставам , речь якобы идет не об изменении границ церковных областей, а только о некоем нарушении церковного устроения жизни Киевской митрополии из-за введения нового порядка рукоположения ее митрополита. Вот что, оказывается, «возбранено» здесь на самом деле, по мнению исследовательницы (с. 121–122). Однако Ченцова при этом пытается придать рассматриваемой фразе совершенно неуместное и слишком замысловатое истолкование. Дело в том, что, во-первых, авторы синодального документа говорят именно об удовлетворении «воли» царей и гетмана, которая, как известно, состояла в изменении церковных границ, потому что цари и гетман требовали полноценного присоединения Киевской митрополии к Московскому патриархату. Следовательно, удовлетворяя царскую «волю», авторы грамоты шли именно на изменение юрисдикции Киевской митрополии, несмотря на «запрещенность» этого дела «по церковным уставом». Во-вторых, авторы грамоты сразу же после этой фразы объясняют, чтó именно они имеют в виду: «Понеже и священная правила повелевают, яко да сохраняются всякие Церкви оправданныя, непоколебимыя и недвижимые». Другими словами, правила, которые «возбраняют» удовлетворение царской «воли», авторы грамоты связывают как раз с канонами о соблюдении границ церковных областей, а не с чем-то иным. |
| Мученица Феоктиста родилась 21 января 1880 года в городе Калуге в семье калужского купца Семена Ченцова, занимавшегося торговлей скобяным товаром. Феоктиста Семеновна окончила городское училище. В сентябре 1937 года власти арестовали ее как активного верующего человека, обвинив в контрреволюционной деятельности. Феоктиста Семеновна не признала себя в этом виновной, и на одном из допросов следователь сказал: – Следствие располагает точными данными, что вы, обставив свою квартиру иконами, устраиваете у себя тайные громкие моления. Признаете себя виновной в этом? – Действительно, у меня на квартире очень много икон, около двадцати, причем раньше иконы были и в коридоре, но после протеста квартирантов я их перенесла в комнаты, но молений и громких служений у себя в квартире я не устраиваю. – Следствие располагает точными данными, что вы у себя в квартире устраивали после церковных служб ужины, на которых велись антисоветские разговоры, признаете себя виновной в этом? – Никаких ужинов я не устраивала и антисоветских разговоров не вела. – Следствием установлено, что вы являетесь участницей контрреволюционной церковно-монархической организации. Вы это подтверждаете? – Я категорически это отрицаю. – Зачитываю вам показания обвиняемого Афанасия Васильевича Любимова: «Участницей контрреволюционной нелегальной церковной организации в городе Калуге является Ченцова Феоктиста Семеновна, дочь богатого купца города Калуги, активная церковница», и аналогичные показания обвиняемого Павла Дмитриевича Семеновского, Ивана Алексеевича Остроглазова. Вы это подтверждаете? – Я этого не подтверждаю. – Следствием установлено, что вы распространяли контрреволюционную клевету на советскую власть и контрреволюционные суеверные слухи, вы признаете себя в этом виновной? – Виновной в этом я себя не признаю. 19 ноября 1937 года Тройка НКВД приговорила ее к десяти годам заключения в исправительно-трудовой лагерь. Феоктиста Семеновна скончалась в одном из Карагандинских лагерей 16 февраля 1942 года и была погребена в безвестной могиле. |
| Сирии патриарх 1 июня 1650 г. приехал в Халеб, где оставался 8 месяцев. В этот период М. поставил архиереев на ряд кафедр (Ябруд и Маалула, Сайда, Амида (Диярбакыр)). Приблизительно к 1651 г. относится малоизвестная авантюра Мирликийского митр. Иеремии, который сумел получить султанский берат на Антиохийский Патриарший престол. По предположению В. Г. Ченцовой, за Иеремией могли стоять К-польский патриарх Парфений II и его окружение. Прибытие претендента на Патриаршество в Сирию вызвало смятение антиохийского духовенства. Возможно, с этим связан отъезд М. из Халеба в Дамаск в февр. 1651 г. М. и его сторонникам удалось щедрыми дарами привлечь на свою сторону местные османские власти и убедить их оставить без внимания султанские грамоты, данные Иеремии. Новый К-польский патриарх Иоанникий II принял сторону М., однако Иеремия, вернувшийся в К-поль, продолжал претендовать на Патриаршество ( Tchentsova. 2012; Она же. [Ченцова]. 2013). Чрезвычайные расходы, понесенные в ходе борьбы с Мирликийским митрополитом (6 тыс. р., как сообщал патриарх, будучи в Москве), и прежние долги, обременявшие Антиохийский престол, подтолкнули М. к мысли отправиться ко двору покровителя Вост. Церквей молдав. господаря Василе Лупу , чтобы испросить денежную помощь. Василе подтвердил готовность решить финансовые проблемы Антиохийского Патриархата. К-польский патриарх Иоанникий II в марте 1652 г. издал окружную грамоту к христианам тех земель, через к-рые должен был проезжать М., о жертвовании ему милостыни ( Ченцова. 2013. С. 117, 119). М. поставил архиереев на пустовавшие кафедры Бейрута и Хомса, митрополитом которого стал хури Ибрахим ибн аль-Амиш аль-Халяби с именем Афанасий, и в янв. 1652 г. назначил хури Сулеймана (в архиерействе Сильвестр) аль-Халяби митрополитом патриаршей кельи, т. е. своим наместником. Уезжая из Дамаска в Халеб для последних приготовлений к путешествию, М. оставил Сильвестра управлять делами Патриархии, однако митрополит скончался в апр. или мае того же года во время эпидемии чумы. |
|
|
