| О последних годах Олауса Петри известно сравнительно немного. По данным городской книги можно судить, что «местер Улоф» сохранил связи со стокгольмскими бюргерами, пользовался среди них авторитетом. Часть времени он, несомненно, посвятил доработке «Шведской хроники». Написал небольшие сочинения, связанные с исторической тематикой: перечень шведских городов и церковных приходов, руководство по чтению рунических надписей. Продолжал составлять нравоучительные труды, в том числе – упомянутую выше «Комедию о Товии». Густав Васа по-прежнему ценил Олауса как знатока по части богословских вопросов. В конце 1540-х гг. император Карл V потребовал, чтобы скандинавские государи присоединились к перемирию между католиками и протестантами на предложенных им условиях. Густав I пригласил Петри для совещаний по этому поводу. Изучив условия перемирия, Олаус заключил: для Швеции оно неприемлемо, в нем много ненужных уступок папистам. Данная позиция отразилась в постановлении шведского духовенства по поводу перемирия 634 . Олаус Петри умер 19 апреля 1552 г. и был похоронен в Стокгольмской городской церкви. А спустя небольшое время король вновь разгневался на «местера Улофа», теперь уже покойного. Монарх внимательно прочел рукопись «Шведской хроники» и пришел в ужас. Есть сведения, что государь в ярости вырывал из книги страницы, топтал фолиант ногами. Свой гнев король излил в письмах сыновьям – принцам Эрику и Юхану, а также в послании к архиепископу Лаврентиусу Петри. В первом послании принцам (23 декабря 1554 г.) король известил сыновей, что разгневан на стренгнесского епископа Ботвида: тот, мол, вопреки воле монарха, тайно изготовил копии хроники «местера Улофа». А ведь во многих местах труда содержатся лживые измышления о государях Швеции и, напротив, почти ничего не сказано о тех, кто достоин порицания. Хронику нельзя публиковать, пока она не будет серьезно переработана. Королю, говорится далее, известно: о нем втайне пишут хронику. Раз создатели не спешат ее обнародовать, значит, труд содержит нападки на монарха. А между тем он заслужил другое отношение. Также королю известно, что стокгольмский капеллан, герр Педер Эрици посвящен в дела Олауса Петри и, вероятно, что-то знает о хронике, которую скрывают от государя. По сведениям короля, именно Педер Эрици послал епископу Ботвиду образец «Шведской хроники», с которого были сделаны списки. Король просит направить к нему герра Педера Эрици вместе со всеми документами, которые тот получил от «местера Улофа». Государь хочет, чтобы было расследовано, есть ли у Педера Эрици или еще у кого-либо документы о том, как епископы в былые времена чинили козни правителям. Об этих кознях нужно поведать в хронике: ведь именно от них страдало Шведское королевство. А «местер Улоф» вообще не касается этого предмета 635 . |
| Ферм не уверен, что образцом для Олауса являлся именно Полибий: подобные мысли высказывались, опять же, и другими историками. Кроме того, Петри мог заимствовать идеи не только у античных и ренессансных историков. Пример тому – цитата из Нового Завета: «Все, что писано было прежде, написано нам в наставление» Многие доводы, приведенные Фермом, представляются убедительными. В то же время с отдельными утверждениями шведского историка можно не согласиться. Это, в частности, касается выводов, сделанных автором в первой главе монографии. Так, по Ферму, Олаус Петри требует, чтобы действия исторических лиц оценивались в категориях той эпохи, когда они жили 755 . Получается, будто «местер Улоф» рассматривал прошлое с позиций, характерных для многих историков нашего времени. Это, конечно, неверно. Другое дело, что Олаус в ряде случаев порывал со стереотипами или тенденциозными построениями, стремился вникнуть в прошлое глубже 756 . Неудачно и высказывание Ферма о том, что Олаус требовал «эмпирических доказательств». Как правило, в спорных, сложных случаях Олаус просто отдавал предпочтение версии, которую считал наиболее правдоподобной Некоторые возражения возникают при знакомстве с рассуждениями Ферма о том, как в Олаусе Петри сочетается историк и реформатор. В богословском творчестве Олауса Петри подчас присутствовали исторические аргументы. Впрочем, было ли важно для «Шведской хроники» то, что автор – реформатор? Вестин и Ферм ответили на этот вопрос утвердительно 757 . Однако в данном случае они не привели веских аргументов. В своей главной монографии Вестин вообще не касался указанного вопроса. В поздних, менее фундаментальных работах ученый подчеркнул, что хроника Олауса Петри – произведение религиозного новатора, но не привел серьезных доказательств этого тезиса. Ферм, с одной стороны, ссылается на мнения Вестина, а с другой, – основывается на соображениях общего характера. Кроме того, он указывает на образ короля Магнуса Эрикссона в «Шведской хронике»: историк-реформатор порвал со средневековой традицией. Наконец, оба специалиста – Вестин и Ферм, обращают внимание на посвящение в хронике: Олаус желает читателю «знания о спасении» – «salighetens kunskap» 758 . |
| Далее по тексту D 25 мы видим те же отличия от «Шведской хроники»: изложение конспективно, обрывочно, не отредактировано, хронологически непоследовательно; сведения не интегрированы в единое повествование. Отсутствуют оговорки типа «судя по всему», «как некоторые полагают». Опущены многие рассуждения, характерные для Олауса Петри. Нет большинства ссылок на законы и другие источники, упомянутые в «Шведской хронике». В рукописных собраниях Швеции имеется немало манускриптов, содержащих выписки, извлечения из хроники Олауса Петри. Но кодекс D 25 не похож на эти компендиумы. Весьма вероятно, что рукопись D 25 относится к подготовительной стадии работы над «Шведской хроникой». Указанный манускрипт в таком случае соответствует не редакции I, а, так сказать, «редакции 0» – черновой версии хроники. Сложен вопрос о том, как выглядела эта черновая версия целиком. Являла ли она в своем роде законченный текст? Или представлена лишь текстами того же типа, что D 25? И может быть, автор D 25 – не Петри, а, например, некий стренгнесский клирик, чей материал Олаус «разобрал» на части и интегрировал в свою хронику? Так или иначе, D 25 отражает ранний этап в создании «Шведской хроники» и, судя по всему, содержит более архаичный текст, чем известные ранние версии памятника. § 5. Древнейшая история Швеции и введение христианства в этой стране по хронике Олауса Петри Ниже пойдет речь об освещении Олаусом Петри ранней истории Швеции и, особенно, христианизации страны. Как указывалось выше, данная проблематика представлялась важной сторонникам и противникам Реформации в Скандинавских странах: и те, и другие рассматривали Реформацию как продолжение или завершение событий, начавшихся в раннее Средневековье в связи с деятельностью первых миссионеров. Один из вопросов, разбираемых Олаусом в хронике, связан с происхождением шведов – и, как следствие, деяниями их предполагаемых предков, т.е. готов. Ко времени написания «Шведской хроники» среди шведской интеллектуальной и политической элиты имелось немало сторонников теории, которую ныне принято называть гетицистской. Согласно этой теории, шведы были потомками древних завоевателей, готов, покоривших Европу, и потому превосходили другие народы. |
| Если Вестина интересовали методы и заключения Олауса Петри как историка, то Ферма занимала, прежде всего, его позиция, принципы. По Ферму, Олаус Петри, осмыслив позднесредневековые сочинения, критически отнесся к материалу, рассмотрел источники с новых позиций. Олаус пришел к выводу, что критика Биргитты предвзята, обусловлена неприязнью к королю. Петри показал: государь имел основания, чтобы не прислушиваться к советам: в истинности откровений сомневались многие, поскольку Биргитта еще не была канонизирована; к тому же некоторые ученые мужи воспротивились и расценили откровения как бред. По мнению Ферма, рассказ «местера Улофа» о Магнусе Эрикссоне показывает, что «Шведская хроника» – произведение, каких в Швеции ранее не было. Все же заключение Ферма (применительно к данному отрывку и к хронике вообще) можно принять лишь с оговорками 736 . Фрагмент, повествующий о правлении Магнуса Эрикссона, показывает, что Олаус Петри находился на полпути от средневековой хронистики к научной историографии. В самом деле, некоторые утверждения предшественников Олаус воспроизвел, следуя традиционным представлениям. Так, он принял на веру суждение, что Швеция благоденствовала в правление регента Матса Кеттильмундссона – хотя это утверждение все-таки носило пропагандистский характер. Другой пример: пусть характеристика датского короля Вальдемара Аттердага Олаусом Петри несколько смягчена, но все же в основном повторяет характеристику, данную Эрикусом Олаи. Бесспорно, Олаус обогатил, расширил представления о Магнусе Эрикссоне, использовав актовый материал. Вместе с тем обнаружив противоречия между нарративными и документальными памятниками, Олаус попытался согласовать, объединить сведения. Такой подход к материалу был еще далек от критики источников в современном смысле слова. Даже выступив с критикой традиции, Олаус отдал ей известную дань. Действительно, рассуждая о моральном облике короля, автор «Шведской хроники» отметил, что критика монарха носила предвзятый характер, а сведения о его нравственности противоречивы. Но все же Олаус допускал, что негативные представления о государе отчасти справедливы. Более того, он разделял подобные представления о короле Магнусе. Подводя итог жизни государя, Олаус замечает: «Нелепо он жил, нелепо и умер». |
| Особенно кощунственным был поступок некоего Матса: он пошел причащаться, будучи пьян. Потом его вырвало, и он, собрав блевоту в варежку, пошел к служанке священника и попросил, чтобы она эту варежку сожгла. Затем он продолжал пьянствовать и кощунствовать. Его приговорили к повешению, объявив, что следовало бы заживо разорвать раскаленными щипцами – настолько велико его преступление против Бога и властей. Приходу было предписано найти зачинщиков беспорядков. В противном случае прихожане обязывались заплатить огромный коллективный штраф – 3000 марок 630 . Несомненно, на приговоре отразились взгляды Олауса Петри, его борьба с богохульством. В том же 1541 г. переиздали труды Олауса Петри – канон шведской мессы и требник. Правда, на титульном листе обеих книг имя автора не значилось. Но в данном случае это, по-видимому, свидетельствовало не столько об опале, сколько о том, что руководства для священников, созданные Олаусом Петри, стали рассматриваться как официальные 631 . И, наконец, в 1541 г. Олаус получил от короля примечательное письмо. Там говорилось: монарху стало известно, что Петри некоторое время назад сочинил хронику – по-видимому, компиляцию, основанную на хронике «доктора Эрика», некогда члена Уппсальского соборного капитула. Между тем, пишет далее государь, из упомянутой хроники«доктора Эрика» следует: сочинитель куда больше благоволил королям и епископам с их духовными вольностями, чем королям и знати Швеции. А ведь «местеру Улофу» известно: епископы в старину приносили шведским государям много вреда. В упомянутой хронике «доктора Эрика» есть немало полезных отрывков, но достаточно и таких, которые побуждают скорее к мятежу и непокорности властям, нежели к миру и согласию. Монарху известно, что «местер Улоф» намерен подготовить свою хронику к печати. Нужно, чтобы он опубликовал такой труд, который будет способствовать миру и спокойствию. Посему король желает, дабы «местер Улоф», не откладывая, написал историю деяний монарха; от такого труда будет куда больше проку, чем от сочинений, ранее им опубликованных. В этой хронике необходимо описать, как король освободил Швецию от Кристиана II, какие опасности и лишения перенес, как боролся с мятежниками и внешними врагами. Олаус Петри должен изложить все это, и при первой возможности послать готовый труд государю. А король распорядится, чтобы придворный живописец иллюстрировал это произведение 632 . |
| Лундмарк обратил внимание на обстоятельство, упомянутое в письмах короля: Густаву Васе стало известно, что по части переписки, хранения и распространения хроники «местеру Улофу» содействовали епископ Ботвид, капеллан Петрус Эрици и архиепископ Лаврентиус Петри. Лундмарк предположил, что при подготовке новой версии хроники автору помогали другие лица. Вероятно, они не только хранили и переписывали рукопись, но и редактировали, дорабатывали ее. Возможно, такими ассистентами стали упомянутые Петрус Эрици, Лаврентиус Петри и епископ Ботвид 675 . Также не исключено, что те же люди внесли в хронику добавления после смерти Олауса. Возможно, именно так было сделано дополнение к предисловию (исторические труды пишутся для живых, а не для мертвых; если правитель хочет, чтобы о нем написали «добрую хронику», он должен творить добро). Это дополнение в таком случае явилось ответом на обвинения со стороны Густава Васы. Поскольку король подробно изложил их в письме Лаврентиусу Петри, не исключено, что получатель послания и внес упомянутые дополнения. Так, по Лундмарку, возникла следующая версия хроники – редакция IV. Она включала в себя еще несколько новых фрагментов – например, «языческий закон». На более поздней стадии в хронику были внесены изменения второстепенного характера; группу списков, содержащих эти изменения, Лундмарк обозначил как редакцию V 676 . Выводы Лундмарка, проследившего сложную историю создания и доработки хроники Олауса Петри, представляют большую ценность. Вместе с тем наблюдения ученого были приняты не всеми. Г. Вестин в отношении манускриптов хроники придерживался более простых взглядов: считал, что существуют только две редакции «Шведской хроники» и обе они созданы Олаусом Петри без участия каких-либо помощников 677 . Таким образом, Вестин вернулся к более ранней концепции – в том виде, в котором ее сформулировал Л. Шёдин. Итак, исследователи «Шведской хроники» проделали большую, плодотворную работу. Вместе с тем некоторые вопросы остаются спорными. Например, о редакциях хроники. Было ли их пять или только две? В какой последовательности, в какое время создавались версии «Шведской хроники»? Дописывали ли ее другие люди? Можно ли что-то выяснить относительно подготовительной работы, проделанной до создания? В этой связи важно обратиться к рукописям – тем более что четыре списка хроники имеются в Российской национальной библиотеке (Санкт-Петербург). § 4. Рукописи «Шведской хроники» |
| Вместе с тем в хрониках Эрикуса Олаи и Олауса сведены к минимуму или опущены многие красочные подробности, характерные для «Хроники Эрика»: например, куртуазные сцены, описание быта и нравов аристократии. С точки зрения Эрикуса Олаи и Олауса Петри, эти подробности представлялись излишними, не совпадали с их представлениями о задаче хроник и не соответствовали идеалу скромности Различия между хрониками-Олауса Петри и Эрикуса Олаи обусловлены не тождественными причинами. Подчас «местер Улоф» обращался к другим источникам; иногда – принципиально отказывался от некоторых мотивов – например, от рассуждения о происках дьявола. Нередко описание событий у Олауса Петри короче, чем у Эрикуса Олаи – в частности, при изложении событий за пределами Швеции: Олауса в основном интересует внутренняя история. «Хроника Эрика», как известно, оканчивается выразительным эпизодом избрания на трон короля Магнуса Эрикссона. Далее повествование об этом короле ведет другая рифмованная хроника – т.н. «Связующая поэма». И Эрикус Олаи, и Олаус Петри были знакомы с данным памятником, использовали его, привлекая в то же время дополнительный материал и внося изменения в повествование. Рассказ о короле Магнусе Эрикссоне – один из самых насыщенных фрагментов «Шведской хроники». В нем присутствует лучшее, что отличает хронику Олауса Петри: солидная источниковая база, внимание к традиции и, в то же время, критика стереотипов, хороший слог, едкая ирония, жизненная мудрость. В средневековых памятниках образ короля Магнуса часто был противоречивым, либо негативным. Один из памятников такого рода – откровения св. Биргитты, обнародованные еще при жизни короля. Многие из этих откровений выражали интересы шведской аристократии, к которой принадлежала и сама Биргитта. Критика, коей Биргитта подвергла Магнуса Эрикссона, была в первую очередь вызвана тем, что монарх не оправдал чаяний магнатов, не стал орудием в их руках, пытался править самостоятельно. Нападкам подверглись и политика короля, и его моральный облик. Биргитта обвинила монарха в тяжких грехах – распутстве и содомии. Король, уверяла Биргитта, прекратил супружескую жизнь с королевой; ходит слух, что он вступает в противоестественные сношения с мужчинами. И, похоже, прибавляла Биргитта, слух этот верен: король больше любит мужчин, чем Бога, душу и жену. |
|
|
