| Иванов в ст. «Старая или новая вера?» (1916) критикует общие для «нового религиозного сознания» Мережковского и Бердяева «лжебогословские схемы об откровении Отца в творении мира, Сына - в искуплении, Духа Св.- в грядущем творчестве человека» (С. 115-116), считает ошибочным положение Бердяева, что возможно оправдание человека творчеством; видит в этом учении попытку оправдаться «еще до своего во Христе воскресения». Бесспорную ценность представляют статьи Иванова о Скрябине, в к-рых обсуждается связанная с Б. религиозно-мистическая подоснова его творчества. Шестов в 1930 г. в ж. «Путь» об исканиях В. Розанова писал: «Розанов любил Бога, Розанов искал Бога, но того горчичного зерна веры, за которое людям обетовано божественное… он в себе не находил…» (Умозрение и Откровение. С. 102). Глубокую характеристику умственной и психологической ситуации рубежа XIX-XX вв. с ее положительными и отрицательными сторонами дает прот. Г. Флоровский в кн. «Пути русского богословия». Он пишет о пробуждении «религиозной тоски» после десятилетий господства позитивизма и материализма в России, об изменившемся «чувстве жизни», открывшихся в человеке «глубинах» и «темных безднах», о духовных исканиях и опасных соблазнах на этом пути. «Религиозная тема,- отмечает прот. Г. Флоровский,- ставится теперь как тема жизни, не только как тема мысли. Теперь ищут не только религиозного мировоззрения. Вспыхивает жажда веры» (С. 452). В ст. «Человеческая мудрость и Премудрость Божия» прот. Г. Флоровский предтечами «нового религиозного сознания» и Б. называет Толстого и Достоевского, особо отмечает роль Соловьёва и его учения о «всеединстве», к-рое, по его мнению, является теоретическим основанием Б. Не разрабатывая в подробностях вопрос, каким образом принцип «всеединства» с необходимостью ведет к Б., прот. Г. Флоровский, имея в виду Мережковского, Гиппиус, Минского, Иванова, Свенцицкого, пишет: «Идеал свободного всеединства повторялся здесь снова в других формах, но со всеми его прелестями и обольщениями. Религия должна стать всем, воспринять полноту человеческой жизни, плотяной и плотской,- для «богоискателя» этот постулат превращался в задание - совместить язычество с «историческим», «церковным» христианством, умирающего пана с Воскресшим Христом» (С. 112). В др. статье прот. Г. Флоровский отмечал, что отвергнутая поздним Соловьёвым его «первая метафизика» стала источником для «нового религиозного сознания» (Там же. С. 159-160). На значение философии Соловьёва для «нового религиозного сознания» указывал и прот. В. Зеньковский в «Истории русской философии»; он писал, что «навязчивая идея «нового религиозного сознания», которая определяла искания Мережковского и особенно Бердяева, ведет свое начало от Вл. Соловьёва» (Т. 2. С. 23). |
| Новоградский человек не либерал. В эпохи, когда парламентарно-демократическая механика (защищаемая ныне в Германии страстнее всего непримиримым врагом демократии Гитлером) начинает угрожать реальный свободе и подлинной демократии, человек «Нового града» не задумывается прибегнуть к силе и насилию. Как рыцарь свободы он не будет назначать парламентских выборов, видя, что по ней уже стреляют. Никакой «готтентотской морали», как принято говорить, во всех этих элементарных размышлениях нет. Человек, стреляющий во врагов свободы, совсем другой человек, чем тот, который расстреливает свободу. Разные же люди, делающие одно и то же, делают совершенно разное. Яркий показатель этой разницы заключается в том, что фашизм и коммунизм расстреливали и расстреливают людей с чистою совестью. Для человека же «Нового града» выстрел в другого человека не может не быть выстрелом и в свою совесть. Практически это значит, что он будет стрелять только в последнюю минуту и только в условиях крайней нужды. Если бы люди, ведшие войну и творившие революцию, расстреливали себе подобных в трагическом сознании совершаемого ими неизбежного греха, война и революция никогда не вылились в то, во что они вылились. Чистая совесть чекиста Дзержинского гораздо страшнее всех совершенных по его приказу расстрелов. И потому так страшно, что на смену большевикам могут прийти люди, по своему внутреннему складу мало чем отличающиеся от них, и начать во имя новых идеалов с такой же легкою совестью духовно и физически насиловать своих ближних, как это делали большевики. Дабы этого не случилось, необходима напряженная работа над созданием нового религиозного миросозерцания, над взращением в себе и других человека «Нового града». Еще о «человеке Нового града» (Ответ моим оппонентам) Прочитанный мною в Праге и опубликованный затем в третьем номере «Нового града» доклад «О человеке Нового града» вызвал в эмигрантской прессе ряд откликов, отчасти прямых нападений. Обойти эти отклики молчанием невозможно: уж очень сильно искажают они лицо нашего журнала. |
| Все народы имеют свое призвание, свое назначение в мире, – но только один народ может быть избран для мессианской цели. Народ мессианского сознания и назначения также один, как один Мессия. Мессианское сознание – мировое и сверхнациональное. В этом есть аналогия с идеей римской империи, которая также универсальна и сверхнациональна, как и древнееврейский мессианизм. Это всемирное по своим притязаниям мессианское сознание евреев было оправдано тем, что Мессия явился в недрах этого народа, хотя и был отвергнут им. Но, после явления Христа, мессианизм в древнееврейском смысле становится уже невозможным для христианского мира. Для христианина нет ни эллина, ни иудея. Одного избранного народа Божьего не может быть в христианском мире. Христос пришел для всех народов, и все народы имеют перед судом христианского сознания свою судьбу и свой удел. Христианство не допускает народной исключительности и народной гордости, осуждает то сознание, по которому мой народ выше всех народов и единственный религиозный народ. Христианство есть окончательное утверждение единства человечества, духа всечеловечности и всемирности. И это было вполне осознано католичеством, хотя и скреплено с относительными телесно-историческими явлениями (папизм). Мессианское сознание есть сознание пророческое, мессианское самочувствие – пророческое самочувствие. В нем – соль религиозной жизни, и соль эта получена от еврейского народа. Это пророческое мессианское сознание не исчезает в христианском мире, но претворяется и преображается. И в христианском мире возможен пророческий мессианизм, сознание исключительного религиозного призвания какого-нибудь народа, возможна вера, что через этот народ будет сказано миру слово нового откровения. Но христианский мессианизм должен быть очищен от всего не христианского, от национальной гордости и самомнения, от сбивания на путь старого еврейского мессианизма, с одной стороны, и нового исключительного национализма – с другой. Христианское мессианское сознание не может быть утверждением того, что один лишь русский народ имеет великое религиозное призвание, что он один – христианский народ, что он один избран для христианской судьбы и христианского удела, а все остальные народы – низшие, не христианские и лишены религиозного призвания. |
| Разочарование Европы в своем искусстве видно и в том страстном увлечении русским искусством, которое наблюдается в последнее время. Вообще, европейское сознание бьется теперь между двумя крайностями: с одной стороны – крайний скептицизм до агностицизма, с другой – крайний мистицизм до страстного увлечения спиритизмом, оккультизмом, теософией. Этим общим разочарованием объясняется и непонятное для Мечникова крайнее увлечение философией Бергсона. Все-таки, хоть обещание чего-то нового слышится в ней!.. Разочаровавшись в старом, Европа страстно ищет нового. Посмотрите, например, какое напряженное искание нового проходит чрез все страницы знаменитой и знаменательной книги Джеймса: «Многообразие религиозного опыта». Джеймс, в поисках нового, подошел к религиозным переживаниям и подверг их изучению по всем правилам научного искусства исследования. И в результате Джемс приходит к поразительным для современной науки выводам о реальности бытия Бога и Его реальном воздействии на этот мир И значит, шлепаются в грязь невежества с лакейских запяток европейской научной кареты дипломированные наши невежды, когда они и после книги Джеймса все продолжают апломбно твердить на лекциях и разных курсах, что наука не признает Бога. Но вот что еще знаменательного в этой книге. К этому выводу о реальности бытия Бога и реальности воздействия Бога на мир Джеймс пришел после научного изучения религиозных переживаний только европейского религиозного опыта. Правда, Джеймс ссылается и на опыт Л. Толстого. Но в том и вся религиозная трагедия Толстого, что он, как русский интеллигент, тоже не знал другого религиозного опыта, кроме европейски-протестантского. И вот думаешь, – если на основании одностороннего европейского религиозного опыта пришел к таким выводам Джеймс, – то что открылось бы ему, если бы он так же научно изучил религиозный опыт подвижников Восточно-православной церкви!.. Но Джеймс, как европеец, не знал об этом опыте. И не только он – вся Европа не знает или не желает знать религиозного опыта Православно-восточной церкви. В этом отношении особенно знаменательна книга Геффдинга: «Философия религии». В этой книге Геффдинг перебирает научно всякие религии; со всеми ими считается в своих выводах. Одного совершенно не знает – православия. |
| 1.1 Деятельность А.В. Карташева в религиозно-филосовском движении ХХ в. 1.1.1 Религиозно-философское движение Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус В конце XIX – начале XX вв. свою активную деятельность развернуло религиозно-философское движение, зародившееся в доме Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус. Состав движения был чрезвычайно разнороден: в него одновременно входили такие личности, как В. В. Розанов , Д.В. Философов, П.П. Перцов, А.Н. Бенуа, С.П. Дягилев, В.Ф. Нувель, В.Н. Гиппиус, Л.С. Бакст и др. 8 Суть данной религиозной идеи лаконично выразил стоявший у истоков движения А.Н. Бенуа: «Мы все были в те годы мучительно заинтересованы загадкой бытия и искали разгадку ее в религии и в общении с людьми, посвятившими себя подобным же поискам» 9 . Однако такой посыл в конечном счете приобрел более агрессивную форму: от противления учению Православной Церкви и попыток Ее реформировать до отказа от «церковного обновления» и призывов к распространению в общественной идеологии «доктрины НРС» до статуса «новой Церкви» 10 . Сам термин «новое религиозное сознание» появился в 1901г., в результате проведения собраний религиозно-философского общества в Петербурге «в котором лидеры будущего религиозно-реформистского движения (Мережковский, Философов, Минский, Гиппиус, Розанов) предложили некоторую доктрину для нового религиозного мышления христиан России» 11 . Религиозно-философское движение Мережковских – это лишь одно из объединений того времени, относящихся к так называемому «новому религиозному сознанию». Это понятие употреблялось Д.С. Мережковским в работе «Толстой и Достоевский» (1902) 12 , а затем быстро распространилось среди остальных представителей идеи: например, Н. А. Бердяев пишет работы «О новом религиозном сознании» (1903) 13 , «Новое религиозное сознание и общественность» (1907) 14 , а В. В. Розанов (1908) – статью «Представители нового религиозного сознания» 15 . Постепенно самоназвание укрепилось и в научных кругах, став уже академической характеристикой подобных религиозно-философских сообществ 16 . |
| Он отменяет автономный и секулярный принцип новой истории, он требует «сакрального» общества, «сакральной» культуры, подчинения всех сторон жизни религии диавола, религии антихриста. В этом огромное значение коммунизма. В этом он выходит за пределы новой истории, подчиняется совсем иному принципу, который я называю средневековым. Разложение серединно-нейтрального, секулярного гуманистического царства, обнаружение во всем полярно-противоположных начал и есть конец безрелигиозной эпохи нового времени, начало религиозной эпохи, эпохи нового средневековья. Это не значит, что в новом средневековье обязательно количественно победит религия истинного Бога, религия Христа, но это значит, что в эту эпоху вся жизнь со всех своих сторон становится под знаком религиозной борьбы, религиозной поляризации, выявления предельных религиозных начал. Эпоха обостренной борьбы религии Бога и религии диавола, начал Христовых и начал антихристовых будет уже не секулярной, а религиозной, сакральной эпохой по своему типу, хотя бы количественно побеждала религия диавола и дух антихриста. Поэтому русский коммунизм с разворачивающейся при нем религиозной драмой принадлежит уже новому средневековью, а не старой новой истории. Вот почему о русском коммунизме совсем нельзя мыслить в категориях новой истории, применять к нему категории свободы или равенства в духе французской революции, категории гуманистического мировоззрения, категории демократии и даже гуманистического социализма. В русском большевизме есть запредельность и потусторонность, есть жуткое касание чего-то последнего. Трагедия русского большевизма разыгрывается не в дневной атмосфере новой истории, а в ночной стихии нового средневековья. Ориентироваться в русском коммунизме можно лишь по звездам 92 . Чтобы понять смысл русской революции, мы должны перейти от астрономии новой истории к астрологии средневековья. Россия – в этом своеобразие ее судьбы – никогда не могла принять целиком гуманистической культуры Нового времени, его рационалистического сознания, его формальной логики и формального права, его религиозной нейтральности, его секулярной серединности. |
| Можно считать социал-демократию, эту ось истории последних дней, делом справедливым и хорошим, полезным л нужным, но нет в ней истинно вселенского духа, чувствуется какой-то провинциализм во всех этих спорах ортодоксальных марксистов и бернштейнианцев и т. п., забвение единственно важного вопроса: во имя какого Бога стоит жить. Все — Марфы, пекущиеся о многом, и не видно Эпохи безбожные, живущие вне Бога, устраивающие жизнь, независимо от смысла ее — самые унылые, скучные, бесцветные и плоские эпохи; в них даже богоборчества не может быть в глубоком и страшном смысле этого слова, и атеизм носит явную печать лакейства, в них все большее теряет свою ценность, умаляется. Упадочники, «декаденты», столь презираемые мещанским обществом, — правнуки великой вселенской культуры, оторванные от того, что в данный час принято называть «жизнью», тоскующие по новой, могучей культуре. В душе нового человека перекрещиваются наслоения разных великих эпох: язычество и христианство, древний бог Пан и новый Бог, умерший на кресте, греческая красота и средневековый романтизм, Дионис, в котором образ бога языческого сливается с образом Бога христианского, и возрождение — рождение человека новой истории и жажда нового, грядущего возрождения. Новая душа раздваивается, усложняется до последнего предела, идет к какому-то кризису, желанному и страшному. Упадочники превращаются в символистов и мистиков. Воскресают в нас боги и Бог, опять вселенские темы вступают в свои вечные права, делаются самыми важными. И мы живем не только в эпоху упадка и измельчания культуры, в безбожную эпоху малых дел на равнине, но и в захватывающую по своему всемирному значению и интересу эпоху зачинающего нового религиозного возрождения, загорающегося нового религиозного сознания. Человек нового религиозного сознания не может отречься ни от язычества, ни от христианства, и там и здесь он видит божественное откровение: в жилах его текут два потока крови и производят бурю, в голове его мысли двоятся. Нет возврата к язычеству, как к тезису, и к христианству, как к антитезису, само противоположение слишком старо. |
| Страданием человек надеется отделаться от греха, откупиться. Но Христос-Искупитель возвратил человеку возможность радости, открыл путь к тайне Божьего творения, в которой заключена блаженная полнота бытия. Жажда искупления необходима для спасения, так как человеку есть что искупать; но гипноз искупления есть один из соблазнов; гипноз этот приводит к обожествлению страдания, а не освобождению от страдания. Новое религиозное откровение должно перевести мир в ту космическую эпоху, которая будет не только искуплением греха, но и положительным раскрытием тайны творения, утверждением положительного бытия, творчеством, не только отрицанием ветхого мира, а уже утверждением мира нового. Страдальческий опыт ведет к религии, но опыт религиозный есть уже преодоление страдания. Страдания умиравшего древнего мира привели к религиозному опыту христианства; пассивные страдания перешли в активные, победные страдания. Римлянина эпохи упадка, кончившего самоубийством от невыносимости жизни, заменил христианский мученик. Так и в нашу эпоху. Неполнота христианского религиозного сознания, неспособность его победить мир привели к страданиям нового человека, новым страданиям, неведомым старине. Таким новым страдальческим опытом была жизнь богоискателей нашей эпохи, жизнь Ницше, жизнь лучших из революционеров и лучших из декадентов. Это страдание нового человека требует нового преодоления, разрешения его в опыте нового, более полного религиозного сознания. Новая религиозная жажда есть не только жажда искупления, но и творческая жажда осуществления нового мира. Сознание, освобожденное от гипнотической власти обожествленного страдания, увидит, что сущность мира не есть страдание и сущность любви не есть только сострадание. История мира есть история страдальческая, но смысл мира в исходе из страдания, т. е. в победе над злом. Страдание не есть самое прекрасное в мире, так как еще прекраснее будет творческое блаженство. Поверхностному, безрелигиозному взгляду на жизнь представляется самым важным, единственно важным факт страдания. |
| Последняя третья творческая религиозная эпоха уже начинается, пророчествует Бердяев, и начинается разрушением культуры, безверием, машинной цивилизацией, тьмой «нового средневековья». Затем грядет период активизации религиозного творческого сознания человека, нового откровения и апокалиптического конца света, который представляется Бердяеву переходом в новый эон Царства Божия, в новый преображенный и сияющий духовный мир. В грядущем, – писал он в одном из последних своих сочинений периода Второй мировой войны, – будет тьма и страдание, которых еще не бывало. Но будет и небывалый свет, будет явление нового человека, нового общества, нового космоса. Это будет завершение мистической диалектики Троичности (VII, 491). Конец мира представляется Бердяеву торжеством мирового смысла, соединением божественного и человеческого, «эсхатологическим завершением экзистенциальной диалектики божественного и человеческого» (494). Совместными усилиями Бога и человека будет преодолено время космическое и историческое, и Царство Божие свершится как событие духовное в экзистенциальном времени, то есть фактически в сознании человека. Конец мира есть дело богочеловеческое, в него входит активность и творчество человека; человек не только претерпевает конец, но и уготовляет его. Конец есть не только разрушение мира и суд, но также просветление и преображение мира, как бы продолжение творения, вхождение в новый эон. Поэтому мыслить о конце нужно антиномически – как о разрушении, так и о созидании, как о суде, так и о преображении, в общем как о наступлении Царства Божия, глубинный смысл которого пока не доступен нашему сознанию. «Конец есть событие духовное, происходящее в экзистенциальном времени» (VIII, 563). Для историка эстетики, собственно эстетического сознания все эти пророчества русского мыслителя крайне интересны тем, что они носят ярко выраженную эстетическую окраску, которая очевидна и в самом образе «нового мира», или Царства Божия, как предельно эстетизированного мира, и в том, что путь к этому миру лежит через творчество, и, в частности, в том, что реализуется-то «конец» в экзистенциальном времени, которое, по определению Бердяева, фактически является временем актуализации эстетического сознания. Напомню дефиницию Бердяева: |
| Известный эксперт по новым религиозным и псевдорелигиозным движениям, доктор Уолтер Мартин, выработал перечень критериев, с помощью которых можно определить принадлежность группы к религиозному культу «Нового времени», не прибегая к бесконечным рассуждениям о тайных теориях и грехе: 1. Группа открыто призвана содействовать «Новому времени». 2. Группа открыто поддерживает характерные верования «Нового времени», такие как монизм («все едино»), пантеизм («все есть Бог»), гностицизм (спасение или духовное исцеление приходит с помощью особых познаний, просвещения), карма и перевоплощение, духовная эволюция, восшедшие хозяева («равные Христу») и др. 3. Группа открыто отстаивает оккультные практики «Нового времени», такие как общение с духами, астрология, психическое исцеление, нумерология, магия, различные способы достижения измененных состояний сознания (например, медитация, монотонное песнопение, потеря чувствительности, гипноз и т.д.) и использование кристаллов и пирамид в психических целях. 4. Группа пользуется специфической терминологией «Нового времени», такой как: «сотвори свою собственную действительность», «высшая сущность», «космическое сознание» и т.д. Несмотря на разнообразие приемов, используемых каждой группой для своей индивидуальной трансформации, цель групп всегда одна: преобразовать личность, а затем преобразить мир 406 . Несомненно, что среди факторов, объясняющих причину широкого распространения мышления «Нового времени», на первом месте стоит популяризация оккультизма в лице теософии, растущий интерес к восточным философиям. Немаловажную роль сыграло и возникновение в XIX веке трансцендентализма и групп научно-метафизического мышления. Но, вступая на путь «нового мышления», воодушевленный идеалами свободы, разума, самовозвышения и гуманизма человек, подчас, не понимает, что в конечном им итоге это может привести к упразднению личности и свободы и даже к проектам физического уничтожения инакомыслящих. Философ М.К. Мамардашвили, отмечает что «человеку угрожает сегодня не только экологическая катастрофа, но и катастрофа антропологическая – разрушение человеком своей сущности» 407 . |
|
|
