| Закрыть itemscope itemtype="" > По благословению Афонских монахов вокруг Киева свершился Крестный ход 24.12.2013 1123 Мне как киевлянину, печально и больно видеть, как глумятся в бесовском остервенении над моим городом, моим Отечеством так называемые «революционэры» на «Козьем болоте» (изначальное название Майдана Незалежности). Видать, враг человечества отводит для шабаша своим последователям места с четко выраженным сакральным значением, та же Болотная площадь. Еще в 1972 году один из активных последователей мирового глобального порядка Збигнев Бжезинский сказал: «Для достижения цели у нас два препятствия: Советский Союз и православие». А это значит, дорогие мои братья и сестры, что не только в вере, но и в единстве и сплоченности народа Божьего - наша сила. А посему, ждать нам помощи, кроме как от Бога, больше неоткуда. Но эту помощь еще нужно заслужить, вымолить, выстрадать. Я точно не помню, но кто-то из святых отцов сказал, возможно, это был батюшка Серафим Саровский: «Вы начинайте что-то делать, а Господь, видя ваше усердие, обязательно подсобит, поможет». Рассуждая таким образом, я наткнулся на одном из православных сайтов на обращение афонских монахов из Свято-Пантелеймоновского монастыря к православным города Киева – матери городов русских. В нем Святогорцы призывают совершать крестные хода вокруг Киева с иконой казанской Божьей Матери, с молитвами о спасении Второго Иерусалима, так как видят над городом сгустившиеся черные тучи смуты. Чуть более 70 лет назад, облетев вокруг осажденной Москвы , пресвятая Богородица уже спасала наше Отечество. И так было всегда, когда лихолетье обрушивалось на Святую Русь. И вот, в день памяти Святого Угодника Божьего Николая, возле поклонного охранного креста на юго-западе столицы собрались православные киевляне на своих автомобилях со всех концов города – чтобы совершить автомобильный крестный ход вокруг Киева. Возле каждого из восьми поклонных охранных крестов, расположенных по периметру вокруг города, совершались молебны ко Святой Богородице – дабы защитила она нас от обрушившейся нечисти. |
| В 988 году войско Владимира осадило Корсунь. Взяв город, он потребовал у греческих императоров Василия и Константина руки сестры их, Анны, и при этом обещал креститься. Императоры согласились, уговорили согласиться и сестру. После крещения Владимир воскликнул: «Теперь только узрел я Бога истинного». После крещения совершен был брак с Анною. В Киеве Владимир крестил своих 12 сыновей и многих бояр; потом велел истребить идолов. По истреблении идолов духовенство и князь ходили по городу с проповедью. Многие киевляне крестились с радостию; другие не хотели и слушать проповеди; третьи колебались. Тогда Владимир выдал повеление, чтобы на другой же день все некрещенные шли креститься на реку, кто не явится будет противен князю. Очень многие явились на реку из страха. Упорные язычники бежали в леса и горы. После крещения стольного города, христианство сделалось на Руси верою, в собственном смысле, господствующей. Вместе с тем последовало образование особой поместной Русской Церкви, для существования которой имелись уже на лицо все нужные условия. Она имела в Киеве значительную паству, которая вскоре начала еще увеличиваться чрез распространение истинной веры и вне Киева, среди разных славянских и инородческих племен Руси; непосредственно после крещения народа великий князь стал повсюду строить для богослужения святые храмы; началась борьба христианства со старыми языческими суевериями; началась историческая жизнь Православной Русской Церкви. Эта историческая жизнь Православной Русской Церкви и составляет предмет Русской Церковной Истории. Разделяется она на пять периодов: 1) Киевский – до нашествия монголов, 2) от нашествия монголов до разделения Русской митрополии, 3) период разделенной митрополии, 4) от учреждения патриаршества до реформ Петра Великого и 5) Синодальный период. После крещения киевлян христианство стало распространяться по всей России. Крестив народ по городам и селам около Киева, митрополит Михаил с епископами и Добрыней в 990 г. ходили в Новгород, где произошло общее крещение народа. Из Новгорода проповедники отправились на восток по Волге и крестили много народа в Ростове и Ростовской земле. Сам. Владимир посещал с проповедью веры страну Волынскую, крестил в Киеве даже несколько князей болгарских и печенежских. Дети Великого князя, разосланные по уделам, также заботились о распространении веры между подвластным народом. Правильно распространялась вера только около Киева и по великому водному пути от Киева до Новгорода; направо и налево от этой линии, где жили племена, мало подчиненные Киевскому князю, она распространялась слабо: чем дальше от Киева, тем христианство было слабее. Даже в Новгороде язычество было сильнее христианства. Ростовцы выгнали первых епископов-греков. |
| Разные лица, которые во время краткого пребывания Фотия в Москве подпали взысканиям со стороны его, бежали из Москвы в Литву и нашли поводы к разным толкам и клевете на него перед Витовтом 64 . Они обвиняли Фотия перед Витовтом в том, что он драгоценности Софийского собора переносит в Москву, а духовенство и крестьян обременяет тяжелыми поборами. Они поставляли на вид литовскому князю: «от начала митрополиты всеа Русии стол имеяху Киев и в нем седяху на столе митрополистем всеа Русии, ныне ж Киев ни во что же положиша и вся из него перенося в Москву; и се ныне Фотей митрополит все узорочье церковное и сосуды переносит на Москву и весь Киев и всю землю пусто сотвори тяжкими пошлинами и даньми великими и неудобь носимыми» 65 . Сам Витовт, под влиянием подобных речей, говорил впоследствии, что митрополитами были взяты из Киева «святыя мощи, дски страдания Христова, скипетр пресвятой Богородицы, риза и сандалии ея, разныя иконы, обложенныя золотом» 66 . Но эти обвинения как против самого Фотия, так и против его предшественников, были не вполне справедливы. В Москве не видно драгоценной утвари Киевской церкви и тех святынь, о которых говорил Витовт. Между тем, если бы они были перенесены в Москву, то, без сомнения, были бы известны там и сохранились бы до позднейшего времени 67 . Как бы то ни было, – но неудовольствие Витовта против Фотия, возникшее после второго посещения митрополитом Киева, сообщило заветным желаниям литовских князей – образовать у себя самостоятельное управление церковью – решительный характер и дало толчок к разделению русской митрополии. Созвав подручных князей и «сгадав с своею братиею» Витовт в 1414 г. порешил отнять у Фотия Киевскую кафедру, изгнавши его со стола митрополии и лишивши титула Киевского митрополита. Вместе с этим Витовт отправил посольство в Константинополь к царю и патриарху с жалобой на Фотия и с просьбой поставить для Киева и литовских епархий митрополитом Григория Цамблака. Между тем до Фотия дошли слухи, что клеветники вооружили против него Витовта, и что последний уже замыслил поставить на митрополичий Киевский стол другого митрополита. Чтобы доподлинно исследовать дело, Фотий отправился в Киев, намереваясь, если возможно, помириться с Витовтом или, в противном случае, идти из Киева в Царь-град с просьбой, «чтобы возбранил Витовту патриярх другого митрополита поставити в Киев» 68 . Но Фотий в этот раз не дошел до Киева. На литовских границах, при выезде из Смоленска в Городень, где находился тогда Витовт, Фотий, по приказанию князя, был схвачен, ограблен и с бесчестьем принужден возвратиться в Москву. Раздраженный Витовт не ограничился даже и этим. Приказавши переписать все города и села, принадлежавшие Киевской кафедре, он раздал их своим панам, а наместников Фотия ограбил и отослал в Москву 69 . |
| Песн. 3:7 Се, одр Соломонь, шестьдесят сильных окрест его от сильных Израилевых, Песн. 3:8 вси имуще оружия, научени на брань: муж, оружие его на бедре его от ужаса в нощех. Прежде всего надобно исследовать, почему называют жениха Соломоном. Соломон – значит мирный. Это можно видеть и в первой книге Паралипоменон, где Бог Давиду, намеревающемуся воздвигнуть храм, говорит: «се, сын родится тебе, сей будет муж покоя, и упокою его от всех враг его окрест, зане Соломон имя ему, и мир и покой дам ему над Израилем во дни его: той созиждет дом имени моему, и той будет мне в сына, и Аз буду ему во Отца: и исправлю престол царства его во Израили до века» ( 1Пар. 22:9–10 ). Но Соломон умер не долгое время живши и престол его имел конец, следовательно, здесь именует Соломоном Миротворца Господа нашего Иисуса Христа, о коем Павел: «Той бо есть мир наш, сотворивый обоя едино и средостение ограды разоривый» ( Еф. 2:14 ) «Се одр Соломонь» – одр Жениха есть Божественное Писание, на коем Он и невеста соединяются. Последняя, приняв семена учения, зачинает, носит, болезнует и рождает духовную пользу. «Шестьдесят сильных окрест его от сильных Израилевых, вси имуще оружия, научени на брань: муж, оружие его на бедре его от ужаса в нощех». Я думаю, здесь шестьдесят сказано не с тем, чтобы означать известное количество, но чтобы показать только мужей в Ветхом Завете, препрославившихся святостью. «Шестьдесят сильных окрест его от сильных Израилевых». Совершенные в законе, ведущие род свой от Израиля, окружают одр Его, совершенные, кои всех мужественнее, всех искуснее в брани, окружают, «имуще» в руках обнаженные мечи, и еще «на бедре »своей. «От ужаса в нощех». Симмах пояснил – по причине ужасов ночных. Эти сильные окружают одр Его, остерегая Невесту от нападений неприятельских. Они имеют по два меча, один в руке, другой на бедре. Один меч – посрамление, другой – разумение. Один в готовности – для обличений, другой в ножнах сокровенных – для исследования таинств. Песн. 3:9 Одр сотвори себе царь Соломон от древес Ливанских. |
| И много подобных мыслей осаждают ум и отягощенное сердце. И вот и в этом нет успокоения. Опять жизнь есть не больше, чем ужасная тюрьма. Где найти невидимого «тюремщика»? Спросить его: «Да разве Тебе это нравится, то есть видеть наши страдания? Какой Ты страшный садист! Откуда Ты? И если Ты не первичное бытие, то кто Тебя создал?» Где найти Его? И потребовать, чтобы возвратил он меня в покой небытия. Я не терплю даже красоту, если в ней нет смысла, то есть если она не бессмертна. Что за странная идея Создателя: сотворить мир так, чтобы повсюду были только неразрешимые противоречия? Можно понять буддистов, их стремление совлечься такого бытия бывания и погрузиться в вечный покой небытия, оставив всякую заботу об этом мире, о действовании в нем. В таком мире даже любовь не дает ничего, кроме страданий. Увидеть лицо любимое с выражением глаз, полных отчаяния, и не находить в себе силы изменить это нетерпимое положение вещей — кто может вынести сне? Опять изменение в душе: полюбить мир, всех людей, страдающих, от самого рождения приговоренных к казни, независимо от их нравственности и даже святости, и возмутиться Тем, Кто виновник всего этого кошмара. Это ужасное видение вызывало во мне молитву, сначала молитву ужаса, крик о спасении, по временам протеста и даже вражды, вражды на Того, Кто дал мне эту ложную жизнь. Преимуществовала молитва ужаса, адского, неописуемого ужаса, с постоянным ощущением черной бездны под ногами вместо земли и мрачной непроницаемой стены предо мною. Все кругом было смерть и Ничто. Люди мертвые, и все дела их бессмысленные, и жалко становилось смотреть на них, даже когда они смеялись и веселились, не говорю уже, когда болели и страдали. Всякое начинание, всякое дело потеряло смысл. Я молился; я не мог не молиться; молитва становилась все напряженнее и постоянною и днем и ночью, и во сне и наяву. Душа страдала нестерпимо, но не было исхода. Мрак смерти и ужас Ничто убивали меня. Так продолжалось несколько лет, в течение которых я не причащался. И вот, находясь в таком состоянии, я однажды утром пришел в церковь, исповедовался и причастился. И как-то странно все изменилось и во мне, и вокруг меня. Исчезла пропасть под ногами, исчезла мрачная непроницаемая стена, и положительно весь мир расширился и озарился странным тихим утренним светом: то был свет невечернего дня, то был свет воскресения из мертвых; и люди перестали быть мертвыми, но все ожили, все стали вечными, вечными во мне, как до того часа были мертвыми во мне. С этим воскресением моим все воскресло для меня. Вечен я, вечен и всякий другой человек. Вышел из гроба я, «и мертвый ни един во гробе» (святитель Иоанн Златоуст), и уже иначе зазвучали в душе слова Христа, что «Бог не есть Бог мертвых, но для Него все живы» (Лк. 20 :38), потому что и для меня в какой-то мере стали все живы. |
| В этом храме бьется живое сердце. Оно чутко слышит и отзывается на любую беду, на неисцелимые болезни, особенно детские. Этим милостивым, чутким сердцем является старинный образ Песчанской Божией Матери. Эта казачья икона, словно тронутая степным солнцем, неизвестно, когда и кем принесенная в Изюм, была забыта и, по особому откровению, вновь обретена в 1754 году святителем Иоасафом Белгородским. В благодарность за непостижимые исцеления люди приносили Матери Божией свои дары: цепочки, крестики, кольца и цветы – гладиолусы, георгины, астры. Из принесенных даров для иконы отлили ризу из золота и серебра. Святитель Иоасаф Белгородский был прославлен при императоре Николае II. Самодержавный голос за его прославление прозвучал впервые от Александра III, который считал, что спасение августейшей семьи во время крушения поезда в Борках в 1888 году случилось благодаря молитвам и заступничеству святителя Иоасафа. Как и в 1903 году, когда царская семья прибыла на прославление преподобного Серафима, так и в сентябре 1911 года Государь с семьей намеревался приехать на канонизацию святителя Иоасафа, в подготовке которой все они принимали самое сердечное участие. Царская семья уже собиралась выехать из Киева в Белгород, когда произошло убийство премьер-министра П.А. Столыпина. Царь остался на похороны, назначенные на те же самые дни, что и торжества в Белгороде. Через год после прославления святитель Иоасаф явился некоему военному доктору, полковнику О. Взяв этого верующего человека за руку, святитель повел его на гору, откуда была видна вся Россия, залитая кровью. «Я содрогнулся от ужаса, – рассказывал полковник членам братства святителя Иоасафа Белгородского. – Не было ни одного города, ни одного села, ни одного клочка земли, не залитого кровью… Я слышал отдаленные вопли и стоны людей, зловещий гул орудий и свист летающих пуль, зигзагами пересекающих воздух; я видел, как переполненные кровью реки выходили из берегов и грозными потоками заливали землю… Картина была так ужасна, что я бросился к ногам святителя, чтобы молить его о пощаде. Но от трепетания сердечного я только судорожно хватался за одежды святителя и, смотря на него глазами, полными ужаса, не мог выговорить ни одного слова. Между тем святитель стоял неподвижно и точно всматривался в кровавые дали, а затем изрек: “Покайтесь… Этого еще нет, но скоро будет…” После этого дивный образ святителя, лучезарный и светлый, стал медленно удаляться от меня и растворился в синеватой дымке горизонта». |
| Он говорил громко собравшимся около него монашкам и каким-то серым старушкам: " Вот подобно тому как сейчас в раскаленность приводит солнце камни и жар земли и неба сливается в единую невозможную духоту, в последние дни жар грехов будет идти на небо и будет невозможно жить на земле " . Этот юноша - впоследствии странник Миша. Его знала Москва, знали иные города Севера России. Он оставил любопытные записки о начале своего странничества, и в них виден необыкновенный ужас, ужас постоянного зрения последних минут мира. Он был как бы соблазнен последним откровением. Все для него казалось прообразом Страшного Суда Божьего, вернее, страшного Божьего осуждения. В звоне трамвая, в шуме улиц, городов, в шелесте дерев леса и тихих всплесках рек он слышал одинаковые стоны ада, стоны ужаса осужденных. Он очень страдал, ходил из монастыря в монастырь, от Киева до Соловков, пытался заняться то тем, то другим, был где-то причетником, был послушником в Симоновом монастыре, но нигде не мог ужиться. То все казалось ему, что он видит тени Страшного Суда, что он предстает перед лицом страшного Бога, и этот постоянный ужас влечет его сперва к посещению святыни, а потом к постоянному странничеству. Те записи, которые писал он, уже будучи странником, свидетельствуют о его полной примиренности с миром. Не знаю, жив ли сейчас этот странник; не знаю, мучат ли его картины последних мгновений мира. Но строки его последних писем ко мне были столь примиренные, дышали таким счастьем воли и тишины, что я верю: он поистине обрел истинный путь, светлый путь к Богу. Подвигают странников на их путь личные неудачи, семейные драмы, страшные грехи. Жизнеописания странников сохранили нам картины этих тяжелых переживаний, заставивших их уйти из мира в дорожное странствие. Вот биография странницы Ксении, подвизавшейся в XVIII веке. В ней мы видим картины крепостного права, гаремов помещика, ужаса кнута и тревог побегов. Чтимая странница начала XIX века Евфросиния стала странницей после разорения ее благосостояния и умерщвления семейства в 1812 году. Ее, удрученную горем, поразили слова Евангелия: " Иже не приимет креста своего и вслед Мене грядет, несть Мене достоин " (Мф.10:38) - и она стала странницей. |
| Святитель Иоасаф Белгородский был прославлен при императоре Николае II. Самодержавный голос за его прославление прозвучал впервые от Александра III, который считал, что спасение августейшей семьи во время крушения поезда в Борках в 1888 году случилось благодаря молитвам и заступничеству святителя Иоасафа. Как и в 1903 году, когда царская семья прибыла на прославление преподобного Серафима, так и в сентябре 1911 года Государь с семьей намеревался приехать на канонизацию святителя Иоасафа, в подготовке которой все они принимали самое сердечное участие. Царская семья уже собиралась выехать из Киева в Белгород, когда произошло убийство премьер-министра П.А. Столыпина. Царь остался на похороны, назначенные на те же самые дни, что и торжества в Белгороде. Святитель повел его на гору, откуда была видна вся Россия, залитая кровью Через год после прославления святитель Иоасаф явился некоему военному доктору, полковнику О. Взяв этого верующего человека за руку, святитель повел его на гору, откуда была видна вся Россия, залитая кровью. «Я содрогнулся от ужаса, – рассказывал полковник членам братства святителя Иоасафа Белгородского. – Не было ни одного города, ни одного села, ни одного клочка земли, не залитого кровью... Я слышал отдаленные вопли и стоны людей, зловещий гул орудий и свист летающих пуль, зигзагами пересекающих воздух; я видел, как переполненные кровью реки выходили из берегов и грозными потоками заливали землю... Картина была так ужасна, что я бросился к ногам святителя, чтобы молить его о пощаде. Но от трепетания сердечного я только судорожно хватался за одежды святителя и, смотря на него глазами, полными ужаса, не мог выговорить ни одного слова. Между тем святитель стоял неподвижно и точно всматривался в кровавые дали, а затем изрек: “Покайтесь... Этого еще нет, но скоро будет...” После этого дивный образ святителя, лучезарный и светлый, стал медленно удаляться от меня и растворился в синеватой дымке горизонта». Шел 1912 год. Россия, казалось, благоденствовала. Проходили блестящие парады императорской гвардии. Царь производил юнкеров в офицеры. В дворянских усадьбах пели романсы о белой акации. В селах крестьянские девушки водили хороводы. Кутили на ярмарках купцы. Все шло установленным веками порядком. |
| Афанасий Булгаков, отец великого писателя), Университета св. Владимира и других учебных заведений. Члены общества проводили свои «внебогослужебные собеседования» – лекции, диспуты, конференции не только в Андреевском и других храмах Киева, в учреждениях, учебных заведениях, но и на заводах, ремонтных мастерских и т.д. – на производстве. Таким образом научная и творческая элита Киева несла христианские ценности в трудящиеся массы. В богоборческое время члены КРПО были репрессированы: знаменитые профессора священномученики Александр Глаголев и Михаил Едлинский были убиты в Лукьяновской тюрьме, председатель общества – архиепископ Сергий (Куминский) расстрелян в Красноярском крае, сопредседатель совета общества, последний ректор КДА, архиепископ Василий (Богдашевский) после Зырянской ссылки умер от голода на улице Киева и т.д. Судьбы едва ли не всех членов общества были трагичными. Гибель, ссылки, изгнание. Последним «почетным покровителем» общества был священномученик Владимир (Богоявленский), митрополит Киевский и Галицкий, расстрелянный у стен Лавры в 1919 году. Не было времен подлее Андреевская церковь, как и все уцелевшие православные святыни Киева, – это храм на крови. Знаменитый киевлянин Ролан Быков говорил о нынешней постсоветской эпохе: были времена хуже, но не было подлей. Это в полной мере относится к родной посткоммунистической власти (все наши президенты, от Кравчука до Порошенко, – бывшие коммунисты). В брежневские времена душили Православную Церковь, но хотя бы не распинались (Ющенко, Янукович, Порошенко) о ее непреходящем значении для прошлого, настоящего и будущего украинского народа, не издавали Указы (Кравчук, Кучма) о преодолении «негативных последствий» атеистического тоталитаризма. Где же это преодоление? Вы же Конституцией и законами Украины отделили Церковь от государства, отчего же вы никак не можете отделиться от церковной собственности и святынь репрессированной Украинской Православной Церкви? По какому праву вы ими распоряжаетесь, пользуетесь, паразитируете на них? Вы их строили, благоукрашали, сохраняли, защищали, отдавая свои жизни? Нет же – по праву правопреемников богоборческой власти, ее кровавых преступлений. |
| Завоевательное полчище стало у Песочного городка, построенного на левой стороне Днепра против Киева. Летописец говорит, что Татары дивовались красоте Киева и величию его; хотя город этот сильно упал против прежнего от междоусобий и разорений, но его красивое местоположение вообще придавало величие всякому строению. Мангу отправил в Киев послов требовать покорности, как будто жалея разорять такой красивый город. Киевляне перебили этих посланных. Мангу тогда отошел прочь, и только погрозил Киеву... Угроза была зловещая. На другой год, весною, огромное Батыево полчище явилось опять над Днепром, уже не затем, чтоб требовать покорности, а затем, чтоб истребить город, который так дерзко осмелился поругаться над величием завоевательной силы. Татары, под предводительством Батыя, переправились через Днепр и обступили кругом город, и бысть град во обдержании тяжце, и бе Батый у града и вся сила его безбожная обседяху града и не бе слышати в граде глаголюща друг к другу в скрипании телег его и множество ревения вельблуд его и рзания от гласа коннаго стад его, и бе исполнена Земля Русьская ратных (Соф. Врем., П. С. Л., т. V, стр. 175). Киевляне захватили в плен Татарина, по имени Торвула. Он описал им свою силу в угрожающем виде; странные имена богатырей, им перечисленные, соединялись с свежими воспоминаниями плененных и разоренных земель (се Бедияй Богатур и Бурундай богатырь, иже взя Болгарскую землю и Суждальскую, инехь без числа воевод); однако Киевляне не сдавались и решились, защищаясь, погибнуть. Батый направил особенные усилия против Лядских ворот, находившихся на юго-западной части Старого Киева, – вероятно на нынешнем Крещатике. Завоеватели поставили там свои стенобитные орудия, и стали громить стены Киева день и ночь. Киевляне отбивались упорно, стоя на стенах: ломались копья, разлетались в щепы щиты, стрелы омрачали свет, – говорит летописец. Не устояли Киевляне. Дмитрий был ранен. Татары сбили осажденных со стен и взошли на стены. Киевляне сомкнулись около церкви Десятинной Богородицы, и сделали наскоро укрепление. 9-го мая был последний приступ. Одна толпа народа заперлась в церкви, другие боролись с Татарами. Множество народа взошло на церковь и на церковные комáры с имуществом и оттуда защищались. Комáры не выдержали тяжести и обломились. За ними повалились и церковные стены, – вероятно от ударов вражеских. Киев был взят и разрушен. Раненный Дмитрий оставлен живым, ради его мужества, – говорит летописец (П. Собр. Л. II., 178). Он пошел вместе с Татарами. Батый приблизил его к себе, и он подавал Батыю советы идти в богатую Угрию. |
|
|
