| Заметной вехой в области исагогики стала в XIX веке тюбингенская школа во главе с Фердинандом Бауэром 4 . Диалектическую схему Гегеля (тезис – антитезис – синтез) Бауэр прилагает к истории раннего христианства. Он различает течение иудействующих во главе с Петром (тезис) и противоположное течение во главе с Павлом, который учил свободе от Закона Моисеева (антитезис). В результате противоборства этих двух направлений, по мнению Бауэра, произошёл синтез II века. Подлинными книгами Священного Писания Бауэр признавал лишь те, которые несут в себе отголосок полемики этих двух течений (напр., Послания римлянам, галатам, Первое и Второе коринфянам и Апокалипсис). Тогда как те новозаветные книги, которые предполагают их мирное сосуществование, он считает произведениями объединенной Церкви II века (напр., Деяния, Евангелия, прочие апостольские послания). Эти взгляды тюбингенской школы встречали серьёзные возражения уже с конца XIX века, поскольку совершенно справедливо было замечено, что они подгоняют события церковной истории под заранее выбранную искусственную схему. В XX веке господствовало несколько школ библеистики. Школа «истории религии» (Вильгельм Буссе 5 , Альфред Луази 6 и другие): через изучение сходных идей и культовой практики других религий некоторые сторонники этой школы пытались представить христианство лишь итогом развития иных религий. Другие последователи школы «истории религии», признавая сходство только во внешних проявлениях, подчеркивали существенное отличие христианства от других вер. «Эсхатологическая школа» в лице своих представителей Иоганна Вейса 7 и Альберта Швейцера 8 делала в учении Спасителя акцент на ожидании грядущих событий, тогда как Чарльз Додд 9 на первое место ставил те поучения, где Царство Божие описывается как уже наступившая реальность. Наконец, школа «истории форм» (Рудольф Бультман 10 , Мартин Дибелиус 11 , Карл Шмидт 12 ) изучала предысторию евангельского предания, а школа «истории редакций» особенное внимание уделяла особенностям богословия каждого из евангелистов. |
| Вообще делать подобные вставки – крайне опасно, ибо малейшая лишняя деталь может исказить текст до неузнаваемости. Например, автор статьи предлагает, помимо местоимения « Мы», вставить в самое начало гимна еще и местоимение « все», т. е. получается « Мы все». Но, как мы ранее упоминали, ни в греческом оригинале, ни в славянском переводе нет местоимения «мы», а артикль «οι» (слав. иже ) может и вовсе не переводиться, ибо, будучи лишь определенным артиклем, он подчеркивает действие причастий εικονζοντες образующе и προσδοντες припевающе . Более того, причастия с артиклем «οι» (слав. иже) могут рассматриваться как субстантивированные, т. е. выступать в роли существительного и фактически являться в предложении подлежащим. Так, Н. Ильминский приводит примеры различных способов перевода греческих сочетаний артикля с причастием на церковнославянский язык. В числе прочих имеются случаи, когда причастие переводится как полное, но без иже, и может быть подлежащим, напр.: Οι δè βσκοντεςφυγον. Пасущии же бежаша. Син. пер.: Пастухи же побежали. ( Мф 8, 33) . Особенно же показательны примеры, когда причастие и артикль переводятся в поздней редакции местоимением иже + причастие, а в более древней, – просто причастием, выступающим в роли подлежащего. Напр.: Иже по мне грядый ( οπσω μου ερχμενος) предо мною бысть.( Ин. 1, 15). Грядый по мъне предъ мъною бысть (Остроимирово, Мариинское и Галичское Евангелия). Син. пер.: Идущий за мною стал впереди меня . Таким образом, местоимения «мы», а тем более «мы все» в начале гимна ни в коем случае быть не должно , ибо не оно сосредоточивает на себе главное внимание. Главные здесь отнюдь не мы, а херувимы. Такое построение греческой фразы, с благоговейной точностью переданное нам славянскими переводчиками, есть пример одного из самых распространенных поэтических приемов славяно-византийской гимнографии. «Порядок и расположение слов в предложениях определяется ходом заявляемой и развиваемой мысли… Подлежащее как предмет или сюжет речи, ставится на первом месте рядом с теми словами, которые распространяют или точнее определяют именно его понятие; затем – сказуемое тоже с привходящими к нему ближайшими определениями, дополнениями; прямой объект (курсив автора. – Н. А.) примыкает к своему управляющему глаголу, равно как родительный и дательный смежно сопровождают те слова, от которых они зависят. Но часто расположение слов служит риторическим целям, так что синтаксически второстепенные слова ставятся поближе к началу или дажев самом начале предложения, сосредоточивая таким образом на себе силу выражения и получая так называемое логическое ударение. … Прямой объект, напр., ставится иногда для особой выразительности во главе своего предложения, а именительный-подлежащее находится или должен быть нами подразумеваем в конце предложения» . |
| 303 Дв. гр. 1, 67. Позволительно, впрочем, усомниться вообще: может ли быть какая-либо борьба «свободной» у того, кто не превышает противника силой? 305 Впрочем, проф. Булгаков вносит сюда следующую поправку: «Те, кто говорят о новом религиозном творчестве в разрыве с Церковью , делают прыжок в пустоту или же роковым образом отъединяются в сектантство» (Дв. гр. 1, 16). 306 Стоит лишь вспомнить невероятный вздор, получившийся в результате поворота, под влиянием обстоятельств, к политике тех из наших «богоискателей», которые до того, не выходя из пределов излюбленной ими апокалиптики, имели некоторые и иногда даже большие эстетические заслуги. Примером может служить, напр., сборник Мережковского «Больная Россия». 311 Сюда же примыкают и английские моралисты, вроде Карлейля, Рескина, Эмерсона и др., не пошедшие, впрочем, дальше красивых и величественных образов чисто литературного склада. 317 Мне, к сожалению, не позволяет место выписать целиком ту поистине превосходную страницу, которую посвящает проф. Булгаков первохристианской радости (Дв. гр. 1, 286–287) – это редкое по горячему чувству и искренности излияние религиозно настроенной души. Да и вообще очерк «О первохристианстве» можно считать наиболее ценным из всего сборника (напечатан также в «Русской Мысли» за 1909 г., 6–7). 318 Даже иные нехристианские религии, содержа в себе крупицы единой истины и налагая на религиозный опыт свои ограничивающие рамки, удерживают его от анархических форм. 322 Многочисленные намеки на такое «знание» встречаются не только в Евангелии (напр. Мф.13:11) и у ап. Павла (напр., во 2 главе первого посл. к Коринфянам), но и у отцов Церкви (у свв. Иринея, Климента А., Василия В. и др.). Своеобразные идеи в этом направлении развивал в свое время В. А. Хлудов в своей статье: «Чему учил Иисус Христос » (Иов. Путь, 1904). 324 Дв. гр., 2. 182. Впрочем, такую иллюзию и сам автор справедливо признает не лишенной странности. 326 Ведь совершенно же ясно, что не еврейские раввины, а евреи Лассаль и Маркс, в значительной мере обусловили современную действительность в сфере атеистического социализма. И особенно знаменательно, что они же оказались и ярыми врагами своей национальности именно на почве отрицания еврейской религии, что явствует очень выпукло из выдержки из Маркса, приводимой на стр. 95, 1 тома «Двух градов». И это вовсе не есть «психологическая загадка», как кажется автору, а постоянно и неизменно наблюдаемый факт, так как едва ли какая-либо интеллигенция столь атеистична и арелигиозна, как интеллигенция еврейская. |
| В главе о писателе кн. Деяний оппонент также указал одно упущение. В ней не подвергнуты специальному обсуждению отрицательные даты касательно происхождения кн. Деяний от св. Луки. На стр. 160 своей диссертации г. Николин говорит о замечательном единодушии, с которым церковное предание всегда приписывало книгу Деяний св. Луке. На самом деле это единодушие было менее значительно, чем утверждает автор. Так напр. Златоуст говорит, что даже в его время происхождение кг. Деяний от Ев. Луки не было общепризнано, но одни приписывали эту книгу св. Луке, другие Клименту Римскому , третьи ап. Варнаве. О том же свидетельствует Фотий. Точно также некоторые еретики, напр. Маркиониты и Манихеи, принимая Евангелие Луки, отвергали кн. Деяний. Так. обр. свидетельство предания об авторстве Луки не вполне единодушно, и в задачу диссертации входит анализ отрицательных свидетельств. Наконец, оппонент отметил еще один пробел в главе о цели кн. Деяний. Он упрекнул диспутанта в том, что он не уделил должного внимания одной существенной теории, признающей кн. Деяний аналогией ап. Павла в его римском процессе, стремящейся доказать безвредность христианства для государства, теории, основанной на свидетельстве Мураториева фрагмента, утверждающего, что ап. Павел взял с собою в Рим св. Луку, как юриста – ut juris studiosum, и изложенную в статьях Aberle в Tüb. Theol. Quartalschrift за 1855 г. стр. 173, 1863 г. 93 и Schfer’a в том же журнале за 1877 г. В противоположность указанным пробелам оппонент отметил также в некоторых местах излишнюю полноту диссертации. Так, по его мнению, автору не следовало касаться вопросов, был ли Лука живописцем и принадлежал ли он к числу 70-ти учеников Христовых. На все возражения оппонента г. Николиным были даны соответствующие объяснения. Диспут заключился возражениями неофицального оппонента, доцента по кафедре цер. археологии, А. И. Голубцова. Возражения последнего относились к области его специальности. Он заявил, что ожидал встретить в диссертации подробный разбор предания об иконографии Ев. Луки, но нашел в ней лишь примечание, посвященное этому предмету. Упрекнув далее диспутанта в сильной зависимости, в какой он стоял при составлении этого примечания к своим пособиям, г. Голубцов предложил ему два вопроса: 1) почему не было внесено подробна трактата об Ев. Луке, как живописце, в изложении его биографии и 2) почему вопрос об иконографии св. Луки решается диспутантом в положительном смысле, тогда как пособия, от которых он стоял в зависимости, высказываются об этом предмете с сомнением. |
| Насколько последовательный монотеизм был чужд эллинистическо–римскому сознанию, показывает тот факт, что даже само христианство, будучи продуктом эллинистического мира, усваивало монотеизм весьма болезненно, через преодоление различного рода плюралистических тенденций: дитеизма, тритеизма, субординационизма и т. п., борьба с которыми разрешилась в конце концов утверждением компромиссной библейско–эллинистической формулы триединства. Христианство опиралось на Библию и еще в одном своем основополагающем учении — учении о трансцендентности и непостижимости бога. Никакая эллинистическая философия не могла быть здесь для него теоретическим источником (неоплатонический «трансцендентизм» родился позже христианского). Библия привлекала внимание христианских идеологов к вопросу о «божественных именах» и вообще к проблеме этимологий. Таким образом, в своих самых характерных чертах мировоззрение патристики и раннего средневековья зависело от Библии никак не меньше, чем от античной философии. Из книги Исхода христиане больше всего цитировали и комментировали два места (3, 14 и 33, 20), где речь идет соответственно о том, что бог есть «Сущий», и о невозможности видеть образ бога. Тема непознаваемости бога более полно развивается в 4–й главе Второзакония (11—19). Здесь образ бога окутывается тем «мраком» (11), с которым отождествит впоследствии «божественный свет» ПсевдоДионисий. В 20–й главе книги Исхода содержатся знаменитые десять заповедей, ставшие вместе с евангельскими моральными сентенциями основой средневекового морализирования. Тема «богоугодной» нравственности развивается также в Левите (17; 19) и во Второзаконии (напр., 27). Во всех пяти книгах Моисеева Закона проявляется интерес к сокровенным этимологиям и вообще к тайному и магическому смыслу слова (напр.: Быт. 1, 3—29; И, 9; 16,14; 17, 5; 32, 28. Исх. 2, 10; 6, 3 и др.). Еще большее вначени придается магии чисел. Мировоззрение Пятикнижия в целом сугубо мифологично, хотя в сравнении с современными ему гомеровскими поэмами или индийскими Ведами Пятикнижие отличается более тесной связью с земными, историческими реалиями, с повседневной моральной и религиозной практикой; в нем царствует юридический и прагматический дух, подчиняя себе почти полностью сказочно–романтический элемент, столь характерный для поэм Гомера, и элемент медитативно–психологический, играющий важную роль в Ведах. |
| —133— и думал над своей работой не мало. Однако нельзя сказать, что вопрос свой он продумал до конца. В первой главе сочинения Алферова есть некоторое противоречие. На стр. 42 автор так говорит о браке: «брак, по идее своей, нерасторжим и должен быть только одним в жизни каждого человека». Но, заканчивая свою полемику с католиками, автор пишет: «Сам Господь Иисус Христос , указав совершенный образец (?) истинного брака, по Своему милосердию, снисходя к немощи человеческой, указал единственную причину развода, супружескую неверность жены». Итак, что же? Расторжим брак или нерасторжим? Учил ли Христос о браке в его идеальной моральной сущности или он только поправлял ветхозаветный закон заповедей? Автор как бы колеблется между этими двумя существенно различными точками зрения на дело Христово. Автор как бы забывает, что о браке и разводе Христос говорит в нагорной беседе, где ветхозаветной правде книжников и фарисеев Он противопоставляет Свои новозаветные идеалы. В той же первой главе сочинения у автора рассеяно не мало и весьма дельных и правильных мыслей, но, к сожалению, эти мысли перемешаны с иными, уже законнического характера. Автор отдал дань «принятым» и распространенным толкованиям тех людей, которые и в евангелии склонны, находить юридический кодекс, правило на правило и заповедь на заповедь. В той же первой главе сочинения Алферова можно отметить и еще один недостаток. Автор как бы привязан к определенным новозаветным текстам и вопроса о браке не рассматривает в связи с более общими идеями Нового Завета. Даже из пятой главы евангелия по Матфею он как бы вырывает 31 и 32 стихи, мало обращая внимания на основные идеи нагорной беседы Христа. Авторского внимания не привлекает и тот факт, что Сам Господь Иисус Христос родился не от брака. А между тем автор не стесняется даже сознательно делать отступления от темы, напр., на стр. 21 и след. для того, чтобы «нарисовать ту картину брачной жизни, которая создается на основе евангельского идеала». «Правда, признается в данном случае автор, прямых указаний на это в Евангелии |
| В критическом аппарате принято использовать сокращения некоторых латинских слов в качестве строгого и “международного” рабочего языка. Общеупотребительными являются следующие из них: рс (pauci) hekomopыe другие рукописи al (alii) дpyrue рукописи pm (permumi) мhoroчucлehhыe другие рукописи pl (plerique) бoльшuhcmbo других рукописей rell (reliqu i) ocmabшuecя свидетели vid (videtu г) видимо, явно, очевидно omn (omnes) bce рукописи codd (codices) pykonucu переводов или Отцов Церкви (для отличия от редакций) ар (apud) b произведениях, на основании мнения (напр. Папия или Евсевия) pt (parti т) частичный признак (напр. Orig означает, что Ориген непостоянен в своих цитатах одного и того же места) 2/4 частичный признак (напр. Orig означает, что Ориген при цитировании одного и того же места в двух случаях из четырех поддерживает данное чтение) Астериск помещенный после обозначения рукописи, показывает, что рукопись в данном месте была исправлена и что цитируется начальное чтение; надстрочная буква ( ) после обозначения рукописи указывает на цитирование исправленного чтения. В некоторых случаях можно различать работу более чем одного корректора. Если обозначение рукописи заключено в скобки, это означает, что рукопись в основном поддерживает данное вариантное чтение, но имеет отличия в мелких деталях. В связи с этим необходимо сделать следующее предупреждение: некоторые apparatus critici Нового Завета используют обозначения унциальных рукописей без надстрочных значков (или подстрочной нумерации), помогающих различать некоторые рукописи, имеющие сходное обозначение. Так, например, одиночная буква D (так называемый D simpliciter) часто используется для обозначения Клермонтского кодекса (вместо D или D 2 ), равно как и кодекса Безы. В таких случаях необходимо быть внимательным при различении рукописей и учитывать, входит ли данный вариант в Евангелия или Деяния (в этом случае D кодекс Безы) или в Павловы Послания (в этом случае D Клермонтский кодекс). В следующих примерах текстологического анализа обозначения источников с надстрочными знаками (где они присутствуют) будут использоваться в соответствии с описаниями рукописей, данными в главе IÏ это значит, что надстрочная буква после обозначения рукописи показывает, что манускрипт содержит Деяния и Соборные послания, обозначает Павловы Послания, и » – Апокалипсис. |
| —147— уже по тому одному, что подчас его собственные положения не совсем мирятся одно с другим. На II стр. напр. он резко отзывается об эпохе „духовного рабства Болгарии под игом константинопольского патриарха“, а между тем сам же после восхваляет великие добродетели, твёрдую веру и истинно-христианскую жизнь, которые процветали в Болгарии именно в эту старую эпоху (стр. XVII и др.). Глава первая имеет своим предметом исторический очерк протестантской пропаганды сперва на востоке, откуда пришла она в Болгарию, а затем и в самой Болгарии. Здесь автор подробно излагает ход пропаганды в разных областях и городах страны, изображает те средства, какие употреблялись пропагандистами для обеспечения успеха их деятельности, и те результаты, какими пропаганда сопровождалась. Характеристическая черта этой главы состоит в большой сухости её изложения, причём по большей части всё дело сводится лишь к указанию мелких статистических данных по разным городам и сёлам. Большим недостатком этой части исследования о. Афанасия является отсутствие точных ссылок на те источники, откуда заимствуются те или другие статистические данные, тем более что в вопросе, имеющем полемический характер, к такого рода сведениям следует относиться с большой осторожностью. Никак нельзя напр. поверить автору на слово, когда он утверждает, что „протестантские миссионеры и проповедники успели завербовать себе известное число последователей только потому, что пускали в ход свои деньги“ (стр. 59). Во второй главе автор говорит о церковно-административном устройстве протестантских общин, причём почти всё содержание этой главы состоит только в кратком изложении „устава болгарских евангелических церквей“ и с своей стороны автор в это изложение не привносит ничего. Немного более самодеятельности обнаруживает о. Афанасий и в последней главе своего сочинения, представляющей „обзор православной полемики против протестантской пропаганды в Болгарии“, давая здесь лишь краткое обозрение содержания нескольких полемических против про- |
| 28 Hall. Theological outlines. Vol. 1. Pg. 26–27. Сравн. Percival. A digest of theologie... Pg. 3–4. 29 Hall. Theological outlines. Vol. 1. The doctrine of God. Pg. 27–28. Сравн. Percival. A digest of theologie... Pg. 20–23. 32 Percival. A digest of theologie... Pg. 5–6. Сравн. Hall. Theological outlines. Vol. I. Pg. 32. Сравн. Stone. Outlines of christian dogma. Pg. 137–139. 33 Hall. Op. cit. Vol. I. Pg. 32–33. Сравн. Stone. Outlines of christian dogma. 1903. Pg. 136–139. 38 Напр. Майльсом Кöвердалем (Myles Coverdal) епископом Экзетерским, одним из участников посвящения Паркера, работавшим также над переводом Библии (Translation of the Biblion) Джемсом Пилькингтоном (James Pilkington), участвовавшим в пересмотре Книги общих молитв, в его Изложении книги пророка Неемии (Expostion of the book of Nehemiah), проф. Уйтакером (Whitaker) в его размышлениях о Свящ. Писании (Disputation on holy Scripture), Вордсвортом (Wordsworth), епископом линкольнским, Форбсом (Forbes), епископом брехинским и другими.... Percіal. The inspiration of holy Scripture and six other essays. Pg. 18–29. 40 Указывают напр. на то, что ев. Лука впадает в историческую неверность, когда в своем описании речи Гамалиила говорит о Февде как главе восстания, а между тем Иосиф Флавий повествует, что восстание, поднятое Февдою и происшедшее в царствование Клавдия и прокураторство Фада (Fadus), случилось спустя десять лет после речи Гамалиила. В действительности однако же никакого противоречия между еванг. Лукою и Иосифом Флавием не существует, но оба они говорят об одном и том же лице, действовавшем лишь в различное время. Видно это из того, что Февда при евангелисте Луке имел лишь небольшое количество приверженцев в 400 человек ( Дeяh. V, 36 ), а между тем, по свидетельству Иосифа Флавия, Февда стоял во главе громадного народного движения (Ios. Fl. Antiq. V, I). Или указывают на то, что ев. Лука во 2-ой гл. Евангелия повествует, будто рождение И. Христа совершилось при Квириние правителе Сирии, а между тем Тацит свидетельствует, что Квириний был послан проконсулом в Сирию 11 или 12 лет после рождения Христа Спасителя. И это противоречие однако же очень легко устраняется признанием того положения, что Квириний был правителем Сирии и в период времени, указываемый Тацитом, и в период времени, о котором говорит ев. Лука. Ссылаются далее на то, что ев. Лука в 13 гл. Деян. утверждает, будто Сергий Павел правитель Кипра носил титул проконсула, а между тем, говорят, в действительности он носил титул лишь пропретора. Новейшие данные, главным образом различные надписи, сообщенные Д. Кассием, однако же указывают на то, что правда в данном случае на стороне свидетельств еванг. Луки. Percival. The inspiration of holy Scripture and six other essays. Pg. 47–49. |
| Чем объяснить пропуск рассмотренного стиха у ев. Луки – сказать трудно. Нельзя, однако, согласиться с тем, что ев. Лука сделал это или потому, что не мог приписать Сыну незнания времени, или потому, что он, как и многие новейшие критики, находил, хотя и неосновательно, противоречие между 30 и 32 ст. ев. Марка 236 . Может быть ближе к истине будет объяснить это опущение педагогическими соображениями евангелиста, который языческим читателям своего евангелия не хотел давать повода для каких-либо ложных выводов о Сыне Божием. Такие выводы легко могли быть сделаны антиохийскими языко-христианами на почве различных философских систем, с которыми они, как жители торгового и культурного центра – Антиохии, конечно, были знакомы. Может быть ввиду таких же соображений, ев. Лука и отмечает ясно в своей родословной Христа, что Он – мнимый Сын Иосифа и истинный Сын Божий. Нам остается сравнить нравственно-практическую часть эсхатологической беседы синоптиков. Общая всем евангелистам идея о необходимости постоянного бодрствования и всегдашней готовности к паки-пришествию Господа выражается каждым из синоптиков своеобразно. Так напр., у ев. Матфея к указанию неизвестности часа парусии примыкает ссылка на современников Ноя, которых неожиданно застал потоп. Приведение этого примера имеет целью показать, что так же неожиданно наступит для многих и паки-пришествие, которое застанет людей за их повседневными занятиями. Естественный вывод из этого – „бодрствуйте“ – ( Мф.24:38–42 ). Соответствующего отдела совсем нет у ев. Марка, а ев. Лука имеет его с некоторыми дополнениями в другой беседе – в 17 главе. Нам кажется совершенно излишним прибегать, как делает отрицательная критика 237 , к теории заимствований и объяснять данный отдел ев. Матфея, как вставку из 17 главы ев. Луки. Любовь и обыкновение Христа часто пользоваться характерными лицами и событиями ветхозаветной истории (напр. Давида, Соломона, пр. Илии, Ионы и др.) позволяют предположить, что примеры Ноя и его современников, Лота и содомлян и т. п. Христос, не один раз употреблял в своих речах. Поэтому и в данном случае мы имеем скорее всего не вставку евангелиста, а истинный элемент эсхатологической беседы Спасителя. При таком предположении понятна будет и разница между рассматриваемым отделом ев. Матфея и сродным отделом 17 гл. ев. Луки. |
|
|
