| На другой день пошла в нашу церковь, хотела свечку поставить Остробрамской. А там говорят, что и не слышали о такой иконе. Стали спрашивать, как выглядит. Я рассказала. Ну, и подали мне образ Умиления из Дивеева, про который я уже упоминала. Дескать, похоже? Я взяла иконочку домой. Похожа. Только лик другой и полумесяца внизу нет. А старец Серафим называл ее «Всех радостей Радость». Вечером осторожный стук в дверь. Открываю. Мамочки мои! С ноги на ногу переминается Сашок. Трезвый. Ну разве что рюмочку выпил для храбрости. Глаза блестят. В руках букет черемухи. Говорит, мол, цветочные магазины уже закрыты, вот черемухи наломал. Виноватый вид. Надо, мол, мне кое-что рассказать тебе. Ну как такого не впустить? Сел он за стол. Вытащила я из-под кровати трехлитровую банку, налила воды, поставила «букет», а рядом с ним стакан с одной единственной благоуханной веточкой. И начал Сашок рассказывать. – Ломлюсь я к тебе вчера. Дверь поддается понемногу. А тут вдруг она открывается, дверь-то, и передо мной величественная такая женщина красоты неописанной. И одета не по-нашему. «Вдруг дверь открывается – и передо мной величественная женщина, – рассказывает Сашок. – А за ее спиной три медсестры…» Я и молоток выронил, и дар речи потерял. А за ее спиной две или три медсестры снуют. Как бы на стол накрывают, что ли. В таких каких-то старинных длинных платьях с большими красными крестами на груди, и снежно-белыми платками повязаны. Стою, и страх меня забирает, какой-то «священный ужас», как говаривал дед. Смотрит она на меня строго, но спокойно. Вмиг я протрезвел. Язык еле ворочается, но всё же спросил: вы, мол, кто? А она мне: я, дескать, бабушка ее. И кивает на тебя. А ты на кровати белей полотна с закрытыми глазами лежишь. Она говорит: «Теперь я буду жить здесь. А ты, Александр, сюда больше не ходи, ты же сам себе не враг. Возвращайся в семью». И закрыла дверь у меня перед носом. Даже молоток забыл там у порога. Хотел, было, пойти к Григорьичу: дескать, у Ольги незаконно бабка проживает, непорядок! И какая только чушь в голову не придет иногда с испугу. Настучать хотел. Потом вспомнил, что коменданта-то моего турнули с работы. Еле дождался сегодняшнего вечера. Александром назвала, а меня сто лет никто так не называл – всё «Сашок» да «Сашок». А мне ведь под сорок. Вот пришел к тебе… |
| причащения») и следующим за ней самым причащением добавлены, – «Молитва св. Кирилла Александрийского , благодарна [##] лица немощного: «Тело твое Святое, Господи И. Христе, да будет ми в живот...», мол. Иоанна Златоустог о: «Владыко Боже царю веков и содетелю всех...» и мол. к пресв. Богородице по причащении. «О треблажная Госпоже, умили Сына своего...». Сверх того, в этом же издании, вместо мол. Пресв. Духу (в ряду начальных тропарей), положено – «Царь небесный за человеколюбие...», а молитва от скверны изложена несравненно пространнее, чем это было прежде 201 , Пред-причастная молитва, внесенная сюда сверх основных молитв – уже известна нам, как нередко имевшая место в рукописных чинах 202 . Что же касается до трех по причастных молитв, встречаемых в Стрятинском чине, то последняя из них (только с надписанием «Германа патр. Константинопольского») также известна нам из того же источника 203 , а первый две, несомненно, внесены сюда из общего «последования» ко св. причащению», в котором он числятся и теперь 204 . Относительно пространной редакции, в которой употреблена здесь молитва от всякой скверны, надо сказать, что она та самая, в какой эта молитва полагалась в старину для чтения священнику пред совершением им литургии; разница только в том, что внесенная здесь в чин причащения «вскоре», она читается не по адресу совершителя, но по адресу другого лица 205 . Наконец, замена молитвы Пресв. Духу тропарем «Царь Небесный за человеколюбие...» и пр., как разъяснено выше, – и оправдывается древнею практикою и более целесообразно. Сравнивая теперь и Острожное и Стрятинское – первоначальный на юго-западе издания чина причащения больных, – мы не можем не видеть, при внешнем их отличии, и резкого различия их с внутренней стороны. Последнее состоит в диаметрально противоположном отношении того и другого чина к исповеди, именно – по Острожскому изданию исповедь до или после молитв чина безусловно обязательна при приобщении «вскоре», Стрятинское же издание ни мало не предполагает этой обязательности. |
| Об Алешке забыли. Он прибрал сбрую в сани. Посидел, прозяб без шапки, в худой шубейке. Что ж — дело мужицкое, надо терпеть. И вдруг потянул носом сытный дух. Мимо шел посадский в заячьей шапке, пухлый мужик с маленькими глазами. На животе у него, в лотке под ветошью дымились подовые пироги. «Дьявол!» — покосился на Алешку, приоткрыл с угла ветошь, — «румяные, горячие!» Духом поволокло Алешку к пирогам: — Почем, дяденька? — Полденьги пара. Язык проглотишь. У Алешки за щекой находились полденьги — полушка, — когда уходил в холопы, подарила мамка на горькое счастье. И жалко денег, и живот разворачивает. — Давай, что ли, — грубо сказал Алешка. Купил пироги и поел. Сроду такого не ел. А когда вернулся к саням, — ни кнута, ни дуги, ни хомута со шлеей нет, — унесли. Кинулся к Цыгану, — тот из-под соломы обругал. У Алешки отнялись ноги, в голове — пустой звон. Сел было на отвод саней — плакать. Сорвался, стал кидаться к прохожим: «Вора не видали?..» Смеются. Что делать? Побежал через площадь искать боярина. Волков сидел на коне, подбоченясь, — в медной шапке, на груди и на брюхе морозом заиндевели железные, пластинами, латы. Василия не узнать — орел. Позади — верхами — два холопа, как бочки, в тигелеях, на плечах — рогатины. Сами понимали: ну и вояки! глупее глупого. Ухмылялись. Растирая слезы, гнусавя до жалости, Алешка стал сказывать про беду. — Сам виноват! — крикнул Василий, — отец выпорет. А сбрую отец новую не справит, — я его выпорю. Пошел, не вертись перед конем! Тут его выкрикнул длинный дьяк, махая бумагой. Волков с места вскачь, и за ним холопы, колотя лошаденок лаптями, побежали к Никольским воротам, где у стола, в горлатной шапке и в двух шубах — бархатной и поверх — нагольной, бараньей, — сидел страшный князь Федор Юрьевич Ромодановский. Что ж теперь делать-то? Ни шапки, ни сбруи… Алешка тихо голосил, бредя по площади. Его окликнул, схватил за плечо Михаила Тыртов, нагнулся с коня. — Алешка, — сказал, и у самого — слезы, и губы трясутся, — Алешка, для бога беги к Тверским воротам, — спросишь, где двор Данилы Меньшикова, конюха. Войдешь, и Даниле кланяйся три раза в землю… Скажи — Михаила, мол, бьет челом… Конь, мол, у него заплошал… Стыдно, мол… Дал бы он мне на день какого ни на есть коня — показаться. Запомнишь? Скажи — я отслужу… За коня мне хоть человека зарезать… Плачь, проси… |
| Ну, вот, видит он однажды во сне самого Николая Угодника. И говорит наш Никола воришке: — Выйдешь ты через год. Полежи, подумай. А свечка твоя, передо мной зажженная, тебя горящей дождется. Проснулся тот, ничего понять не может, а тут ему записочку передают. Мою записочку, где я пишу ему, что горит его свечка перед Николой, и все надивиться не могут чуду сему. Я ж этого воришку в больницу отвозил, когда свалился он у храма. Только никто не знал, что он воришка, это он сам потом рассказал. А свечку эту и ученые наезжали изучать. Один всё выкликал, что, мол, жулики церковники, не может быть… Но, когда сутки около нее провел, глаз не сомкнув, поутих, кусочек отщипнул для анализа, ходил вокруг подсвечника с ошалевшими глазами, обнюхивал даже. Однако, так и не проняло его: когда вышел из больницы бывший воришка, и сама погасла свечка, говорил, что, мол, не было ничего. Бывает, что ученый дурнее вора. — Но всё-таки, Игнатий Пудович… — начала, было, учительница и запнулась. — Говорите, говорите, не смущайтесь, — улыбаясь, подбодрил ее тот. — Впрочем, я знаю, что вы хотите сказать: мол, не много ли у тебя святынек? И все ли они достоверны, вроде зуба льва, который терзал моего покровителя Игнатия Богоносца? Столько лет прошло. — Ну, в общем — да, — смущенно ответила учительница, — ведь жулики… ну, или по ошибке всякое подсунуть могут. Или желаемое за действительное. Миро от Николы — Бывает, бывает, — с некоторой задумчивостью произнес Игнатий Пудович. — Но и тут Господь покрывает и всё для блага устраивает. Вот видите, пузыречек красивый, а на нем гравировка по-латыни, с печатью. А выгравировано на нем, что внутри — драгоценное миро от мощей Николая Угодника, которые находятся в городе Бари в Италии. От его мощей действительно источается по Божьей воле миро уже в течение тысячи шестисот лет. Там его и заливают в такие вот флакончики и раздают паломникам. Было как-то, что местные городские начальники решили продавать его, и тут же мироточение прекратилось. Рассердился Никола. Всем городом на молебне плакали, прощения просили, обещали, что не повторится. Простил Никола, снова миро полилось. |
| - Вы не батюшка будете? — Алка, заметив это, настороженно воззрилась на гостя. Отец Арсений кивнул. - Ой! — Алка порастерялась, но потом, что-то припомнив, сложила ковшиком ладошки перед собою, подошла к священнику: — Благословите! И смачно, звонко поцеловала перекрестившую ее руку. - Бабушка Лида так делала, когда меня еще девчонкой с собой в церковь брала. — ответила она Сереге на его недоуменный взгляд. — Добирались: где пешком, где на попутке подвезут. А потом в школе про то узнали, стали меня на смех поднимать, я ходить с ней и перестала. Ах, бабушка, бабушка моя!.. Алка села на табуретку напротив Шишадамова, сцепленные руки сжала между колен и с опущенной головой, согбенная, с проступающей сквозь ткань платья на спине чередой острых позвонков, мерно раскачивалась и говорила — не блудница и не пьянчужка и не цыганская стать, а изрядно побитая жизнью русская баба: - Мы ведь и схоронили-то ее непутем… Пособие почти все пропили, как, вон, и иконы. Еще живая была, приехала из больницы дом проведать, иконок-то уж след простыл, от этого и слегла, не поднялась больше. «Отпойте в церкви, когда Господь призовет!». Куда там! Мужик мой денежки в зубы — и в загул, а я, дуреха, следом. Там и мамочка дорогая к нам присоединилась — расстроилась, мол, от вести такой, даром что свекровушку собачила почем зря: я, мол, партийная, в горсовете на хорошем счету, она мне своим Богом и церковью всю картину портит. Попроспались, хватились — деньги все, ладно, со знакомыми договорились в долг «домовину» простенькую смастерить и в город на машине за бабушкой съездить. Те, ради памяти ее, нам поверили. Так и на погост провезли без отпевания и поминок не делали. Накануне хорошо помянули… Алка помолчала, глотая слезы, заговорила опять: - Мамаша раньше частенько к рюмке прикладывалась, а тут вовсе «закеросинила»: вину чаю, мол, перед свекровью. А мне в ответ — что ты дочь, меня коришь, сама не просыхаешь! Я язычок и прикусила, дальше вместе пьем. Вот и нынче мужик мой напоил тещу, та рада-радешенька на халяву, а сам к маменьке своей укатил, отваживайся я. И узнала — раскололась по пьяни мой мамка, что с внучкой пила и не раз. А дочке-то моей всего двенадцать. Я на нее — дыхни, стерва! А она мне дерзко, с усмешечкой — на, коли учуешь, от самой на километр разит. Я ее по щеке, она убежала. ..Сейчас вот с матерью возилась, теперь надо дочь идти искать, может, где у подружек. Эх, бабушка Лида, нашла бы ты доброе слово, утешила. Без тебя все прахом идет… |
| Еще более откровенен был А.В. Пыжиков в интервью популярному в сети блоггеру Гоблину в программе «Разведдопрос», в которой он принимал участие вместе со своим коллегой Е.Спицыным в конце сентября. Послушаем, что он говорит. Оказывается, во второй половине XVII века в Московском царстве был осуществлен «невиданный геноцид русского народа», факт которого замалчивают все выдающиеся русские историки. Более того, «колониальные власти польско-украинского происхождения» «изменили ДНК России» (новое для исторической науки понятие, к науке, впрочем, не имеющее отношения). Власти, оказывается, «стёрли память всему населению», вот тогда-то, мол, и распространился миф о Киеве как матери городов русских. Это произошло в результате того, что малороссы захватили церковь и создали историческую реконструкцию событий с Киевом в центре, а подлинную историю отменили. Пыжиков доходит до высот обличения, говоря, что это - самое страшное преступление в истории человечества, даже истребление индейцев было не таким, у них, мол, сохранилась память. Русскому человеку со второй половины XVII века Пыжиков даже отказывает в праве называться человеком, поскольку к него стерли историческую память. Вот так-то. Никакие не русские ни Александр Васильевич Суворов, ни Михаил Илларионович Кутузов, ни святой воин Феодор Ушаков, ни герои Бородинского поля, ни славные воины Михаила Дмитриевича Скобелева. О Пушкине , Киреевском, Хомякове, Тютчеве, Гоголе, Иванове, Тургеневе, Гончарове, Лескове, Достоевском, Чайковском - и говорить не приходится. Теперь, по Пыжикову, главная задача преодолеть ту утрату, вернуть народу память. Этим, надо полагать, и будет заниматься Пыжиков, новоявленный спаситель Отечества. Оказывается, без преодоления национальной амнезии, которую выявил Пыжиков, «у этой страны нет будущего, какие программы ни сочиняй», без этого никакого взлета не будет, даже и Путин не поможет. Вот так-то. Как же предполагает Пыжиков вернуть народу память? И вот тут самое главное и есть. Оказывается, надо вернуть народу церковь, которую со второй половины XVII века захватили малороссы, надо «выветрить дух украинский из церкви». Якобы народ перестал ходить в «церковь колонизаторов», стал отходить от церкви из-за проникновения в нее украинского духа, поэтому-то, мол, и возникло внецерковное православие. По Пыжикову, беспоповщина - была реакцией на этот украинский дух. «Вернуть народу церковь», если перевести с пыжиковского на русский, - означает разрушить реально существующую Русскую Православную Церковь. |
| Мол. В писании всё понятно каждому, обо всём растолковано хорошо; только исполнять его трудно. Свящ. И вы говорите, всё понятно. Вот и здесь что ни читали в защиту свою, – ни одного стиха не могли правильно сами понять. Нам ли говорить, что всё понятно в Божием писании; ап. Пётр во 2 послании своём на конце прямо сказал, что в посланиях ап. Павла есть места не удобовразумительные, что невежды и неутверждённые, к собственной своей погибели, превращают, как и прочие писания. Итак, вы, говорит, берегитесь заблуждений. Если бы в Св. Писании было всё ясно и понятно, то вы, сектанты, принимающие за руководство одно Писание, все бы говорили одно и были согласны во всём. Однако ж, какое разногласие у вас! Одни принимают водное крещение и причащение под видом хлеба и вина, другие толкуют, что крещение есть учение, и причащение разумеют духовное. Коренные молокане, именующиеся духовными христианами, на молитвенных собраниях редко обходятся без шумного спора. Мол. А у вас с преданием-то мало разногласий? Тоже есть всякие расколы. Свящ. Когда же и где нет врагов Христовой церкви, или невежд, не твёрдых в вере. Но, при руководстве Св. Предания, православные целыми миллионами живут в согласии по вере: во всех концах света, у разных народов вы найдёте одни церковные порядки, услышите одно и то же учение; а вас в ином селе несколько десятков, и вы не можете сойтись в один толк. Мол. Пусть это правда. Но вы вот не доказали ещё из Божия писания, что предание о ваших церковных порядках идёт от самих апостолов, или даже по вашему от Христа. Свящ. Вы, други мои, только ищите этих доказательств с искренним желанием найти св. истину ко спасению, то непременно Господь откроет её. В начале Деяний написано, что Иисус Христос по воскресении своём сорок дней являлся апостолам и говорил о царствии Божием. В писаниях апостольских не сказано, о чём именно говорил Он, и – где им было записывать всё подробно, а на словах они всё передали своим ученикам. Так ап. Павел говорит в Деяниях, что Он возвещал всю волю Божию ( Деян. 20:27 ), – значит, изустно передал, а не письменно. Он три лета, ночь и день, не преставал, уча пресвитеров Ефесских ( Деян. 20:31 ), ведь десять таких книг не вместят всего этого учения; а чему учил, из этого пресвитеры, конечно, иное записали для руководства, а иное усвоили на практике. Такое именно учение и есть Апостольское Предание. |
| В этом свете, по меньшей мере, нелепо выглядят объяснения некоторых наших авторов, что фильм - неправильный и к покаянию не располагает и пр. Что тут скажешь? Это тебя не располагает, а меня (да и не меня же одного, а очень многих) - располагает. Но я же тебе не навязываю своих чувств, так зачем ты оскорбляешь мои, что, мол, они неправильные! Но совсем плохо, когда такой «мыслитель» свое индивидуальное нерасположение к фильму пытается «по-богословски» оправдать. Горе, как говорится, от «ума». Один такой горе-умник до того договорился, что главного героя фильма в глупости обвинил, мол, зачем это он так долго кается? Сходил бы к исповеди, покаялся разок, и лады, зачем к этому греху и возвращаться? И церковь, мол, так учит. Такому «богослову» ну никак, наверное, не понять, почему преподобная мать Мария Египетская долгие десятилетия в пустыне каялась? Сходила бы разок к исповеди, и все дела... А другой рецензент посчитал «Остров» апологией предательства, потому что в главные герои выбран человек, совершивший предательство во время войны. С такой логикой можно и Новый Завет считать апологией предательства и неверия, если сосредоточиться на предательстве апостола Петра и неверии апостола Фомы. Опасную тенденцию в новый век из века ХХ-го мы можем получить, когда всеобщая грамотность привела к тому, что любая кухарка стала считать, что может государством руководить. Пример послушания Церкви Наверное, мне повезло: имена авторов фильма мне не о чем не говорили, и потому прежние ассоциации не отвлекали от самого фильма. Я узнал всего трех артистов: Сухорукова - по «Братьям» и «Павлу I », и лица актеров, играющих благочинного и старого адмирала где-то мелькали на экранах и потому тоже были мне знакомы. Всех остальных действующих лиц, как мне кажется, я видел впервые. Позже из публикаций я узнал, что и режиссер, и исполнитель главной роли, и некоторые другие авторы «Острова» - известные кинематографисты. Но почему-то меня нисколько не интересовало, что они делали раньше, и что переживали, когда снимали фильм, и вообще история его появления меня не интересовала. Наверное, это важно для профессионалов, но я не профессионал, я зритель, и поэтому меня интересовал и заслонил все остальное сам фильм. Так же, взирая на рублевскую Троицу, меня нисколько не интересует, как смешивал краски или что переживал преподобный Андрей, когда писал икону, все заслоняет сам образ. |
| – Встречающиеся в «Последовании св. елеа» некоторые неудобопонятные слова и выражения означают следующее: «печатию» (1 п. кан., 3 троп.), т.е., помазанием; «от бесовения крове» (ирм. 6 п. кан.), т.е., от идольских кровавых жертв; «затче» (ирм. 8 п. кан.), т.е., запер; «священников… осязанием» (3 стих.) – есть указание на то, что в древности священники совершали помазание больного без употребления для этой цели стручцов, а прямо перстами своей правой руки; «кровию очиститися» (2-я мол. освящ. елея), т.е., кровью животных очиститься; «враски» (там же), т.е., недостатка, порока (буквально с греч. – морщин); пред словами: «честнаго славнаго пророка» (в совершител. мол.), подразумевается выше употреблённое слово «предстательствы»; «руб» (мол. перед 5-м помаз.) означает пень (Таин. Прав. Каф. Вост. Цер., прот. А.Мальцева , 456, 462–463, 466, 488, 492, 494, 524 стр.; О тайне св. елея, прот. М.Архангельского , 145, 188 стр.). – Упоминаемые в тропарях в «Последовании» елеосвящения святые: Димитрий Солунский (см. 26 окт.), Пантелеймон (см. 27 июл.) и Николай чудотворец (см. 9 мая и 6 дек.), особенно прославлены благодатию чудотворения. Св. ап. и св. Иоанн Богослов (см. 8 мая и 26 сент.) призывается как наперстник и «друг Христов», попечению коего вверена была Божия Матерь во время Ея тягчайших страданий, при виде распинаемого Сына (Таин. Прав. Каф. Вост. Цер., прот. А.Мальцева , 479 стр.). – О св. муч. Несторе и упоминаемом вместе с ним Лии см. выше, 27 окт., 429 стр. – «Получивший помазание, – говорит блаж. Симеон Солунский , – выслушивает от первого иерея поучение, что он, так как получил прощение, должен быть внимателен и не грешить более; таково (было) обращение Спасителя к расслабленному» (см. О тайне св. елея, прот. М.Архангельского , 263 стр.). – По Требнику митр. П.Могилы, в случае надобности таинство елеосвящения может быть совершаемо одновременно над несколькими больными и в крайности позволительно даже при разновременном совершении таинства употреблять один и тот же елей для нескольких больных, не освящая его каждый раз особо (Требник митр. П.Могилы). |
| Помню, очень удивился Государь, что по такому простому и естественному вопросу Его вмешательство потребовалось. Почему, говорит, это в обычном рабочем порядке не решить? Рабочим порядком, говорю, Ваше Величество, меня командиры всех рангов посылают, мол, дела у них, транспорта мало, а ты, поп, лучше свои дела исполняй. А один командарм, как раз той армии, которую наш полк спас, даже ляпнул, что, мол, предоставьте мертвым хоронить своих мертвецов. Во как!.. Я Государя много раз видел, наш полк Он часто посещал, но таким не видел никогда… Он весь побелел, рука дрожала, когда телефонную трубку снимал… Нет, Он не кричал по телефону, кричать Он вовсе не умеет, но… если бы то, что и как Он говорил, мне б адресовалось – умер бы. Последнюю фразу помню: «Мои солдаты не мертвецы, а воины православные, на поле брани за Веру, Царя и Отечество живот свой положившие!..» А на том конце провода маялись, рожи корчили и вздыхали, эх, мол, какой ерундой Царь занят. Знаю я, кому Он звонил, после него к Государю прорывался… В склепе под нашим храмом полковым и рядом на погосте и лежат те герои. А рядом, под полковыми казармами, их преемники листовки против Государя печатали. Вот так… А ведь покровитель полка – сам Михаил-Архангел, во имя его храм. Я настоятельствовал в нем, после ранения на фронте уже не был… Уж как молился ему, главному воителю небесному! Ночи напролет акафисты перед главной его иконой вычитывал: вразуми ты паству мою, отыми у них дух праздности и празднословия, верни им дух воина православного!.. Выхожу из храма, от молитвы обессиленный, и… на писульку эту наступаю – на паперти валялась. Уронили мои пасомые, когда свежий тираж несли. Я молился, а они, значит, печатали. Вот так… Не молитвенник, а воздусей сотрясатель… И за это сотрясательство нам, иереям, отвечать высшей мерой, потому как крест, на нас возложенный Богом и Царем, мы не понесли, и за весь нынешний ужас ответчики – мы, из них же первый есмь аз… Когда мои пасомые на улицу, еще до отречения, вывалили, слышу: «Христос воскресе!», думал, ослышался – Великий пост силу набирает! А возглашал не кто-нибудь, а иерей, молоденький такой, с бантом, я аж глаза протер… А ему в ответ один из моих пасомых, ротмистр по званию: «Россия воскресе!..» Впору глаза не протирать, а выкалывать, чтоб не видеть. |
|
|
