| – Это и есть Гремячая. Эльфы зовут ее Бруинен. От Последнего Моста до Брода через Бруинен расстояние приличное. Я не думал пока, как нам переправиться. Хватит с нас и одной Седонны. Нам просто повезет, если на Последнем Мосту мы не встретим засады. Ранним утром следующего дня они спустились к Дороге. Сэм с Колобродом отправились на разведку и не обнаружили никаких следов Всадников. Впрочем, дня два назад прошел дождь и смыл следы. Новых с тех пор не появилось. По Дороге Колоброд шел быстро. Хоббиты едва поспевали за ним. Через несколько миль впереди показался Последний Мост. Как напряженно ни всматривались путники, ожидая увидеть притаившиеся черные силуэты, там вроде бы никого не было. Тем не менее Колоброд велел им схорониться в придорожных кустах, а сам осторожно двинулся вперед, но вскоре вернулся. – Никаких признаков врагов, - сказал он. - Откровенно говоря, меня это удивляет. Но кое-что я все-таки нашел. Он протянул руку, и на раскрытой ладони хоббиты увидели лучистый светло-зеленый камень. – Он лежал прямо посередине моста, - пояснил Колоброд. - Это эльфийский берилл, такие камни просто так на дороге не валяются. По-моему, это знак, что здесь можно пройти. Но пока нам не попадется какая-нибудь более надежная примета, идти дальше по Дороге я не рискну. Действительно, мост миновали благополучно. Их сопровождал лишь плеск воды, стесненной тремя изящными мостовыми арками. Уже через милю слева от Дороги встали поросшие лесом отроги. Здесь Колоброд решительно повернул, и маленький отряд быстро затерялся под сводами угрюмых корявых деревьев. Поначалу хоббиты радовались, оставив опасную Дорогу, но уж очень недружелюбные места попадались им теперь все чаще и чаще. Чем дальше, тем круче становились склоны. То здесь, то там на скалистых гребнях глаз замечал остатки древних каменных стен и развалины башен. Руины имели вид зловещий и настораживающий. Фродо, покачиваясь на спине пони, мог без помех озираться по сторонам и размышлять. Ему сразу припомнились рассказы Бильбо о встреченных во время своего Путешествия грозных башнях на холмах к северу от Дороги. Там, в лесу Троллей, и началось, собственно, Приключение. Похоже, речь шла именно об этих краях, и Фродо гадал, пройдут ли они тем же путем, которым шел Бильбо. |
| Каким образом избавиться от рассеяния мысли во время молитвы? Молясь устами, молись и умом, т. е. устремляй ум в силу слов молитвы. Если по немощи или по прилогу вражию среди молитвы увлечешься размышлением о каком-либо предмете, то, ощутив свою неосмотрительность, воздохни с сокрушением ко Господу и с большим жаром углуби свое внимание в молитву; всегда поступай так, и ощутишь пользу. Постоянство ума и бодрство привлекают в душу особенные дары благодати. Совершенно нет времени для молитвы. Как быть? Для тела у нас время есть: находим время пить чай, обедать, ужинать, а Господу и десять минут трудно уделить! Это Тому, Кто дает нам всё. Об иноверцах, суевериях и снах Боюсь ходить в храм, как бы не навели порчу; говорят, там много колдунов бывает? Эти мысли вкладывает враг рода человеческого – диавол. Храм для верующего – райское место и место очищения от грехов. Без посещения церкви трудно спастись. Да и человек грешит, приписывая колдуну большую силу, нежели Богу. Из Священного Писания мы знаем, что не только колдун, но и бес ничего не может сделать без попущения Божиего. Говорят, что нельзя передавать свечи левой рукой или стучать свечкой по плечу впереди стоящего? Говорят правду. Только потому нехорошо стучать свечкой по плечу впереди стоящего, что ты отвлекаешь от Богомыслия молящегося, отрываешь его от сосредоточения на молитве. Не лучше ли тебе положить или поставить свечу, не толкая, не отвлекая и не беспокоя никого?! А что левой рукой – это уже вражеское (какая-то примета). Передавать свечку можно любой рукой. Говорят, что нельзя при поклоне касаться пола сложенным троеперстием, якобы это неуважение к Св. Троице? Вообще, зачем это каждый раз при поклоне касаться рукой пола? Поклоны приятны Богу, когда совершаются с мыслию о Нем и с чувством своего недостоинства и греховности. Как лучше поступить, если брезгуешь (боишься) приложиться к иконе или кресту в храме после явно больного человека? Это опять диавольское внушение. Надо знать, что через святыни инфекция не передается. Вот чудо, которое мы постоянно видим, что в ином храме сотни, тысячи проходят причастников, всех причащают из одной Св. Чаши, а после всех диакон или священник употребляет оставшееся – и не заражается. |
| Нет больше сил! Если я и погибну, это случится только потому, что против меня ополчились и безветрие и беспощадное солнце. Вчера вокруг меня бушевал ливень, но на меня не упало ни одной капли. Это жестоко! Парус лениво полощется. Несомненно, это пассат. Что такое зона пассатов? Район, где практически никогда нет ветра. Подобное безветрие невозможно объяснить даже предположением, что меня занесло в «зону бурь», так как в это время года она передвигается на 5° северной широты, а если бы я находился на этой параллели, я бы уже был на суше. А тут еще этот кошмарный понос… Теперь, если будет буря, я ни за что не брошу плавучий якорь. Будь что будет! Что я наделал! И почему я не остановился тогда на Канарских островах? Жан-Люк, если я умру, так и не доплыв до земли, издай пожалуйста, книгу с моими записями; пусть она напоминает обо мне Жинетте. Недаром я говорил: «Если моряки утверждают, что мне удастся переплыть океан, это плохая примета». Средиземное море, Касабланка, Канарские острова — все считали, что это невозможно, а я все плыл да плыл. А теперь я погибаю самым плачевным образом. Ах, как некоторые будут торжествовать! Бесполезное полоскание паруса перед самым носом… Сегодня, пожалуй, самый отвратительный день за все плавание, уж лучше буря! Я бросил за борт световую шашку, мне хотелось проверить, сколько времени я буду ее видеть. Меня очень тревожит, что если до сих пор даже в совершенно безветренную погоду где-то вверху был ветер, то сегодня его уже нет нигде. Неужели так будет еще восемь дней? Вот уже 32 дня как я не видел ни одного корабля и 21 день — ни одного самолета. Я в полном отчаянии. Джек говорил: «Нас погубят ветры, бури, тайфуны!» А я погибаю из-за полного штиля. Если бы я мог сейчас послать сигнал SOS! Увы! Какая насмешка! Ни одно облачко не закрывает солнца, а ведь их немало. Ничего не понимаю: в небе появились мелкие облака, которые несутся быстро и низко, а у меня ни дуновения. Так бывало редко даже в Средиземном море. Как я хотел бы сейчас принять ванну! |
| По поводу второго подхода к толкованию паранормальных явлений пастор Рихорд Кризе пишет следующее: “Основные результаты парапсихологических исследований являются все же только частичными и их нельзя понять как конечный результат. Наука освещает некоторые граничные пункты, но в основном движется, как бы по плохо освещенной территории, конечные границы которой невозможно предугадать. Полумрак недосказанного и недопознанного затрудняет различение друга и врага, провоцирует науку раньше, чем она сама того желает, многое показывает себя в двояком свете, большинство же мы видим только снаружи” . Не объясняет ли порой наука одно непонятное явление другим, еще более непонятным; уверена ли парапсихология, что граница между объяснимым и необъяснимым, между естественным и сатанинским является узкой полосой, а не широким полем, в котором научное медленно переходит в демоническое? Уверена ли наука, что такая граница в самом деле существует, что силы зла не могут принять объяснимые и познаваемые формы? Все это вопросы, на которые сегодня нет однозначных ответов. Библия же говорит: “…противостаньте диаволу, и убежит от вас; приблизьтесь к Богу, и приблизится к вам” ( Иак.4:7,8 ). “Ищите же прежде Царства Божия и правды Его…” ( Мф.6:33 ). Суеверие — маска простоты Вспоминаю случай из детства. Однажды я возвращался с колонки домой. Мне повстречалась соседка, мы поздоровались и разошлись. На следующий день я ее опять встретил, и она начала благодарить меня за то, что я ей вчера принес счастье. Я сначала ничего не понял, но потом она мне объяснила, что существует такая примета, если кого встретишь с полными ведрами, то это обязательно принесет счастье. Я попытался тогда дознаться у соседки, какая же может быть связь между моими ведрами и ее счастьем, но она мне ничего внятного по этому поводу ответить не смогла. А совсем недавно я ночевал в одной гостинице, и мне была выделена комната номер четырнадцать. Я пошел по коридору, считая номера комнат: десять, одиннадцать, двенадцать, потом я, естественно, ожидал увидеть тринадцатый номер, но там оказался сразу четырнадцатый. На следующий день я поинтересовался у владельца гостиницы, где же находится тринадцатый номер. “Его у нас просто нет, потому что в нем никто не захотел бы жить, люди боятся числа тринадцать”, — ответили мне. |
| — Превосходно, — сказал Дойс. — В таком случае, я просил бы у этой молодой леди позволения на одни сутки заменить ей отца, и если она окажет мне такую честь, проехаться со мной к собору святого Павла, где у нас найдется одно маленькое дельце. И спустя несколько минут Дойс с Крошкой Доррит ушли вдвоем, оставив мистера Миглза, пожелавшего сказать еще кое-что своему другу. — Пожалуй, Артур, вы тут обойдетесь завтра без нас с мамочкой, так что нам можно не приходить. Все это непременно напомнило бы мамочке Бэби, а вы ведь знаете, какая она у меня чувствительная. Пусть уж лучше сидит дома, в Туикнеме, а чтобы ей не было скучно, посижу и я вместе с ней. На этом они распрощались. И день прошел, а потом прошла и ночь, и настало утро, и с первыми лучами солнца в тюрьму явилась Крошка Доррит в обычном своем простеньком платье, и с одной лишь Мэгги в качестве спутницы. Убогая тюремная обитель стала в этот день обителью счастья. Пожалуй, нигде в мире не нашлось бы комнаты, где бы все так дышало тихой радостью. — Любимая моя, — сказал Артур. — Зачем это Мэгги разводит огонь в камине? Ведь мы сейчас уходим отсюда. — Это я просила ее. Мне пришла в голову смешная фантазия. Я хочу, чтобы ты сжег одну вещь, которую я тебе дам. — Какую вещь? — Вот эту сложенную бумагу. Если ты своей рукой бросишь ее в огонь, мое желание исполнится. — Так ты, оказывается, суеверна, милая Крошка Доррит! Это что, примета такая? — Называй как хочешь, дорогой, — ответила она, со смехом приподнимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать его, — только сделай то, о чем я прошу, когда огонь разгорится. В ожидании они стояли вдвоем перед камином — Кленнэм обнимал за талию свою нареченную, и пламя, разгораясь, отражалось в ее глазах, как бывало не раз в этой самой комнате. — Ну как, уже достаточно ярко горит? — спросил Артур. — Достаточно, — отвечала Крошка Доррит. — А заклинания никакого не нужно произносить при этом? — спросил Артур, держа бумагу над самым огнем. — Если хочешь, можешь сказать: я люблю тебя, — отвечала Крошка Доррит. |
| — Я, — говорит, — спешу кончить следствие и нынче рано вызвал к допросу убийцу и говорил с ним, а сам в это время брился и потом шутя спрашиваю его: отчего он столько человек порезал, а меня не хотел зарезать моею же бритвою? — А он отвечает: «Не знаю: нонче мне что-то рук кровянить не хочется». И только что мы этак переболтнули, как вдруг раздался ужасающий вопль: «Уй-уй… каркадыль!» и в ту же самую минуту на нас бросился и начал между нами тереться… опять он же — мой интролигатор. Откуда он несся и куда стремился, попав по пути под «крокодила», я тогда не знал, но вид его, в боренье с новым страхом, был еще жалостнее и еще смешнее. При всем большом жидовском чинопочитании, он в ужасе лез под старую, изношенную енотовую шубу Друкарта, которую тот сам называл «шубою из енотовых пяток», и, вертя ее за подол, точно играл в кошку и мышку. Мы оба расхохотались, а он все метался и кричал: «каркадыль! каркадыль!» и метал отчаянные взоры на бульдога, который, нимало не беспокоясь, продолжал спокойно взирать на нас с своего возвышения. Успокоить жида было невозможно, но зато это дало мне повод рассказать Друкарту, что это за несчастное создание и в чем состоит его горе. Повторяю, Друкарт был человек чрезвычайно добрый и чувствительный, хотя это очень многим казалось невероятным, потому что Друкарт был рыжеволос, а рыжеволосых, как известно, добрыми не считают. (Это так же основательно и неоспоримо, как странная примета, будто бритвы с белыми черешками острее, чем с черными, но возражать против этого все-таки напрасно.) Притом же Друкарт находился, как я сказал, в необычайно хорошем расположении духа, которое еще усилилось происшествием с крокодилом и перешло в совершенное благодушие. Живая сострадательность взяла верх над его осторожною системою невмешательства, и он сказал мне потихоньку: — Ишь какая мерзость устроена над этим каркадылом. — Да, — отвечаю, — мерзость такая ужасная, что ему нельзя ничем и помочь. Друкарт задвигал своим умным морщинистым лбом и говорит: — А давайте попробуем. |
| Анна была в возбуждении: — Ах, именно эта «своя среда» может выйти ему боком. Он скажет: своя среда — брр, какая скука! Нет уж, Стрельбицкого оставим пока в стороне, а мы появимся на агапе с подругой! Честно говоря, отец Петр вовсе не пришел в восторг от такой замены. Он попытался возразить: — У нас агапы только для посвященных… — А она и есть самая посвященная! Она богословием увлекается. С монахами ведет диспуты. Она к старцам ездит. Она с игуменом Ермом в дружбе, известным иконописцем… И я поддакнула: — Отец Ерм очень интересуется вашей деятельностью. Услышав об отце Ерме, Лаврищев смирился. Окинул меня проницательным оценивающим взором, развел руками: — Ну раз уж она так к нам стремится… Когда мы вышли, Анна воскликнула: — Он просто очаровательный! И эти таинственные агапы… Это же то, что нам нужно! Пойдем на разведку и найдем, с какого конца запустить к отцу Петру моего Стрельбицкого. Пробил час, и отец Петр отворил перед нами дверь. Выглядел он очень представительно, если не импозантно: коротко подстриженная ухоженная бородка эспаньолкой, несколько седых прядей в черных кудрявых волосах, высокий крутой лоб, переходящий в небольшие аккуратные залысины, умный пронзительные глаза. Фигура плотная, основательная. Прекрасная осанка. Маленькие руки с розовыми ногтями… Жаль, только злые: верхняя фаланга большого пальца неправдоподобно отклоняется назад, — эта примета никогда меня не подводила, всегда оказывалась верна. А с другой стороны, может, это и суеверие — вся эта физиономистика, хиромантия… Одет он был в темно–голубой, почти синий шелковый подрясник, приходившийся удивительно как под стать. В пандан ему была убрана и комната, куда он нас препроводил. Посреди нее красовался довольно высокий овальный стол, покрытый зеленым бархатом и окруженный дюжиной стульев с высокими резными спинками. В углу напротив двери на ломберном столике возвышался золоченый херувим, держащий на поднятых руках часы, как бы возносящий их горе. В другом углу стояло вольтеровское кресло и замысловатый торшер на мраморной подставке под огромным абажуром. Почти вплотную к нему был придвинут старинный диван с высокой спинкой, увенчанный полочкой, на которой стояла высокая свеча в подсвечнике, наверное, отсылающая посвященных к Евангельским словам Христа о свече, которую ставят высоко и которая светит всем в доме. На одной из стен висели три большие, старинные, явно церковные иконы. Окна были драпированы тяжелым велюром под цвет скатерти, и на все это великолепие глядела сверху массивная бронзовая люстра. |
| Санчо поймал его голыми руками и преподнес Дон Кихоту, но Дон Кихот сказал: — Странный вы человек, ваша милость, — заметил Санчо. — Предположим, что этот заяц — Дульсинея Тобосская, а борзые, которые его травят, — это лиходеи-волшебники, превратившие ее в сельчанку; она бежит, я ее ловлю и отдаю в руки вашей милости, а вы держите ее в объятиях и ласкаете — какая же это дурная примета и в чем же здесь можно видеть дурное предзнаменование? . Двое только что повздоривших мальчишек подошли поглядеть на зайца, и одного из них Санчо спросил, из-за чего у них вышла ссора. На это мальчишка, который сказал: «Больше ты ее никогда в жизни не увидишь», ответил Санчо, что он отнял у своего товарища клетку со сверчками и больше никогда ему не отдаст. Санчо вынул из кармана четыре куарто и вручил их мальчугану, а у него взял клетку и, передав ее Дон Кихоту, молвил: — Готово дело, сеньор: все эти предзнаменования разрушены и развеяны в прах, хотя, впрочем, к нам с вами они имеют такое же точно касательство, как прошлогодние тучи; это даже и я соображаю, хотя я и не дальнего ума человек. И если память мне не изменяет, я слыхал от нашего священника, что истинным христианам, и к тому же еще людям просвещенным, не подобает придавать значение таким пустякам, да и сами же вы, ваша милость, на днях мне объясняли, что христиане, верящие в приметы, дураки. Стало быть, и нечего нам тут из-за этого мешкать, поедемте дальше, прямо к себе домой. Подъехали охотники, потребовали своего зайца, и Дон Кихот им его отдал; Дон Кихот и Санчо поехали своей дорогой и при въезде в село увидели, что на лужайке читают молитвы священник и бакалавр Карраско. Надобно знать, что Санчо Панса вместо попоны накрыл серого и перевязанные веревкой доспехи тою самою бумазейною мантией с языками пламени, которую на него надевали в герцогском замке в ночь оживления Альтисидоры. Вдобавок он еще напялил ослу на голову колпак, — словом, такого превращения и такого наряда ни одно животное ослиной породы не знало от сотворения мира. Священник и бакалавр тотчас узнали обоих путешественников и бросились к ним с распростертыми объятиями. Дон Кихот спешился и крепко их обнял; деревенские же мальчишки своими рысьими, неумолимыми глазами еще издали разглядели колпак на осле, и теперь они, сбежавшись гурьбой, скликали друг друга: — Эй, ребята, поглядите на осла Санчо: он наряднее самого Минго , и на эту клячу Дон Кихота: у нее уже теперь все ребра видны! Наконец, окруженные мальчишками и сопровождаемые священником и бакалавром, Дон Кихот и Санчо въехали в село и направились к дому Дон Кихота, на пороге коего стояли ключница и племянница, уже осведомленные об их приезде. Услышала об этом и супруга Санчо, Тереса Панса; растрепанная, полуодетая, схватив за руку дочку свою Санчику, она побежала встречать мужа; когда же она разглядела, что он не так наряжен, как, в ее представлении, приличествовало губернатору, то сказала ему: |
| Старый француз хмуро на них поглядел и, казалось, не торопился отвечать. Какая-то важная печаль была на его лице, и маленькие тусклые глазки были полузакрыты. Потом он ударил коротким, как обрубок, пальцем по кафедре и проворчал хрипло: – Он будет наказан. Для его победы нет ни одного достаточного или разумного повода, но все – для его поражения, ибо он и наследник вольности и ее убийца. И, как бы не желая более говорить и думать о нем, старик заворчал на них свирепо: – Сесть на места. Вы забросили «Диалоги» и не учите «Маленького Грандиссона». Вы должны более упражняться, иначе вы никогда не достигнете равенства даже во французском языке. Синтаксис и периоды! Это для вас недоступно – вам все еще нужно учиться орфографии. Мы будем сегодня читать поэзию Жана-Батиста Руссо, чтобы несколько облагородить вашу память. Следите за мною. Броглио ненавидит труд – он в хвосте всего класса. Небрежность! Лень Данзаса! У Дельвига – добрая воля, но он не знает слов! Горчаков – первый ученик, но суетность! Корсаков уверен, что много знает. Самодовольство! Пушкин, полагаясь всецело на свою память, вовсе перестал учиться. Беспечность! 7 Была жара нестерпимая. Калинич, который водил их гулять, обыкновенно молчаливый, вдруг пробормотал, утирая пот с лица пестрым фуляром: – Зима, пичужки; морозы, буяны; вот кто покажет! Все засмеялись. Малиновский сказал Калиничу: – Какая тут зима! Но Калинич, с обширным неподвижным лицом, усмехнулся и возразил: – Чем лето жарче, тем зима холоднее. Это была примета старая, знание, проверенное не ими; они замолчали. 8 Все было полно слухами. Говорили, что три полка баварских передались, что немцы и испанцы взбунтовались и сам Наполеон ускакал во Францию. Решительные бои близились. Передавали слова генерала Раевского: «Лучший способ закрыть себя от неприятеля есть разбить его». В июле одно известие поразило лицейских. «Северная почта» переходила из рук в руки. Армия Багратиона соединилась с армиею Барклая. Помог этому Раевский, который командовал авангардом Багратиона. Одиннадцатого июля Багратион приказал ему атаковать армию маршала Даву, чтобы задержать неприятеля, без чего армии не могли соединиться. У Раевского было десять тысяч солдат против шестидесяти тысяч неприятеля. Бой шел вокруг пруда. Во время последней атаки Смоленский полк шел к плотине без выстрела, с примкнутыми штыками, под неприятельским огнем, но, подойдя к самой плотине, наткнулся на сильную неприятельскую колонну. Раевский, уезжая в армию, взял с собою, при общем беспорядке, своих сыновей: старшему, Александру, минуло шестнадцать лет, меньшому, Николаю, еще не исполнилось одиннадцати. Он записал их в один из своих полков. Во время атаки Раевский пошел с сыновьями в голове колонны. Младшего он вел за руку. В одну из атак убили знаменосца, знамя лежало на земле рядом с убитым. Старший, Александр, поднял знамя. Войска бросились и опрокинули неприятеля. Багратион достиг цели: отныне соединению обеих армий под Смоленском враг не мог помешать. |
| - Тоже мне юный натуралист! Филин это! Чучело из него сделаю. В кабинете поставлю, еще завидовать будешь. Вон какая красота, - Василий гордо поднял свой трофей и филин широко, безжизненно раскинула свои некогда могучие крылья... Руслан ничего не ответил, он с раздражением закинул свое ружье на плечо и быстрой твердой походкой пошел прочь с поляны в сторону Казармы. - Не помню где, но читал, что убить филина очень дурная примета, - поддерживаю я Руслана и тут же получаю в ответ насмешливое: - Во! И этот туда же! Не тебе, сотруднику отдела пропаганды, говорить о приметах и чертях, - я хотя и скомкано, на ходу, но все же успел повеселить ребят, рассказав им о ночном разговоре. - Может ты еще и крестик носишь, боец идеологического фронта? Последнюю фразу Василий сделал уже с нажимом, в котором слышалась едва прикрытая угроза. - Ну что вы вцепились. Далась вам эта курица, - пытается примерить нас Николай, но я не на шутку рассержен. Глянь, как быстро политическую базу подвел. А он, между прочим, еще и секретарь нашей партийной организации. Сейчас вроде шутит, а вернемся «на зимние квартиры», так и серьезно может вопрос поставить: в отделе пропаганды буйным цветом расцвело суеверие! Тут выговором не отделаешься. - Вы как хотите, можете еще и ворон пострелять, а я в Казарму, финита ля комедия, - машу рукой и ухожу вслед за Русланом, в надежде его догнать. Эта мимолетная перепалка испортила все настроение: «Завидует Василий, что мою статью опять редколлегия отметила, а его репортаж о танкистах «В интересах боеготовности» остался незамеченным». В последнее время из-под моего пера лихо выскакивали статьи под рубрику «Практика идеологического противоборства». Писал я в основном на тему борьбы с религией, ну там «опиум для народа» и все-такое. Писал легко, без напряга и все статьи прямиком шли на «красную доску». Такая легкость побед меня даже настораживала. Другие мои статьи на темы нравственного выбора или очерки о заслуженных людях подвергались беспощадной правке, сокращению. Из них вымарывались, на мой взгляд, самые лучшие, выстраданные мной мысли и живые образы. А тут, что не напишу - без единой помарки, без единого сокращения - сразу на «доску»! После очередной легкой победы даже поделился сомнениями со своей коллегой (работала в нашем отделе пропаганды пожилая и очень умная женщина, с огромным практическим опытом журналистики - Малиновская. Имени, к сожалению, уже не помню): «Вот пишу, а все как-то однообразно и до пошлости просто. Не могу найти нужных, неопровержимых доказательств своей правоты». |
|
|
