| «Поелику некоторые, не знаю почему, не страшатся называть еретиком меня, невинного человека, врагом и изменником богохранимой Российской державы, то праведным и необходимым нахожу отвечать моим клеветникам. Благодатью истинного Бога нашего Иисуса Христа я, по всему правоверный христианин и прилежный богомолец Русской державы, если же и не велик в разуме и познании Божественных Писаний, однако послан сюда от всей Святой Горы по прошению и грамоте благоверного Великого князя, от которого в течение девяти лет произобильные получал почести. Повинуясь его повелению, не только перевел я толкование Псалтири с греческого, но и иные боговдохновенные книги, различно испорченные от переписчиков, хорошо я исправил благодатью Христовой и содействием Утешителя Духа, как всем известно. Не знаю, что случилось с некоторыми, враждебно ко мне расположенными, которые утверждают, будто я не исправляю, а только порчу боговдохновенные книги; воздадут они слово Господу за то, что не только препятствуют богоугодному делу, но и на меня бедного и невинного клевещут и ненавидят, как еретика; я же не порчу священные книги, но прилежно и со всяким вниманием, со страхом Божиим и правым разумом исправляю в них то, что испорчено или переписчиками ненаученными и неопытными, или даже вначале, при их переводе, мужами приснопамятными, но не довольно разумевшими силу эллинских речей. Исправляю не Святые Писания, но то, что в них вкралось от непохвальных описей, от недоумения или забвения древних переводчиков или от многого невежества и небрежения новых переписчиков. Но, быть может, некоторые противники скажут: великое ты наносишь тем оскорбление воссиявшим в земле нашей чудотворцам. С сими священными книгами благоугодили они Богу в жизни и по преставлении прославлены от Него силой чудодейственной. Не я буду отвечать им, но сам блаженный апостол Павел да научит их Духом Святым, глаголя: Одному дается Духом слово премудрости, другому слово разума тем же Духом, иному же дарование исцелений в том же Духе, другому же дейстия сил; иному пророчества, иному различие духов, иному же разные языки, а иному истолкование языков: все же сие действует один и тот же Дух, разделяя властью каждому, как Ему угодно (1 Кор. 12, 7–11). Ясно из сего, что не всякому даются вместе все дарования духовные. Исповедую и я, что святые русские чудотворцы по дарованию, им данному свыше, воссияли в земле Русской, и покланяюся им, как верным Божиим угодникам, но ни различные языки, ни толкование оных не приняли они свыше. Посему не должно удивляться, если от столь святых мужей утаилось исправление многих исправленных мною описок: им, ради апостольского их смиренномудрия, кротости и святого жития, дано было дарование исцелений и чудес предивных; другому же, хотя и грешен он паче всех земнородных, дарованы разумение и толкование языков, и не должно тому дивиться». |
| «Безсмертен же быти не мнюся, понеже смерть Адамский грех, общедательный долг всем человеком; аще бо и порфиру ношу, но обаче вем се, яко по всему немощию подобно всем человеком, обложен есмь по естеству», так и родовитый вельможа перед царем равен всякому другому подданному, хотя бы и самого низкого звания, перед царем и он холоп: «А жаловати есми своих холопей вольны, а и казнити вольны же… А всеродно вас не погубляем; а изменником бо везде казнь и опала живет». Как царь перед Богом, будучи Его рабом, равен всякому другому человеку, даже нищему, так и родовитый боярин перед царем равен всякому другому подданному Один из атрибутов монархии – сакральность, присутствие в ней санкции свыше: монархи правят «Божией милостью». Российских царей при восшествии на престол помазывали святым миром; это священнодействие заимствовано было у Византии, в свою очередь перенявшей этот обряд у испанских вестготов. Удивительно, но некий образ сакральности обнаруживается при наличии сильной личной власти и там, где юридически монархия не предусмотрена. Этот феномен выдает современный журналистский жаргон: когда глава государства или правительства воспринимается как национальный лидер или вождь, молва наделяет его «харизмой», что в переводе с греческого на русский значит «помазание», или «благодать», иными словами, даже люди, не верующие в Бога, говоря о харизме, уподобляются Валаамовой ослице, изрекавшей истину, постичь которую она не могла ввиду своего неразумия, а хозяин ее Валаам не желал по своему нечестию. Русская Православная Церковь выразила оценку разных форм государственного устройства в «Основах социальной концепции», поставив монархию в духовном отношении выше демократии: «При монархии власть остается богоданной… Современные демократии, в том числе монархические по форме, не ищут Божественной санкции власти. Они представляют из себя форму власти в секулярном обществе, предполагающую право каждого дееспособного гражданина на волеизъявление посредством выборов» (III, 7). Что же касается демократии, существование которой декларируется в большей части современных конституций, то и с расхожим, и с профессиональным употреблением этого термина наблюдается немало недоразумений. Демократию сближают или даже отождествляют с либерализмом, с обеспечением гражданских прав, с гарантиями безопасности личности, с так называемыми правами человека. Тиранический режим и бесправие при этом отождествляются с автократией, с абсолютистским правлением. О том, насколько неосновательны подобные отождествления, ясно говорит ряд исторических примеров. |
| Вся христианская аскетика, включая молитву, посты и другие духовные упражнения, приобретает для него живой насущный смысл. Такой человек, получив благодать Божию, старается рачительно расходовать ее на заботу об окружающих. Через благожелательное, уважительное, милосердное отношение к другому человеку христианин выражает свое стремление сохранять единство с Богом, Который послал ему именно этого человека. Русский подвижник преподобный Силуан Афонский предупреждал: «Если брата своего возненавидел, то, значит, отпал ты от Бога, и злой дух овладел тобою». Надо подчеркнуть, что христианская любовь продиктована вовсе не тем, что иной человек чем-либо симпатичен или полезен, или может воздать добром, а исключительно тем, что он — носитель образа Божия. Этот образ бывает спрятан очень глубоко или искажен до неузнаваемости злобой, несносным характером, двуличием и другими немощами человеческой натуры. Но мы должны позаботиться о нем, как позаботились бы о Христе, окажись Он на его месте. Тем самым мы служим Господу, Который попустил нам встретить этого человека на нашем жизненном пути. Как поведал Спаситель, на Страшном Суде Он не будет спрашивать, сколько постов ты выдержал, как строго постился, сколько раз посетил храм, регулярно ли читал молитвенное правило. Он спросит, оказал ли ты другому человеку ту помощь, в которой он нуждался (см. Мф. 25, 34—36). И неважно, верил ли тот человек во Христа или нет. Об этом же говорит и евангельская притча о милосердном самарянине: тот, кто спас жизнь умирающему, был язычником, но лишь он поступил правильно. Господь говорит каждому из нас: «Иди, и ты поступай так же» (Лк. 10, 37). Почему же Христос ставит нам в пример язычника? Потому что христианин должен проявлять самоотверженную любовь по отношению к другому человеку вне зависимости от его вероисповедания. Следовательно, надо не заниматься самооправданием, а стараться, как можно чаще прибегая к благодатной помощи, приблизиться к высокому евангельскому идеалу духовного совершенства (см. Мф. 5, 48). Пока есть время. |
| Такое понятие можно связать с определением, которое свободе дает Хомяков: свободен тот, который является самим собой. Хомяков производит слово «свобода» от двух славянских корней: сва и быть, которые значат «быть собой», но опять-таки только в тех терминах, которые я сейчас определял. Но и этого мало для того, чтобы свобода была полнотой жизни, торжеством жизни. Потому что такая свобода может быть самозамкнутая, не раскрытая, порой враждебная по отношению к другому. И слово, которое мы находим на немецком, на английском языkax –freedom, Freiheim, происходит от замечательного корня санскритского языка: ргуа, который как глагол значит «любить» или «быть любимым», а как существительное обозначает «мой любимый», «моя любимая». Эти разные понятия должны слиться в одно, если мы думаем о том, какую свободу нам дает Господь. Он нам дает свободу, которая рождена Его любовью, и свободными мы можем быть, только если мы на эту любовь отвечаем всей любовью, на которую сами способны. А для того, чтобы это осуществить, мы должны овладеть собой. Говоря о греховном мире, должны победить все греховное и стать уже не рабами, а детьми Божиими, быть в состоянии назвать Его Отцом в терминах изобильной любви Двух, Которые Себя отдают Другому без ограничения, умирают всему тому, что есть ограничение, и оживают как бы воскрешением любви. Вот о какой свободе идет речь, когда Бог нас творит. Он нас творит действием крестной любви, любви, которая отрекается от себя самой и себя самое отдает. Но она отдает себя нам изумительно, потому что для того чтобы так сотворить мир, надо верить в него, то есть надо быть уверенным в том, что рано или поздно этот мир сумеет понять и ответить любовью на любовь, и именно такой любовью на такую любовь: Никто большей любви не имеет, как тот, который жизнь свою отдает другому, или для другого, или за другого… И в этом контексте то, что мы читаем у протопопа Аввакума, приобретает особенное значение. Здесь речь идет о том, что Бог всеведущий заранее знал, что сотворенный мир, который будет как бы отпущен на свободу, эту свободу крестную и эту свободу воскрешения не сразу найдет, и что для того, чтобы ему указать этот путь, для того, чтобы повести его этим путем, Сам Бог должен вступить в пределы творения, приобщиться всему тварному, кроме того, что разделяет, кроме того, что убивает рознью, отчуждением, смертью любви, и умереть. Умереть, приобщившись ко всей трагедии тварного мира, осуществив в Своем человечестве ту любовь крестную, самоотдающуюся, которая является сущностью тайны Святой Троицы. |
| 58 Продолжение. Начало см. 3(21) за 1999 г. Правило IV О виде и роде (Свет, проливаемый главами Иез 27, 32, 36, 37, Ис 13, 24 и Иер 25) О виде и роде мы говорим не по наученным человеческия премудрости словесем (см. 1 Кор 2:13), с которыми не сообразовался и тот, кто более всех был способен к этому, — дабы обращением за помощью к суетным украшениям речи не упразднить креста Христова; но говорим, сообразуясь с тайнами небесной мудрости и имея наставником Духа Святого. Чтобы утвердить веру в таинственное как цену, которою покупается истина. Он повествовал, под видом скрывая род, так что о нынешней Церкви, во всей ее совокупности и распространенности, говорим под образом древнего Иерусалима, или обо всем теле 59 под образом одного члена, как, например, Соломона. Но это не менее сокровенно, чем прочее становящееся таковым не только вследствие формы выражения, но и вследствие разнообразия форм повествования. Поэтому, призывая на помощь благодать Божию, мы должны стараться о том, чтобы дух умножал доступы к (пониманию) речи (ingressus legendi) и простоту изложения (eloquiumque subtile) смешивающего, для затруднения понимания, род с видом или вид с родом, нетождество которых легко видеть. Ибо когда повествует о виде, то не так переходит к роду, чтобы переход был тотчас же вполне ясен и заметен, но ставит при переходе слова, могущие относиться к тому и другому, пока, наконец, понемногу не выйдет из пределов вида и не сделает ясным перехода, продолжая речь в таких словах, которые могут относиться только к роду, — и таким же образом оставляет род, возвращаясь к виду. Но иногда обращается от вида к роду не вышесказанным способом, а иногда — вышесказанным способом и, очевидно, обращается назад путем одинакового изменения порядка: или, начав повествование видом, кончает родом; или, начав родом, кончает видом. Иногда же возвращается от одного к другому не однажды, и все повествование, не выходя из границ вида, не минует и рода, подходя одинаково к тому и другому. Это разнообразие переходов и порядка требует веры, которая ищет благодати Божией. |
| Всемудрый же и великий святой Иоанн Златоуст в толковании на Деяния, во втором Слове говорит таким образом: «Не погрешил бы кто-либо, назвав действием и Его страсть. Ибо тем, что претерпел все, Он совершил то великое и достойное удивления дело, уничтожив смерть и соделав все остальное». Если всякое действование определяется как самостоятельное движение какого-либо естества, как объяснили люди сведущие в этих делах, то где кто-либо знает естество неподвижное или совершенно бездеятельное, или где кто-либо нашел действование, которое не было бы движением естественной силы? А что естественное действование Бога и твари – едино, этого, согласно с мнением блаженного Кирилла, никто, благомыслящий, не мог бы допустить. Как не человеческое естество оживляет Лазаря (см. Ин. 11, 43–44 ), так не Божественное могущество проливает слезы; ибо слезы – принадлежность человечества, а жизнь – ипостасной Жизни. Но, однако, и то, и другое – обще обоим, по причине тождества Ипостаси. Ибо хотя Христос един, и едино Его Лицо или Ипостась, но, однако, Он имеет два естества: Своего Божества и человечества. Поэтому, с одной стороны, слава, естественно выходя из Божества, сделалась общею тому и другому, по причине тождества Ипостаси; с другой стороны, то, что низменно, проистекая из плоти, сделалось общим тому и другому. Ибо Один и Тот же Самый – Тот, Который есть и это, и то, то есть Бог и человек, и Одному и Тому же принадлежит как то, что свойственно Божеству, так и то, что свойственно человечеству; ибо, хотя Божественные знамения совершало Божество, но не без участия плоти, а то, что низменно, совершала плоть, но не без Божества. Ибо Божество было соединено и со страдавшей плотью, оставаясь бесстрастным и совершая спасительные страдания; и с действующим Божеством Слова был соединен святой ум, мыслящий и знающий то, что было совершаемо. Божество, конечно, передает телу Свои собственные преимущества, но само остается непричастным страстям плоти. Ибо каким образом Божество действовало через посредство плоти, таким плоть Его не страдала также через Божество. Ибо плоть получила наименование орудия Божества. Поэтому, хотя с начала зачатия разделение между тем и другим образом не находило совершенно никакого места, но действия одного Лица, бывшие в течение всего времени, принадлежали тому и другому образу, однако того самого, что именно нераздельно было совершено, никоим образом не сливаем, но из качества дел узнаем: что какому образу принадлежало. |
| К нам на остров приехали летом молодежь. И приехали, знаете, в шортах, в футболках такие идут к монастырскому каре, их не хотели в храм пускать. Мы нашли им какие-то юбочки, пустили в храм, корректно, там никто никого не гоняет, не оскорбляет. Но приоритет святыни все же стараемся соблюдать. И они вышли, я говорю ребята что же вы, такие-то вроде вы интеллигентные люди, должны знать, даже ни причем богословие, простой этикет, понимаете. Если я иду на кладбище или в храм я должен быть одет соответствующе. Если на пляж – по-другому. Если на картошку – иначе одеваемся, спортивные или выезд в лес – по другому, в театр – по другому. Это ж простые вещи, вы же ехали издалека из Питера, вы же не случайно попали, ехали в древний монастырь. «Ну, мы думали тут остров». Ну, так остров же – не дикий остров. И в итоге, одна девушка сказала: «А что такого-то? Ну, ноги, ну, пупок, ну, плечи – это же все естественно. А что естественно, то небезобразно». Я себе позволил заметить, сказал, что, девушка, если бы вы внимательно читали Священное Писание, изучали бы вообще христианство серьезно, то вы бы поняли, что естество-то наше падшее. Об этом говорит все Писание, все церковные уставы именно из-за этого столь строги, что естество наше падшее. Потому нельзя сказать «что естественно то небезобразно». Оно-то не безобразно, конечно, Господь сотворил красивые, совершенные формы. Но внутренняя начинка, то, что это в нас вызывает побуждение ко греху, побуждение к нечистым помыслам, движениям плоти, и так далее – вот что. Т.е. надо всегда помнить, что да, что естественно не безобразно. Это, наверно, про цветочек можно сказать, про коня, скачущего в степи, про закат солнца. Все-таки человек творение Божие, которое когда-то, в начале своего бытия оступились прародители, и естество называется падшим. Поэтому это естество, надо немножечко держать в каких-то рамках. И конечно, понимать, куда мы едем, зачем мы едем, как для этого одеваться, как себя подать в той или иной ситуации. К. Терёхина: Говорится, смирение и молитва – лучшее оружие. |
| Покаяние, исповедь и пост Св. Иоанн Кронштадтский в «Моей жизни во Христе» пишет, что, когда человек ненавидит, взор его мешает другому даже ходить. Грехом человек не только сам страдает, но страдает все вокруг него вплоть до природы, и когда человек начинает каяться и поститься, то и это отражается на всем вокруг него. 6 декабря, 2009 Св. Иоанн Кронштадтский в «Моей жизни во Христе» пишет, что, когда человек ненавидит, взор его мешает другому даже ходить. Грехом человек не только сам страдает, но страдает все вокруг него вплоть до природы, и когда человек начинает каяться и поститься, то и это отражается на всем вокруг него. Св. Иоанн Кронштадтский в «Моей жизни во Христе» пишет, что, когда человек ненавидит, взор его мешает другому даже ходить. Грехом человек не только сам страдает, но страдает все вокруг него вплоть до природы, и когда человек начинает каяться и поститься, то и это отражается на всем вокруг него. Разрешите такое отступление: если бы современное человечество больше постилось, не было бы столько экологических проблем. Отношение человека к природе совсем не постническое, не подвижническое. Оно брутальное, насильническое. Человек уже эксплуататор или оккупант. Маркс так и учил: надо просто наброситься на природу и использовать ее, овладеть законами и репродуцировать. Это и будет «история» и т.д. Такое отношение – какое угодно, только не человеческое, не гуманное. Свв. отцы говорили, что мы не плотоубийцы, а страстоубийцы. Пост не борьба против плоти как создания Божия. И Христос – плоть, и Причащение Его тоже плоть. Но борьба должна идти с извращенностью плоти. Каждый из нас может осознать и почувствовать, что если человек не владеет собой, своим телом, то он становится уже рабом пищи, или пития, или других удовольствий. Начинает вещь владеть человеком, а не человек вещью. Падение Адама в том и было, что он не захотел сдержать себя: когда он съел плод, он ничего не получил нового. Заповедь была не в том, чтоб запретить ему есть этот плод, будто в нем что-то было опасное, а чтобы научить дисциплинировать себя, чтобы поставить на путь подвига. В этом подвиг свободы и подвиг любви. Никто, кроме человека, не может это сделать, и поэтому он призван это сделать. Чтобы участвовать в свободе и любви Божией, человек должен быть подвижником. |
| Феодорит сказывает, что тех, которых выше назвал животными, здесь называет Евангелистами; а Афанасий—что выражение: с силою великою, относится к словам: Господь даст глагол, а не к слову: благовествующим, то есть, Господь даст глагол с силою великою—благовествующим, иначе: Бог с силою великою дает глагол благовествующим, а не: благовествующим с силою великою, как полагали некоторые. Тоже самое говорит и Евсевий . 13. Царь сил Возлюбленнаго. Возлюбленным Давид называет здесь Единородного Сына Божия и Бога, по словам Евсевия, как таким провозвестил Его Отец свыше: сей есть Сын мой возлюбленный (Матф.3, 17), а силою Его называет Апостолов, потому что они были как бы воины Христовы, ополчившиеся на брань против сопротивных сил демонских а царь тех сил—Апостолов есть Отец, как царствовавший в них посредством Сына. Или, по другому изъяснителю, силами называет и небесные чины Ангелов. Слова Афанасия : Сам Господь, говорит,—тот, кто дал глагол тайноводцам. Ибо Он то царь возлюбленного народа, и Он сила Его. Феодорит возлюбленным называет народ, как возлюбленный Богом. (Чтоб, служа красоте) красотою дому разделити корысти. Господь, говорит, даст глагол Апостолам по той причине, чтобы разделили корысти мысленных врагов демонов, каковые были народы: потому что Апостолы, победив демонов, отняли у них людей, плененных и расхищенных ими; а отняли сии народы, чтоб их разделить для прекрасной христианской Церкви, в которой обитает Бог. И действительно Апостолы разделили корысти сии, то есть народы для Церкви; потому что иной из Апостолов отнял у диавола один народ, а другой—другой и принесли оные Христу и единой соборной Церкви верных. Можно разуметь под красотою Церкви и Евангелие, посредством которого разделили добычи Апостолы Выражение: служа—в русском переводе кажется лучше употребить, чем: для, или ради: разуметь ли под красотою церковь, или евангелие и к тому и другому оно идет. Слова Феодорита : Красота дома есть благодать Святого Духа, украшающая и просветляющая его богатством даров всякого рода. Евсевия : Им то даровал царь власть разделить корысти для красоты дома, каковые суть церковные чины, имеющие всеми видами добродетели. Павлу достались, по жребию, корысти из язычников, начиная от Иерусалима даже до Иллирика; другому из Апостолов досталось другое. Из таковых корыстей отличные приношения они отделили для красоты церкви. |
| Всемудрый же и великий святой Иоанн Златоуст в толковании на Деяния во втором слове говорит таким образом: «Не погрешил бы кто-либо, назвав «действием» и Его страсть. Ибо тем, что претерпел все. Он совершил то великое и достойное удивления дело, уничтожив смерть и соделав все остальное». Если всякое действование определяется как самостоятельное движение какого-либо естества, как объясняли люди сведущие в этих делах, то где кто-либо знает естество неподвижное или совершенно бездеятельное, или где кто-либо нашел действование, которое не было бы движением естественной силы? А что естественное действование Бога и твари едино, этого, согласно с мнением блаженного Кирилла, никто благомыслящий не мог бы допустить. Как не человеческое естество оживляет Лазаря, так не Божественное могущество проливает слезы, ибо слеза – принадлежность человечества, а жизнь – ипостасной Жизни. Но, однако, и то и другое обще обоим по причине тождества Ипостаси. Хотя Христос – един и едино Его Лицо, или Ипостась, но однако Он имеет два естества: Своего Божества и человечества. Поэтому, с одной стороны, слава, естественно выходя из Божества, сделалась общею тому и другому по причине тождества Ипостаси; с другой стороны, то, что низменно, проистекая из плоти, сделалось общим тому и другому. Ибо Один и Тот же Самый – Тот, Который есть и это, и то, то есть Бог и человек, и Одному и Тому же принадлежит как то, что свойственно Божеству, так и то, что свойственно человечеству. Хотя Божественные знамения совершало Божество, но не без участия плоти, а то, что низменно, совершала плоть, но без Божества. Ибо Божество было соединено и со страдавшей плотью, оставаясь бесстрастным и совершая спасительные страдания, и с действующим Божеством Слова был соединен святой ум, мыслящий и знающий то, что было совершаемо. Божество, конечно, передает телу свои собственные преимущества, но само остается непричастным страстям плоти. Ибо каким образом Божество действовало через посредство плоти, таким плоть его не страдала также через Божество. Ибо плоть получила наименование орудия Божества. Поэтому хотя с начала зачатия разделение между тем и другим образом не находило совершенно никакого места, но действия одного Лица, бывшие в течение всего времени, принадлежали тому и другому образу, однако того самого, что именно нераздельно было совершено, никоим образом не сливаем, но из качества дел узнаем, что какому образу принадлежало. |
|
|
