| чудесные исцеления от св. Икон, особенные подвиги христиан в вере и благочестии, и разные знаменательные события и явления, имеющие особенное влияние на местных жителей и самую природу. Эта летопись, – сказано далее, – должна сохраниться как неотъемлемая принадлежность местной церкви и служить свидетельством будущим поколениям о благодатно-спасительных действиях, о торжестве православной церкви, о силе веры и благочестия христианского и разнообразных явлениях в жизни общественной, так как иначе, иногда только по каким-либо не всегда точным сказаниям сохраняется и передаётся многое, необходимое и полезное для истории церковной и гражданской. Это распоряжение тогда же (в Июне 1865 г.), было проведено через консисторию, которая постановила и предписала, с утверждения преосв. Антония 413 , завести при всех церквах церковные летописи, заготовив для сего особые беловые в лист книги и представив их благочинным для надлежащей скрепы и приложения печати; хранить эти книги в церкви, и когда встретится какое-либо из поименованных событии, безотлагательно вносить сии события в книги и скреплять запись подписом как всего причта, так и почетных лиц из прихожан и лиц, до коих самоё событие будет касаться. Местным же благочинным вменить в обязанность при годичном обзоре церквей, делать из всех означенных книг извлечение о всех случившихся событиях и непосредственно доносить о них до сведения его Преосвященства для внесения в годовой епархиальный отчет. Об этом своём распоряжении преосв. Антоний уже впоследствии в Казани вспоминал по тому поводу, что в начале семидесятых годов было напечатано в Церковном Вестнике известие о подобном же распоряжении бывшего тогда Оренбургского преосв. Митрофана (нынешнего архиепископа Донского). «Ну вот, – были его слова, – извещают будто о небывальщине какой... Между тем в Смоленской епархии заведено было это, действительно прекрасное и истинно полезное дело, ещё при мне в 1865 году. И я беспристрастно должен сказать, что там, в ведении церковных летописей имело больший и особенный смысл потому уже самому, что всё, прежде бывшее древне-историческое, было уже приведено в известность в изданном и разосланном по всем церквам исторически-статистическом описании всей епархии, так что это последнее своими древними церковно-народными данными и самым характером и значением их вызывало особенное чувство и воззрение на всё и современное текущее, как бы на непрерывный процесс жизненный и развитие тех же древне-исторических данных. |
| Только что были указаны некоторые факты, из которых явствует, что древне-русские князья принимали самое горячее участие в делах Церкви, проявляя свое вмешательство даже в дело избрания митрополитов и епископов; даже народные веча стремились к установлению такого порядка вещей. Зная высокое положение, которое занимали в древней Руси владыки, нельзя удивляться тому, что князья и население желали видеть свою кафедру занятой человеком, им известным и ими уважаемым. Правда, такое вмешательство плохо согласовалось с церковными канонами. Но это был век, когда величайшее благочестие спокойно мирилось с нарушением церковных правил. Поэтому нет ничего удивительного в том, что князья и в других случаях вмешивались в церковные дела и проявляли самовластие в чисто церковных вопросах. Так, некоторые князья оказали большое внимание и не меньшее самовластие в вопросе, который сильно интересовал древне-русское общество половины XII века, – в вопросе о том, следует ли поститься в среду и пяток, если в эти дни приходятся Господские, Богородичные праздники или нарочитых святых. Ростовский епископ Нестор, запрещавший пост в эти дни, за исключением праздников Рождества Христова и Богоявления, был прогнан населением, отправлен князем Андреем Боголюбским на суд митрополита с обвинением в каких-то проступках (нам неизвестных), был оправдан митрополитом, но не решился возвратиться в Ростов и отправился в Царьград. Преемник Нестора Леон был изгоняем князем Андреем дважды: в первый раз за то, что он будто бы грабил попов, а во второй раз за то, что он не разрешал поста в среду и пятницу в Господские праздники, тогда как князь был противного мнения. Правда, учение Леона было признано ересью и со стороны патриарха. В 1168 году черниговский князь Святослав прогнал епископа Антония, который воспрещал есть мясо во все Господские праздники за исключением некоторых; епископ учил так, как признано было митрополитом и патриархом, князь же с ним не соглашался. Интересно, что в то же самое время митрополит держал в заточении печерского игумена Поликарпа, который как раз разрешал пост во все Господские праздники. |
| Где же искать указаний на этот дух Древней Церкви? Где найти ясное и непосредственное отражение Ее жизни во всех ее проявлениях? В канонах Церковных, которыми нормировалась жизнь Древней Церкви? Но Церковное законодательство, в особенности древнейшее, вообще носит отрывочный и случайный характер, выступая преимущественно тогда, когда необходимо было определить и исправить отступления. В фактах Церковной истории? Бесспорно, они поучительны и дают обильный материал для определения строя и характера Церковной жизни, но они не вводят в тайники этой жизни, не дают полного материала для освещения внутреннейших основ ее. При том же и Церковные каноны , и факты истории, как показывают современные суждения по разным вопросам Церковной жизни, изъясняются довольно противоречиво. Этим, конечно, нисколько не ослабляется значение тех и других, тем более, что тщательное исследование их с большою пользою уже применено к разъяснению многих назревших вопросов, но желательно обратить внимание еще на один важный источник, который пока применяется не в достаточной полноте и систематичности. Совершенно справедливо зеркалом жизни того или другого народа в различные периоды его существования признается его литература. Поэтому и в отношении Древне-церковной жизни в ее разнообразных проявлениях наиболее полного и непосредственно осязательного отражения, ее необходимо искать в дошедших до нас произведениях первых преемников Апостолов, продолжателей их дела, подражателей их ревности и добродетелей, строителей Вселенской Церкви в первые века Ее исторической жизни, то есть в творениях Древне-Церковных писателей, называемых «отцами Церкви», которых Сама Церковь признает преимущественными свидетелями и выразителями Своего учения. В школе этих великих учителей получается не одно только теоретическое знание. Истина, из-за которой они боролись и страдали, не простая абстракция: она – свет, просвещающий всякий разум, она – жизнь, из которой проистекает всякая жизнь – это слово Божие. Они любили эту животворящую истину, питали ею свои души и стремились передать своим братьям по вере и чуждых ей привести к ней. |
| Из других представителей «киевской патрологической школы» следует назвать М. Оксиюка (обширное исследование об эсхатологии св. Григория Нисского), П. Н. Гросу (монография о преп. Феодоре Студите), Т. Лященко (труд о жизни и церковной деятельности св. Кирилла Александрийского) и Н. Фетисова (работа о Диодоре Тарсийском). Не менее активно деятельность по изучению жизни и творчества святых отцов и учителей Церкви разворачивалась и в Казанской Духовной Академии. Так, здешний профессор по кафедре патрологии Д. Гусев издал серию выпусков своих «Чтений по патрологии», в которых представлены достаточно удачные характеристики некоторых памятников древне-церковной литературы и их авторов. Его преемник по кафедре Л. Писарев стал известен солидным трудом, посвященным богословию мужей апостольских, и монографией об антропологии блаж. Августина, не говоря уже о ряде своих патрологических и богословских эссе. В Казани же начинал свою деятельность будущий ректор Московской Духовной Академии Архиепископ Феодор Поздеевский, издавший здесь классический труд об аскетическом богословии преп. Иоанна Кассиана Римлянина. В Казани также были изданы и многие другие монографии, освещающие деятельность и миросозерцание отцов и учителей Церкви. Среди них можно упомянуть книгу П. Н. Виноградова о богословии св. Григория Богослова и аналогичную работу о св. Григории Нисском известного русского религиозного мыслителя В. Несмелова, исследование К. Лопатина о триадологии св. Афанасия Александрийского, книгу Е. Полянского о блаж. Иерониме и др. Необходимо подчеркнуть, что названные «патрологические школы» четырех Духовных Академий, обладая каждая некоторым своеобразием, представляли все вместе единый фронт патрологических изысканий. Однако эти изыскания отнюдь не замыкались стенами Духовных Академий. Как и переводческая деятельность по выпуску в свет творений святых отцов и учителей Церкви, исследования памятников древне-церковной письменности распространились по многим градам Руси. Например, в Одессе печатается солидный труд А. Доброклонского о прп. Феодоре Студите и яркая монография П. Лобачевского о прп. Антонии Великом, в Кишиневе появляется работа В. Благоразумова о свт. Афанасии Александрийском, в Житомире — книга П. Владимирского о Немезии Эмесском, в Томске — серьезное исследование П. Прокошева о Didascalia Apostolorum и т. д. Многочисленные статьи по патрологии печатаются не только в периодических изданиях Духовных Академий ( «Богословском Вестнике», «Христианском Чтении», «Трудах Киевской Духовной Академии» и «Православном Обозрении»), но и в журналах «Вера и Разум» (орган Харьковской Духовной Семинарии), «Странник» и пр. |
| Свойства Иеговы – безконечное всемогущество над природою, безпредельная любовь к избранному народу, абсолютная верность Его данным обетованиям, правосудие, милующее праведников и карающее нечестивых и упорных. С другой стороны тоже чудо внушало евреям, что они сами должны были любить своего Владыку и Отца и повиноваться Его заповедям, твердо верить в Его помощь во всех обстоятельствах жизни, но и не должны превозноситься в сердце своем, помня посрамление гордых египтян. Наконец переход чрез море по объяснению Ап. Павла проообразовательно указывал евреям на новозаветное таинство крещения, и даже являлся образом будущих судеб мира и церкви, как это видно из некоторых мест Апокалипсиса. – Третья глава посвящена объяснению значения чудеснаго события по разуму св. отцов и древних церковных писателей. Автор почерпнул из древне-отеческой литературы все, что относится существенным образом к данному предмету. В древне-отеческом учении раскрывается со всею подробностию прообразование переходом чрез Чермное море таинства крещения и религиозно-воспитательное значение этого прообраза. Усматривая прообразовательное значение не только в самом факте перехода чрез море, но и в обстоятельствах, непосредственно предшествовавших и последовавших, св. отцы проводили параллель с положением и душевным состоянием человека пред крещением, во время крещения и после него. Злобный Фараон, преследовавший евреев – это враг рода человеческаго, удерживающий человека от обращения ко Христу; потопление Фараона – это уничтожение водою крещения греха и проклятия: победная песнь по переходе чрез море – это восторженное настроение человека, облагодатствованнаго крещением. Чудесный переход чрез море по мысли св. отцов прообразовал еще отречение христианина от всего суетнаго, мирскаго, пострижение в чин равноангельский, и наконец – победу воинствующей церкви в, конце веков над всемя ея врагами, видимыми и невидимымыми... Разсматривая переход чрез море, как великое чудо, с нравственно-воспитательной стороны, св. |
| Если путь к истине делается настолько узким, что даже опытные могут проходить по нему только с постоянной боязнью невольного уклонения с него, тогда невозможно думать о жизненности Богословской науки и ожидать от нее творчества: боязнь исследования естественно порождает в последующем индифферентное отношение к истине даже при условии благоговения к проповедуемым Церковью положениям веры. Это наглядно подтверждается быстрым упадком Древне-Церковной Богословской науки, лишь только возобладало в Церковном обществе одностороннее традиционное направление, связанное с почтенным благоговением к переданному наследию и авторитетам древности недоверчивое отношение ко всему, что обнаруживало печать оригинальности и живости мысли. Церковь имеет все основания требовать от Богословской науки, чтобы она всецело отдала себя на служение Ей и чтобы она ни на один момент не упускала из вида своего характера Церковной науки. Но для успешного проявления деятельности Богословской науки у последней, в свою очередь, должна быть твердая почва в неколеблемом фактическими отношениями к ней убеждении, что существование и нормальное всестороннее развитие ее, именно как науки, признается существенно вытекающим из задач Церкви и безусловно необходимым для освещения всех сторон ее жизни и возникающих в ней вопросов. Тогда для Богословской науки вместе с церковными обязанностями возникнет и ее право в Церкви, в сознании которого она всегда будет чувствовать и свою долю ответственности за осуществление Церковью ее миссии в современном обществе. 1 Сравн.: Thomasius D. Die christliche Dogmengeschichte als Entwicklungsgeschichte des kirchlichen Lehrbegriffs. 2 Aufl. 1 Bd. Erlangen 1886, S. 1–7. 3 «Обличение и опровержение лжеименного знания»,4:33.8; 3:4.1; 2:28.2; 3:3.1.4; 4:26.2; 1:10.3. 6 Prof. Adolf Harnack, Lehrbuch der Dogmengeschichte, 4 Aufl., Tubingen 1909, В. I, S. 639–640. 12 Сравн.: Prof. R.Seebery. Lehrbuch der Dogmengeschichte. Erster Band: Die Anfange des Dogmas im nachapostolischen und altkatholischen Zeitalter. 2 Aufl. Leipzig 1908. S. 517. |
| При Древне-Успенской церкви за алтарём придела была деревянная сторожка, пристроенная к храму " в две стены " . Длина её составляла 7 аршин 3 вершка, ширина – 4 арш. 12 верш., высота до карниза – 4 арш. 4 верш. " В ней жил сторож. Охранял имущество. Там находились огромные сундуки в них всё старинное. Там же, в сундуке, помещались документы, старые бумаги, архив " . Когда была сделана эта деревянная пристройка, выполнявшая также функцию ризницы, неизвестно. В 1891 г. предполагалось вместо неё выстроить каменную, для чего городским архитектором Алексеем Ефимовичем Андреевым был даже составлен план. Однако возведение каменной пристройки запретила Императорская археологическая комиссия, считавшая нецелесообразным такие изменения во внешнем виде памятника старины. К юго-западу, через дорогу от храма, стоял двухэтажный с балконом и 21 окном дом для причта, построенный в 1898 г. старостой храма Дмитрием Максимовичем Миловановым. Длина дома составляла 4 саж. 2 арш. 3 верш., ширина – 4 саж. 2 арш. и 1 верш. При доме были тесовые сени в два этажа и тесовый сарай, построенный в 1901 г. К юго-востоку от храма, у подножия склона, находился святой источник с часовней на нём. Весь храмовый комплекс, расположенный в живописном месте на берегу Петровского пруда, был овеян множеством легенд и привлекал к себе внимание жителей Липецка и гостей города и курорта. Первым обратил внимание на древний храм известный историк, археолог и краевед митрополит Евгений (Болховитинов), сообщивший о нём в своём труде " Историческое, географическое и экономическое описание Воронежской губернии " , изданном в 1800 г. Не преминул помянуть о храме и князь Н.М. Кугушев, посетивший живописные окрестности бывшего монастыря в 1804 г. В стенах Древне-Успенской церкви долгие годы хранилось множество реликвий, связанных как с историей самого храма, так и историей Липецка. Были целы антиминсы главного Успенского престола, освященного в 1730 г. воронежским епископом Иоакимом (Струковым), и придельного Никольского престола, освященного в 1701 г. Рязанским митрополитом Стефаном (Яворским). Среди редких богослужебных книг (а всего храмовая библиотека насчитывала в 1916 г. 140 томов) выделялись Евангелие 1694 г., " обложенное синим бархатом с изображениями на серебряных досках в середине Воскресения Христова, а по углам четырёх евангелистов; Октоих в двух книгах 1699 г. и 12 Миней 1705 г. " , а также книга, " глаголемая Минея июльская Романовския и Паройския пустыни, что близ Липецких заводов Успенского монастыря, вкладная. Подписал во уверение впредь живущих строитель иеромонах Александр 1754 года сентября дня " . |
| С принятием христианства древняя Русь приняла к себе греческого митрополита, греческих епископов и, вероятно, большинство первых священников было также из треков. Очень понятно, что греческое духовенство принесло с собой из Византии весь свой строй, узаконенный постановлениями вселенских соборов. Вместе с перенесением церковных уставов греческое духовенство, естественно, стремилось к тому, чтобы сохранить за собой и то влияние на дела светского управления, которое было предоставлено ему законами Византийской империи; Достигнуть этого было тем легче, что христианская Церковь являлась на Руси совершенно новым учреждением, к которому древне-русские князья и общество отнеслись с уважением и готовностью идти во многих случаях по её указаниям. К этому присоединялось удивление и благоговение, которое варвары-руссы питали к блеску императорской власти, мудрости её узаконений и к византийскому просвещению. Все это пролагало широкий путь для церковного влияния на древне-русское общество и государство. Для того, чтобы обнять положение Церкви в древней Руси, надо рассмотреть, во-первых, устройство церковного управления в собственном смысле, во-вторых, права Церкви которыми она пользовалась в области суда, наконец, надо присмотреться к тому влиянию, которым пользовались представители духовенства в среде общества независимо от прав, предоставленных им законодательством древних князей. Прежде всего, нужно рассмотреть строй церковного управления. II Русская митрополия была самой обширной митрополией константинопольского патриархата: она даже превосходила по своим размерам самый патриархат. Несмотря на это, русская митрополия по греческим счетам занимала одно из последних мест в среде епархий, зависимых от патриарха: по греческим каталогам она сначала занимала 61-е место, а потом даже была понижена на 71-е. Между тем греческие митрополии представляли собою только небольшие области, провинции империи. Несмотря на то, что русская митрополия обнимала собой самостоятельное государство, представители константинопольской Церкви не признавали ее автокефальной, т.е. |
| Вообще необходимо подчеркнуть, что «и церковные писатели, не имеющие церковного авторитета, равного святоотеческому, также должны быть предметом тщательного и обстоятельного изучения в патрологической науке. И необходимость этого основывается прежде всего, на том, что деление на отцов Церкви и просто церковных писателей возможно только в отвлечении, когда церковный писатель оценивается как личность, выделенная из общего хода церковной жизни и особо рассматриваемая в отношении к ее личным достоинствам, твердости в вере и непоколебимой преданности учению Церкви; но такого деления нельзя произвести, если живо представить себе широкое, часто бурное, течение жизни древней Церкви; здесь непрестанно сменяются отцы Церкви писателями церковными, одни влияют на других, все принимают деятельное участие в жизни Церкви, в её борьбе с внешними и внутренними врагами веры, в раскрытии и обоснования христианской истины, и нет возможности точно расчислить, что должно отнести на счет литературной деятельности признанных отцов Церкви, с одной стороны, и церковных писателей, с другой. Достаточно вспомнить о том влиянии, какое имел церковный писатель Тертуллиан на отца Церкви Киприана, Ориген — на выдающихся отцов Церкви IV b., блж. Августин — на богословов западной Церкви. Далее, церковные писатели — богословы и образованнейшие мужи христианской древности — оказали сильное и весьма важное влияние на раскрытие внутреннего содержания христианства, углубление и формирование церковного учения; в подтверждение этого можно указать на Климента Александрийского, Оригена, Августина, Феодорита Кирского. Наконец, и как исторические свидетели о вере и жизни Церкви своего времени церковные писатели имеют весьма важное значение. Что касается, так сказать, юридического права на привлечение к изучению и произведений церковных писателей, не провозглашенных Церковью в качестве «отцов», то оно в достаточной степени обосновывается на том историческом факте, что православная Церковь ни разу не ставила своею нарочитою задачей определить церковное значение всех церковных писателей и степень точности выражения ими церковного учения». Поэтому «патрологическая наука не должна наперед устанавливать определенного выбора между произведениями древне-церковной письменности, и одни исследовать, а другие отвергать; все сохранившиеся памятники древне-церковной письменности, весь литературно-исторический материал, оставленный членами древней Церкви, необходимо изучить с той подробностью и обстоятельностью, каких требует значение его в целом и отдельных частях». Издания и переводы памятников церковной письменности. |
| Любителям православной старины и церковным археологам уже давно и хорошо известно имя профессора С.-Петербургской духовной Академии Н. В. Покровского по тем многочисленным и довольно разнообразным статьям и исследованиям, которые время от времени печатались им на страницах Христианского Чтения и в разных археологических изданиях. Не перечисляя здесь всех произведений проф. Покровского, обнаруживающих в нем трудолюбие, ученость и любовь к церковным древностям, отмечу лишь последние по времени более крупные его сочинения, а именно: «Страшный суд в памятниках византийского и русского искусства» (Одесса, 1887), «Миниатюры евангелия Гелатского монастыря XII века» (С.-Пб., 1888) и «Стенные росписи в древних храмах греческих и русских» (Москва, 1890), в которых лучше других, – на наш взгляд, выразились задачи, преследуемые их автором и научные приемы, им употребляемые. Выходя из совершенно справедливой, оправдываемой фактами мысли, что западные ученые при тех научных средствах, какие находятся в их распоряжении, не могут, еслиб даже и захотели, удовлетворительным образом обследовать древних памятников русского и византийского искусства, проф. Покровский обратил особенное внимание на последние и избрал для своих специальных занятий произведения церковной живописи. В трех вышеназванных своих работах он описал многие памятники древне-христианской, византийской, ново-греческой и русской иконографии, издал в фототипических снимках стенописи некоторых древне-русских храмов и несколько миниатюр из Грузинского евангелия Гелатского, близ Кутаиси, монастыря и по примеру Ф. Ив. Буслаева и других наших лучших археологов, сделал серьезную попытку оценить и объяснить описанные и отчасти изданные им памятники церковной живописи путем сопоставления их с произведениями старинной византийско-русской письменности. Будучи сами по себе ценным вкладом в нашу сравнительно небогатую церковно-археологическую литературы, означенные сочинения проф. Покровского представляли в сущности подготовительную работу, естественным продолжением и завершением которой служит «Евангелие в памятниках иконографии, преимущественно византийских и русских» – труд обширный, долголетний и капитальный, вполне заслуженно роскошно изданный Императорским Московским археологическим обществом. |
|
|
