| Нет, таких месс на этот раз было все-таки не так уж много. Но вот года четыре спустя мы с женой приезжаем в Будапешт уже приватным образом, по приглашению издательства, останавливаемся сначала в гостинице, а потом перебираемся на частную квартиру. И здесь — полное раздолье: хочешь — иди в музей, хочешь — в театр, хочешь — сиди на набережной и любуйся Дунаем, а хочешь — проводи время с утра до ночи в костелах, благо они в Будапеште не закрываются даже на то время, когда там нет службы и когда вообще никого нет, кроме одиноких молящихся. Мы и пользовались в полную меру этой свободой. Слушали мессы (запомнился незнакомый, не шубертовский, и не менее прекрасный напев Ave Maria в маленькой прелестной капелле Рокуш на улице Ракоци), дважды присутствовали на обряде венчания, заходили в костелы и днем… Впрочем, и об этом, я, кажется, уже писал. Не писал я, как мы ездили в Эстергом, а по пути останавливались в сказочном Сентэндре, в этом венгерском Барбизоне, давнем и излюбленном прибежище мадьярских художников. Мы были там трижды. Первый раз не одни, а с двумя венгерскими писательницами, считавшими своей священной обязанностью мучить нас вниманием, показывать дворцы, музеи, развалины римских амфитеатров, экзотические рестораны и т. п. Но два раза мы были с женой в Сентэндре одни — проездом в Эстергом и в Вышеград. Сентэндре стоит в излучине Дуная, застраивался (вернее, перестраивался) в середине восемнадцатого века: извилистые улочки, барочные розовые, голубые, фисташковые дома под черепичными крышами. И несмотря на некоторую оперность, игрушечность — городок прелестный, уютный, живописный… И вот когда мы там были проездом в Эстергом, жена моя обратила мое внимание на церковь, стоящую на холме и непохожую на другие. На колокольне этого старого запущенного храма я, вглядевшись, обнаружил потускневший от времени православный крест. Стали искать пути к этому храму, проходили какими-то двориками, узкими улочками, поднимались по каким-то осыпающимся, веками не чиненным каменным лестницам. |
| Служба совершалась на греческом и церковнославянском языках. Престолом служил Гроб Богородицы. Четыре владыки и ни одного диакона. Отцы по очереди, начиная со старших, говорили ектении и возгласы. Поскольку иподиаконов тоже не было, то дикирий и трикирий держали отец Иоанн и секретарь Киевской епархии отец Виталий, которые по старшинству стояли ближе всех к владыкам. Великая милость Господа нашего и Пресвятой Богородицы — причастились на Гробе Божией Матери! Благодарственные молитвы прочли по пути в миссию. В 8.00 — завтрак. После завтрака на автобусе отправляемся в Вифлеем. По дороге любовались Елеонской горой. Проехали гробницу Рахили — жены Исаака. Расположена гробница рядом с дорогой. Это небольшое четырехугольное каменное строение с куполообразной крышей. На крыше установлен семисвечник. Вдалеке виднеется монастырь Георгия Победоносца. Он построен на земле, где жила его мать, где он родился и провел свои детские годы. Недалеко от Георгиевского — монастырь святителя Николая. Здесь святой находился до принятия сана епископа и здесь же Господь указал ему идти в мир, а не подвизаться в пустыне, как он хотел. За окном, далеко внизу, расстилается долина пастухов: «В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего. Вдруг предстал им Ангел Господень, и слава Господня осияла их; и убоялись страхом великим. И сказал им Ангел: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь; и вот вам знак: вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях» ( Лк. 2:8-12 ). Это место святое и у иудеев: здесь Руфь собирала колосья на поле Вооза. Вдали на горизонте видна конусообразная гора Иродион, на которой Ирод построил свой дворец. Он боялся, чтобы его первенство не похитили и поэтому строил свои дворцы-крепости на высоких местах. Гора Иродион насыпная. Въезжаем в Вифлеем. «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле… И пошли все записываться, каждый в свой город. Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова. Записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна. Когда же они были там, наступило время родить Ей и родила Сына Своего первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице» ( Лк. 2:1,3-7 ). |
| Снаружи вместо черепицы – медь доставляла зданию надежную защиту от дождей; по меди же положена густая позолота, так что блеск ее, при отражении солнечных лучей, был ослепителен даже для отдаленных зрителей; купол вокруг обведен был решетчатым, сделанным из золота и меди барельефом, так что великая щедрота и усердие царя украсили этот храм. Вокруг же храма простирался весьма обширный двор, открытый для чистого воздуха; за портиками занимали пространство царские дворцы, бани, гостиницы и многие другие помещения, приспособленные к удобствам блюстителей этого места. Это дело царь посвятил вечной памяти всех апостолов Спасителя нашего. В этом храме он приготовил сам себе место на случай своей кончины, чрезвычайною силою веры предусматривая, что по смерти мощи его сподобятся названия апостольских и желая даже после кончины иметь участие в молитвах, которые в сем храме будут возносимы в честь апостолов. Итак, соорудив там 12 ковчегов, как бы 12 священных памятников в честь и славу лика апостолов, посреди их поставил он гроб для самого себя, так что с обеих сторон этого гроба стояло по 6 апостольских. Отстроенный и украшенный таким образом новый Рим, наконец, 11 мая 330 года торжественно освящен был, спустя 5 лет от начала работ в нем, и затем быстро стал расцветать. Христианский отпечаток на столице Константина В. лежал особенно вследствие устроения в ней множества монастырей. В древней Византии был только один монастырь, св. Евфимии, построенный в 240 г. Св. Константин обращал языческие храмы в дома молитвы. Так храм Юпитера был обращен в монастырь с церквами в честь св. мучеников Мокия, Акакия. Агафоника и Мины. – В память явления архангела на берегах Босфора, император велел выстроить там монастырь св. Михаила. – Между новыми золотыми воротами и морем был еще выстроен императором монастырь посвященный св. Диомиду. Как и предыдущие он был воздвигнут вне константинопольской ограды. – Св. Елена также построила многие монастыри в Константинополе и его окрестностях: Вифлеемский, св. |
| Капитан кашлянул. - Да, я еще не успел вам сказать. Снять номера мне не удалось. - Что? - К сожалению. Я искал повсюду, но у них тут какой-то праздник и все отели переполнены. Чае от часу не легче! Чудесно, чудесно. - Но не беспокойтесь, — продолжал капитан. — Меня заверили, что дальше по Босфору обязательно отыщется какая-нибудь маленькая гостиница, где есть свободные номера. Какая-нибудь маленькая гостиница… Лопнул и радужный мыльный пузырь роскошного номера в роскошном отеле. - Не сомневайтесь! — ободрил меня капитан. — Мини-автобус нас уже ждет. Поехали. В автобусе нас широкими улыбками встретили Эд и Дейв вольготно развалившиеся на сиденьях в своих легких костюмах. - Эй! — весело приветствовали они нас. - Эй! — маленький Карл помахал нам из глубины автобуса. Подобные неурядицы для них, без сомнения, были делом привычным, и они только посмеивались. Я вдруг решил последовать их примеру. Конечно, все складывается не самым лучшим образом, но ведь я в Стамбуле, так надо не кукситься, а радоваться тому, что есть. Я вытащил фотоаппарат. Кое-чго я снял вовремя полета и разгрузки, а теперь запечатлею сказочный город, пусть мое знакомство с ним и окажется самым мимолетным. Автобус лавировал в потоке машин по залитым вечерним солнцем улицам, и я щелкал, щелкал, щелкал, как безумный. Изящные мечети и минареты, неожиданно возникающие над современными зданиями, а рядом — пустыри с выгоревшей травой и пестрыми рекламными щитами. За стеклами возникали и тут же исчезали древние, поросшие кустами акведуки, гигантские развалины стен средневекового Константинополя… Даже сейчас я иногда разглядываю их на чуть нерезких снимках. А уличные сцены? Продавцы разноцветных напитков, сластей и фруктов, смуглые прохожие — женщины в ситцевых платьях, мужчины в рубашках и летних брюках, одетые настолько одинаково, что это смахивало на какую-то форму. Вскоре мы уже катили по берегу Босфора, бесспорно одного из самых красивых и романтичных проливов в мире. Широкая полоса синей воды, обрамленная лесистыми холмами, где среди деревьев белели изящные виллы и даже дворцы. А на воде — огромные современные суда, рыбачьи баркасы, а иногда и старинные, будоражащие воображение парусники. |
| 29 апреля/12 мая 1903. Вторник. В Кёото. Катехизаторам ведения о. Симеона Мии, которых всего вне Кёото трое, обещаны были дорожные в Кёото на освящение и обратно; прочие же должны были прийти за свой счет, кто пожелает, им только трехдневное содержание в Кёото обещано было от меня, по 65 сен в сутки, в гостинице. Но, выдавая первым дорожные, пожалел я и последних и дал им, каждому, половинные, в один конец. После произведенных за угощения уплат, раздачи прибывшим из Токио певчим и другим на обратный путь, и всем по 3 ены на посещение выставки о Оосака, это до такой крайности истощило мой кошелек, что я должен был отправиться в Банк Мицуи просить в долг, где без затруднения и одолжили, сколько просил, под простую расписку. Кёотские христиане на свой счет устроили прогулку всем катехизаторам и певчим: запасшись ящиками с обедом (бентоо), отправились по железной дороге в Камеока, оттуда на лодках, по быстрому течению реки, спустились в Кёото до Арасияма, и гуляли по берегу. Говорят, было очень весело; пели молитвы и народный гимн. Мы с о. Симеоном посетили архитектора Мацумура, которого, впрочем, не застали дома; заехали по дороге к о. Иоанну Оно, который, служа в Оосака и имея там прекрасное помещение в церковном доме, находит еще нужным иметь квартиру в Кёото – «для здоровья-де» (правильнее – для лени и барства). Так как в Токио мне прислан был из казенного комитета билет на осмотр Оосакской выставки и вместе Императорских дворцов в Кёото и других местах; то, пользуясь этим и имея свободное время, мы с о. Мии отправились смотреть дворцы. Но в «Госё» не пустили – еще не успели убрать после отъезда Императора. «Нидзёо-рикиу» осмотрели – великолепные палаты, которые строил Хидеёси, достроил Иеясу, и в котором имели временное пребывание сёогуны, когда из Иедо приезжали в Кёото. Резьба, картины, позолота, лакировка, грандиозность аппартаментов – все чисто царское. Наглядное свидетельство величия сёогунов. Поехали за город взглянуть на «Кацура-рикиу» – дворец в другом роде, отличающийся скромностью и простотою, как и подобало местам резиденций Микадо в период процветания сёогунской власти. Но сад с озером здесь прелестный. |
| 5 . Нижеследующее событие произошло несколько лет тому назад в Ялте, во время лечебного сезона. К – кий, богатый человек, приехал в Ялту со своей семьёй полечиться виноградом. Сначала семья эта жила в гостинице «Россия», а затем сняла отдельную дачу на берегу моря и там поселилась на несколько месяцев. Однажды, в лунную августовскую ночь, К – кий, которому почему-то не спалось, вышел из дачи и побрёл по дороге, ведущей к водопаду Учан-Су. Отойдя на порядочное расстояние от дачи, К – кий сел на краю обрыва, между двумя кипарисами, и загляделся на картину природы, окружавшую его со всех сторон. Картина была поистине чудесная. Полная луна, отражаясь в море, чудными переливами разукрашивала его поверхность. Тихий шёпот волн, полный чарующей таинственности, вызывал в воображении целый рой неясных грёз и волшебных видений. Было тихо и светло. На берегу, прячась в густой зелени парка, очаровательно выглядывали при лёгком свете луны Ливадийские дворцы. С вершины горы доносился грохот водопада, напоминавший отдалённый говор толпы. Неподвижно сидел К – кий на краю обрыва, очарованный сказочной прелестью южной ночи. Вдруг он почувствовал какую-то непонятную сердечную тоску. Ему почудилось, что его семья, которая наверно спала крепким сном, находится в опасности. И едва эта мысль пришла ему в голову, как перед его глазами предстала вся внутренность дачи. Вот он видит свою жену, которая спокойно спит в своей кровати; вот перед ним и детская, где также спят его дети с гувернанткой; а вот он и в кузне. Здесь он видит совсем иную картину; в небольшой корзинке тлеет древесный уголь; К – кий слышит запах дыма и гари. Вот раздаётся треск загоревшейся корзинки и показывается огонь, от которого загорается занавеска и деревянная перегородка, отделяющая кухню от комнаты прислуги. В одну минуту огонь распространяется по всей кухне и грозит перейти в следующие комнаты. Лихорадочная дрожь пробегает по всему телу К – кого, и он бросается бежать по направлению к даче. – Бог знает, что со мной делается, думает про себя К – кий. |
| В этом смысле нет такого города, как он, в архитектурном смысле он отражение всех архитектур в мире, всех периодов и мод; всё постепенно заимствовано и всё по-своему перековеркано. В этих зданиях, как по книге, прочтете все наплывы всех идей и идеек, правильно или внезапно залетавших к нам из Европы и постепенно нас одолевавших и полонивших. Вот бесхарактерная архитектура церквей прошлого столетия, вот жалкая копия в римском стиле начала нашего столетия, а вот и эпоха Возрождения и отысканный будто бы архитектором Тоном в прошлое царствование тип древнего византийского стиля. Вот затем несколько зданий — больниц, институтов и даже дворцов первых и десятых годов нашего столетия, — это стиль времени Наполеона Первого — огромно, псевдовеличественно и скучно до невероятности, что-то натянутое и придуманное тогда нарочно, вместе с пчелами на наполеоновской порфире, для выражения величия вновь наступившей тогда эпохи и неслыханной династии, претендовавшей не бесконечность . Вот потом дома, или почти дворцы, иных наших дворянских фамилий, но гораздо позднейшего времени. Это уж на манер иных итальянских палаццо или не совсем чистый французский стиль дореволюционной эпохи . Но там, в венецианских или римских палаццо, отжили или еще отживают жизнь свою целые поколения древних фамилий, одно за другим, в течение столетий. У нас же поставили наши палаццы всего только в прошлое царствование, но тоже, кажется, с претензией на столетия: слишком уж крепким и ободрительным казался установившийся тогдашний порядок вещей, и в появлении этих палаццо как бы выразилась вся вера в него: тоже века собирались прожить. Пришлось, однако же, всё это почти накануне Крымской войны, а потом и освобождения крестьян… Мне очень грустно будет, если когда-нибудь на этих палаццах прочту вывеску трактира с увеселительным садом или французского отеля для приезжающих. И, наконец, вот архитектура современной, огромной гостиницы — это уже деловитость, американизм, сотни нумеров, огромное промышленное предприятие: тотчас же видно, что и у нас явились железные дороги и мы вдруг очутились деловыми людьми. |
| Вошедши, и с обрезанием, он уничтожил обрезание. Таково-то дело домоправления: прежде он снисходит, а потом отвлекает. Так сделал и Христос, призывая иноземцев. Как призывая людей, Он облёкся в человека и по виду, и по природе, так и призывая волхвов, переменил совне в вид звезды незримую силу. Что та звезда не была звездою, одною из многих, научись из её течения. Она шла не от востока к западу, но от севера к югу, потому что так лежит Палестина к Персиде; и является не ночью, а днём, что несвойственно звезде; и является, и скрывается, что также несвойственно звезде; скрывается, когда они дошли до Иерусалима, и является, когда удалились от царя. Отсюда очевидно, что она была некоторою разумною силою, домоуправлявшей всем по повелению. Не из этого только это очевидно, но (также из того) что служа им руководительницей до яслей, не сверху показывается им, но, сошедши вниз, останавливается, где был Младенец, - над самою, так сказать, Его головою; если бы она была звездою, то не показала бы такого места, тесного и ограниченного. Вы знаете, конечно, до ясности, что, по чрезмерной высоте, звезда не могла бы определить место даже города, и её (указание) даже прямо спускающееся по отвесу неясно по чрезмерной высоте. А та (звезда) показывала и малое место, ясли, будучи близ головы, и, показав, тотчас скрылась, - что не было делом звезды. 6. Если волхвы говорят: " … мы видели звезду Его … " ( Мат. 2:2), то говорят пока по собственной своей науке, которую потом, конечно, будучи приведены, оставили. Что они вместе и звезду увидели и освободились от заблуждения, очевидно из того, что они покланяются; если бы они считали её одной из многих, то не поклонились бы. Чего же ожидали от Младенца странники, пришельцы и иноземцы? Откуда они узнали, что Он приведёт к жизни и вознаградит их, находящихся на таком расстоянии? Как они не предвидели настоящей опасности? Как не подумали, что естественно было предвосхищение (их) даже из настоящей жизни, когда тогдашний царь умертвил бы (их)? Какой они увидели знак царства, какое преддверие, каких копьеносцев, каких щитоносцев, какое служение, какие золотые щиты, какие колесницы, какой потолок, какие дворцы, каких евнухов толпу? Ничего такого, но всё противное тому: ясли и шатёр, гостиницу и мать нищую, крайнюю бедность и пелёнки. |
| Вошедши, и с обрезанием, он уничтожил обрезание. Таково-то дело домоправления: прежде он снисходит, а потом отвлекает. Так сделал и Христос, призывая иноземцев. Как призывая людей, Он облёкся в человека и по виду, и по природе, так и призывая волхвов, переменил совне в вид звезды незримую силу. Что та звезда не была звездою, одною из многих, научись из её течения. Она шла не от востока к западу, но от севера к югу, потому что так лежит Палестина к Персиде; и является не ночью, а днём, что несвойственно звезде; и является, и скрывается, что также несвойственно звезде; скрывается, когда они дошли до Иерусалима, и является, когда удалились от царя. Отсюда очевидно, что она была некоторою разумною силою, домоуправлявшей всем по повелению. Не из этого только это очевидно, но (также из того) что служа им руководительницей до яслей, не сверху показывается им, но, сошедши вниз, останавливается, где был Младенец, - над самою, так сказать, Его головою; если бы она была звездою, то не показала бы такого места, тесного и ограниченного. Вы знаете, конечно, до ясности, что, по чрезмерной высоте, звезда не могла бы определить место даже города, и её (указание) даже прямо спускающееся по отвесу неясно по чрезмерной высоте. А та (звезда) показывала и малое место, ясли, будучи близ головы, и, показав, тотчас скрылась, - что не было делом звезды. 6. Если волхвы говорят: " мы видели звезду Его " (Мат. 2:2), то говорят пока по собственной своей науке, которую потом, конечно, будучи приведены, оставили. Что они вместе и звезду увидели и освободились от заблуждения, очевидно из того, что они покланяются; если бы они считали её одной из многих, то не поклонились бы. Чего же ожидали от Младенца странники, пришельцы и иноземцы? Откуда они узнали, что Он приведёт к жизни и вознаградит их, находящихся на таком расстоянии? Как они не предвидели настоящей опасности? Как не подумали, что естественно было предвосхищение (их) даже из настоящей жизни, когда тогдашний царь умертвил бы (их)? Какой они увидели знак царства, какое преддверие, каких копьеносцев, каких щитоносцев, какое служение, какие золотые щиты, какие колесницы, какой потолок, какие дворцы, каких евнухов толпу? Ничего такого, но всё противное тому: ясли и шатёр, гостиницу и мать нищую, крайнюю бедность и пелёнки. |
| Злодей прокрался ночью в комнату, где лежала связанная Кампанелла, и съел ее, а сам сел в лодку – и был таков! Он знал: гнев белых обрушится на его соплеменников, а значит, и на Клу-Клу. Его расчеты, как мы увидим, оправдались. Когда весть об этом трагическом событии облетела остров, самые дикие дикари еще крепко спали, выпив с вином по три маленьких зернышка, а менее дикие, которые получили накануне по одному зернышку, стали просить у Матиуша прощения, кувыркаться в знак печали и выражать ему свою преданность. И Матиуш приказал немедленно погрузить спящих в лодки. Лодки со связанными дикарями оттолкнули от берега, и они поплыли в открытое море. На острове по приказу Матиуша осталось сто самых послушных. По первому слову короля-солнца (так незваные гости называли Матиуша) они развязали белых королей. Опечаленные и удрученные, собрались короли на заседание. Даже невозмутимый лорд Пакс был подавлен известием о смерти королевы Кампанеллы. – Прошу почтить память съеденной королевы вставанием. Все встали. – У меня замечание по повестке дня, – подняв руку, сказал Бум-Друм. Интересно, что он хочет сказать? – Белые короли! Мои черные братья причинили вам большую неприятность. Я разделяю ваше горе. Но виноваты в этом вы сами. Вы понастроили себе роскошные дворцы, а на нас вам наплевать. «А права, которые мы вам дали?» – возразите вы. Но что нам права, если мы нищие и неученые. Поэтому я прошу обсудить сегодня вопрос не только о белых детях, но и о черных. Мы, старики, смирились со своей тяжелой долей, но пусть хоть у наших детей жизнь будет лучше. – Итак, на повестке дня четыре вопроса. Первый: о белых детях. Второй: о Матиуше. Третий: о королевстве съеденной Кампанеллы. Четвертый: о черных детях, – объявил лорд Пакс. Однако обстановка не располагала к переговорам. Короли нервничали: их беспокоило присутствие ста дикарей. И хотя перед гостиницей стояли белые часовые и всю ночь до утра будет сменяться караул, все равно страшно, вдруг повторится то же самое. Итак, королям было не до переговоров. |
|
|
