| Раньше мы упоминали, что книга Иннокентия, как учебник сослужила пятидесятилетнюю службу в наших духовно-учебных заведениях. Но спрашивается: если сам Иннокентий при составлении книги пользовался такими учеными пособиями, которым истекла столетняя давность, то насколько должны были устареть результаты книги еще чрез 50 лет? И какими сведениями обладали студента: академий, учась по книге, которая отстала от науки на полтораста лет? Во всяком случае, рассуждая об академическом уставе 1814 года или уставе Сперанского, – а это мы теперь и делаем, нельзя не сказать, что одним из первых его плодов по части нашей науки было появление в свет вот этой рассматриваемой нами книги «Начертания» Иннокентия, епископа Пензенского. Под режимом устава 1814 года наши академии, а с ними и церковно-историческая наука прожили более, чем полустолетний период времени – до 1869 года, когда появился новый устав Академий. Можно ли что и что именно ставить в заслугу устава 1814 года, если рассматривать его по отношению к нашей науке? Устав этот, нужно отдать ему честь, был очень эластичен. Сохраняя свои основы, он, однако ж, мог претерпевать очень существенные изменения. Такие изменения коснулись и постановки церковно-исторической науки в академиях – и притом в благоприятном для этой науки смысле. В самом деле, следя за судьбой указанного Устава, мы с удовольствием замечаем: как мало-помалу, с течением времени, при действии этого Устава значительно разрасталась наша наука, как предмет академического преподавания. В самом начале Устав ввел в академиях только одну кафедру —302— для изучения церковной истории; но конечно этого слишком мало для такой фундаментальной богословской науки, как церковная история. Нужда расширения академического преподавания этой науки, чем далее шло время, тем более чувствовалось. – И вот в 40-х, 50-х и 60-х годах при действии все того же Устава, одна церковно-историческая кафедра постепенно разделилась на четыре самостоятельные кафедры: кроме кафедры по древней церковной истории – этой важнейшей отрасли церковно-исторической науки, появились кафедры: библейской истории, русской церковной истории и новой церковной истории Запада. 3126 Ученых сил в академии, назначаемых на разработку нашей науки, прибыло. |
| Двое из них, А.А. Благовещенский 2835 , и мой земляк Богородский 2836 , имели удовольствие быть в Дрездене свидетелями буйства народного, когда он жег Полицию и все Полицейские бумаги, – на автодафе, – с торжеством и дурачествами малых детей – последствия известны. В Касселе, Лейпциге, Брауншвейге, Иене, и т.д. были подобный явления около того же времени. И в Берлине – когда мы были в поездке – вышло нечто в этом роде, –собственно карикатура на революции, – т.е. дня по два, или по три, собирались ремесленники пред замком на площади, шумели, – и наконец несколькими выстрелами были рассеяны. В это время – курьёзно! – выставлена была картинка, на коей «служанка просит свою барыню, отпустить ее на четверть часика – на революцию!» Действительно эта зараза революция, – которая кажется хуже холеры, обратилась во всеобщую моду – как электрический удар, пробежал этот дух по всем малым звеньям рассыпающегося немецкого союза; только сильная Пруссия и Австрия стоят спокойно: за то их бранят. – В это время, когда мы ездили, потеряли мы, к общему прискорбию, одного из наших товарищей – Пешехонова 2837 , родом из Твери – которой уже с полгода томился от чахотки. В тоже опять время, когда мы уезжали, приехал в Берлин Михаил Михайлович Сперанский, возвращаясь из Карлсбада, – он застал здесь одного Константина Алек. 2838 , который и ходил к нему почти каждый день в продолжении недели, им здесь проведенной. По ложным слухам и расчетам мы были уверены, что Михаил Михайлович уже проехал в Петербург прежде, и потому не дожидались его. Он говорил между прочим, что мы здесь будем жить не более двух годов, – (следовательно, до следующей осени) а потом на полгода должны ехать если не в Париж (что теперь совсем не вероятно), то в какой-нибудь другой Германский Университет впро- —620— чем, все это еще не совсем решено. Что мы теперь делаем? – спросите Вы. Мы слушаем в этот семестр – во-первых, опять Римское право, именно Пандекты у Савиньи (теперь только еще у Савиньи!), далее Немецкое Право в его историческом развитии, Уголовное Право, – кроме этого я по своей охоте, также как оба мои Московские товарищи слушаем у Гегеля Философию Истории – отчета обо всем этом сообщить Вам не дозволяет более место – и наконец имеем еще все так называемые privatissima, – о коих я кажется писал прежде, – и кои теперь не обинуясь называю ученым шарлатанством: весь результат его есть: минус в наших карманах=плюс в кармане г. |
| Это горькое время Капеллы продолжалось шесть лет, и на мою долю выпало улаживать его последствия. По правде сказать, я удивляюсь, как вытерпели гнет этого упадка и непорядка все стороны, как не догадались внутри Капеллы взяться за ум, чтобы устроить себе хоть сколько-нибудь мирное житье и хоть какое-нибудь удовлетворение. Злорадная междоусобная травля заставила всех забыть самое дело; все изнервничались, израсходовались на пустяки и рассорились между собою до такого мальчишеского озлобления, что только и глядели друг за другом, сплетничали, интриговали, доносили и т.п. Множество мальчиков Капеллы попортились в эти плачевные годы, и общежитие мальчиков обратилось в какую-то неприличную вредную бурсу, где не было ученья, но был жестокий свой режим кулака, рубля и полнейшей разнузданности. О Капелле как хоре можно сказать, что она возбуждала в сравнении с ее прошлым только одно недоумение. Такое общее печальное состояние Капеллы вызвало, наконец, вторичную ревизию ее особою комиссиею. После этой ревизии последовало мое назначение. Первая ревизия Капеллы в 1895 году была произведена генералом Сперанским, и ее благодетельным результатом было удаление Бражникова. Вторая ревизия была произведена особою комиссиею под председательством гофмейстера Смельского. Эта ревизия перебрала Капеллу решительно по всем швам, не коснувшись, однако, Капеллы как хора. Двенадцать протоколов и заключительный вывод этой ревизионной комиссии суть документы первостепенной важности для истории Придворной капеллы, читаемые с глубоким интересом. Главнейшими результатами этой ревизии следует считать: 1) Полное осуждение порядка учеников как живших на получаемое жалование и предложение взамен того принять всех учеников на казенное содержание. 2) Предположение о сокращении срока службы певчих с 30-ти лет до 20-ти. Я уже рассказал историю перевода своего в Капеллу. Дополню ее тем, что в дни, когда уже дело казалось налаженным совершенно, все-таки была подведена какая-то новая мина, временно затормозившая подписание приказа государем о назначении графа Александра Дмитриевича Шереметева начальником, а меня – управляющим Капеллою. 412 Кем была подведена эта мина, какова была ее начинка – не знаю. Приказ был наконец подписан 8 мая, и 12-го в полдень я с Шереметевым (которого далее буду означать – Ш 3 ) впервые явились в Придворную капеллу, чтобы познакомиться с нашими будущими сослуживцами и послушать ее пение. |
| Навестив в Белой Церкви графиню А.В. Браницкую, урожденную Энгельгардт, племянницу князя Потемкина-Таврического, Государь проехал в Чугуев и Курск, где губернатором был деятельный и очень строгий М.Н. Муравьев, будущий водворитель порядка в Литве. Далее следовали Орел и Тула, недавно погоревшая. При выезде из города лошади, впряженные в пошевни, в которых сидел Государь, от крика толпы понесли вдоль улицы, образовавшей довольно крутой спуск. Бенкендорф, ехавший в других пошевнях, пишет: «При виде явной опасности я совсем растерялся, но Государь, став на ноги в пошевнях, схватил вожжи и своею атлетической силой успел сдержать лошадей». В 1835 г. основано было Императорское училище правоведения. Принц Петр Георгиевич Ольденбургский, сын сестры Государя, Великой Княгини Екатерины Павловны, состоя с апреля 1834 г. сенатором, убедился в непорядках, которые существовали в сенаторских и других судебных канцеляриях. Понял он, что только решительная мера – подбор судебных деятелей, достойных по нравственным качествам и по приобретенным ими юридическим познаниям, может исправить существовавшее зло. 26 октября 1834 г. принц развил эти мысли в своем всеподданнейшем письме и высказал предположение о создании особенного Училища правоведения, на что пожелал пожертвовать крупные средства. Письмо это Государь препроводил М. М. Сперанскому с надписью: «Благородные чувства принца достойны уважения. Прошу, прочитав, переговорить с ним и мне сообщить как Ваши замечания, так и то, что Вами и принцем условлено будет». Сперанский поддержал предположения принца в докладной записке от 24 января 1835 г. Придавал он важное значение тому, чтобы в училище не только учили, но и воспитывали его питомцев. 29 мая проект устава и штатов Училища правоведения были утверждены Государем и об учреждении его в тот же день последовал указ Правительствующему Сенату. 31 мая принц был назначен попечителем училища, и на его имя последовал Высочайший рескрипт: «Любезному племяннику Нашему принцу Петру Ольденбургскому. Утвердив предположение Ваше об учреждении Училища правоведения, приятною обязанностью считаю изъявить Вам, сколь много Я ценю и достоинство Вашей мысли, и образ ее исполнения. Мысль внушена Вам наследственной любовью к Отечеству, а образ исполнения, Вами предложенный, означает готовность Вашу содействовать его пользам, не щадя Вашего достояния. Я уверен, что не пощадите Вы и трудов Ваших, дабы, устроив сие училище, довести в нем попечительностью Вашею и круг учения, и порядок нравственного воспитания до той степени совершенства, какое ему в главной его мысли предназначено. Примите уверение в искренней моей признательности. Пребываю к Вам всегда доброжелательный. Николай». |
| Все мается и мается бедная душа, ища и не обретая. Ожидать чего нибудь от своих усилий и в ум уж не приходит. Давно уже исчезла всякая самоуверенность, и во глубине души только слышится: „имиже веси судьбами, спаси. " Положение себя в руки Божии, и чаяние всего от Его единой милости есть последний предел приготовления, готовности и годности к водворению царствия Божия внутрь нас, которое, однакож, всегда приходит не с усмотрением (Лук. 17, 20). Это состояние смиренного, без всяких притязаний, ожидания и есть сумрак веры (фраза мистиков), который сумрачен только по безвестности времени получения чаемого и искомого, тогда как предмет и основания ожидания совершенно ясны. Полагаю, что у вас уже шевелится вопрос: да что же это за царствие Божие? На это отвечает вам далее Сперанский: „никто не может ни описать его вам, ни дать о нем понятие; его чувствуешь, но оно несообщаемо. Сам Иисус Христос описывает царствие Божие лишь притчами и подобиями. " Прибавим: то только всем ведомо, что это есть ни с чем несравнимое драгоценное сокровище, не ожидаемое, а самым делом получаемое и обладаемое. Спаситель объясняет это притчей о человеке, который, нашедши на поле сокровище, обрадовался, и, в радости, никому не сказавши, распродал все, что имел, и купил поле то;—и другою—о купце, который, узнавши, что где-то есть драгоценная жемчужина, пошел, продал все, что имел, и купил жемчужину ту (Матф. 13, 44. 46). Можно, впрочем, в некоторой степени удовлетворить ваше любопытство, ибо что неопределимо со стороны чувства, то может быть определяемо в чертах своего проявления. С этой стороны я уже очерчивал прежде царствие Божие, заимствуя описательные черты из писаний отеческих и старческих. Повторяю здесь, как писал, чтоб не придумывать новых слов: царствие Божие в нас есть, когда Бог воцаряется над нами, когда душа во глубине своей исповедует Бога своим Владыкою и покорствует Ему всеми силами, и Бог владычно действует в ней и еже хотети и еже деяти (Фил. 2, 13). С психической же точки зрения о царствии Божием должно сказать следующее: царствие Божие в нас зарождается, когда ум сочетавается с сердцем, сам срастворившись с памятью о Боге. |
| Умная молитва состоит в том, чтобы умом в сердце предстоять пред Богом, или просто, или с изъявлением прошения, благодарения и славословия. Тут не время заниматься рассуждениями: всему свой черед тогда приходит то влечение внутрь, тогда умная молитва является в силе и в настоящем своем виде: а до этой минуты она есть только искомая; здесь же имеется делом. Потому размышления, рефлекции и разсуждения, равно как и все другие самодействия, действительно, надобно оставлять и подавлять, еслиб они зарождались во время проявления влечения внутрь, но не умную молитву. Ее не только не должно оставлять, а всячески поддерживать, чтобы то состояние, доброе и многополезное, продлилось как можно долее. А потом, когда и пройдет то состояние, —всячески напрягаться умом не отступать от Бога, удерживая память о Нем даже и при обычных занятиях; иначе сказать: стараться ходить в присутствии Божием. У Сперанского об этом, вслед за приводимыми словами об оставлении умной молитвы, говорится так: „постоянно привыкать к тому, чтобы находиться в общении с Богом, помимо всяких образов, всякого размышления, всякого ощутительного движения мысли. " Вот это настоящие выражения. В этом именно и состоит существо умной молитвы, или умом в сердце предстояние пред Богом. Умная молитва бывает в двух состояниях: она есть или трудовая, когда человек сам напрягается на нее, или самодвижная, когда ожа сама собою стоит и действует. Последнее бывает во время помянутого влечения, а первое должно составлять постоянный наш труд. Хоть он сам по себе не бывает успешен, ибо мысли все расхищаются, но, свидетельствуя о нашем желании и усилии иметь постоянную молитву, привлекает милость Господню, —и Бог за этот труд подает, по временам, то влечение внутрь, при котором умная молитва является в настоящем своем виде. И только в эту пору ей принадлежит то, о чем далее пишет Сперанский: „тогда кажется, что все в душе молчит; не думаешь ни о чем; ум и память меркиут и не цредетавляют ничего определенного одна воля крепко держится за представление о Боге. |
| Экономика, образование, культура под контролем западной идеологии Обретение полного суверенитета, возрождение империи, а стало быть минимизация угроз новой революции невозможны без освобождения от засилья западной либеральной парадигмы в экономике, образовании и культуре. В России до отмены крепостного права либерализм воспринимался как зло, однако, уже к 60-м годам XVIII в. и в начале XIX в. в среде дворянства начинает активно проводиться критика крепостничества и самодержавия; утверждаются идеи просветительства; постулируется идентичность путей развития России и Европы. Всё это в совокупности выразилось трансформации самодержавной власти императора в конституционно-парламентскую монархию по программе М.М. Сперанского, утверждению правового строя и сокращении сословных привилегий. Дальнейшее развитие либерализма было прервано революцией 1917 года. В советский период термин «либерализм» вновь приобрел негативный смысл вследствие жесткой критики в ленинских статьях. Однако, все равно находились стойкие либералы, получавшие впоследствии статус диссидентов и правозащитников, нередко уже в эмиграции. «Хрущёвская оттепель» посеяла семена либерализма в мировоззрении советских граждан, которые «повзрослев» ко второй половине 1980-х годов, способствовали распространению либеральных идей модернизации, изменившей советские либеральные взгляды сначала в либерально-демократические, а затем и уже в привычную нам неолиберальную демократию благодаря горбачевскому курсу реформ. Программа реформ фактически была аналогом теории конвергенции капитализма с социализмом и достижения единого индустриального, а далее - постиндустриального общества. К 1991 гг. неолиберализм получил массовый успех в нашей стране, во многом благодаря неудачам социализма, и выполнял роль антикоммунистической идеологии. Характерными чертами политики было слепое копирование западной модели устройства, а также недооценка проблем адаптации к российским условиям. Неолибералы считали, и считают, что государство должно только создавать и поддерживать «правила игры» в экономической и социальной сферах. При этом в экономической сфере свобода, рыночная конкуренция инезыблемая частная собственность являются условиями и базисами демократии, а в социальной сфере должно создаваться «равенство стартовых возможностей» (полное невмешательство государства в уравнивание условий существования своих граждан), которое обеспечит каждого человека тем, что он заслуживает в силу своих индивидуальных качеств. Последнее положение было анахронизмом даже в европейском либерализме, т.к. ясно, что стартовые возможности будут всегда различны для разных категорий граждан и будут зависеть от их социального происхождения и материального положения. |
| Стр. 331 13 «я застал там, говорил Владыка»…, а не продолжал, как напечатано. Стр. 332 1 . был сердит за бабу. 2993 Стр. 332 3 . Конспект поручено «перевести Владыке« – вм. мне. Стр. 333 16 : «сам Евграф, взятый через год по окончании курса»… Подчеркнутое пропущено в печати. Стр. 333 11 : «Митр. Платон говорил проповеди сам. Если», т.е., вместо запятой поставить точку и далее прописную букву. Строк. 3 сн.: «без соизволения начальства Лаврской Семинарии». Стр. 336 4 . «Макарий, как более опытный и старший», а не старательный. На стр. 338. В конце письма в скобах нужно поставить: «Надобно спросить, сколько экземпляров издания доставляется Владыке?». Стр. 338 4 : «тяжело бороться», а не нужно бороться. Стр. 339 3 : после слов «приступил я к чаше Господней» – пропуск: «при этом мне сказалась особенная благость Спасителя в том, что, когда нужно было уж приблизиться к принятию Св. Таин и Крови Господней»… 11 строк, сн. После точки в конце нужно добавить; «Во время всенощной и обедни я его не наблюдал, но…». Стр. 340 5 . «Я приписывал это недостатку сна», а не сил. Стр. 340–342. Предметы разговора обозначены цифрами: 340 11– 1; 341 2– 2; 341 11– 3; 341 3– 4; 342 6– 5; 342 13– 6. —409— Стр. 345 3 . Министр Иностр. Дел… предложил архим. Порфирию, также и в строк. 7 св. Стран. 345. Конец абзаца: «хотел поставить Порфирия (ездил по Египту, Пал[естине] ». К стр. 348. Начало первого абзаца страницы кончая словами «и между прочим рассказывал» – редакц. вставка. Подлинная запись такого содержания: «Митрополит Амвросий тем оказал услугу церкви, что не сдвинулся с места, когда хотели его заменить Феофилактом. Нерасположение к нему началось еще до нашего приезда. Академия его опозорила, чтобы обратить в семинарию. Учители его отвергли. Написали устав для Академии, в котором не дали митрополиту никакого влияния на (на местное.) Академ. правление, тогда как подчинили ему семинарские правления, которые должны были входить с представлением к своим Архиереям, в том числе в С.П.Б. к митрополиту… Эти представления с резолюциями митрополита и могли быть отвергаемы в Академ. правлении. Леониду, моему товарищу, который занимался сочинением о сем под руководством Феофилакта, был к нему близок, я говорил об этой несообразности. Но он уверял, что это сделано только на время. Вот будет Феофилакт митрополитом, – все переменится. – Феофилакт, поддерживаемый Сперанским, был светский человек. Какая бы порча была для дела церкви, если бы такой человек был первым митрополитом! Под его руководством переводимы были студентами рассуждения (сл. неразборчиво), где между прочим проповедовалась эмансипация женщины Хр-м. Я говорил, чтобы по крайней мере не печатали, что это перевод Духовной Академии. Мне указывали на недостатки этой книги даже светские люди; но меня не послушали. – Феофилакта послали обозревать разорённую Епархию (какую?) и более не требовали в С.П.Б.». |
| 319 В. О. Ключевский, н. соч., 204–206. Житие встречается в трех видах: 1) в том, который можно признать основным, принадлежащим самому Вассиану; 2) в распространенном, благодаря вставке в житие группы рассказов о чудесах и повестей, вложенных в уста самому Пафнутию, также чудесного характера; 3) в сокращенном. Более подробно я упоминал об этом в предисловии к изданию распространенного текста жития по рукописи XVII в. Института кн. Безбородко (Сборник Историко-Филологического Общества при Институте, т. II, и отдельно, Нежин, 1898). На это издание я ниже делаю ссылки. Кроме названной рукописи (см. Описание р-сей Ин-та М. Н. Сперанского, 30), мне известно житие по рукописям Макарьевских и Милютинских Миней, Моск. Син. Б. 818, Унд. 586, кн. Оболенского 85. При разборе жития я повторяю отчасти то, что изложено мной в означенном предисловии. В настоящее время я останавливаюсь на основной части жития, а добавлений к нему коснусь ниже. Пересказ жития – у Филарета, II, 5–19. 320 Ключевский, н. соч., 446–7. В виду того, что сказание Иннокентия в интересующем меня отношении не отличается от жития Пафнутия, да и большей своей частью вошло в последнее, что оно, далее, посвящено главным образом чисто фактическому изложению, я не останавливаюсь на нем специально, отдельно от труда Вассиана (напечатано у В. О. Ключевского , в приложении). 323 О влиянии евангельских рассказов и на самих святых, стремившихся, как это вполне понятно, подражать даже в частностях высочайшему образцу совершенства, Христу, и на их биографов, см. Maury, Essai sur les légendes pieuses, chap. II. 324 Так, немало подобных рассказов предлагают и патерики, чтение которых (см. „очеркъ» 4-й и ниже), по-видимому, распространено в той иноческой среде, откуда вышло житие Пафнутия: напр. см. Луг Духовный (перев. св. Хитрова), гл. 68, 211, 212; «Лавсаик» , гл. 53 (цитирую по латинскому переводу Росвейда: Migne, Patrol. lat. 73, 1163). 325 Житие не издано. Пользуюсь при изложении и разборе списком минейной (1-й) редакции его, по рукописи XVI века, М. С. Б. 555, л. 648 слл. |
| [Рассмотрим] свое новое состояние со стороны умовой, сердечной и деятельной... Ум стоит в сердце пред Господом, в том убеждении или чувстве, что Он тут есть, видит, слышит и внимает. Возделывается это умным в сердце молитвенным обращением к Господу, пока это не станет преобладающим чувством; а оно становится таковым вместе с зарождением того состояния, о котором идет речь. Вместе с этим туман внутренний рассеивается, и там становится все светло от Господа созерцаемого, Который есть свет Пока не возделано это умное видение Господа в сердце – все ограничивается чтениями, воспроизводящими пред нами ту же истину под разными точками зрения, то есть обращаешься постоянно в том же кругу мыслей, верных по сущности, но бесплодных в своем приложении. Сознав, в чем существо жизни христианской, и не находя ее в себе, ум начинает работать, чтоб добиться до того, читает, размышляет, беседует. При этом та истина, что жизнь зависит от сочетания с Господом, представляется в разных видах и обсуждается, но все еще остается далекою от сердца, еще не ощущается, оттого и плода не приносит. Мысли неудержимо бродят и колеблют нередко самые основания жизни. Главное, что в этом состоянии томит и тревожит, – это то, что все истины веры, будучи содержимы только познавательною стороною, подвержены в ней нападению недоразумений, сомнений и неверия. Только когда преобладающим чувством станет ощущение спасения в Господе (что бывает современно с зарождением состояния, о котором идет речь), истины святой веры начнут, одна за другою, переходить в сердце и, обращаясь в сок и кровь, отстранять наперед всякую возможность недоумений и сомнений. После сего можете слышать тысячи возражений – сердце не поколеблется, ибо оно ощущает, что все воистину так и есть, как исповедуется. До того же времени вот что бывает, как хорошо описывает далее Сперанский. «Уверяешь себя, что все подвигаешься вперед, и, по естественному заблуждению, из разнообразия точек зрения заключаешь, что расширяешь и умножаешь свои сведения; между тем великие вопросы о воплощении, о страданьях, о смерти, о воскресении Иисуса Христа остаются неразрешенными, или стараешься согласовать их посредством аллегорических толкований и систем, более или менее остроумных, и, если в конце концов еще не находишься погруженным в сомнения, уверяешь себя, что ходишь в сумраке веры: это великое слово, дурно понятое и еще хуже приложенное, отвечает на все и успокаивает насчет всего». |
|
|
