| Эпизод этот сам собою напрашивается на сравнение с падением Сперанского и назначением Шишкова; неясно только, по смежности или по противоположности. Попробуем разобраться. Известно, сколь отчаянно сопротивлялся Aлekcahдp I утверждению графа Кутузова на пост главнокомандующего. У этого сопротивления были и личные причины, и вне-личные. Во время Аустерлицкого сражения 1805 года старый полководец вежливо прогнал молодого императора с поля боя, что, впрочем, не спасло русскую армию от поражения. Кроме того, граф был участником последней земной трапезы государя императора Павла Петровича — смотреть ему в глаза царю было неприятно. Кутузов, далее, слишком мало воевал на европейских фронтах; почти вся его военная биография связана с восточной политикой России: Крымом, Турцией, Бессарабией; грандиозных сражений он не выигрывал, а пик его карьеры вообще связан с умело осуществленной в Бухаресте во время переговоров с Оттоманской Портой дипломатической миссией. То есть с хитростью, а не с героизмом, с тактической ловкостью придворного, а не с мужественной стратегией военачальника, полевого командира. Это во-первых. Во-вторых, и в-главных, в армии имелся гораздо более молодой, но и гораздо более опытный (особой, «европейской» опытностью) военачальник, Михаил Барклай-де-Толли. В «Войне и мире» Барклай назван немцем. Это двойное обвинение: в принадлежности к «сухой» нации, столь нелюбезной горячему русскому сердцу Л. Н. Толстого, и в чуждости России. Это двойное обвинение — и тройная неправда. Прежде всего, Барклай был шотландцем. Затем: он родился в пределах Российской империи, в Риге (1757) — здесь его предки поселились еще в середине XVII века. По-русски он говорил с акцентом, но свободно — в отличие от одного из претендентов на пост главнокомандующего, природного немца и соубийцы русского царя Nabлa I Л. Л. Беннигсена, которого никто из «партии», составившейся в среде генералитета и получившей наименование «русской» (хотя лучше бы называть ее антибарклаевской), в «немецкости» не обвинял. |
| Что за дивное у нас учреждение – это говение! Хочет не хочет человек, но глубже займется собою и усерднее припадет ко Господу; а тут, неведомо как, у одного засеменяется решение исправить свою жизнь, у другого зарождается забота от внешней исправности перейти к внутренней, у третьего – возгорается огнь внутренней пред Богом жизни; далее – поддерживается и усиливается этот огнь строгим исполнением сего же учреждения во все положенные у нас посты и кроме их. Сказав, что надо войти внутрь пред Господа, Сперанский определяет шаги туда. «Первый шаг, – говорит он, – состоит в том, чтобы войти в самого себя (удалясь от мира); второй шаг есть раскаяние; третий – Причащение». Иначе сказать: брось все дела на время, пересмотри всю свою жизнь, отвратись от всего худого, оплачь то, что следует оплакать, и, положив намерение ходить по заповедям непорочно, очисти себя покаянием; затем чашу спасения приими, чтоб искренне соединиться с Господом. Обновившись таким образом, ты с новыми силами опять вступишь в порядок своей жизни, на труды о спасении, соответственно степени твоего духовного преспеяния. Выносится из этого чина говения не всеми одно: одни выносят решимость жить исправно, другие – ревность о внутренней жизни, третьи – огнь этой жизни или поддержание и усиление его... «Удаление от мира. Быть одиноким 64 среди мира есть принадлежность существ совершенных, на которую мы не должны иметь притязания 65 . Периодические удаления необходимы. Посвятите одну-две недели на удаление, хочу сказать, на самое строгое одиночество 66 . Странность, приличия – все это вздор в сравнении со спасением 67 . Употребите это время единственно на то, чтоб рассматривать самого себя, без всякой примеси теоретических размышлений. Довольно вы размышляли, пора вам себя обсудить. Производите над собою следствие с трех главных точек: гражданской, нравственной и религиозной 68 . Недостаточно осудить себя в общих чертах – великая ошибка обыкновенных исповедей! – нужно спуститься до малейших подробностей, нужно иметь храбрость взглянуть в лицо всем безобразным формам своего беззакония 69 . Я слишком полагаюсь на благость нашего Спасителя и на благодать, уже пребывающую в нас, чтоб не надеяться, что взгляд ваш не будет отведен изворотами самолюбия и что вы будете иметь достаточно сил, чтоб увидеть себя таковым, как вы есть 70 . Не выходите из этого горнила прежде, чем когда вы убедитесь, что злодей, влекомый в темницу и терзаемый публичною казнию, есть некоторого рода святой 71 в сравнении с нами, людьми добра и внутреннего благочестия, которые имеем притязания 72 на благодать и на общение с Иисусом Христом (вы легко проникнитесь этою истиною, вместе горькою и спасительною). При этом разборе следует остерегаться одного камня претыкания: судя себя, не следует судить других, следует держаться своей личности и предоставлять все сравнения Тому, Кто ведает сердца 73 » (10, с. 97–103). |
| 216 Гуссерль Э. (1859–1938), знаменитый немецкий философ, основатель феноменологической школы, профессор в Геттингене и Фрейбурге. Феноменология – «чистая теория познания», «беспредпосылочная» наука, изучающая и нейтрально описывающая «чистое сознание» в виде «эйдосов», «чистых сущностей» как они есть без всяких привнесенных толкований. 220 Как уже упоминалось, Лосев писал в это время у проф. Н.И. Новосадского работу «О мироощущении Эсхила». Там, в самом начале, устанавливается различие между мировоззрением и мироощущением. 224 «Парсифаль» – опера-мистерия Р. Вагнера (1877–1882 гг.), в основу которой легла поэма средневекового поэта Вольфрама фон Эшенбаха. 225 Лосев приводит стихи Е. Баратынского 1832 г. «На смерть Гете», пропустив 3–4 строки. Приведем их целиком. С природой одною он жизнью дышал: Ручья разумел лепетанье, И говор древесных листов понимал, И чувствовал трав прозябанье; Была ему звездная книга ясна, И с ним говорила морская волна. 229 В Новочеркасском театре, который так любил Лосев, играли известные актеры, гастролировавшие по России: братья Адельгейм, П. Орленов, В. Комиссаржевская, Вл. Давыдов, Н. Рощин-Инсаров. Особенно известен был антрепренер Н. Н. Синельников, создавший в 90-ых годах в Новочеркасске «Товарищество актеров». Память о пожаре театра в 1914 г. нашла отражение в рассказе Лосева «Театрал», помещенном в нашей книге. 232 Слова: «Я заметил ее интеллигентность» и далее в скобках подчеркнуты красным карандашом следователем Лубянки. Отмечено, наверное, социальное звучание в словах о «серых рабочих». Ср. также подчеркивание записи дневника 1918 г. 233 Сперанский М. Н. (1863–1938) профессор Университета, выдающийся знаток древнерусской литературы, с 1921 г. академик. Розанов В. В. (1856–1919), писатель и мыслитель, «философ жизни», которого неизменно любил Лосев и которого считал гениальным. В библиотеке Лосева сохранились первые издания книг Розанова, и даже с его пометками. А. Ф. был близок с дочерью Розанова Татьяной Васильевной, жившей в Сергиевом Посаде. |
| Это издание он представил в Академию в качестве магистерской диссертации. Если бы дело шло о степени магистра для Победоносцева или Субботина – другое бы дело! Но работа Маркова выразилась только в комментариях исключительно справочного характера. Я говорил Громогласову и Покровскому, чтобы посоветовали ему взять диссертацию обратно, что кто-то из них, видимо, и сделал. Нас это избавляет от неприятнейшей обязанности писать отрицательный отзыв и отвергать книгу. После завтрака я завел Миню в мастерскую Россолимо и отправился в Университет на заседание стипендиальной комиссии с Челпановым, М. Н. Розановым и Софинским. Распределяли, так называемые, «стипендиальные пособия» студентам, по 50, 30, 20 и 15 рублей единовременно. Что это за деньги теперь, когда пара калош стоит 4 р. 50 к.! Из Комиссии я снова зашел за Миней, и мы, к величайшей его радости, отправились в писчебумажный магазин Аралова заказать штемпель с нашим именем, отчеством и фамилией. Туда и обратно до дому шли пешком. Вечер за книгой Покровского М. Н. «Очерк истории русской культуры» – где много остроумия, знания, легкомыслия и марксистского схематизма. 17 ноября. Вторник. Длинное заседание факультета. М. Н. Сперанский читал около часу свой отзыв о книге Шамбинаго, написанный туманно, расплывчато и водянисто, с неоднократными утомительными повторениями, однако, содержавший указания [не только] на отрицательные стороны книги, чего мы ожидали, но и на положительные, и последних было немало. От заключения, т. е. заслуживает ли книга быть допущенной, он странным и глупым образом воздержался. Второй отзыв, приват-доцента Орлова, так же продолжался более 50 минут, но был составлен ясно, конкретно и дельно, и хорошо прочтен. Затем началось обсуждение. М. Н. Розанов обратил внимание на положительные части отзыва Сперанского и указал, что противоречия между отзывами нет. Далее, я говорил о трех различных элементах книги: разборе текстов песен, исторических комментариев и гипотез. Третьим выступил Брандт, передавший свои впечатления от книги, весьма благоприятные, и сообщивший отзывы В. |
| От Рюрика поднесь дворян не утесняли, Зато Россию все владычицей считали. О «сыне поповском» там было сказано, что он «как мыльный шар летает» – а далее: «искусственным мечом Россию поражает и хаос утверждает». Эпиграмма на Сперанского была в другом роде – коротка, ее писал брат того генерала, который звал Наполеона Буонапартом: Велики чудеса поповский сын явил, Науками он вдруг дворян всех задавил. Наук испугались все. Лекари учились медицине, попы богословию. Бывали и среди дворян чудаки или меценаты, которые читали по-латыни, но учиться по обязанности наукам, как лекари, – не дворянское дело. Дворянин получал чины по душевным качествам и заслугам. Не было никакой связи между наукой, дворянством и званием. Семинарист учредил хаос и все перевернул. Сергей Львович негодовал почему-то более других. Мысль, что камер-юнкер и камергер теперь будут не чины, а звания, была особенно для него невыносима, хотя ни он и никто из родни не были ни тем, ни другим. Он не находил слов для возмущения. – Этот приказный, cette canaille de Сперанский, – говорил он о Сперанском, как будто тот служил у него ранее под начальством и произнося эту фамилию в нос. Вообще это было в характере Сергея Львовича – он охотно ввязывался в любую оппозицию. Порою он ворчал перед камином, совсем как матушка Ольга Васильевна. Однажды он даже дословно ее повторил: фыркая, сказал, что все несчастья начались с Орловых, – полезли в знать, и началась неразбериха. Что ни говори, а звание дворянское дает право на светскость; светскость же, или, как маменька Ольга Васильевна говорила, людскость, – все! Это и любезность, и уменье блистать, и остроумие. А кто этого не понимает, с тем говорить не стоит. И хотя исторические понятия Сергея Львовича были смутны, у него были сильные чувства. В эти месяцы много перьев скрипело в Москве – приказные переписывали стихи, дворяне писали царю. Даже Сергей Львович, сидя в своей комнате над чистым листом бумаги, написал как-то тонким пером: Всемилостивейший Государь! но далее у него не пошло. |
| Феофилакт знал, что академия тяготится им и враждует против него: и сдерживал её своей крепкой рукой. Ему хотелось поставить во главе академии своего помощника Леонида. По его указанию, Леонид представил составленный им план учебной книги для класса словесных наук. Академическое правление в представлении своём изъяснило, что план этот предварительно рассмотрен был преосвященным архиепископом Рязанским, под непосредственным надзором коего состоит класс словесности. Комиссия, по предложению князя Голицына, препроводила этот план на рассмотрение члена своего г. Государственного Секретаря (М.М. Сперанского) «по уважению к отличным познаниям его в науках и словесности» и просила его сказать свой отзыв о пользе и достоинстве сего произведения 94 . В начале 1812 г. на открывшиеся архиерейские вакансии одновременно назначены были ректор академии Сергий в Кострому, инспектор Иона в Тамбов и ректор семинарии Анатолий Максимович в Полтаву. Феофилакт предложил в ректоры академии Леонида, как старшего по академической службе и имевшего уже звание исправлявшего должность профессора, но Комиссия определила ректором академии бакалавра архимандрита Филарета, а Леониду присвоила в утешение профессорское звание со штатным окладом. Ему не предложили места далее ректора семинарии, которое дало бы ему благоприятный выход из его неловкого положения. Леонид считал себя обойдённым и оскорблённым, а сторона более счастливая и начальствующая не считала себя обязанною к великодушию с ним. Взаимное отношение их и образ действий странно и резко сказались по поводу одного незначительного обстоятельства. Нужно было заместить должность инспектора здешней семинарии. Семинарское правление представило кандидатом учителя Александро-Невского училища Фёдора Александрова 95 , изъявившего желание вступить в монашество. В академическом правлении произошло разногласие: утвердить ли его собственной властью правления академия или представить на утверждение Комиссии. Два члена, ректор академии Филарет и протоиерей Стахий Колосов, полагали представить Комиссии; Леонид не находил этого нужным и подал отдельное мнение, и в этом мнении, между прочим писал, что «названные члены правления в составленном ими по сему предмету журнале не оставили места для его подписи и что он недоумевает, на какой конец был к нему прислан журнал: ежели для рассмотрения, то не следовало помянутым членам решительно утверждать его; ежели же для подписи, то следовало бы оставить для сего место». Журнал, с мнением Леонида, представлен был в Комиссию. Ректор с протоиереем Колосовым со своей стороны заявили, что «ежели от них потребуется объяснение по этому обстоятельству, то они дадут его» 96 . Но объяснения от них не потребовали. Господство Феофилакта в академии окончилось. |
| 37 Ср. Макарий. Ист. р. ц. 2 II, 145–47. С. А. Богуславский, находя, что предложенное преосв. Макарием деление списков Сказания (на три «фамилии») неприемлемо, как основанное на несущественном признаке (присутствие или отсутствие сказания о чудесах), – предлагаем новое деление, исходящее «из принципа связывать лишь то, что было связано исторически». В результате получается 9 редакций (Чудовская, Успенская, ред. Торжественника, Синодальная, контаминированная, северо-западно-русская, ред. Степенной книги, первая амплифициронанная и вторая амплифициронанная минейная), которые можно возвести к четырём первоначальным: Чудовской, Успенской, ред. Торжественника и Северо-западно-русской. (В. Н. Перетц. Отчёт об экскурсии семинария русск. филологии в С.-Петербург 13–28 Февраля 1911 г. К. 1912, стр. 9–11; его же. Из лекций по истории древнерусской литературы. ч. I. К. 1914, стр. 257–61. Ср. «Киевск. Университ. Известия» 1912 г., 6. Часть оффиц., стр. 3). Подробности аргументации С. А. Богуславского пока ещё неизвестны. Н. Серебрянский («Древнерусские княжеские житие», стр. 91) предлагает вместо четырёх, указываемых С. А. Бугославским, первоначальных редакций считать три: Успенскую, Сильвестровскую и Торжественника. 38 Ср. С. А. Бугославский. К вопросу о характере и объёме литерат. деятельн. пр. Нестора, стр. 3–5. (Далее текст неразборчив – примечание электронной редакции). 39 Ср. А. И. Соболевский – «Журн. Мин. Нар. Пр.» 1888 г., июнь, 397–98, и «Христ. Чтен.» 1890 г., 5–6, стр. 80–4: «Автор Сказания извлёк фактический материал для главной части своего труда из разных мест летописи, иногда словами летописи, иногда с небольшими изменениями (в более литературном изложении и дополнил его своими цитатами, молитвами и рассуждениями». 40 Подробн. см. Горский и Невоструев. Опис. слав. рукоп. М Син. б. II – 2, 295–96. Знакомство автора Сказания с Первоевангелием Иакова (A. Н. Попов . Библиографич. матер. XX, стр. 1, примеч.; М. Н. Сперанский. Слав. апокрифич. еванг. М. 1895, стр. 27) сомнительно. |
| 304 Срав. письмо графа к святителю москововому у Чистовича в цитов. ст. Христ. Чт. за 1873 г. ч. 2. стр. 31. 306 Срав. высказанные здесь святителем киевским мысли, с одной стороны с мыслями, высказанными в раньше приведенном письме М. М. Сперанского (в последствии графа) к его дочери в 1819 году, а с другой и с мыслями вышеприведенного письма святителя московского к архим. Макарию Глухареву от 23 августа 1837 г. в Чтен. в Общ. люб. дух. просв. за 1872 г., стр. 95 «Материалов для истории русской церкви». 307 В отношении к Пятокнижию и другим древнейшим кннгам Св. Писания это так (срав. Нсем. 8 гл.); но что касается до позднейших и особенно написанных после ассирийских нашествий, во время и после плена вавилонского священных книг ветхозаветных, то язык их был уже далеко не древне-еврейский, а смешанный с арамаизмами; в некоторых же из них есть целые отделы, написанные прямо по арамейски (aramimh, 1 Ездры, 4, 8), каковы: Иерем. 10,11; Дан. 2, 4–7 - 1Ездр. 4, 8 –6; 7, 12–26 и др. Для характеристики состояния языка евреев и их священ, книг в послепленный период срав. наше исследование: «Иудейскос толкование Ветхого Завета», стр. 85 и дальн. Москва, 1882. 309 Уже и из предшествуюшего примечания нельзя было не видеть, что основания соображений владыки киевского идет в разрезе с соображениями, изложенными в упомянутом там рассуждении владыки московского; еще яснее это в настоящем случае, для чего срав. С этим сказанное в том же рассуждении владыки московского, хорошо известном, как мы знаем, и владыке киевскому, на стр. 5–6, 8–16, Тоже продолжается и далее. 311 Само собою разумеется, эти действия свидетельствовали столько же о неразумной ревности, чтобы не сказать больше, сколько подобное же и в русской церкви, для чего припомним сказанное выше. 312 Как мы знаем из раньше сказанного, это не совсем точно. Срав. Возглашение к христолюбивому читателю вместо предисловие к русскому переводу Четвероевангелия и всего Нового Завета, изд. 1810 и дальн. 313 И это не совсем точно. Перевод Нового Завета на сербский язык сделанный в 1824 г. Афанасием Стойковичем и другие подобные издания говорят против мысли владыки киевского. |
| Все мается и мается бедная душа, ища и не обретая. Ожидать чего нибудь от своих усилий и в ум уж не приходит. Давно уже исчезла всякая самоуверенность, и во глубине души только слышится: «имиже веси судьбами, спаси». Положение себя в руки Божии, и чаяние всего от Его единой милости есть последний предел приготовления, готовности и годности к водворению царствия Божия внутрь нас, которое, однако ж, всегда приходит не с усмотрением ( Лук. 17, 20 ). Это состояние смиренного, без всяких притязаний, ожидания и есть сумрак веры (фраза мистиков), который сумрачен только по безвестности времени получения чаемого и искомого, тогда как предмет и основания ожидания совершенно ясны. Полагаю, что у вас уже шевелится вопрос: да что же это за царствие Божие? На это отвечает вам далее Сперанский: «никто не может ни описать его вам, ни дать о нем понятие; его чувствуешь, но оно несообщаемо. Сам Иисус Христос описывает царствие Божие лишь притчами и подобиями». Прибавим: то только всем ведомо, что это есть ни с чем несравнимое драгоценное сокровище, не ожидаемое, а самым делом получаемое и обладаемое. Спаситель объясняет это притчей о человеке, который, нашедши на поле сокровище, обрадовался, и, в радости, никому не сказавши, распродал все, что имел, и купил поле то; и другою – o купце, который, узнавши, что где-то есть драгоценная жемчужина, пошел, продал все, что имел, и купил жемчужину ту ( Матф. 13, 44–46 ). Можно, впрочем, в некоторой степени удовлетворить ваше любопытство, ибо что неопределимо со стороны чувства, то может быть определяемо в чертах своего проявления. С этой стороны я уже очерчивал прежде царствие Божие, заимствуя описательные черты из писаний отеческих и старческих. Повторяю здесь, как писал, чтоб не придумывать новых слов: царствие Божие в нас есть, когда Бог воцаряется над нами, когда душа во глубине своей исповедует Бога своим Владыкою и покорствует Ему всеми силами, и Бог владычно действует в ней и «еже хотети и еже деяти» ( Фил. 2, 13 ). С психической же точки зрения о царствии Божием должно сказать следующее: царствие Божие в нас зарождается, когда ум сочетавается с сердцем, сам срастворившись с памятью о Боге. |
| Таким образом помещику присвоялась по закону только половина крепостного крестьянского труда. Это был первый приступ к определению законного пространства власти помещика над крепостными людьми, к разграничению прав государства и душевладельца в составе крепостной неволи. Закон о свободых хлебопашцах (20 февраля 1803 г.) был вторым крупным шагом в том же направлении: он разрешал всем помещикам отпускать своих крестьян на волю целыми селениями или отдельными семьями с землею на условиях, заключенных по обоюдному соглашению обеих сторон. Отпущенные таким образом крестьяне могли не записываться в другия сословия, образуя особенное состояние свободных хлебопашцев. Практическое действие этого закона было невелико: до конца царствования Александра I в состояние свободных хлебопашцев перешло всего 47 тыс. крепостных ревизских душ, а в 1855 г. их значилось около 116 тыс. Но важно принципиальное значение закона. Помещики издавна пользовались правом отпускать крепостных на волю поодиночке и целыми семьями без земли. Но ни законодательство, ни крепостная практика не указывали порядка увольнения крепостных крестьян целыми селениями. Закон 20 февраля намечал два основные условия такового увольнения: 1) земельный надел увольняемых, 2) добровольное соглашение обеих сторон. Потому положения об освобождении крепостных крестьян (около 400 тыс. душ) в трех прибалтийских губерниях, совершенном в 1816–1819 гг. без соблюдения первого и главного из этих условий, не были распространены на коренные области России. Далее, закон не устанавливал обязательного размера земельного участка, которым должен быть наделен крепостной крестьянин, предоставляя это усмотрению помещика. В 1827 г. по одному частному случаю был издан указ, который предписывал отбирать в казенное ведомство имение с крестьянами, в котором за залогом или продажею земли оставалось оной менее 4,5 десятин на душу. Изложенные узаконения дали Сперанскому возможность определить (в одной записке 1836 г.), «в чем состоит, в точном и буквальном смысле ныне действующих законов, истинное законное крепостное право в России». |
|
|
