| Ночью приморозило и ветром намело снега в подъезд. Илюха вышел на улицу: люди уже проснулись, по делам бегут. Булочная уже издали поманила душистым запахом тёплого хлеба. Продавщица поглядела на Илюху с одобрением. — Вот и вырос матери помощник. Покраснел Илюха, будто крапивой его стеганули, — хорош помощник. Ничего не скажешь. Взял булку, побежал домой. Ветер дул в лицо, и пришлось нагнуть голову. Под ноги глядел. А поднял глаза уже возле дома, когда сворачивал с дороги на тропинку, — Снегурочка. Снегурочка стояла отвернувшись, словно бы кого поджидала. — Эй! — вежливым голосом позвал Илюха. — Пойдём к нам. К Танечке! К сестрёнке моей!.. У неё знаешь какие куклы! И говорящие, и которые танцуют. Ей слона купили. Уши хлопают, хобот в колечко свёртывается. Пошли, чего тебе? Ну хоть на полсекундочки. Илюха глазам своим не поверил: Снегурочка сошла с дороги на его тропинку. По лестнице он первым взлетел, дверь отомкнул, пальто скинул, чтоб холодом Танечку не обдать. Дверь в спальню настежь. — Танюха! Держи, тёпленькая. А эта тоже к тебе! Танечка, хлопая ресницами, смотрела на Илюху с булкой в руках, на Снегурочку и вдруг всхлипнула: — Илюша, миленький! Спасибо тебе. И тут из Илюхиных глаз потекли слезы. Ручьём! И оба сквозь свои всхлипы услышали: дзинь! дзинь! Это упали на пол ледяные слезинки Снегурочки. — Ты-то что плачешь? — испугался Илюха. — Да вы поиграйте! Мама! Где слон-то Танечкин, у которого уши хлопают? А мама стояла в тёмной прихожей и говорила: — Это она от радости. На вас, дурачков, глядя. — Мама! Илюша! Снегурочка! — крикнула Танечка, трогая голову. — У меня нормальная температура. Совершенно нормальная. И глотать не больно. Строение пера Учитель показал ребятам птичье перо и спросил: — Узнаёте ли? Какая птица носит такие перья? Мальчишки нахмурились, и каждый рукой махнул, девочки захихикали: уж чего это Виктор Степанович взялся пытать, как маленьких. — Вижу, что узнали, — сказал Виктор Степанович. — Верно, перо гусиное. Сегодня мы будем изучать строение пера. Вот, смотрите, это опахало. |
| тамо-гуна – см. невежество тапасья – добровольное принятие материальных испытаний или ограничений для достижения каких-либо благ. тилак – знак, который наносят на свои лицо и тело Кришна и его бхакты глиной одной из священных рек. Туласи – священное растение, которому поклоняются кришнаиты. У ум – тонкий материальный элемент, часто называемый “шестым чувством”; его функция – принимать или отвергать импульсы, посылаемые пятью чувствами; иногда его еще называют “одиннадцатым чувством”, поскольку его деятельность, состоящая в том, чтобы думать, чувствовать и желать, увенчивает деятельность десяти органов чувств. (см. чувства) Упанишады – сто восемь философских трактатов, входящих в состав Вед. Убхасвара – внешние признаки, которые проявляются на теле преданных кришнаитов. Уттараяна – период, когда Солнце проходит по северной стороне небосвода, а контроль за атмосферой осуществляют божества огня и света. Осознавшие Трансцендентное могут оставить свои материальные тела в этот благоприятный период и достичь антиматериального мира. Х Хаягрива – воплощение Кришны. Харикеша – месяц календаря ваишнавов, соответствующий августу. Харидас Тхакур – великий преданный Чайтаньи Махапрабху, известный тем, что ежедневно повторял триста тысяч имен Верховного Бога. Хатха-йога – система йоги, практикуя которую, человек выполняет различные физические и дыхательные упражнения. Хари-нама дикша – посвящение, при котором учитель дает ученику Харе Кршна маха-мантру. Хати-мата – буквально “бешеный слон”; оскорбление вайшнава, губительно действующее на преданное служение того, кто наносит это оскорбление. Ч чамара – опахало из хвоста яка. чандана – сандал чувства – пять чувств: обоняние, осязание, слух, зрение, вкус. Чайтанья-чаритамрита – биография Чайтаньи Махапрабху, написанная на бенгальском языке в конце шестнадцатого века Кришнадасой Кавираджей. чандала – собакоед; неприкасаемый. Чандра – бог луны (Чандралоки). чатурмасья – соблюдение тапасьи в период сезона дождей. Чанура – могучий борец, слуга демонического Камсы. Кришна убил его, когда был мальчиком. |
| Л. И со духом твоим. Св. Горе имеем сердца (т.е. на небо вознесем сердца, (Служебник 39 об.). Л. Имамы ко Господу (т.е. имеем сердца вознесенныя ко Господу). Св. Благодарим Господа ( т.е. Возблагодарим Господа). Л. Достойно и праведно есть покланятися Отцу и Сыну Св. Духу, Троице единосущней и нераздельней. Во время пения, священник читает тайно «молитву благодарения»: «Достойно и праведно Тебя славословить, Тебя благословлять, Тебя хвалить, Тебя благодарить, Тебе покланяться на всяком месте Твоего владычества, потому что Ты – Бог неописанный, недоведомый, невидимый, непостижимый, всегда сущий, неизменный, Ты и единородный Твой Сын, и Дух Твой Святый. Ты из небытия воззвал нас к существованию, и отпадших снова возстановил, и не перестал действовать до тех пор, пока не возвал нас на небо и даровал Свое вечное царство. За все это благодарим Тебя, и единороднаго Твоего Сына и Духа Твоего Святаго, за все милости, дарованные нам, ведомыя и неведомыя, явныя и сокровенныя для нас. Благодарим Тебя и за это служение, которое Тебе угодно было принять от рук наших, хотя и предстоят пред Тобой тысячи архангелов и тьмы ангелов, херувимы и серафимы, шестокрыльныя многоочныя высшия силы»… Затем, священник продолжает эту молитву во всеуслышание: Св. Победную песнь поюще, вопиюще, взывающе и глаголюще (т.е. воспевая песнь победы, возглашая, взывая и говоря…(Служебник стр.40 обор.)… И здесь священник опять прерывает молитву, давая докончить ее народу. Лик доканчивая эту молитву, поет: Л. Свят, свят, свят Господь Саваоф, исполнь небо и земля славы Твоея; осанна в вышних благословен грядый во имя Господне, осанна в вышних (т.е. свят, свят, свят Господь сил. Небо и земля полны славы Твоей. Осанна в вышних! Благословен грядущий во имя Господне. Осанна в вышних! – (Служеб. стр. 40 об.). Во время возгласа священника и пения ликом «свят, свят, свят», диакон снимает с дискоса «звездицу», делает ею крест над дискосом, целует и полагает в сторону на престол; а потом, ставши на правой стороне и взявши рипиду, т.е. опахало, обмахивает им св. дары. В то же самое время священник читает про себя молитву: «С этими блаженными силами, человеколюбивый Господи, и мы взываем и говорим: свят Ты и пресвят, – Ты, и единородный Твой Сын, и Дух Твой Святый! Свят Ты и пресвят и чудно величие Твое! Ты так возлюбил мир, что даровал Сына своего единороднаго для того, чтобы всякий уверовавший в Него, не погиб, но получил жизнь вечную. Он, пришедши на землю, и все, что только нужно для нашего спасения, исполнив, в ту ночь, в которую предавался, а точнее Сам предавал себя за жизнь мира, взявши в Свои святыя, чистейшия и непорочныя руки хлеб, благодарив, благословив, освятив, разломив, дал святым Своим ученикам и апостолам со словами: |
| На другой день прислали три султанских сандала, с коврами. Мы сели в лодки, и впереди нас поплыл «Крепость». Скоро увидели Цареград, достойный удивления город. Стены и башни хотя и древнего, но могучего строения. Весь город под черепицу, зело предивные и превеликолепные стоят мечети белого камня, а София — песочного камня. И Стамбул и слобода Перу с воды видны как на ладони. С берега в наше сретенье была пальба, и капитан Памбург отвечал пальбой изо всех пушек. Остановились напротив султанского сераля, откуда со стены глядел на нас султан, над ним держали опахало и его смахивали. Нас на берегу встретили сто конных чаушей и двести янычар с бамбуковыми батожками. Под меня и дьяка привели лошадей в богатой сбруе. И как мы вышли из лодки — начальник чаушей спросил нас о здоровье. Мы сели на коней и поехали на подворье многими весьма кривыми и узкими улицами. С боков бежал народ. О твоем корабле здесь немалое удивление: кто его делал и как он мелкими водами вышел из Дона? Спрашивали, много ли у тебя кораблей и сколь велики? Я отвечал, что много, и дны у них не плоски, как здесь врут, и по морю ходят хорошо. Тысячи турок, греков, армян и евреев приезжают смотреть «Крепость», да и сам султан приезжал, три раза обошел на лодке кругом корабля. А наипаче всего хвалят парусы и канаты за прочность и дерево на мачтах. А иные и ругают, что сделан-де некрепко. Мне, прости, так мнится: плыли мы морем в ветер не самый сильный, и «Крепость» гораздо скрипел и набок накланивался и воду черпал. Строители-то его — Осип Най да Джон Дей, — чаю, не без корысти. Корабль — дело не малое, стоит города доброго. Здесь его смотрят, но не торгуют, и купца на него нет… Прости, пишу как умею. А турки делают свои корабли весьма прилежно и крепко и сшивают зело плотно, — ростом они пониже наших, но воду не черпают. Один грек мне говорил: турки боятся, — если твое царское величество Черное море запрешь, — в Цареграде будет голодно, потому что хлеб, масло, лес, дрова привозят сюда из-под дунайских городов. Здесь слух, что ты со всем флотом уж ходил под Трапезунд и Синоп. Меня спрашивали о сем, я отвечал: не знаю, при мне не ходил…» |
| – Хорошо, – отвечал незнакомец, – и как не тяжело медлить на земле, но ты мне кажешься такой участливой, в глазах у тебя столько ума, в голосе столько ласки, что я тебе хочу повиноваться. Вот уже шнур мой спрятан под моей одеждой, я готов идти за тобой. Египтянка провела отчаянного своего гостя в дом, приказала служанке подать фрукты и прохладительное питье и, усадив гостя среди мягких подушек на пышном ковре, вышла переменить свое купальное платье на другое. Когда же она возвратилась, то села рядом с гостем, а за ними встали две черные служанки и легким движением шелковых кистей начали приводить в колебание спускающееся с потолка огромное, напитанное ароматами опахало из больших пестрых перьев. Египтянка желала как можно скорее узнать горестную историю незнакомца, что он и исполнил. Рассказ его был прост и немногословен. Покусившийся на самоубийство эллин имел недавно еще большое состояние, но потерпел неудачу в делах и до того задолжал, что не мог рассчитаться со своим заимодавцем. В этом затруднении он прибегнул к его состраданию, но это было напрасно. Богач соглашался оказать снисхождение, но не иначе, как на одном ужасном условии. – В чем же заключается это ужасное условие? – спросила египтянка. – Я не могу сказать тебе это при твоих слугах. Она велела служанкам удалиться. – У меня есть дочь, девочка твоих лет, она так же, как и ты, стройна станом, прекрасна лицом, а о сердце ее ты можешь судить по следующему. Заимодавец мой, большой и безнравственный сластолюбец, сказал мне: «Отдай мне твою дочь в наложницы, и тогда я освобожу тебя от темницы – иначе ты задохнешься в колодке». Я оскорбился и не хотел слышать об этом. Это было мне тем более тяжко, что у моей бедной дочери есть жених. Он беден, но имеет возвышенный ум, и дочь моя горячо любит его с самого детства. Кроме того, жена моя не снесет такого бесчестия, чтобы дочь наша стала наложницей, но беда настигает беду. Представь себе новое горе – дочь моя все это узнала и сегодня сказала мне: – Отец, я все знаю. Я уже не ребенок. Я решилась, отец чтобы на твою старую шею не набили колодку. Прости меня, отец я решилась... |
| – А разве у вас нет такого в Египте? Весь Мемфис, говорят, как склянка с благовоньями. – Такого нет, такого нет нигде! – прошептал он – Оно, как ты… пьяное. Чуть не сказал: «распутное». А если б и сказал, может быть, не обидел бы. – Благодарю за любезность! – рассмеялась Эранна. – А господин мой пьяных любит? Знаю, знаю, зачем ездил на Гору, за кем подглядывал! – пригрозила ему пальчиком. «Уж не знает ли, как на плечах Гингра скакал?» – смутился Тута и переменил разговор. – Есть у нас в Египте, на стенах святилищ, изображения: богиня любви, Изида-Гатор кормит грудью царя, прекрасного отрока; как младенец ко груди матери, он припадает к сосцам божественным… – Ну, и что же? – усмехнулась она лукаво… – Грудь у сестры моей, как у богини любви… – Ну, и что же? – повторила и усмехнулась еще лукавее. Молча скосил он глаза на вырез, как кот на сливки. – Чудаки вы, египтяне! – засмеялась Эранна. – Почему чудаки? – Да уж очень запасливы: гробы себе, домы вечные строите загодя и чего туда ни кладете, чтоб на том свете не соскучиться: книжечки с любовными сказками и такие картинки, что и сказать нельзя… Ведь правда? – Правда. – И ты положишь? – Как все, так и я. – А хочешь, я дам тебе моего благовонья? Положишь в гроб и его – вспомнишь обо мне на том свете… Знаешь, как оно называется? – Как? Она прошептала ему на ухо такую непристойность, что он покраснел бы, если бы поклонник богини Гатор мог краснеть от чего-нибудь. Обернулась к черной рабыне, тринадцатилетней девочке, державшей над ней зонтик-опахало с тканым узором лучистых кругов, суженных внутрь, тускло-коричневых по желтому полю, как бы огромный увядающий подсолнечник. Зонтик опустился и скрыл их обоих. Эранна заглянула Туте прямо в глаза и вдруг, как будто застыдившись, потупилась на вырез платья. Тута понял – быстро наклонился и припал ко груди ее, как отрок-царь – к сосцам богини Гатор. – Что ты, что ты? Увидят! – смеялась Эранна, но не противилась. Черная рабыня, видя все, улыбалась им с невинным бесстыдством зверихи, и они не стыдились ее, как люди не стыдятся зверя. |
| – Я устал от спора с тобой, о самонадеянный отрок, – произнёс он, деланно зевая. – Я устал и хочу спать. Достань же поскорее опахало и обмахивай меня от мух, покуда я буду предаваться сну. – Во-первых, тут нет мух, а во-вторых, какое право вы имеете отдавать мне приказания? – возмутился Волька. – Сейчас будут мухи, – процедил сквозь зубы Омар Юсуф. И действительно, в ту же минуту в каюте загудело великое множество мух. – Здесь можно прекрасно обойтись без опахала, – примирительно заявил Волька, делая вид, что не понимает издевательского характера требований Омара Юсуфа. Он раскрыл сначала дверь, а потом иллюминатор. Сильный сквозняк вынес жужжащие рои мух из каюты в коридор. – Всё равно ты будешь обмахивать меня опахалом! – капризно проговорил Омар Юсуф, не обращая внимания на все попытки Хоттабыча успокоить его. – Нет, не буду! – запальчиво ответил Волька. – Еще не было человека, который заставил бы меня выполнять издевательские требования. – Значит, я буду первым. – Нет, не будете! – Омарчик! – попытался вмешаться в разгоравшийся скандал Хоттабыч. Но Омар Юсуф, позеленевший от злобы, только сердито отмахнулся. – Я лучше погибну, но ни за что не буду выполнять ваши прихоти! – мрачно выкрикнул Волька. – Значит, ты очень скоро погибнешь. Не позже заката солнца, – заявил, отвратительно улыбаясь, Омар Юсуф. И в ту же самую секунду Вольке пришла в голову прекрасная мысль. – В таком случае, трепещи, презренный джинн! – вскричал он самым страшным голосом, каким только мог. – Ты меня вывел из себя, и я вынужден остановить солнце. Оно не закатится ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра! Теперь пеняй на себя! Это был очень рискованный шаг со стороны Вольки. Если Хоттабыч успел рассказать брату, что в Арктике солнце в это время года светит круглые сутки, то всё пропало. Но Омар Юсуф в ответ на Волькины слова только глумливо возразил: – Бахвал из бахвалов, хвастун из хвастунов! Я сам люблю иногда похвастать, но даже в минуты самой большой запальчивости я не обещал остановить ход великого светила. Этого не мог сделать даже Сулейман ибн Дауд – мир с ними обоими! |
| В этом затруднительном положении мы обратились за помощью к профессору духовной академии Ивану Степановичу Якимову , до того совершенно нам незнакомому человеку, но труды которого по кафедре свящ. Писания Ветхого Завета, уже пользовались почетною известностью. Как тогда, так и теперь мы не можем вспомнить без особенной благодарности то внимание и ту обязательную готовность поделиться с нами своими сведениями, которые оказал нам покойный профессор И.С. Якимов , по интересующему нас предмету. Здесь мы не будем утруждать читателя подробностями устных сообщений покойного, они слишком обширны и обстоятельны, но позволим себе привести один пример его замечательной эрудиции по изучению библиологии, – пример объяснений его по нашему вопросу. Для читателей журнала «Христианское Чтение» это объяснение хорошо известно, оно было впоследствии напечатано. («Христианское чтение» 1883 г. кн. 2, стр. 78–9) Может быть, устные сообщения были несколько короче, чем они явились в печати; но содержание этого сообщения было для нас как теперь так и тогда вполне ясно и удовлетворительно. Вот оно: Ис.3:19 : «Серьги, пишет И. Ст. Якимов (слово, которому соответствующего нет в грек. слав, тексте), в евр. текст наз. словом, буквально значащим: «капли». Вероятно, у евреев серьги делались из жемчужных зерен, которые действительно похожи на капли. Ожерелья (=τ κθεμα – слово, которому в славянском переводе соответствуют два: срачицы тонкие?). И красоту (точнее украшение=τо κσμον) лица их: этот перевод близко подходит к значению соответствующего евр. (вуаль или опахало, по переводу библейского общ. «головные украшения»). И состроение красы славные, буквально с еврейского головная повязка, тюрбан, увясла. Обручи=браслеты на руку, запястья (χλιδνας) соответствует еврейскому (от сл. шагать )=цепочки, которыми связывали браслет на одной ноге с браслетом на другой, чтобы делать потом маленькие шаги. И перстни ( κα τ ψλια=точные: браслеты; верные, что «перстни» есть перевод греч. κα τους δακτυλους) не имеет соответствующего себе слова в евр. тексте. И мониста – бусы, ожерелье. Запястья – тоже, что «обручи» – здесь соответствует греческое τ περιδξια. И художные усерязи – κα τ ντια ; в русско-еврейск. волшебные привески. По смыслу евр. названия, это были амулеты (выделанные из драгоценных камней или другого какого-либо высокоценного материала). Последнее слово стиха по греко-славянскому переводу более соответствует первому русскому: серьги. В евр. текст по русскому его переводу называются еще: поясы – украшение девиц, особенно невесты (см. Иер.2:32 ), и сосуды с духами». |
| Перья из жемчужных прядей и драгоценных камней, обделанных золотом, употреблялись для украшения шапок и шеломов: «шапка бархат рудожолт двоеморх, с лазоревым яхонтовым пером. – Шапка бархат ал двоеморх, по морхам обнизано жемчюгом, с запаны алмазными и с пером алмазным же» 591 . По описи большой шкатулы царя Михаила Федоровича 1642–44 г.: «перо, что бывает в шелому, обделано золотом, в нем вставливаны лалики и бирюски, к верху шесть прядей жемчужных на проволоках да шесть полосок золоты с искорки с лаловыми и бирюзными, сверху в закрепках шесть лаликов да шесть зерен жемчужных; цена двадцать пять рублев» 592 . Перья струцовы (страусовые) и других птиц употреблялись как опахала для навевания прохлады; к ним приделывались рукоятки, которые украшались разными вставками и бахрамою. «Опахало перье немецкое цветное, а в нем у черена стекло; черень деревянной, писан краскою, от зеркала на черену обложено объярью серебреною; цена 16 алт. 4 д.» 593 . – Такие же перья употреблялись и для украшения головы конской; для этого они вставлялись в золотые или серебряные трубки, которые, при запряжке, прикреплялись к оголовью лошади над решмою или ввертывались в дугу 594 . «Два пера цветных кудреватых, что ввертываютца в дуги; цена 10 алт.» 595 . Пестредь, Пестрядь Пестредь, Пестрядь – ткань из разноцветных ниток крашеной основы и белого утока, или на оборот. По описям – тафтяная, миткалинная, Александрийская – значится на подпушке одежд 596 . Пестрядинный сшитый из пестряди 597 . Петля, Петлица Петля, Петлица 1) нитяная или шелковая веревочка, сложенная в виде ушка, а также обметанный прорез на одежде для продевания пуговицы при застегивании. – 2) нашивка или накладка на одежде или на шапке – золотная, серебреная, шелковая, иногда цка обнизанная жемчугом и с драгоценными каменьями. Такие нашивки делались у верхних нарядных одежд на груди, от воротника до колен, соответственно числу застежек или пуговин, и над боковыми разрезами у подола. «Кафтан камчатой … 30 пугвиц обнизаны жемчюгом, петли снурок золотной. – Кафтан суконной … 42 пугвицы канителныя, снурок вкруг тканой золотной, петли снурок золотной» 598 . «10 гапелек (застежка) серебряных с петли, цена 10 алт. – Кафтан байберек малиновой … вверху, где бывают пугвицы, гапелка серебреная, неболшая, с петлею. – 2 петлицы золотыя с алмазом, с яхонты и с изумруды, на цке серебряной; цена 10 руб. 599 . – «Однорядка сукно темнолимонно с пухом, петли жемчюжныя» 600 . – Петлицы употреблялись и для украшения шапок: «шапка шефранная, двоеморхая, в запоне два пера яхонты лазоревы, петли низаны жемчюгом; шапка суконная с частыми петли; шапка бархатная малиновая с петли, что каменьи в гнездах» 601 . Пищаль |
| — А вот это и есть дафна — волчье лыко, — показал им тогда Виктор Степанович травяной кустик. — С этого Петрухин-то наш ягоды ел? — спросил Тюлихов. — Ох, с этого! Ребята сбились в стайку, испуганно смотрели на ядовитое растение. — Затоптать его! Да растереть его! — закричал на волчье лыко Тюлихов. — Убить растение — дело нехитрое, — сказал Виктор Степанович. — Ну, а вдруг завтра учёные найдут в ненужном, вредном цветке вещества, которые излечат человечество от каких-то страшных болезней! Не проще ли быть уважительным к миру растений? Не трогать, не пробовать на вкус, чего не знаешь. Разрешил Виктор Степанович ребятам собрать букет из трав и растений, какие известны им. Невелик вышел букет. Попали в него трава-мурава, ромашка, просвирник, который зовут ещё «пышки-лепёшки», попал вечнозелёный наш северный копытень. Тысячелистник, подорожник, пижма — дикая рябинка, луговая гвоздика, или «часики», чайная розочка, она же манжетка, съедобный борщовник, одуванчик, тимофеевка, осот да молочай — он же бесогон-трава. — Видите, сколько ещё предстоит нам узнать? — повёл Виктор Степанович руками вокруг. Однако всем было пора вернуться в класс на урок «Строение пера». И все вернулись. Только Вера подзадержалась. — Виктор Степанович, а может, человек всё-таки от птицы произошёл? — спросила она с надеждой. — Уж больно сладко во сне летать. — А человек никогда с полётом и не расставался, — ответил Виктор Степанович. — В сказках летал, в мечтах. А теперь наяву летает, налетаться не может. Итак, каково же строение пера? — Опахало, ствол, очин! — хором сказал класс. А Вера всё ещё далеко была. — Всё-таки самые хорошие стихи гусиными перьями написаны! — сказала она, сдвигая упрямо брови, чтоб кто-нибудь не возразил. — «У Лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том...» Такие слова подобраны! Скажешь — и как будто и впрямь летишь. Тихая плакса Не знаю, с чего и начать эту очень грустную историю. Жил-был мальчик по имени Антоша. За все десять лет его жизни ничего замечательного, чудесного или хоть немножко необычайного с ним не приключалось. Он жил-был, ел, пил, учился... И может, никто бы и не узнал, какой это отважный и верный в дружбе человек, если бы не девочка Клаша. |
|
|
