| Следует отметить, что учение Лайеля приняли в первую очередь не профессионалы-геологи, лучше других видевшие его слабости, но передовая молодежь, и, когда она или их дети пришли в геологию, учение Лайеля было в них всосано с молоком матери. В 1844 году английский натуралист Чемберс, горячо желающий лишить мир Творца, издал анонимно книгу, повторяющую идеи Сент-Илера и Ламарка. Книга выдержала колоссальное количество изданий, но повторить успех Лайеля ей не удалось – уж больно она была научно беспомощной. Решающее событие в этой истории произошло в 1858 году, когда Чарлз Дарвин и независимо от него пришедший к тем же выводам Алфред Уоллес доложили Линнеевскому обществу теорию происхождения и усовершенствования всех известных организмов из одной или нескольких примитивных форм путем естественного отбора случайных наследуемых изменений. Подробно мы разберем эту теорию в специальном разделе. Здесь же заметим, что хотя против нее могло быть и было выдвинуто множество возражений, теория Дарвина все-таки представляет собой какую-то самосогласованную логически теорию, превосходящую непоследовательные рассуждения Лапласа и Сент-Илера и тем более галиматью Чемберса. Виднейшие старшие современники Дарвина – Огасис, Седжвик, Оуэн, Вирхов – не приняли теорию. Однако передовая молодежь, в том числе передовая биологическая молодежь, восприняли новую теорию на ура, и сопротивление стариков было вскоре сломлено. Дарвиновская теория была именована величайшим теоретическим обобщением за всю историю биологии, а ее автор – первым биологом всех времен и народов. В чем причина такой бурной любви к новой теории? Причина одна, и ее раскрывает лучший и умнейший среди сегодняшних апологетов Дарвина Ричард Докинз. «Я не понимаю, – пишет Докинз, – как можно было быть атеистом до 1858 года». То есть теория Дарвина затыкает логическую прореху в цельном атеистическом мировоззрении. Все же остальные ее достоинства оказываются чистой ложью. Мы можем вычеркнуть теорию Дарвина и все, что из нее следует, из всех наших биологических рассуждений, и ни один факт даже не колыхнется на своем стебелечке. Таким образом, дарвинизм есть не ствол, из которого произрастает биология, а столп, поддерживающий над ней опахало атеизма. |
| Мария помазывает ноги Его драгоценным миром, а Марфа прислуживает на другой стороне стола. В Евангелии афонопантелеймоновском 2 Лазарь спеленутый изображен в букве «Т»; изображение не имеет законченности (л. 128). В никомидийском Евангелии (л. 293): палаты и возле них спеленутый Лазарь; у ног его две плиты или крышки гроба; налево Иисус Христос и апостол; у ног Иисуса Христа сестры Лазаря. Вечеря в доме Лазаря (л. 295) – шаблон. В Евангелии афоноиверском 5 (л. 415): Лазарь спеленутый стоит во входе в пещеру; слуга развертывает пелены Лазаря, другой держит плиту, закрывавшую вход в пещеру; тут же группа людей. Иисус Христос приближается к Лазарю в сопровождении апостолов; у ног Его Марфа и Мария. Миниатюра скомпонована удачно; фигуры правильны и красивы, лица и одежды разнообразны. Евангелие университетской библ. в Афинах (л. 333). Евангелие нац. библ. suppl. 21 (л. 93): Лазарь в нимбе стоит в пещере; перед ним Иисус Христос с апостолами; двое слуг возле Лазаря: один, закрывая свой нос, развертывает пелены Лазаря. В этом кодексе находится также редкое изображение больного Лазаря (л. 91): он лежит на постели, в нимбе; перед ним стоит неизвестное лицо, также в нимбе, и держит над головой больного круглое опахало вроде рипиды. Давидгареджийская минея (л. 15): гробница в виде будочки; в ней стоит спеленутый Лазарь в золотом нимбе; слуга, согнувшись, отваливает камень; другой стоит, отвернувшись и приложив ладонь к носу. Иисус Христос со свитком в шуйце подходит к гробнице и простирает к Лазарю Свою десницу; позади Иисуса Христа апостол со свитком и простертой дланью, как у мучеников; у ног Его Марфа и Мария. Армянское Евангелие нац. библ. 10 А (л. 261 об.): изображение краткое, как в живописи катакомб. Армянское Евангелие публ. библ. 1635 г. (л. 8) и 1688 г. (л. 5): композиции византийские: Иисус Христос в сопровождении апостолов обращается с жестом к Лазарю, стоящему в пещере; слуга развертывает пелены, другой держит плиту гробничную; у ног Иисуса Христа сестры Лазаря. В сийском Евангелии (л. |
| Любопытно, в грузинской версии XI в. ЗЛАТ по списку Sinai Georg. 89 мы видим полную противоположность: священник несет дары, а диакон кадит: Et tollant diaconi thuribulum et flabellum et lucernam, et sacerdos calicem et patenam, et sanctificata introducant... Post introductionem ponat sanctificata super altare, sublevata operiant. Diaconus incenset circum altare et sacerdotes incenset... 554 И берут диаконы кадило и опахало и светильники, а священник потир с дискосом и святая вносят. После внесения поставляет святая на престол и сверху покрывает. Диакон кадит вокруг престола и священника кадит. В любом случае, можно сделать вывод, что каждение первоначально совершалось архидиаконом или диаконом, как описано у Льва Тосканского. В церквах с немногочисленным клиром иногда была необходима помощь священника при перенесении даров, что превратилось в обыкновение, даже когда в этом не было никакой необходимости. От этого смешения ролей диакона и священника проистекает вариация практик, которую мы наблюдаем в источниках, приведенных выше. Место и предмет каждения Так как молитва «Никтоже достоин» является позднейшим дополнением к чину входа, мы можем абстрагироваться от беспорядка в современных рубриках относительно того, предшествует ли каждение молитве, сопровождает ее или следует за ней. Трудность возникает при отсутствии диакона, в результате чего священник должен и кадить, и творить молитву. После молитвы и начального каждения, священник и диакон, стоящие перед престолом, делают три поклона (метании), трижды тихо читают Хе- рувимскую песнь, когда идут в протесис, где дары еще раз кадятся уже священником. Наконец, после входа в алтарь и водружения даров на престол, воздух (большой покров) окуривается ладаном и помещается над дарами, а сами дары окаждаются последний раз священником. Исходя из природы окаждаемых предметов – престола, протесиса, алтаря и т.д. – и отсутствия молитвы жертвоприношения и других молитвословий по ранним источникам, ясно показывает, что каждение является не жертвоприношением или очищением, но актом почитания. 555 Следовательно, каждение византийского Великого входа не следует связывать со священнической апологией (актом покаяния), как это происходит в сирийской традиции. 556 Молитва «Никтоже достоин» и бесчисленные покаянные молитвословия, мешающие друг другу в чине Великого входа по многим спискам, являются еще одним признаком неистребимого и повсеместно распространенного влечения духовенства вводить молитвы для сопровождения всякого действа, вместо того, чтобы позволить действу быть самим собой, что и было изначально. |
| — Подойдешь ли ты ко мне? — кричала Селина, вне себя от гнева. — Попадись только мне в руки! — И она вскочила с такой стремительностью, что уронила в кувшин с лимонадом опахало, опрокинув заодно и Дею; та тоже вскочила в испуге, ошеломленная. Даже Гомо поднялся, но, спокойно втянув ноздрями воздух, вернулся в свой угол и улегся снова. Он не тревожился — подобные сцены между Селиной и Лилибелем были обычным явлением. — Слышишь ты, что тебе говорят? Подойди ко мне и расскажи, куда ты девал корзину! — И, перегнувшись через стойку в неудержимом стремлении схватить виновного, Селина чуть не разбила вдребезги фигурку Квазимодо, опрокинув по пути целую вазу с цукатами на тротуар. Лилибель не удержался от соблазна и стал подбирать рассыпавшиеся сладости, что позволило матери схватить его, наконец, за шиворот и потащить на строгий и беспощадный суд. Попав в плен без надежды на освобождение, Лилибель мгновенно состроил гримасу угнетенной невинности и, часто моргая, начал рассказывать очередную историю — будто он упал в реку и его еле вытащили. — А где ж твоя корзина? Куда ты девал корзину? — визжала Селина, тряся Лилибеля с такой силой, что он казался ворохом лохмотьев, развеваемых ветром. — Она пошла ко дну, — хныкал Лилибель, вращая глазами и всхлипывая. — Пошла ко дну, — медленно повторила Селина. — Смотри, дитя, правда ли это? Ты знаешь, я не люблю лгунишек! Я сломаю на тебе вот эту самую палку нынче же вечером, если окажется, что ты соврал! — Это так же верно, ма, как то, что я стою перед тобой, — храбро уверял Лилибель. — Я уронил ее в воду. — Как же ты уронил ее в воду? Расскажи, как ты попал к реке? — И Селина подкрепила свои вопросы новой встряской, от которой у Лилибеля застучали зубы и струйки воды потекли с его лохмотьев на белый передник матери. — Вот как это случилось, — бормотал Лилибель, спеша объясниться. — Я был на берегу — там крючники грузили уголь на большой пароход; только что собрался я разложить пирожные, как громадный детина налетел на меня и столкнул в воду! О, ма, я чуть не утонул, я был совсем мертвый! — с плачем говорил Лилибель, расчувствовавшись от собственных слов. — Я спасся только по милости одного крючника: он зацепил меня и вытащил. |
| Если его выбить или выдрать, то будет потрясено все [строение]. Бегут великие светила — солнце и луна, обходя поднебесную за ночь, а наш ум в мгновение ока вместе с нижним миром обходит и надмирное, пробегая их без труда; и [мысленно] мы видим неведомое, что мы не видели. (144) Слабыми и немощными представляются волосы, но они украшают голову. Они отгоняют худшие из животных запахов, но досаждают плешивым, которые часто протягивают руку, чтобы поправить отсутствующие волосы. Они сопротивляются холодному ветру, стуже, солнечному зною; словно перелесок или чаща волосы осеняют то, что лежит под ними, и принимают на себя дождь, защищая голову. (145) Очи причастны возвышенному видению. Их только два, но они видят весь мир, ибо ни в чем им не препятствует установленное строение тела. Ресницы при своем слабом строении способствуют, однако, правильности взгляда и словно копьями и заостренными прутьями отгоняют маленьких живых существ. Частым миганием век сохраняются зеницы; веко — как опахало от солнечного зноя, как занавески на дверях, предупреждая смерть ока от изнеможения. Об этом свидетельствует Иеремия, тот из пророков, кто претерпел множество бедствий: «Вошла смерть дверями». Не только тело должно быть неприкосновенным, но и по отношению к взгляду очами подобает так же действовать, и никак не позволять им бесстыдно устремляться и следовать за постыдными красотами, чтобы мы от зрения не устремились к действу. Это по Божественному слову: «Посмотревший на жену чужую с похотью уже любодействовал в сердце своем». Зеницам ока подобает девствовать: они должны закрываться, обращаясь к себе, сохраняя помышление от блуждания. (146) Точнее всех наших членов выковано ухо. Но и оно украшает голову, окаймляя ее. И оно, являясь творением Божиим, причастно к тайнам Его. Оно округлое, все изборожденное, чтобы не скоро проникало слово, но много времени покружившись, погружалось бы в глубину, при этом становился бы ясен проникновенный смысл слова, а грубость лжи и злые речи остались бы на берегу. |
| Бахаисты цитируют здесь фрагменты из следующих стихов Священного Писания: «Я и Отец – одно» ( Ин. 10:30 ); «Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» ( Ин. 14:6 ). Как видим, если Иисус Христос эти слова сказал о Себе, то бахаисты относят их в том числе к Будде, игнорируя другие слова Христа: «Все, сколько их ни приходило предо Мною, суть воры и разбойники; но овцы не послушали их» ( Ин. 10:8 ) . Разве Будда не пришел до Христа? Тогда почему эти слова не применяются по отношению к Будде? Может быть, потому, что в этом случае все попытки бахаистов найти подтверждение своим учениям в Священном Писании рассыплются. По сути, аргументы бахаистов представляют собой форму обмана тех, кто доверяет бахаистской литературе, содержащей подобного рода «доказательства» из Священного Писания. Оккультисты, говоря о «братстве религий», любят приводить следующий довод: «Урусвати (Елена Рерих. – В.П.) знает, насколько тождественны основы нравственных Учений всех веков. Не может быть иначе, ибо закон един. Могут быть подробности бытовые и различие наречий, но основы будут нерушимы. Также нужно понять, что Мы говорим об основах действительных, а не о мнимых» 78 . Хочется обратить внимание читателей на оговорку: «основах действительных, а не о мнимых». Какие «основы» считаются действительными, а какие мнимыми? К тому же, как уже выше было сказано, утверждение о «тождественности нравственных основ» не соответствует действительности 79 . Попытка же поставить на первое место нравственный аспект являтся несостоятельной. Христос пришел не для того, чтобы учить нравственности людей, хотя, несомненно, и этот аспект Его проповеди очень важен: прежде всего, Он пришел для того, чтобы спасти человека от греха и смерти. Апологеты «братства религий» для доказательства относительности всех религий любят приводить известную притчу о слоне и слепых. Краткий пересказ этой притчи таков: трое слепцов встретили слона. Первый пощупал ногу слона и решил, что щупает дерево, второй потрогал хобот слона и принял его за канат, третий добрался до уха и пришел к выводу, что перед ним опахало. |
| И дочери своей возлюбленной, Нефертити, Прелести-прелестей-солнечных, Цветущей во веки веков! «Розно любить их нельзя, можно только вместе – двух в одном», – это Дио сразу поняла. После пляски в день рождества Атонова получила она сан главной опахалоносицы одесную благого бога-царя и, покинув Тутину усадьбу, поселилась во дворце, в отведенном ей покое женского терема, недалеко от покоев царицы. С нею скоро сблизилась, но от царя отделяла ее какая-то преграда, ей самой непонятная. Что он «не совсем человек», уже не боялась: через царицу узнала, что человек совсем. «Когда болит у бога живот», – в этой плоской шутке был глубокий смысл. И страх, испытанный ею на празднике Солнца от кощунственных слов о сыне божьем, царе Ахенатоне, в ней тоже потух: не все ли цари Египта называли себя сынами божьими? Страха не было, но было то, что, может быть, хуже страха. Осенью, бывало, во время охоты на Иде-горе, на острове Крите, в самый яркий, солнечный день вдруг наползал из горных ущелий туман, и червонное золото леса, синее небо, синее море – все тускнело, серело, и самое солнце глядело из тумана как мертвый рыбий глаз. «Что, если, – думала она, – глянет на меня и Радость-Солнца, Ахенатон, таким же рыбьим глазом?» Каждый день плясала перед ним, и он восхищался ею. «Только плясунья, – больше никогда ничем я для него не буду», – говорила она себе со скукой – серым туманом в душе. Целыми часами стояла за царским престолом, то подымая, то опуская медленно-мерным движеньем, по древнему чину, пышное, из страусовых перьев, на длинном шесте опахало. Иногда, оставшись с ней наедине, он вдруг оборачивался и улыбался ей с такой зовущей лаской, что сердце у нее замирало от ожидания: вот-вот заговорит, и падет преграда. Но молчал или говорил о пустом: спрашивал, не устала ли, не хочет ли присесть отдохнуть; или удивлялся, что так скоро научилась владеть опахалом, искусству более трудному, чем кажется; или, с шутливой любезностью за то, что она с ним, благословлял глупый древний обычай навевать зимою прохладу и отгонять мух, которых нет. |
| Лукиан использует слово sunagogeus не в связи с еврейской синагогой, а скорее с официальным представителем ekklesia и культа, о котором мы уже говорили, а именно, с человеком, который, как епископ Игнатий, имеет власть созывать гражданское или культовое собрание. При употреблении титула thiasarches, или предводитель культа, Лукиан, несомненно, использует языческое слово, используемое также в связи с дионисийскими мистериями. Оно состоит из двух слов, объединенных в одно, а именно: thiasos, которое использовалось в отношении собравшихся как мистериальный культ для мистериальной процессии, и arches, которое просто означает «того, кто ведет». Таким образом, Перегрин как христианский руководитель описан у Лукиана не как епископ, но как тот, кто возглавляет культовую процессию, выбирая актеров для ее мистериальной постановки и в буквальном смысле «стоит во главе» этой процессии. Он очень похож на Эсхина – конкурента классического греческого оратора Демосфена в Афинах в IV веке до P. X., которого тот изображает и высмеивает: ты в течение дня проводил по улицам свои прекрасные культовые процессии (thiasoi), украшенный венками из фенхеля и белого тополя, сжимающий толстощеких змей и потрясающий ими над головой, ты танцевал и кричал «Хайс Аттес! Аттес Хайс!» 165 , и к тебе обращались старухи как к предводителю процессии (exarchos) и руководителю и тому, кто несет плющ и опахало, и другое этому подобное 166 . Эсхина описывают здесь техническими терминами, такими как exarchos, или предводитель процессии и носитель священных предметов. Другой Демосфен, о котором мы узнаем из эпиграфической надписи, а не из литературного текста, оставил нам иной пример того, что Лукиан имел в виду, когда описывал Игнатия как лидера процессии или thiasarches. 5 июля 125 года городской совет Ойноанды в Ликии записал в декрете о пожертвовании Юлия Демосфена, который основал музыкальный фестиваль и соревнование в связи с культом императора. Эта надпись с декретом содержит также письмо одобрения от императора Адриана 167 . |
| 4. Омовение рук. Во время мирной ектиньи архиерей умывает руки. Этот чин известен еще с V века. Но тогда умывали руки все вместе: и пресвитеры, и епископы. Делалось это после того, как дьяконы приносили из отдельного здания приготовленные для евхаристии хлеб и вино (в современной литургии это перенесение отображено в Великом входе). Омовение рук перед тем, как начнется преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Господни, носило очистительный и гигиенический характер. Сегодня обычай торжественно, публично умывать руки сохранился только в архиерейском богослужении. Чин этот перенесся на начало службы и на время пения Херувимской. 5. Кафедра. Во время пения антифонов и совершения проскомидии в алтаре епископ сидит на кафедре. Это специально организованное место в центре храма, которое называется «архиерейский амвон». На нем устанавливается кресло для архиерея. Раньше в России сооружение возвышений в центре храма (до метра высотой) было обычным явлением, не связанным исключительно с архиерейским богослужением. С него читалось Священное Писание, пелись важнейшие песнопения, произносились ектении. Сейчас кафедру устанавливают только при архиерейском богослужении. Стационарный архиерейский амвон есть только в тех храмах, где архиерей служит постоянно. На нем он стоит, когда находится не в алтаре, а в храме, с него читается Евангелие. 6. Рипиды. Когда с архиерейского амвона диакон читает Евангелие, иподьяконы держат над Евангелием рипиды (греч. — «опахало»). Сначала рипиды употреблялись в алтаре при совершении таинства Евхаристии. В литургических указаниях Постановлений апостольских говорится, что два дьякона должны держать с обеих сторон Престола рипиды из тонкой кожи, павлиньих перьев или из тонкого полотна и тихо отгонять летающих насекомых. Есть предположение, что в ветхозаветное время такие веера использовались, чтобы отгонять мух от жертвенника, на котором закалывалось жертвенное животное. К VII веку рипиды уже символизировали херувимов и серафимов, незримо участвующих в таинствах Церкви. |
| P. 176, 13) – отпусты (Ibidem. P. 176, 1516) – гимн Великого входа (Ibidem. P. 175, 19 и следующие). Диаконское воззвание, очевидно, был приглашением к гимну. Из грузинских иерусалимских лекционариев и ПРЕЖД по списку Graz Georg.4 (XI в.) мы узнаем, что литургия Святого Града, некогда содержала после чтений два последовательных песнопения: гимн во время умовения рук или Manuum lotionis (cantus) и гимн Великого входа или Sanctificatorum (cantus). 301 Прежние песнопения исполнялись после евангелия во время обряда умовения рук, отсюда и название. Но согласно Леебу, который сделал полное исследование этих песнопений, в действительности они были «респонсорием на Евангелие». 302 Сикмидсай («Sanctificatorum») является грузинским термином для песнопения, которое сопровождает передачу даров, как можно заметить по рубрикам Великого входа грузинской версии ЗЛАТ XI в. по списку Sinai Georg. 89: Et tollant diaconi thuribulum et flabellum et lucernam, et sacerdos calicem et patenam, et sanctificata introducant. Et cantores dicant voce (alta) Sanctificatorum (hymnum): Qui cherubim mysterium. 303 И берут диаконы кадило и опахало и светильник, и священник чашу и дискос, и входят со святыми. И певцы поют гласом (громким) святых (гимн): Иже херувимы. Здесь латинскому sanctificata соответствует грузинское слово сикмиде, которое является просто переводом τ για общего греческого собирательного названия даров хлеба и вина. Используемый в родительном падеже, сикмидсай (sanctificatorum) сокращение Sanctificatorum donorum cantus [гимн святых даров], что почти точно соответствует греческому названию одного из народных песнопений в позднейшем иерусалимском источнике Типиконе Анастасии по кодексу Stavrou 43 (1122 г.): στιχηρν ψαλλμενον ες τ για, или просто ες τ για или τ για. 304 Тот же самый термин находится в рубрике, предшествующей Херувикону в старой арабской версии ЗЛАТ (X в.): «Haec oratio dicitur в tempore „sanctorum” (альагия)...» 305 В Stavrou 43, однако, это название содержится не перед песнью Великого входа, где следовало бы, но перед гимном после Евангелия, где можно было бы ожидать название Munuum lotionis (cantus), а гимн Великого входа называется «Херувиконом» или песнопением «вместо Херувикона». |
|
|
