| Сохранились также данные о земельных пожалованиях правителей, о существовании в Кенаннасе поселения служителей и ремесленников, о проведении ярмарок (в XII в.). К X-XI вв. относится возобновление контактов настоятелей Кенаннаса с правителями Шотландии. Под 1034 г. в анналах упоминается о гибели во время возвращения из Шотландии чтеца Макнии Уа Ухтана вместе со свитой из 30 чел., сопровождавших опахало (рипиду - cuilebad) св. Колумбы и 3 реликвии св. Патрикия. К XI в. относятся сведения о святынях, к-рые были связаны с памятью о св. Колумбе: о кресте, подаренном свт. Григорием I Великим , Псалтири (древнеирл. Cathach; в 1090 привезена в Кенаннас для изготовления драгоценного оклада), плаще, посохе (хранился в Дермаге), Евангелии св. Мартина (хранилось в Дайре) и др. (см.: Life of St. Columba. 1874. P. 318-330). В сев.-зап. части Ирландии получило развитие особое почитание св. Адамнана, с к-рым были связаны общины Рат-Эо и Скрин-Адомнан (ныне Скрин, графство Слайго). В XII в. положение Кенаннаса изменилось. Известно о связях между общинами Кенаннаса, Сорда и Дермага, однако характер этих отношений и степень единства «общины Колумбы» остаются неясными. Функционирование конгрегации осложнялось политической нестабильностью, конфликтами между правителями, к-рые поддерживали обители, принадлежавшие к «общине Колумбы». Ослабление власти правителей из рода Кланн Колман, покровительствовавших Кенаннасу, неблагоприятно сказалось на положении обители. Разделение обл. Миде на неск. княжеств и передача части ее (включая Кенаннас) правителям обл. Брефне из рода И Руарк (1125) вызвали конфликты в регионе. В 30-40-х гг. XII в. обл. Миде стала ареной борьбы между соперничавшими князьями, Кенаннас неоднократно подвергался разграблению. Это привело к фактическому распаду конгрегации. Последним настоятелем Кенаннаса, носившим титул «преемник Колумбы», был Муредах Уа Клукан (ок. 1128-1154) ( Herbert. 1988. P. 95-97). Несмотря на упадок «общины Колумбы», в Сев. Ирландии правители из рода Мак Лохланн, «цари Айлеха», попытались восстановить распавшуюся конгрегацию. |
| — А вот это и есть дафна — волчье лыко, — показал им тогда Виктор Степанович травяной кустик. — С этого Петрухин-то наш ягоды ел? — спросил Тюлихов. — Ох, с этого! Ребята сбились в стайку, испуганно смотрели на ядовитое растение. — Затоптать его! Да растереть его! — закричал на волчье лыко Тюлихов. — Убить растение — дело нехитрое, — сказал Виктор Степанович. — Ну, а вдруг завтра учёные найдут в ненужном, вредном цветке вещества, которые излечат человечество от каких-то страшных болезней! Не проще ли быть уважительным к миру растений? Не трогать, не пробовать на вкус, чего не знаешь. Разрешил Виктор Степанович ребятам собрать букет из трав и растений, какие известны им. Невелик вышел букет. Попали в него трава-мурава, ромашка, просвирник, который зовут ещё «пышки-лепёшки», попал вечнозелёный наш северный копытень. Тысячелистник, подорожник, пижма — дикая рябинка, луговая гвоздика, или «часики», чайная розочка, она же манжетка, съедобный борщовник, одуванчик, тимофеевка, осот да молочай — он же бесогон-трава. — Видите, сколько ещё предстоит нам узнать? — повёл Виктор Степанович руками вокруг. Однако всем было пора вернуться в класс на урок «Строение пера». И все вернулись. Только Вера подзадержалась. — Виктор Степанович, а может, человек всё-таки от птицы произошёл? — спросила она с надеждой. — Уж больно сладко во сне летать. — А человек никогда с полётом и не расставался, — ответил Виктор Степанович. — В сказках летал, в мечтах. А теперь наяву летает, налетаться не может. Итак, каково же строение пера? — Опахало, ствол, очин! — хором сказал класс. А Вера всё ещё далеко была. — Всё-таки самые хорошие стихи гусиными перьями написаны! — сказала она, сдвигая упрямо брови, чтоб кто-нибудь не возразил. — «У Лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…» Такие слова подобраны! Скажешь — и как будто и впрямь летишь. Тихая плакса Не знаю, с чего и начать эту очень грустную историю. Жил-был мальчик по имени Антоша. За все десять лет его жизни ничего замечательного, чудесного или хоть немножко необычайного с ним не приключалось. Он жил-был, ел, пил, учился… И может, никто бы и не узнал, какой это отважный и верный в дружбе человек, если бы не девочка Клаша. |
| Уилсон сердито захлопнул дверь и сделал еще одну попытку справиться с поясом. Когда-то он видел фильм «Бенгальский улан» – так, кажется, он назывался? – где такой же пояс был вышколен на славу. Слуга в тюрбане держал его смотанным, а щеголеватый офицер вертелся волчком, и пояс ровно и туго обхватывал его талию. Другой слуга, с прохладительными напитками, стоял рядом, а в глубине покачивалось опахало. Как видно, в Индии дело поставлено куда лучше. Тем не менее еще одно усилие – и Уилсону удалось намотать на себя эту проклятую штуку. Пояс был затянут слишком туго, он лег неровными сборками, а конец оказался на животе; там его и пришлось подоткнуть на самом виду. Уилсон грустно посмотрел на свое отражение в облезлом зеркале. В дверь постучали. – Кто там? – крикнул Уилсон, решив было, что индиец совсем обнаглел и ломится прямо в комнату. Но это оказался Гаррис; индиец по-прежнему сидел на краю ванны, тасуя рекомендательные письма. – Уходите, старина? – разочарованно спросил Гаррис. – Сегодня все как будто сговорились уйти. Я буду один за столом. – Он мрачно добавил: – И как назло на ужин индийский соус! – В самом деле? Жаль, что я не буду ужинать. – Сразу видно, что вам не подавали его каждый четверг два года подряд. – Гаррис взглянул на пояс. – Вы плохо его намотали, старина. – Знаю. Но лучше у меня не получается. – Я их вообще не ношу. Это вредно для желудка. Говорят, пояс поглощает пот, но лично у меня потеют совсем другие места. Охотнее всего я бы носил подтяжки, да только резина здесь быстро преет, вот я и обхожусь кожаным ремнем. Не люблю форсить. Где вы сегодня ужинаете, старина? – У Таллита. – Как это вы с ним познакомились? – Он пришел вчера в контору уплатить по счету и пригласил меня ужинать. – Когда идут в гости к сирийцу, не надевают вечерний костюм. Переоденьтесь, старина. – Вы уверены? – Ну конечно. Это не принято. Просто неприлично. – Но добавил: – Ужин будет хороший, только не налегайте на сладости. Хочешь жить – себя береги. Интересно, чего ему от вас надо? |
| После долгих раздумий над чем-то очень важным для нас и требующим обязательного разрешения, вдруг рождается примиряющая мысль. Именно рождается: мы были чреваты этой мыслью, вынашивали ее, испытывали муки и боль и, наконец, радуемся ее появлению. Радуемся искренне, как дети. Эту радость мы принимаем порой за истинность, считая, что мы много трудились и потому достойны ее. Но все подлежит проверке опытом. Мысль может быть убедительной, изящной, интересной, но не всегда истинной. О трех видах искусств: литература (слово), музыка (звук), художество (цвет). Синтез=содержание + форма. Слово сильнее, чем звук и цвет. Звук — более тонок, как бы расплывчат, а потому менее конкретен, определен. Цвет — более определен, оформлен, но менее тонок. И в том, и в другом как бы существуют начатки слова, потому и звук и цвет словесны и потому они смогли составить в синтезе слово. Слово — достояние человека и явление его Божественной сущности. У животных есть и музыка и художества. Например, пение птиц и изящество форм и красок у бабочек, отсюда древние культы обожествления животных. Христианство же по сути словесно, потому и человечно. «Слово было Бог». Не звук, не цвет, но Слово!!! Иначе Евангелисты должны были написать симфонии и картины, чтобы возвестить о Христе. Итак, слово — это оформленный, окрашенный звук или наполненный, озвученный цвет. Слово — меч, оно имеет в себе направленность, вектор действия, оно заставляет определиться и потому создает отношения, чувства, т. к. они существуют только по отношению к чему-то, к кому-то. Звук и цвет скорее опахало. Они приближают красоту и соединяют душу с нею, но всю (!) душу, т. е. все, что в ней хорошего и плохого. Здесь синтез, а в слове анализ. В звуке и цвете нет критерия истины. В музыке и живописи это гармония, т. е. осмысленный порядок, словесный порядок. Здесь есть слово, хотя сокрыто, но есть. Слово — все осмысливает, оценивает и потому побуждает действовать: совершенствовать или изменять, а не просто наслаждаться красотою и гармонией (как в музыке и живописи). |
| — Маленький! маленький! Он, бедный, этого ничего не может! — участливо объяснял кому-то по соседству дьякон. Карлик оглянулся на него и продолжал: — Ну-с, так дальше — больше, дошло до весны, пора нам стало и домой в Плодомасово из Москвы собираться. Марфа Андревна опять приказали мне одеваться, и чтоб оделся в гишпанское платье. Поехали к Вихиорше и опять не сторговались. Марфа Андревна говорят ей: «Ну, хоть позволь же ты своей каракатице, пусть они хоть походят с Николашей вместе пред домом!» Генеральша на это согласилась, и мы с Меттой Ивановной по тротуару против окон и гуляли. Марфа Андревна, покойница, и этому радовались и всяких костюмов нам обоим нашили. Приедем, бывало, они и приказывают: «Наденьте нынче, Николаша с Меттой, пейзанские костюмы!» Вот мы оба и являемся в деревянных башмаках, я в камзоле и в шляпе, а Метта Ивановна в высоком чепчике, и ходим так пред домом, и народ на нас стоит смотрит. Другой раз велят одеться туркой с турчанкой, мы тоже опять ходим; или матросом с матроской, мы и этак ходим. А то были у нас тоже медвежьи платьица, те из коричневой фланели, вроде чехлов сшиты. Всунут нас, бывало, в них, будто руку в перчатку или ногу в чулок, ничего, кроме глаз, и не видно, а на макушечках такие суконные завязочки ушками поделаны, трепятся. Но в этих платьицах нас на улицу не посылали, а велят, бывало, одеться, когда обе госпожи за столом кофе кушают, и чтобы во время их кофею на ковре против их стола бороться. Метта Ивановна пресильная была, даром что женщина, но я, бывало, если им дам хорошенько подножку, так оне все-таки сейчас и слетят, но только я, впрочем, всегда Метте Ивановне больше поддавался, потому что мне их жаль было по их женскому полу, да и генеральша сейчас, бывало, в их защиту собачку болонку кличут, а та меня за голеняшки, а Марфа Андревна сердятся… Ну их совсем и с одолением! А то тоже покойница заказали нам самый лучший костюм, он у меня и теперь цел: меня одели французским гренадером, а Метту Ивановну маркизой. У меня этакий кивер медвежий, меховой, высокий, мундир длинный, ружье со штыком и тесак, а Метте Ивановне роб и опахало большое. |
| «Также (взяв) чашу после вечери (ужина), Он (Господь Иисус Христос ) возблагодарил Бога и подал ее св. Апостолам, говоря» 107 ; Прочитав эти слова и показывая правой рукой на св. чашу, священник громко произносит: «Пейте из нее (из этой чаши) все! Это – Моя кровь, – кровь Нового Завета, которая за вас и за многих проливается (Мною), для прощения грехов» 108 . Хор вторично отвечает: «Истинно так». Во время вторичного пения хором: «истинно так» священник продолжает читать «молитву благодарения»: «Итак, вспоминая эту заповедь Спасителя (»это делайте в Мое воспоминание» Лк. 22:19 ) и все, что потом Он совершил для нас: крест, погребение, воскресение в третий день, вознесение на небеса, седение на престоле с Богом Отцом и Святым Духом и (что он совершит, т. е.) второе и славное, будущее пришествие в мир»; Прочитав эти слова, священник громко произносит: «Мы, принося Тебе Твои дары от Твоих слуг (рабов) за всех людей и за все Твои благодеяния» 109 , Хор, оканчивая слова священника, поет: «прославляем Тебя, благословляем Тебя, благодарим Тебя и молимся Тебе, Боже наш». При возгласе священника: «Мы, принося Тебе» и проч., диакон отлагает опахало, которым он веет над св. Дарами и, сложив крестообразно руки, поднимает св. дискос и св. чашу над Престолом 110 . Затем, по поставлении св. дискоса и св. чаши на Престол, оба священнослужителя наклоняют головы; священник, – читая молитву, невидимо присутствующему Богу-Отцу: «При этом приносим Тебе нашу словесную (молитвенную) и бескровную жертву, призываем Тебя, просим и (преклоняя колена) умоляем: пошли Святого Твоего Духа на нас и на эти, предлагаемые Тебе, дары» 111 . По окончании молитвы, священник и диакон, стоящий близ – справа от первого, – трижды покланяются предъ святымъ Престоломъ, читая такъ, что могутъ слышать одинъ другого: «Господь, пославший в третий час дня Пресвятого Твоего Духа на Апостолов Твоих, Ты – Милостивый не отними даров Его и от нас, и оживотвори нас, молящихся Тебе» 112 . (Диакон) произносит стих: «Боже, сделай сердце мое чистым и дух правый обнови внутри меня». |
| VI. Наставления старца Илариона Симоновского 2 1. Некогда спросили его: «как быть, если и по исповедании грехов человек впадает в прежние грехи? Не излишнею ли будет частая исповедь?» – Он прекрасно объяснил это следующим подобием: «Душа», говорил он, – «как бы таблица, на которую беспрестанно ложится пыль; а исповедь – как бы опахало, или крыло, которым сметается она, чтобы таблица была чиста. Приставник, сметающий пыль, то есть внимательный ум, конечно не станет считать, сколько раз он сметал ее, если к вечернему приходу Господина хочет представить таблицу чистою, а будет стараться только о ее чистоте, и заслужит похвалу от Хозяина дома... Это самое подтверждается и словом Божиим, которое говорит: Елико падеши, толико востани, и спасешися. И сам Господь глаголет: в чем тя застану; в том и сужду ти». 2. Рассуждал о различии грехов мысленных от чувственных: «первые легко и скоро могут изглаждаться немедленным самовразумлением и отвращением от неподобных помыслов, укорением себя и зазрением; ибо мысленный недуг мысленно и врачуется; а последние, (т. е. чувственные грехи) требуют большего труда и борения, чтобы обуздать поползновение к ним. 3. Должно часто приобщаться, и приступать к св. Христовым Тайнам – не с усматриванием своего достоинства, а со смирением и страхом, как болящему к врачевству, или как бессильному и расслабленному, для получения духовной силы, – уповая на любовь и милосердие Божие. 4. Кто роптал на беспорядки и соблазны в монастырском управлении; тому старец делал следующее наставление: «не должно вмешиваться ни в какие слабости ближнего, не бывши начальником, или не имея на то права. Судить высших не наше дело, – они творят, они и узрят. Нам только надобно уклоняться от подражания худому... Здесь благомощная и высшая всех Начальница – Матерь Божия: и если что попускает Она, то нам ли исправить? Когда же Ей будет угодно, все вскоре изменится». 5. Надо терпеть. Все пройдет! Мы, по гордости и по грехам нашим, сами причиною своих скорбей. – По делом мне, окаянному! да еще и мало этого за грехи мои... |
| С самой первой беседы с ним я ощутил к нему глубокое уважение и душевную преданность. Его добросердечие, смиренное любвеобилие к ближним, начитанность и богатство опытов из области внутренней жизни, почерпнутые большею частию из наставлений отеческих, делали его как бы светильником на свещнице сей обители. Он имел хорошую библиотеку, занимался в то время переводом «Великого зерцала» и редких отеческих книг. – Вверив себя его руководству на новом поприще жизни, сколько услышал я от него светлых и глубоких истин относительно монашества! Как много раскрыл он мне познаний о внутренней молитве и сердечном делании, – познаний для меня новых и изумительных! Впоследствии удостоился я иметь его восприемным отцом при пострижении, и много лет пользовался его наставлениями: каждодневно открывал ему слабую мою совесть и получал от него мудрые решения моих недоумений, нередко целые ночи, до самой утрени слушая увлекательные его беседы и поучения. Он любил говорить о величии и покровительстве Божией Матери, которую чествуя от всей души, собрал и описал более тысячи Ее чудотворений. Часто также беседовал он и о богоугодных старцах, у которых жил, и с которыми был в духовной переписке; – и о многих молитвенниках, с коими имел сношения. Нередко мы вместе и молились, и, во время сей молитвы, весьма ощутителен бывал перелив молитвенной его силы в леностную мою душу.... Даже самое молчание его было поучительно: стоило только посмотреть на предстояние его во храме Божием; пламенная его душа как бы сквозила чрез внешний вид его! Притом смиренным и опытным своим словом он имел дар утешать и облегчать скорби и искушения. Посему не только из мирян многие, жаждущие спасения, прибегали к нему за наставлением и помощию; но и странники, и монашествующие других обителей и стран: все находили у него радушный прием, любовь, совет и успокоение, и на предлагаемые вопросы получали удовлетворительные и мудрые ответы. Некогда, например, спросили его: «как быть, если и по исповедании грехов человек впадает в прежние грехи? Не излишнею ли будет частая исповедь?» – Он прекрасно объяснял это следующим подобием: «Душа», говорил он, – «как бы таблица, на которую беспрестанно ложится пыль; а исповедь – как бы опахало, или крыло, которым сметается она, чтобы таблица была чиста. |
| благоухающими цветами, а стол умащен самыми дорогими и наиболее благоуханными маслами.., чтобы предстояли мальчики, приукрашенные и построенные чинно, с роскошными по-женски прическами.., одни держа стаканы кончиками пальцев и поднося их как можно более благообразно и осторожно, другие держа опахало над нашей головой и рукотворными дуновениями ветра охлаждая полноту нашей плоти... Для бедных много значит, чтобы воды было достаточно, а мы до опьянения пьем вино стаканами... Что же это, друзья и братья?.. Зачем роскошествуем, когда братья наши в бедственном положении? Да не будет, чтобы я обогащался, если они в нужде, чтобы я здравствовал, если не врачую их ран, чтобы я имел достаточно пищи, одежду и крышу над головой, если не делюсь с ними хлебом, не даю им, по возможности, одежду, не предоставляю им кров. Но необходимо нам или все оставить ради Христа, чтобы поистине следовать за Ним, взяв крест (Ср. Мф. 16:24 ), или делиться своим имуществом со Христом, чтобы и само обладание имуществом благодаря должному обладанию освятилось, и чтобы не обладающие ничем были участниками в нашем обладании. 355 Итак, богатые должны делиться с бедными, господа быть милостивыми к рабам. Всякое социальное неравенство – между благородными и лицами простого происхождения, между господами и рабами, между богатыми и бедными – противно богоустановленному порядку и является следствием греховности человечества. То же следует сказать о неравенстве между мужчиной и женщиной. В Византии женщины, в особенности замужние, считались гражданами второго сорта; их участие в общественной жизни было минимальным; они главным образом сидели дома и занимались нехитрым рукодельем. По мнению Григория Богослова , отражающему общепринятый взгляд его современников, женщине не подобает заниматься богословием и говорить на религиозные темы: ее удел – ткацкий станок, пряжа, чтение богоугодной литературы. 356 Женщинам не следует также употреблять косметику, строить на голове башню из накладных волос и вообще ходить без головного убора; надо довольствоваться природной красотой и хранить ее для своих мужей. |
| Ночью приморозило и ветром намело снега в подъезд. Илюха вышел на улицу: люди уже проснулись, по делам бегут. Булочная уже издали поманила душистым запахом тёплого хлеба. Продавщица поглядела на Илюху с одобрением. — Вот и вырос матери помощник. Покраснел Илюха, будто крапивой его стеганули, — хорош помощник. Ничего не скажешь. Взял булку, побежал домой. Ветер дул в лицо, и пришлось нагнуть голову. Под ноги глядел. А поднял глаза уже возле дома, когда сворачивал с дороги на тропинку, — Снегурочка. Снегурочка стояла отвернувшись, словно бы кого поджидала. — Эй! — вежливым голосом позвал Илюха. — Пойдём к нам. К Танечке! К сестрёнке моей!.. У неё знаешь какие куклы! И говорящие, и которые танцуют. Ей слона купили. Уши хлопают, хобот в колечко свёртывается. Пошли, чего тебе? Ну хоть на полсекундочки. Илюха глазам своим не поверил: Снегурочка сошла с дороги на его тропинку. По лестнице он первым взлетел, дверь отомкнул, пальто скинул, чтоб холодом Танечку не обдать. Дверь в спальню настежь. — Танюха! Держи, тёпленькая. А эта тоже к тебе! Танечка, хлопая ресницами, смотрела на Илюху с булкой в руках, на Снегурочку и вдруг всхлипнула: — Илюша, миленький! Спасибо тебе. И тут из Илюхиных глаз потекли слезы. Ручьём! И оба сквозь свои всхлипы услышали: дзинь! дзинь! Это упали на пол ледяные слезинки Снегурочки. — Ты-то что плачешь? — испугался Илюха. — Да вы поиграйте! Мама! Где слон-то Танечкин, у которого уши хлопают? А мама стояла в тёмной прихожей и говорила: — Это она от радости. На вас, дурачков, глядя. — Мама! Илюша! Снегурочка! — крикнула Танечка, трогая голову. — У меня нормальная температура. Совершенно нормальная. И глотать не больно. Строение пера Учитель показал ребятам птичье перо и спросил: — Узнаёте ли? Какая птица носит такие перья? Мальчишки нахмурились, и каждый рукой махнул, девочки захихикали: уж чего это Виктор Степанович взялся пытать, как маленьких. — Вижу, что узнали, — сказал Виктор Степанович. — Верно, перо гусиное. Сегодня мы будем изучать строение пера. Вот, смотрите, это опахало. |
|
|
