| Впрочем, если будет это препятствием общему благоустройству, то опять должно держаться обычая и следовать отцам, благоустроившим, что нужно было для нас. Ибо опасаюсь, чтобы, желая удержать их от поспешности в Крещении, строгостью правила не положить нам препятствия спасаемым. Если же они соблюдают наше Крещение, это не должно делать нас к ним снисходительными, потому что не обязаны мы воздавать им благодарность, но должны во всей точности исполнять правила. Но во всяком случае да будет постановлено, чтобы приходящие к церкви из крещенных ими были помазываемы верными и потом приступали к Таинствам. Знаю же, что братий Изоия и Саторнина, которые были в их обществе, приняли мы на епископскую кафедру, почему находящихся в соединении с их обществом не можем уже отлучать от Церкви, принятием епископов постановив для себя как бы некоторое правило к общению с ними. Правило 2. Умышленно погубившие в себе зачатый плод подлежат наказанию за убийство. А образовался ли или еще не образовался плод — сие не разыскивается у нас в точности. Ибо виновная наказывается в этом случае не только за плод, который бы она родила, но и за злоумышление против самой себя, потому что женщины всего чаще умирают от таковых покушений. К сему же присоединяется и истребление зачатого плода — это, по умышлению отваживающихся на сие, другое убийство. Впрочем, время покаяния их не должно продолжать до смерти, но надобно принимать их по истечении десяти лет, уврачевание же определять не временем, но образом покаяния. Правило 3. Диакон, который по принятии диаконского сана, впал в блуд, должен быть извержен из сего сана. Но ему, низведенному в состояние мирянина, да не воспрещается приобщение, потому что древнее есть правило — ниспадающих со своей степени подвергать этому одному роду наказания, в чем древние, как думаю, последовали сему закону: не «отметший дважды купно» (ср.: Наум. 1:9). Но правило имеет и другую причину, а именно ту, что состоящие в сословии мирян, будучи изринуты из места верных, снова приемлются в то место, с которого ниспали. |
| Четкая регламентация есть не норма, а необходимость, которая в перспективе может преодолеваться. Преодолеть «научное фарисейство» можно лишь таким способом мысли, в котором точность понятий превозмогается глубиною мышления. Чем глубже мыслит ум, тем более разнородные предметы он способен объединить, показать эти предметы и их свойства из превосходящего эти предметы единства. Тогда разделяющая понятия точность превозмогается внутренним единством, которое в силу своей органической целостности делает исследуемое гораздо более взаимосвязанным и определенным. Частности в этом единстве себя сами определяют. В такой текучести мысли всегда заметно ядро авторского рассуждения, из которого, как из некоего целого, строится все письмо, вся речь, становясь, в силу своего единства, легко усваиваемыми, простыми и доступными. Такая текучесть мысли всегда целеустремленна и актуальна. Она не пугает читающего информативностью. Она проста и глубока, а порой даже певуча. Чем глубже мысль, тем она протяжнее — она становится выражением того состояния нашего духа, которое на монашеском языке мы называем исихией. Подлинная наука есть подлинная исихия ума. Эта исихия есть глубокая и трезвенная поэзия. Именно поэтому мы не будем далеки от истины, если определим науку как поэзию в самом здравом и трезвом ее понимании, поэзию, как родительницу смысла, глубины и неравнодушия. Это не «плаксивость чувств», не «воздушная стихотворность» — это трезвенное и вдумчивое осмысление, часто переходящее в глубокую задумчивость. Такая наука восходит к смыслу, к сущности происходящего. Такая наука есть действенность ума, соединенного с сердцем, ума, который мыслит трезво, глубоко, поэтично и увлекательно. Эта наука не анализирует, собирая во едино осколки своего точного анализа, — она созерцает цельное, и в этом цельном частное показывает себя само, минуя законническую строгость определений. Однако, как мы уже заметили, в нашем несовершенном веке нет совершенной свободы, а значит подлинная поэтическая наука возможна не всегда. В некоторых случаях наука по необходимости становится неким законом. Достаточно вспомнить догматические определения эпохи Вселенских Соборов, где строгая регламентация поставлена во главу угла. Любой итоговый документ есть четко прописанное предписание. Но главное ведь даже не это, главное — сохранить устремленность к очерченному идеалу, и сама эта устремленность становится охраной от душевного фарисейства. Поэзия должна присутствовать в науке, наука, несмотря на вынужденное «законничество», должна в этой поэзии рождаться, должна тяготеть к ней, чтобы сохранить свою подлинность. Находясь под законом, мы можем и должны учиться жить сердцем, учиться просто жить, стремиться к тому, чтобы наше богомыслие было подлинным внутренним опытом, опытом глубоким, напряженным, актуальным. Это состояние вдохновленной поэзии есть состояние внутреннего сосредоточия, действенного духовного переживания, рождающего подлинный смысл. |
| Так как жизнь каждого общества имеет в основании своем религию, то не лишним считаем взглянуть на жизнь евреев в религиозном их отношении, тем более, что жизнь иудея вполне подчинена религиозной обрядности. В изданной нами книге о еврейском богослужении за 1865 г., мы уже говорили, что евреи имеют большую привязанность к своей религии, что они в точности исполняют каждый обряд, утвержденный их раввинами и законом Моисея. Еврей в назначенный час утреннего и вечернего богослужения отправляется в синагогу на молитву, и если обстоятельства не позволят некоторым из них исполнить это, то они, хотя бы дома, а прочитают все молитвы, положенные уставом синагоги. А как они свои праздники сохраняют! Например, в субботу евреи не займутся никаким житейским делом, они и огня не разведут, не вытопят печку даже в самый холодный зимний субботний день; словом, ничего евреи не сделают в шабат; даже во время пожара не пойдут в этот день гасить огонь и спасать свои вещи. Конечно, все это может казаться странным, но удивляться этому не должно, если возьмем во внимание то, что законы Моисея со всей строгостью запрещали евреям заниматься в день субботний житейскими делами, и тем более не должно удивляться, если вспомним, что они клялись на Синае перед самим Богом исполнить все, что Он им повелит; «Вся елика рече Бог , говорили они, сотворишь и послушаешь» (Исход 19 глав. ст. 8). Правда, что израильтяне в скором времени, по получении закона, неоднократно нарушали его, но постоянные чудеса, являемые десницей Божьей в сем народе, заставляли его раскаиваться в своих поступках и благоговеть перед именем Иеговы. И древние израильтяне, вразумляемые чудесами и явлениями славы Божьей, несмотря на свое неоднократное падение, всегда искали утешения в Боге и в Нем находили оное. Но со времени отвержения ими Христа Мессии они лишились прежней любви Божьей и рассеяны, как мы видим, по всему лицу земли 1 . Но вот замечательно, что они и в рассеянии своем, находясь под влиянием чужеземных государств, везде сохраняют веру свою, нравы, обычаи и постановления; так, например, есть у них, как и у древних евреев, свой духовный начальник, под управлением которого живет, действует и управляется каждая община; есть и домашний свой суд Бездин, нечто похожее на древний синедрион. В каждом городе и даже местечке, где обитают евреи, имеется по нескольку училищ; везде есть синагоги и молитвенный дом; в больших же городах имеется их по нескольку, а во всей России, как видно из доклада министерства внутрених дел, находится 616 синагог, 2435 молитвенных школ с 5109 духовными. Так как все эти учреждения, как и сама жизнь евреев, находятся под влиянием духовных раввинов, то нужным считаем, прежде всего, поговорить о них. Раввины |
| Закрыть «Каждое новое испытание от Бога делает тебя лучше» Проповедь в Неделю о мытаре и фарисее 25.02.2024 162 Время на чтение 3 минуты Фото: ru.wikipedia.org Обычно в Иерусалимском храме всегда полно народу, но только не в будний день, и не рано утром. Люди считали для себя достаточным посещение храма по воскресным дням и праздникам. Вот ведь и в Законе сказано: «Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай, и делай всякие дела твои; а день седьмой – суббота Господу, Богу твоему» (Исх. 20, 8). Редкий человек заглянет в храм просто так. Увы, надо признать очевидное, мы вспоминаем Бога только когда нам очень плохо, или что-то срочно нужно. Так уж случилось, что в пустой от служб и людей храм пришло помолиться двое. Один был уважаемый фарисей, а второй – простой мытарь. Оба вознесли свои мольбы к Богу. Но итоги молитвы для обоих были разными. «Как же так?» – спросите вы. Ведь оба делали благое дело. Так почему же одного Бог услышал и простил, а второму даже не ответил? Начнем с фарисея. Фарисеями (по-гречески « Φαρισαος»), в Израиле называли людей, принадлежащих к особому религиозно-философскому течению (с иврита «перушим» – отделившиеся»), которые совершенно отвергали возможность смешения еврейской культурной традиции с иными традициями греко-римского мира, призывали соблюдать в строгости и точности все законы Моисея. Это была одна из самых непримиримых религиозных партий в древнем Израиле. Несмотря на свою ригористичность, она была очень популярна у простого народа. К фарисеям прислушивались, искали их совета. И вот, мы слышим с вами в сегодняшней притче ещё об одном представителе этого течения. Какими же словами молился этот фарисей? Послушаем его молитву: «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот вот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю» (Лк. 18, 11 – 12). Ох, сколько же пафоса в его словах. Он общается с Богом на равных, не считая это неуважением. Его осанка и место, избранное для молитвы говорят сами за себя. Он стоит в центре храма и доводит до сведения Бога свои достижения. Его распирает гордость за свои совершенные добрые дела, он наслаждается ими. Ему, в сущности, и Бог то не нужен. Так, между прочим, еще Один свидетель его «величия». Весь мир для этого фарисея – это одни грешники. Он уже достиг праведности здесь на земле и не понимает, почему еще он не награжден Богом. Ведь он и постится больше, чем все остальные: два раза в неделю (хотя законом положено было лишь раз), и десятину он отдает Богу со всего что у него есть, а не только с определенных доходов. |
| Н. А. Соловьёв, С. В. Посадский Глава первая. Тринитарно-энергийная Метафизика «Ибо все из Него, Им и к Нему. Ему слава во веки, аминь.» ( Рим. 11:36 ) I. Пролегомены к панентеистической метафизике 1. Особенности возрождения метафизического знания в XXI веке Начало XXI столетия характеризуется устойчивой тенденцией к возрождению метафизического знания. Достоянием прошлого стали неосновательные попытки неопозитивизма обозначить постметафизическую эру в истории человеческого духа. Выдержав критическое оппонирование Р. Карнапа и А. Д. Айера, считавших метафизические проблемы набором псевдопредложений, метафизическая тематика ожила в аналитической философии, имеющей определенную генетическую связь с самим неопозитивизмом. Весьма знаменательно, что именно аналитическая философия, формулирующая особый стиль мышления, претендующий на идеалы точности и логической строгости, центрирующий процедуры доказательства и обоснования, апеллирующий к анализу языка и естественно-научным данным, сегодня возрождает метафизические проблемы. Начиная с проекта «дескриптивной» метафизики П. Ф. Стросона, полагающего, что для элементарного познания мы нуждаемся в метафизическом допущении «личностей» и «тел», метафизическая тенденция прочно закрепляется в исследованиях философов-аналитиков. При этом интенсивность освоения метафизической тематики аналитической философией неуклонно возрастает. Если некоторые этапы развития аналитической философии предшествующего столетия можно было охарактеризовать как возвращение к натурфилософской традиции досократиков, то в своем последующем развитии она преодолела этот уровень 1 . Современная аналитическая философия исследует широкий спектр метафизических тем, включающих вопросы природы пространства и времени, свободы воли, связи между сознанием и телом, универсалий, причинности, бытия Бога и др. Можно сказать, что сегодня аналитическая философия всё более тяготеет к традиционному философскому знанию со всеми присущими ему разделами и областями, в котором метафизические исследования имеют приоритетное значение. |
| В речи о характере проповедей должны быть показаны те существенные свойства, какие принадлежат проповеди, как специальному роду словесных произведений, и которыми она отличается от других родов словесных произведений. Если бы мы, определяя то, как нужно проповедовать, стали перечислять логические и эстетические свойства, какие должны быть в каждом порядочном сочинении, как то: точность и определенность мысли и выражения, ясность и правильность речи и т. под., то этим нимало бы не определили характера проповеди, и трактация об этом была бы лишним балластом в гомилетике, хотя подобные общие указания свойств хорошей проповеди встречаются в гомилетических руководствах. Что же собственно составляет отличительный характер проповеди? Каким требованиям она должна удовлетворять, каким законам должна подчиняться в своем строе, чтобы отвечать прямому своему назначению? У Амфитеатрова мы встречаем чрезвычайно обильный анализ тех свойств, какие должны быть соблюдаемы в характере церковного собеседования. Определяя внутренний характер церковного собеседования, он указывает три главные качества, какими оно должно обладать: 1) назидательность для ума, 2) убеждение для воли и 3) помазание для сердца. Каждое из этих трех свойств у него подробно раскрывается, разделяясь на другие частнейшие свойства. Разъясняя понятие назидательности, он указывает три главные черты, необходимые для неё, чтобы проповедь была назидательной, – религиозность или дух библейский, православие и народность. Говоря о помазании, он перечисляет множество частных черт слова помазанного, – евангельскую благодать или приятность, животворность и питательность, трогательность, строгость пророческую, возвышенность взора и быстроту, достоинство и глубину мысли, власть и силу слова апостольскую, кротость отеческую, простоту, искренность, обилие и разнообразие слова помазанного. Как ни подробен и ни обилен этот трактат в гомилетике Амфитеатрова, он не дает нам полного удовлетворения. В нем не указаны с раздельной ясностью существенные черты характера проповеди, и даже самое обилие подразделений главного понятия служит у него не столько к уяснению, сколько к затемнению дела. |
| Второй вопрос... о священстве. Древние соборные каноны не сохранившим целомудрия заперли дверь входа в священство. Но как Покаяние, строго совершенное и возвращающее первую чистоту, ставит прошедших сей курс в ряд способных нести труд сего служения в совершенстве, то иерархия, принимая сие во внимание, растворяла дверь входа. Так и ныне делается... Но нередко без уверенности в годности, а по предположению ее. Как вам быть? Вы напрасно не предложили сего вопроса старцам в Глинской пустыни. Старцы те – о. игумен и духовник, как слышу, опытны и решили бы вам сие по-Божьему. Вы на меня возлагаете решение сего. Вот вам мое решение: пока не установитесь как должно внутри и не укрепитесь, ни монашества не принимайте, ни тем паче священства. Говорите, когда будут предлагать монашество: «Подожду и послужу немного... а потом». Этим отдалите и священство. Теперь же возьмитесь за суровые строгости, пока выгоните все похотное. Посмотрите, как моют белье... между другими приемами – жарят в печи, пересыпав золою... потом на реке полощут и бьют без жалости вальками и руками выжимают. Все подобное вам предлежит сделать с собою (2, с. 222–223). В прежнее ваше восстание от сна греховного благодать ощутительно действовала в вас и не давала вам замечать трудов восстановления. Теперь будет иначе... Ваш собственный труд должен предшествовать, без сочувствия, деспотически, и благодать проявлять будет свое действие, когда утомитесь от труда и не будете знать, что делать... Вы имеете епитимию. В точности исполняйте ее без опущения. И другое все подгоняйте к ней. Я не могу вам определять подробности. Одно твержу: ...рвение неудержимое возьмите, и пусть оно вытекает из возненавидения плотских сластей как врагов безжалостных. Когда придет в силу сие возненавидение, тогда чуть покажется даже легкий помысл – как душа, яко лев, возрычит на него... и тот мгновенно убежит... Святой апостол Иаков пишет: противьтесь диаволу, и бежит от вас... противьтесь похотным восстаниям – и не одолеют. Эти противления и отпоры похотных восстаний будто незаметны, но они замечаются на Небе и тотчас привлекают венцы... Ни один отпор не оставляется без увенчания... Восприимите же мужество и ратуйте за себя (2, с. 223–224). 12. О переменной погоде на душе |
| Вы, конечно, понимаете уже, в чем должно состоять ваше содействие и что именно от вас требуется. Первым делом, постарайтесь покороче узнать замах и себя и изучить что в вас хорошего и что есть дурного, особенно что дурного, – ибо это скорее имеет скорее возобладать над хорошим; и притом вырвавши это дурное, вы больше разовьете в себе все хорошее. Сами себе вы виднее, и никто не может так хорошо вас понимать как вы же сами. При всех, самых усердных с нашей стороны наблюдениях за вами, нам все-таки приходится действовать, так сказать, со стороны и наугад; ибо чужая душа, как бы она ни была молода, даже детская душа, а все-таки потемки. От того-то всегда возможны и почти неизбежны в воспитательной деятельности разные недоразумения и даже прямые ошибки. Лицемеры и хитрецы могут, например, вызвать у нас снисходительность, и затем употребить ее во зло. Наоборот, нашей законной строгости не поймут баловники, и никогда не примирятся с ней, а все будут называть ее суровостью и несправедливостию. Наша точность в соблюдении уставных семинарских правил будет казаться формализмом для шалунов и неглижеров и т. д. А всего этого не было бы, если бы помнилось апостольское слово: и сами вы, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный. Это значит до тех пор, пока вы сами не приметесь за внутреннюю работу над собой, и научив свои наклонности не будете останавливать дурных проявлений своего характера, и в тоже время практиковаться во всем добром, – в послушании напр., в кротости, в трудолюбии, в страхе Божием, в молитве, в братолюбии, в незлопамятности, в чистоте, прямодушии, и вообще в христианском благочестии, – до тех пор все наши труды и заботы об вас не будут прочны и надежны, и жизнь, в которую Бог даст вы вступите со временем уже не в качестве воспитанников, а в качестве членов общества, может застать вас неприготовленными, слабыми и неспособными на труды и подвиги добродетели, и – чего Боже сохрани! может увлечь вас своим грязным и мутным потоком далеко, далеко от тех святых целей, для которых мы вас готовим. |
| Очередь Как-то раз я увидела, что батюшка стоит в общей очереди с клиентами в нашем банке. Как же так — человеку под 80, стоять ему тяжело, а мои работники его не пропускают вперед! А сотрудники наши увлеклись бумагами и на людей в очереди внимания не обращают. Подошел человек — работают с ним, а уж кто там за ним стоит, им дела нет. Батюшка ждет терпеливо, кротко, никаких вопросов не задает. А мы-то к нему, если какие трудности, сразу бежим, в любой момент, и он всегда нам время уделяет, забывая о своих делах, отвечает на наши многочисленные вопросы. Так меня это задело! Говорю: «Как же так? Старый человек, священник, в очереди стоит, а вам и дела нет!» Подхожу к отцу Нафанаилу: «Батюшка, давайте ваши бумаги!» А он отвечает: «Нет, это хорошо, что я в очереди, люди-то все видят, что порядок соблюдается, и терпение есть, и все молчат, спокойны, никто не торопится». Это был пример для меня. Однажды я пришла в монастырскую лавку. Как сотрудники банка, мы всех продавцов знали. А тут группа какая-то с экскурсией подъехала, люди кинулись к лавке записки писать, сувениры покупать, а я тороплюсь, мне на работу надо успеть, стоять некогда в очереди. Хотела было попросить, чтоб меня пропустили. Но вдруг вспомнился тот разговор с батюшкой… я остановилась и сказала себе: «Нет уж, стой и терпи!» Отпечаток Любая профессия накладывает отпечаток на характер человека. Что дал мне банк? Это четкость, аккуратность, честность, прежде всего. Есть, однако, и отрицательные стороны. Я была очень строгой на работе, и эту строгость приносила домой (кстати, именно под влиянием батюшки я постепенно становилась мягче). Требовала, чтобы дома был идеальный порядок, все вещи были разложены по полочкам, после приготовления обеда не оставалось ни следа от пищи, ко всему подходила принципиально. Однажды дочка пришла из школы, я сразу же встретила ее со своими требованиями, и тут она сказала: «Мама, но ведь дома же ты не кредитный инспектор!» Особый характер Когда отец Нафанаил заходил к нам в банк, он читал все объявления, абсолютно все инструкции. Не просто пробегал глазами, а внимательно изучал, досконально. Был момент, когда мы с вкладчиками заключали договора на депозиты. Он приходит и говорит: «Вот в договоре-то вы пишете, что обещаете проценты, все прекрасно. А если банк разорится, что вы делать будете? Этого у вас в договоре-то не написано!» Точность — это очень важное качество для казначея. Еще очень важно иметь хорошую память и широкий кругозор. Батюшка всегда поразительно владел информацией: он помнил наизусть все необходимые двадцатизначные номера счетов! Не знаю, как ему удавалось столько запоминать. У него не было экономического образования, но, когда его назначили казначеем, он стал самостоятельно осваивать новую профессию. В одном из разговоров он сказал мне: «Человеку все возможно, нужно только захотеть». |
| Правильное прощение — это когда ты в согрешившем против тебя увидел самого себя или, наоборот, когда сам встаешь на место того, кого ты обидел. Перед Богом мы все одинаковы, и Он прощает нас вне зависимости от нашего образования, социального статуса или положения в Церкви. Прощает, потому что любит всех как одно целое. Лучше всего эта мысль выражена в Древнем Патерике, когда один из отцов, увидев некоего согрешающего брата, сказал с горькими слезами: «Этот сегодня пал, а я — завтра». — Часто люди говорят друг другу «прости» и делают вид, что мирятся, но это примирение только внешнее, внутри остаются холод и враждебность. Что является индикатором истинного прощения? — От нас зависит только сказать «прости». Насколько искренним будет прощение от ближнего, знает только один Бог. В Псалтири есть такое выражение: «Приступит человек, и сердце глубоко», то есть сердечная глубина любого из нас неизмерима. Нет такого эхолота, который мог бы с точностью указать нам, что вот, я достиг глубины своего сердца и больше не могу ни прощать, ни просить прощения. Нам неизвестно также и то, что творится в сердце нашего ближнего. Лучше не задумываться над искренностью обоюдного прощения. И поскольку в наших отношениях с людьми слишком много «иксов», порой достаточно просто механически подставлять «прости» вместо неизвестных — и глядишь, что-то да разрешится. И самое главное — от этой простейшей механики недалеко от блаженства по заповеди: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут». Но если мы хотим проверить еще и истинность прощения с нашей стороны, то на этот случай есть простая индикация. Если мы искренне готовы уступить место тому, кого простили только устами, любое место, в зависимости от ситуации, и предпочесть его интересы своим, значит, прощение совершились и в глубине сердечной. — Почему традиционная форма прощения содержит фразу: «Бог простит»? Иногда складывается ощущение, что это что-то вроде отговорки. Бог, дескать, простит, а вот я ни за что… — Такое смущение, от кажущейся строгости и какой-то недоброй обрывочности фразы: «Бог простит», происходит из-за разорванной традиции. |
|
|
