| 4 .1. Будучи наслышан о тебе от тех, кто знает тебя дольше, чем я – ведь я знаю тебя так недолго, – я возжелал раздуть искры астрономии, таящиеся в твоей душе и вознести их ввысь посредством внутренних сил. Астрономия ведь и сама есть в высшей степени почитаемая наука и может возвести к чему-то еще более достойному – к знанию, которое, думаю, есть перевозчик к теологии неизреченного. Ибо материя блаженных небесных тел подлежит ( ποββληται) [сфере неизреченного], и движение [неба] есть подражание Уму, как учат знаменитейшие из философов 164 . И это происходит явно и доказательно, а не сомнительно и неопределенно, чему служат геометрия и арифметика, которым несвойственно самим изрекать прямые каноны истины. 2. Итак, я предоставляю тебе дар, наиболее приличный для того, чтобы мне подарить, а тебе принять его. Это вещь моей собственной конструкции, содержащая все, что внесла в науку и помогла мне усвоить достопокланяемая ( σεβασμιωττη) моя учительница [Гипатия]. Вещь была сработана руками лучших мастеров по серебру – из тех, что я мог найти в нашем краю. 3. Но моя цель состоит в том, чтобы воззвать к [дремлющим в] твоей природе порывам к философии. Ибо если ты обретешь стремление пристально вглядываться в видимое, тогда я протягиваю тебе сейчас больший дар, [нежели просто драгоценный предмет,] нечто такое, что имеет отношение к самой науке. И тем самым обращаю твой ум [не к видимому только], но и к тому, что я называл явным и доказательным 165 . 5 .1. Развертывание поверхности сферы на плоскость сохраняет тождественными пропорции различия фигур. Об этом темно говорил уже древний Гиппарх – он был первым обратившимся к рассмотрению этого 166 . Мы же – если будет приличным сказать нечто большее – довели изготовление этой ткани до самой каймы и придали ей совершенство. Проблема, на которую не обратили внимания, состояла в величине посредующего времени. Великий Птолемей и его чудный фиас 167 одни только восприняли это учение Гиппарха и были рады обладать им как полезной вещью, ибо шестнадцать звезд делают его достаточным для ночных наблюдений. |
| vel privat. – 7 названий, 1740–1774 г. Географические книги Н.Н. Бантыш-Каменский делит на следующие группы: 1) география всеобщая (22 названия, 1718–1776 гг.) и русская (8 названий, 1767–1776 гг.), 2) гидрография – 4 названия, 1738–1773 гг., 3) топография – 8 названий, 1762–1774 гг., 4) путешествия – 11 названий, 1751–1773 гг., и 5) tabulae: а) географические – всеобщие (3 названия 1742 г.), и русские – 37 названий (главным образом отдельные карты), 1736–1774 гг., – и б) ichonograph. – городов и крепостей – 12 названий и сражений – 10 названий 1708–1770 гг. Математические книги Н.Н. Бантыш-Каменский прежде всего подразделяет на следующие два класса: in genere system. univers. metheseos (7 названий, 1728–1776 гг.), и in specie, и последний в свою очередь на два отдела: mathes. purae u mathes. impurae. В первом отделе mathes. purae он допускает еще следующие деления: арифметичиские (10 названий, 1703–1776 г.), геометрические (8 названий, 1762–1775 гг.), тригонометрические (3 названия, 1703–1765 гг.), и алгебраические (1 название, 1765 г.); а во втором: механические (2 названия, 1738 и 1764 г.) dioptrici (1 название, 1769–1775 гг.), астрономические (5 названий, 1742–1771 гг.), математ. география (5 названий, 1717–1775 гг.), gnomonici (3 названия, 1735–1771 гг.), архитектурные гражданские (1 название, 1722 г.), военные – 15 названий, 1710–1771 гг.), пиротехнические (4 названия, 1720–1765 гг.), морские – nautici (8 названий, 1744–1775 гг.). Медицинских книг он указывает 19 названий 1752–1776 г. Философские книги Н.Н. Бантыш-Каменский делит прежде всего, подобно математическим, на два класса: in genere (7 названий, 1751–1774 гг.), и in specie. В последний класс входят: 1) логика (1 название, 1760 г.), 2) метафизика (5 названий, 1764–1768 гг.), 3) физика (12 названий, 1740–1774 гг.), 4) история натуральная (10 названий, 1731–1774 гг.), и 5) этика: philos. moralis (61 название, 1752–1776 гг.), aeconomici (13 названий, 1746–1776 гг.), politici (28 названий, 1726–1776 гг.), juridici (15 названий, 1767–1776 гг.). |
| Краткий обзор истории естественно-научной апологетики Со времен «секулярного» XVIII века бурно развивающиеся естественные науки постепенно «узурпировали» все права на построение космогоний, формирование мировоззрений, сохраняя, в том числе, за собой и единоличную власть давать исчерпывающие ответы на самые фундаментальные вопросы бытия. А в XIX веке идея спонтанного эволюционного развития в тесном содружестве с гегелевской диалектикой вытесняет не только из естественных, но и из гуманитарных, теснейшим образом связанных с богословием, наук все альтернативные метафизические парадигмы. При изучении Священного Писания господствующим оказывается подход, связанный с так называемым критическим методом (Higher Criticism Method), a priori ставящим под сомнение авторство библейских книг и богодухновенность священных текстов . Протестантская, а немногим позднее, после некоторой борьбы, и католическая библейская наука частично усваивают этот новый подход . Общие тенденции западной библеистики в ХХ веке в свою очередь оказывают определенное влияние и на православных исследователей Писания . Однако еще в первой половине XIX века только в англоязычной литературе встречается до 30 имен, т. н. «библейских геологов», искавших естественно-научные доказательства сотворения и следы недавней мировой катастрофы - Всемирного потопа. Наиболее известны из них Джордж Янг (1777-1848), Джордж Фэирхолм (1789-1846), Джон Мюррей (1786-1851), Вильям Ринд (1797-1874) . Вильяма Пэли (W. Paley, 1743-1805) можно назвать основоположником популярной в настоящее время «теории разумного замысла». В дальнейшем количество естественно-апологетической литературы растет в геометрической прогрессии. Так, проф. Боннского ун-та Рейш в своем труде «Библейская история в связи с естествознанием» на восьми страницах перечисляет только имена и работы современных ему апологетов. Среди них можно отметить труды проф. Курца из Дерпта «Библия и астрономия, или изложение библейской космологии и ее отношение к естественным наукам» (Берлин, 1864), проф. Шульца из Бреславля «История творения по естествознанию и Библии» (Гота, 1865), иезуита Бозицио «Шестидневное творение и геология» (Майнц, 1865), Пианчиани «Естественная космология, сравненная с книгой Бытия» (Рим, 1862), Цольманна «Библия и природа в гармонии их Откровений (Гамбург, 1869), Виземанна «Рассуждения об отношениях между наукой и откровенной религией (Париж, 1837), Николя «Научные исследования о христианстве» (1846) и др. |
| Адаптации А. из Вавилона сопутствовали изменения традиц. представлений о богах и проникновение в греч. мир новых идей. Важнейшими из них для развития А. являются следующие. 1. Учение о великом годе и испытании огнем в конце времен. Пифагор утверждал, что «все, что некогда произошло, через определенные периоды времени происходит снова, а нового нет абсолютно ничего» (DFV. 14. 8a). Пифагореец Гиппас и Гераклит Эфесский (VI-V вв. до Р. Х.) говорили о периодических мировых катастрофах, в к-рых мир, возникший из огня, в огне погибает (Ibid. 18. 7; 22. A10). Продолжительность великого года определялась неоднозначно (Ibid. 22. A13) и, возможно, в соответствии с вавилонской традицией ( Ван-дер-Варден. С. 150). 2. Представления о бессмертии души и перевоплощении . Начиная с VI в. до Р. Х. распространяется вера в личное бессмертие, отличная от традиц. представлений о загробной жизни. Эпихарм (VI-V вв. до Р. Х.) говорил, что души благочестивых пребудут на небе (DFV. 23. B22). Учение о переселении душ связано с орфизмом (Orphicorum fragmenta/Coll. O. Kern. B., 1922. Fr. 27). О том же учил Пифагор (DFV. 14. 8a). У пифагорейцев утвердилось представление, согласно к-рому душа после смерти восходит к Солнцу и Луне (Ibid. 58. C4). Платон из учения о перевоплощении делал выводы об устройстве космоса (Phaedo. 108c - 114e). В «Федре» он указывает сроки, к-рые проводят души на небесах перед очередным воплощением (248e - 249b). 3. Учения о мировой душе и небесной гармонии. У пифагорейцев космос предстает живым, разумным и божественным независимо от принятой модели его физического устройства: геоцентрической (см., напр.: DVF. 58. B1a) или модели Филолая, согласно к-рой небесные тела вращаются вокруг Гестии , космического огня (Ibid. 44. A16). Платон в «Тимее» рисует величественный образ звездного неба, космоса, к-рый, пребывая в вечном вращении, не только прекрасно сконструирован геометрически, но слышит, видит и обладает высшим разумом. Это совершенный самодовлеющий организм (32a - 34a). Роль Гестии отводится мировой душе: она находится в центре и одновременно объемлет космос и управляет им (34b-c). Наиболее последовательно это учение развивалось у стоиков. Клеанф (III в. до Р. Х.) описывал Солнце как живой огонь и ведущее начало в космосе (SVF. I 499, 504). Хрисипп (III в. до Р. Х.) и Посидоний (II в. до Р. Х.) учили, что космос одушевлен и разумен и каждая душа имеет в нем частицу ( Diogenes Laertius. VII 142). Пифагореец Архит обосновывал родство музыки и астрономии тем, что движение небесных тел должно сопровождаться звуком (DVF. 47. B1). По учению пифагорейцев, планетам соответствуют определенные ноты, порождающие т. н. музыку сфер, к-рую люди не замечают, т. к. привыкли к ней с рождения. Скорости вращения планет и расстояния между ними подчинены закону гармонического ряда как наиболее совершенному (Ibid. 58. 35). Т. о. устройство космоса следует эстетическому критерию. |
| Адаптации астрологии из Вавилона сопутствовали изменения традиционных представлений о богах и проникновение в греческий мир новых идей. Важнейшими из них для развития астрологии являются следующие. 1. Учение о великом годе и испытании огнем в конце времен. Пифагор утверждал, что «все, что некогда произошло, через определенные периоды времени происходит снова, а нового нет абсолютно ничего» (DFV. 14. 8a). Пифагореец Гиппас и Гераклит Эфесский (VIV вв. до Р. Х.) говорили о периодических мировых катастрофах, в которых мир, возникший из огня, в огне погибает (Ibid. 18. 7; 22. A10). Продолжительность великого года определялась неоднозначно (Ibid. 22. A13) и, возможно, в соответствии с вавилонской традицией (Ван-дер-Варден. С. 150). 2. Представления о бессмертии души и перевоплощении. Начиная с VI в. до Р. Х. распространяется вера в личное бессмертие, отличная от традиционных представлений о загробной жизни. Эпихарм (VIV вв. до Р. Х.) говорил, что души благочестивых пребудут на небе (DFV. 23. B22). Учение о переселении душ связано с орфизмом (Orphicorum fragmenta/Coll. O. Kern. B., 1922. Fr. 27). О том же учил Пифагор (DFV. 14. 8a). У пифагорейцев утвердилось представление, согласно которому душа после смерти восходит к Солнцу и Луне (Ibid. 58. C4). Платон из учения о перевоплощении делал выводы об устройстве космоса (Phaedo. 108c — 114e). В «Федре» он указывает сроки, которые проводят души на небесах перед очередным воплощением (248e — 249b). 3. Учения о мировой душе и небесной гармонии. У пифагорейцев космос предстает живым, разумным и божественным независимо от принятой модели его физического устройства: геоцентрической (см., напр.: DVF. 58. B1a) или модели Филолая, согласно которой небесные тела вращаются вокруг Гестии, космического огня (Ibid. 44. A16). Платон в «Тимее» рисует величественный образ звездного неба, космоса, который, пребывая в вечном вращении, не только прекрасно сконструирован геометрически, но слышит, видит и обладает высшим разумом. Это совершенный самодовлеющий организм (32a — 34a). Роль Гестии отводится мировой душе: она находится в центре и одновременно объемлет космос и управляет им (34bc). Наиболее последовательно это учение развивалось у стоиков. Клеанф (III в. до Р. Х.) описывал Солнце как живой огонь и ведущее начало в космосе (SVF. I 499, 504). Хрисипп (III в. до Р. Х.) и Посидоний (II в. до Р. Х.) учили, что космос одушевлен и разумен и каждая душа имеет в нем частицу (Diogenes Laertius. VII 142). Пифагореец Архит обосновывал родство музыки и астрономии тем, что движение небесных тел должно сопровождаться звуком (DVF. 47. B1). По учению пифагорейцев, планетам соответствуют определенные ноты, порождающие т. н. музыку сфер, которую люди не замечают, т. к. привыкли к ней с рождения. Скорости вращения планет и расстояния между ними подчинены закону гармонического ряда как наиболее совершенному (Ibid. 58. 35). Т. о. устройство космоса следует эстетическому критерию. |
| Безвольный и бесталанный патриарх Феофилакт не был, конечно, помехой императору (как не являлся и помощником), и Константин VII терпеливо дождался естественного окончания его архиерейства. Тот тяжело заболел в 956 г. и вскоре умер. На его место император назначил Константинопольским патриархом св. Полиевкта (956–970), монаха, известного своим аскетизмом и ученостью, – все считали его вторым св. Иоанном Златоустом 397 . Правда, отношения между царем и патриархом вскоре приняли натянутый характер. Константин Порфирородный, как и Роман Лакапин, вовсе не собирался отказываться от своих прав в части управления Восточной Церковью, что очень не нравилось столичному архиерею. До открытого разрыва отношений дело не дошло, но и особой доверительности между ними не возникло. Воспитанный, скорее, ученым, чем василевсом, Константин Порфирородный очень много времени уделял восстановлению императорского образа, несколько подпорченного во времена «семицарствия», и распространению науки в византийском обществе. Основную деятельность по управлению Римским государством осуществляла его жена Елена, сформировавшая вокруг себя кружок доверенных друзей. А василевс создавал новые школы и взял действующие учебные учреждения под личное покровительство. Он своими трудами восстановил в Византийской империи астрономию, геометрию, арифметику, музыку, стереометрию и, конечно, философию. Во главе всех византийских школ находилась Константинопольская академия, в которой существовало 4 факультета – философский, риторический, геометрический и астрономический. Это не были сугубо «теоретические» учебные заведения; в случае необходимости предметом исследований являлись и практические вопросы. В частности, там была разработана «Земледельческая энциклопедия» 398 . Словно реализуя идеи Платона, император назначал на высшие должности в государственном управлении ученых мужей. Протоспафария Константина, философа и мистика, патрикия Никифора, знатока геометрии, асикрита Григория, сведущего в астрономии, он ввел в ближайший круг, сделал их постоянными участниками царских обедов и делил с ними минуты отдыха. Из их учеников царь назначал судей, секретарей, клириков, чем заметно оздоровил чиновничьи кадры. Помимо этого, император много писал. Его перу принадлежит несколько выдающихся произведений, по счастью, дошедших до нашего времени. Помимо сочинения «О фемах», особый интерес представляет работа «Об управлении империей», написанная как руководство по управлению Римским государством для единственного сына и будущего Римского императора Романа II. |
| В большой (нижний) круг впускает Евклид: там нас ожидает мудрость арифметики, геометрии, астрономии и пр. В малый (верхний) круг впускает Аристотель: там нас ждет божественная мудрость философии. Это — классическая антично-средневековая модель наук: и где же здесь найти место для «новой науки» баллистики? Среди почтенных старцев, символизирующих науки, мы неожиданно видим дымящиеся пушки и летящие ядра: храм антично-средневековой мудрости еще стоит, но уже скоро будет натурально разбомблен: Тарталья-то проводил эксперименты, долженствующие показать закономерности полета и падения артиллерийских снарядов: так рождалось экспериментальное естествознание. Эта (по Лосеву) мифология бессмысленного, обезбоженного не «космоса», не «мира», а просто пустоты, наполненной детерминированными атомами. Ни форм тебе уже здесь, ни энтелехий, ни ангелов, ни Небес, ни Бога. Люди тоже станут такими же «атомами» в обезбоженном мире — и прежде всего на войне. Теофизика света Сен-Дени. Витраж Но ведь Сен-Дени — тоже своего рода трактат о природе реальности. «Святой Дионисий» собора Сен-Дени (вполне в средневековом духе) — это не только парижский мученик, но и тот Дионисий, что упоминается в Книге Деяний. И тот, кто потом возьмет себе его имя как псевдоним: Дионисий Ареопагит, исследователь ангельских иерархий, Божественных Имен, мистической теологии. Создатель некоего комплекса «наук», воплощением которого служит Сен-Дени и который будет вытеснен «новой наукой». Как Бог может присутствовать в мире как целом и в каждом его моменте? Как мир может быть и чем-то единым, и совокупностью вещей? Дионисий отвечает на эти вопросы картиной стройного гармоничного целого, вбирающего вещи не способом подчинения, но притяжением Божественного Эроса. По Дионисию, мир — иерархия, то есть некая умная красота, где Бог — и само ее единство, и связь между ее моментами, и источник бытия каждого из моментов. Бог это Светоносная Тьма, Непознаваемый Мрак, чей Свет отражается в бесчисленных зеркалах ангельских сил: некая теофизика света, некая теокосмология. Сен-Дени построен по открытым ею законам. Витраж — один из основоэлементов готики: творение, просвеченное Божественным Светом. Камень — символ грубости, дебелости материи должен впустить в себя простор и свет, сам стать светом. Вот задача готики, ее «экспериментальная физика». Готика — тоже ведь определенная физика, определенная технология: огромные витражи, тонкие стены, высокие потолки, внутренний простор, разомкнутый к Свету. Как это решалось средневековыми мастерами? Вес («дебелость», плотность/плотяность) огромного здания распределялся через сложную систему внешних укреплений: не уничтожение материи, тварности, но особое искусство ее (материи) просвечивания, онебесивания. Здесь материя не противоставляется духу, но одухотворяется, обоживается. Тонкие, воздушные, просторные, высокие, полные света готические церкви — спасенная, обоженная материя. Готическое зодчество есть как бы аскеза: дебелую плоть мира соединяют с Божеством. |
| «В Византии, говорит один из новейших историков, – от IX до XII в. происходила эпоха возрождения, которая хотя и не произвела гениев и талантов, поражающих особенной оригинальностью, но по крайней мере свидетельствует о понимании умственных интересов и о любви к ученым исследованиям, – к этой эпохе относится бòльшая часть рукописей, сохранивших нам произведения древнегреческой литературы. Наука замерла на Востоке, после того как Юстиниан закрыл школы в Афинах и запретил преподавание права всюду, за исключением Константинополя и Бейрута. Великий Константинопольский университет, основанный в 425 году Феодосием II, сделался единственным важным центром для научных занятий, хотя конечно научное преподавание здесь часто находилось в упадке. Литература, со времени Юстиниана, приняла характер почти исключительно монашеский. Но вот, вслед за иконоборческими спорами совершилась важная реформа. Цезарь Варда, брат императрицы Феодоры, с большой заботливостью переустроил императорскую придворную школу и, хотя сам противник иконоборцев, не поколебался поставить во главе ее Льва, который был архиепископом Салоники в предшествовавшее царствование и подал в отставку, когда произошло восстановление икон. В ней изучали философию, грамматику, геометрию, астрономию. Профессоры выбирались из самых ученых людей того времени; студенты получали образование бесплатно, и те из них, которые прилежно учились, могли с уверенностью рассчитывать на постоянное императорское благорасположение. При Константине VII Константинопольские школы находились в полном благоденствии; учителя состояли в числе самых знатных лиц Империи, причем в официальных документах упоминаются названия «князь риторов», «консул философии»; студенты могли надеяться, что знание откроет им доступ к самым высшим государственным должностям. Историки Константина VII представляют нам его окруженным студентами, беседующим с ними, поощряющим их, – из их числа он брал своих чиновников, епископов. И если Константинопольский университет теряет потом в своем блеске, то временно, так как в XI веке, при Константине Мономахе, он снова оживает, благодаря одному из знаменитейших ученых средних веков Визаитии – Михаилу Пселлу . |
| В заключении (42) он объясняется о самом себе, своей родине, прежнем образе мыслей и о сознательном принятии нового учения, которому он не намерен изменить. Апология Татиана была в великом уважении в древние времена христианства, несмотря на то, что он помрачил славу своего имени заблуждениями, в которые впал в позднейший период своей жизни. Ею пользовались как образцом, из нее приводили отрывки в своих сочинениях Афинагор, Климент александрийский , Тертуллиан , Евсевий и др. В ней писатель является христианином, свободным от чисто гностических мнений; но вместе человеком весьма образованным, хорошо знакомым со всеми отраслями греческой литературы, в котором с обширною ученостью соединяется остроумие и способность метко выставить слабые стороны языческой жизни. К сожалению, под влиянием впечатлений, вынесенных им из глубоко развращенной среды современного ему общества и представителей его интересов и стремлений, Татиан не умел сохранить спокойное беспристрастие и строгое уважение к истине. Справедливо нападая оружием порицания и насмешки на языческое многобожие, публичные игры и зрелища, пустоту философии того времени, особенно в лице циников, и пр., он беспощадно относится ко всему прошлому греческого народа, не признает за ним никаких заслуг, оспаривает славу благороднейших людей древности (например, Платона), которым платили дань уважения другие апологеты христианства, особенно учитель Татиана св. Иустин. Татиана речь против эллинов Не будьте, эллины, враждебно расположены к варварам 15 и не питайте ненависти к их учениям. Ибо какое из ваших учреждений получило начало не от варваров 16 ? Славнейшие из телмиссян 17 изобрели искусство предсказывать по снам; карийцы – искусство предузнавать по звездам, фригийцы и древнейшие из исаврян по полету птиц, кипряне по внутренностям жертвенных животных. Астрономию изобрели вавилоняне, магию персы, геометрию египтяне, письмена финикияне. Поэтому перестаньте называть своими изобретениями то, что переняли от других. Орфей научил вас поэзии и пению; он же ввел у вас посвящение в таинства. |
| В Риме Амвросий получил языческое образование, обучившись «свободным дисциплинам» (Павлин, Житие Амвросия, 5), под которыми в поздней античности понимали грамматику, диалектику, риторику, геометрию, арифметику, музыку и астрологию. Христианских школ в Римской империи не было до конца IV в., хотя среди учителей уже в середине столетия было немало христиан. Кстати, прототип христианской школы был создан как раз Амвросием, когда он развернул бурную епископскую деятельность. Школа Амвросия называлась пресвитериум и предназначалась для подготовки священников. Вообще же система образования в Риме сформировалась под влиянием греков в I в. н. э. и ко времени Амвросия не претерпела существенных изменений. В основных своих чертах она сохранилась и в средневековых монастырских школах. Римское образование было частным и имело три ступени. В элементарной школе обучали чтению, письму и началам счета. На средней ступени ученики за плату посещали учителя, который преподавал грамматику, совмещая ее с основами риторики. Программа обучения включала чтение греческих и римских авторов, разбор текстов, изучение правил стилистики. Однако обучение не ограничивалось только этим, а было, выражаясь современным языком, интегрированным. Как писал известный оратор и учитель риторики I в. Квинтилиан, при чтении нельзя обойтись без музыки, ибо предстоит говорить о стихотворных размерах и ритмах, ни без знания астрономии, ведь иначе не поймешь поэтов, которые столько раз упоминают в своих стихах восходы и заходы небесных светил, чтобы дать представление о времени года или суток. Но не обойтись и без знания философии: тема каждого поэтического произведения связана с глубочайшими и тончайшими явлениями природы и человеческой души (Воспитание оратора 1 4,4). Изучение языков и литературы велось одновременно с преподаванием римской истории, состоявшим главным образом в сообщении исторических примеров достойного поведения предков. Уроки музыки и гимнастики как таковые отсутствовали, вместо них часто проводилось практическое обучение верховой езде, фехтованию и плаванию. Значительное место в школах отводилось изучению римского права. |
|
|
