| Керенскому (Богосл. Вестн. 1905 Июль–август. Стр. 486) выкидывает (!!) А. Ричля из списка богословов, отрицающих чистое протестантское учение о церкви и представляет новый список богословов при некоторых старых. В следующем ответе о. П. Светлов и этот новый список, наверное, заменит опять новым... Всем сказанным блестящие познания о. П. Светлова в новейшем протестантском богословии однако ж не исчерпываются. Излагая в своей статье против о. П. Светлова учение о церкви А. Гарнака и попутно упомянув о воззрениях других родственных ему по направлению богословов (Кафтана, Лоофса, Келера и Бидермана), я ни одним словом не обмолвился о воззрениях по данному вопросу самого А. Ричля и его строгих учеников, как отличающихся в своем учении о церкви от упомянутых богословов. О. П. Светлов, очевидно задавшись целью блистать своими познаниями во всех богословских вопросах и совсем поразить г. Керенского, однако ж счел необходимым поговорить и о ричлианском богословии. «Воззрения ричлианской школы, пишет он, в частности... воззрение А. Гарнака передано г. Керенским совершенно неточно, будто они под церковью разумеют исключительно (!?) величину невидимую...» Наоборот, в школе ричлианского богословия под церковью разумеется нечто лишь исключительно внешнее... (Ричль, ранее Кант, Тифтрунк и пр.)... в отличие от царства Божия. В собственном смысле слова И. Христос не основывал церкви... (Prof. A. Harnack. Lehrbuch der Dogmengeschichte. Freiburg i. В. I 1886. В. I. P. 52)... Это доказывается и цитатами г. Керенского из Гарнака, говорящими лишь о том, что, по Гарнаку, до III века церкви не было...» 87 Конечно как и в других богословских вопросах, и в знании ричлианского богословия, откровенно сознаюсь, я даже и не думаю сравняться с о. П. Светловым: он ведь все знает, даже то, чего никто не знает и чего совсем не существует. Все-таки беру на себя смелость заявить о. П. Светлову, что его утверждение, будто, по учению А. Гарнака, церковь есть величина исключительно видимая будто бы «по Гарнаку до III-ro века церкви не было...» (?!), это утверждение может высказать человек, не только совсем незнакомый с воззрениями знаменитого немецкого историка по рассматриваемому вопросу, но и не могущий перевести тех страниц Das Lehrbuch der Dogmengeschichte, которые я указал ему в своем первом возражении. |
| Католические оппоненты Лютера до сих пор все свои возражения реформатору главным образом (и вполне правильно) строят на том, что Лютер выступил против авторитета церкви. Так что последний парадокс Гарнака — тоже чисто католический. Но Гарнак без него обойтись не мог и, отлично понимая, какому риску он подвергает весь строй своих либерально-протестантских идей, он, со свойственной ему добросовестностью, все-таки обнажил свое слабое место, не дожидаясь, чтоб это сделали его противники. Вера без авторитета, говорит нам представитель новейшей теологической мысли в Германии, невозможна. Я опять-таки не стану сейчас разбирать и анализировать и, еще меньше, оценивать приведенное суждение Гарнака. Об этом будет речь впереди. Мне только необходимо установить, что опыт Гарнака, опыт, повторяю, превосходного ученого, даровитейшего и умнейшего, знатока религиозной литературы, приводит к такому заключению о значении авторитета в религиозных вопросах. Немного опережая изложение и заходя вперед, я тут же должен сказать, что считаю заключение Гарнака совершенно неверным. Если бы он знал только Апостола Павла и Лютера, этого было бы вполне достаточно для противоположного вывода. Я уже не говорю о средневековых мистиках и сектантах, уходивших от авторитетов, на которых они воспитывались и выросли. С уверенностью можно сказать: дело всех религиозных гениев сводилось к разрушению существовавших религиозных авторитетов. Особенность жизни и смысл мучительного и напряженного существования этих людей в том именно заключался, что они сами должны были быть авторитетами для других, в то время, когда они для себя не имели никакого авторитета. Гарнак этого не заметил, не хотел или не умел заметить? Вероятно, тут причина лежит глубже. Мы помним что Гарнак считает парадоксы законными в области религии. (Wes. d. Christ. 44). И, вместе с тем мы знаем, что даже те парадоксы, которые допускают признанные людьми исповедания христианства, даже парадоксы ортодоксального протестантизма, я не говорю уже о католичестве, кажутся Гариаку неприемлемыми. |
| Он приписывает Аполлинарию великое значение уже в истории того вопроса, который поднял споры в христианском мире века гораздо ранее выступления его на литературное поприще, т. е. в истории вопроса о единосущии Лиц св. Троицы. В глазах Гарнака Аполлинарий есть ни более, ни менее, как основатель и первый систематизатор православного учения о св. Троице; он – ученик св. Афанасия, но не повторяет своего учителя, а продолжает и заканчивает его дело; по Гарнаку, его прямо нужно назвать первым церковным писателем, который, к догмату о единосущии Сына Божия с Отцом, присоединил соответствующий догмат о Св. Духе и таким образом пополнил церковное учение о Боге, троичном в Лицах. Как одушевленный противник арианства, Аполлинарий занимает у Гарнака выдающееся место. Мы привыкли думать, что быстрой и окончательной победе православия над арианской ересью, после св. Афанасия, всего более способствовали Каппадокийские отцы т. е. Василий Великий , Григорий Богослов и Григорий Нисский ; из Гарнака мы узнаем, что и здесь пальма первенства должна принадлежать Аполлинарию, так как Каппадокийские отцы заимствовали свое учение о Троице ни от кого другого, как от своего учителя – того же Аполлинария. Он первый в полноте раскрыл это учение; он же придал этому учению и тот характер, в котором оно, по мнению Гарнака, достигло торжества на Востоке 5 . Еще большее значение уделяет Гарнак Аполлинарию в истории другого вопроса, вопроса о Лице Богочеловека, сильно занимавшего собой богословствующие умы еще во второй половине века. Если в области учения о св. Троице Аполлинарий завершает дело, начатое ранее его, то здесь, в области учения о Богочеловеке, «он пролагает путь для проблемы будущего времени» и пролагает так, что определяет своими воззрениями, то решение, какое должна получить эта проблема позднее, у греческих церковных писателей. Замечательно, что Гарнак, в общем, довольно правильно излагает христологическую систему Аполлинария и верно определяет мотивы, побудившие его к отрицанию ума человеческого во Христе. |
| Он носит имя Константинопольского символа с таким же правом, с каким и так называемый апостольский имя «апостольского», и так называемый Афанасиев имя «Афанасиева». Притом он в одно и то же время и старше, и моложе по своему происхождению, моложе по своему значению и авторитету». В приведённых словах Гарнака есть мысли довольно верные и есть мысли совсем неверные. Едва ли можно спорить против того утверждения Гарнака, что собор Константинопольский II Вселенский не вдруг достиг значения в Церкви и что такую же судьбу разделял с ним и символ Константинопольский; равно было бы делом неуместным оспаривать мнение Гарнака о том, что Константинопольский собор и символ обязаны своим авторитетом и значением патриарху Константинопольскому и собору Халкидонскому. Все эти мысли более или менее верные. Но рядом с этими мыслями, заслуживающими уважения, как много у того же писателя суждений произвольных и поспешных! Мы придаём очень мало значения уверениям Гарнака, что будто символ Константинопольский совсем неизвестен был в Церкви до времени Халкидонского собора. Выше мы имели случай указать примеры, свидетельствующие о совершенно противоположном. Ни на одну минуту нельзя допускать мысли, раскрытой Гарнаком, что будто Халкидонский собор решился провозгласить Символ, не принадлежащий Константинопольскому собору, как бы он действительно принадлежал этому последнему. Разве можно было сделать такой невероятных подлог на многочисленнейшем Соборе, на котором немало было лиц, довольно подозрительно относившихся к деятельности Собора? Могли ли это потерпеть папские легаты, бывшие на Соборе и восставшие против правил II Вселенского собора? Что должны были говорить о соборе Халкидонском монофизиты, так враждовавшие против этого Собора, если бы он действительно позволил себе невероятный и единственный в своём роде подлог? Что касается того, как объясняет Гарнак историю превращения в глазах Церкви символа Иерусалимского в символ Константинопольский, то это не объяснение учёного, а какая-то сказка. |
| С 1895 по 1906 г. редакция академических журналов «Христианское чтение» и «Церковный вестник» издала полное собрание Слов и поучений свт. Иоанна Златоуста , поэтому обращение к наследию святителя среди профессоров и студентов столичной академии особенно в этот период времени было закономерным. Л. посвятил статью учению свт. Иоанна о совести (Учение святого Иоанна Златоуста о совести. 1898). В 1903 г. Л. опубликовал рецензию на книгу А. Гарнака «Сущность христианства» (Das Wesen des Christentums). Книга этого нем. теолога и историографа, представителя т. н. либеральной теологии , вызвала широкий резонанс и стала одним из самых читаемых богословских сочинений на рубеже веков. Напечатанная в 1900 г., она практически сразу была переведена на англ., дат., голл. языки; русский перевод вышел в 1907 г. В рецензии Л. отмечает, что сочинение Гарнака имеет положительное значение, будучи своеобразной апологией христианства, указывает, что в рассуждениях Гарнака о Евангелии и аскетизме, Евангелии и социальном вопросе, Евангелии и праве «можно найти интересные и полезные мысли». Вместе с тем, по мнению Л., Гарнак, «бросив укор в духовной слепоте» 19 векам существования христианства, с самоуверенностью заявляет, что «мы в Берлине постигли, наконец, истину». Для этого, пишет Л., нужно «обладать поистине титанической смелостью и… поистине сатанинской научной гордостью» (Христианство и современное мировоззрение. 1903. С. 28-31). Отвечая на критику Гарнака в адрес христологии, к-рая, по его мнению, не дает умиротворения христ. миру, Л. замечает, что главный смысл догмата Боговоплощения заключается в том, что «христианство без Божества Христа - красивая форма без идеи, тело без духа жизни» (Там же. С. 44). Работа Л. «Тридцать девять членов церкви английской» (1904), вероятно, явилась ответом на книгу англиканского еп. Солсбери Дж. Вордсворта «Учение англиканской церкви о некоторых предметах веры, изложенное для осведомления православных христиан Востока в форме вопросов и ответов» ( Florovsky G. The Orthodox Church and the Ecumenical Movement//A History of the Ecumenical Movement, 1517-1948. L., 1954. P. 123). В статье Л. критически рассматривает в соотношении с правосл. вероучением 3 пункта англикан. учения, вызывавшие наибольшие споры: учение о предопределении, о Церкви и об иерархии, о таинствах. |
| Не иные отношения Евсевия и к Мелитону, написавшему до двух десятков разнообразнейших сочинений и между прочим „весьма хорошую», по отзыву историка, апологию. Сведения Евсевия о Мелитоне, говоря безотносительно, бедны, но они не беднее, a скорее богаче сведений этого историка о других апологетах. Тем не менее критик сведений об апологетах Гарнак и на этот раз подозрительно и строго смотрит на Евсевия: строгому цензору кажется, что Евсевий неспроста дает так мало сведений о Мелитоне. Отсюда для Гарнака возникает вопрос: что было причиной скудости сведений Евсевия о Мелитоне? Поставить подобный вопрос побуждает критика и то обстоятельство, что в древне-церковном предании замечается слишком мало знакомства с Мелитоном и что все сочинения этого плодовитого писателя пропали для нас безследно 189 . Это явление, по мнению Гарнака, не случайное, но имеет какую нибудь причину в личности и характере сочинений апологета. Причину эту Гарнак находит в том, что отцы и учители церкви, а в числе их и Евсевий, неблагосклонно смотрели на религиозные убеждения Мелитона и видели в них близкое родство с еретическими мнениями монтанистов и хилиастов. Мнение о еретичестве Мелитона – не ново. Швеглер считал Мелитона монтанистом на основании заглавий трех книг этого апологета: „О правильном образе жизни и о пророках”, „О пророчестве» и „об откровении Иоанна» 190 . Недостаточность этого основания – очевидна. Поэтому Гарнак усердно и не совсем безуспешно ищет иных оснований для доказательства, что Мелитон был монтанист. Аргументы Гарнака таковы. – Епископ Поликрат в письме к еп. Виктору говорит, что Мелитон был „полон Духа Божия», вел жизнь безбрачную и ожидал наступления царства Божия. Из этого ясно, по мнению критика, что Мелитон обладал пророческим даром, „хотя и не в смысле новых пророков, но и не в смысле алогов и позднейших антимонтанистов”. Мелитон был монтанист в том смысле, в каком монтанистом может быть назван Ириней 191 . Кроме того, из слов Поликрата, по мнению Гарнака, видно, что Мелитон держался хилиастических убеждений. |
| Но если бы это последнее случилось, тогда первая стадия истории христианства являлась бы разрушающею Гарнакову теорию о развитии христианского общества, как и всякого человеческого общества, прогрессивным образом – от более простого к более сложному. Нужно было как-нибудь развязать крепко затянутый узел, но вместо того, чтобы развязать, Гарнак решился разрубить его. И вот в результате – недостойные серьезного историка махинации, при помощи которых немецкий ученый старается отделаться от неудобных, мешающих стройности развития его теории, памятников. И вот появляются его, ни для кого неубедительные и ничего не доказывающие, элюкубрации, что Евангелием от Иоанна нельзя пользоваться при изложении проповеди Христа, потому что «оно, по своему происхождению, мудрейшая загадка»; что нужно отказаться и от посланий Павловых, как источника, откуда можно черпать сведения о верованиях «первого поколения» последователей Христовых, потому-де, что они оставались без влияния на религиозно-умственный строй апостольского века. Таким образом мы видим, что в исходных точках зрения труд Гарнака лишен основательности и тенденциозен. Неверность этих точек зрения отражается неверностью раскрытия церковно-исторического содержания и дальнейших стадий исторической жизни христианства. Собственно говоря, мы могли бы и закончить на этом разбор всего труда Гарнака. Для нас теперь ясно, что труд его является не соответствующим более основательным и распространенным представлениям о первом важнейшем периоде церковно-исторической жизни. Если, как говорится, хорошее начало – половина дела, то худое начало, как у Гарнака, естественно портит почти все дело. Говорим: мы могли бы окончить разбор книги Гарнака, ограничившись уже сделанными критическими замечаниями, так как мы открыли недостатки, которые неминуемо должны неблагоприятным образом отозваться на всем труде его; но мы сочли за лучшее не оставлять без критических замечаний, по крайней мере коротких, и дальнейшие рассуждения автора. Мы надеемся, что таким образом будет еще нагляднее: с какими трудностями приходится бороться историку, ставшему на ложную дорогу в своем исследовании. |
| —293— вел впрочем предоставил свободу в данном случае. Древнейшая церковь не была подзаконною. Такое же свидетельство дают четыре евангелиста (!!). Гарнак для полноты своего очерка входит в краткое рассуждение и о том, почему распространенный, по его суждению, обычай совершать Евхаристию на воде – начал падать и уступать место теперешнему обычаю. Вот его мысли по этому поводу: около 150 года церковь ведет сильную борьбу с гностицизмом, особенно с дуалистическо-аскетическою его формою; в тоже время заканчивается образование канона Новозаветного, причем писание апостольские стали считать священными и по их букве – все это располагало церковь в скором времени урегулировать тот вид евхаристических даров, который известен в наше время. Таково содержание обозренного нами трактата Гарнака об Евхаристии. 2) Zahn. Brot und Wein im Abendmahl der alten Kirche (Хлеб и вино в Евхаристии древней церкви). Erlang, und Leipz., 1892. В известном памятнике древности – Климентины выражается правило, что в явлениях человеческого мира сначала начинает господствовать зло, а потом добро неизменно сменяет и преодолевает его. Прилагая это правило к историческим явлениям христианского времени, Климентины повествуют о том, как сеял семена ереси и заблуждения Симон волхв, и как по следам его всюду шествовал истинный апостол – Петр и искореняя посеянное Симоном, насаждал пшеницу чистого христианского учения. Нечто подобное видим на примере Гарнака и Т. Цана. Гарнак, как мы сказали выше, служит запевалой в теперешних богословских спорах в Германии. Но лишь только Гарнак выступит в свет с каким-нибудь парадоксальным богословским мнением, как Цан, вслед затем непременно выпускает книгу или пишет журнальную статью в опровержение новшества Гарнакова и для утверждения так называемых ортодоксальных протестантских убеждений. Неизменность такого чередования явлений невольно напоминает древнее сказание о Симоне и Петре. В вопросе об Евхаристии —294— древнего времени Цан остался верен себе и своей миссии – идти по следам Гарнака и искоренять посеваемое этим последним. Вышепоименованное сочинение Цана написано прямо против Гарнака. |
| —624— вляют Церковью , и разрушают её... С этим надо покончить раз на всегда. Необходимо вырвать подрастающее поколение из рук тайных и открытых врагов Церкви. Но этого мало: позитивная наука должна вступиться и освободить протестантскую Церковь от того срама, – в глазах католиков и социал-демократов, – который нанёс ей Гарнак своими лекциями. Профессор Гёттингенского Университета Bousset в Theologische Rundschau (1901, 3) проводит параллель между „Сущностью христианства“ Гарнака и знаменитыми „Речами о религии“ Шлейермахера и указывает, как богословская мысль постепенно в течение столетия, протёкшего между этими выдающимися немецкими богословами, развивалась от рационализма, не опиравшегося на историю, и индивидуалистической романтики до чисто-исторического метода исследования. В общем Bousset, как профессор либерального направления, вполне согласен с Гарнаковским историческим пониманием сущности христианства и с особенною радостью и благодарностью приветствует известную христологическую формулу Гарнака, так не понравившуюся другим критикам. Лишь частные, по его мнению, второстепенные недостатки не мешало бы Гарнаку устранить. Так, Гарнаку следовало бы поближе изучить современную Спасителю эпоху; тогда он не отверг бы эсхатологического элемента в понятии о Царстве Божием, изменил бы и понятие о Мессии. Не согласен Bousset также и с строгим отделением первого периода христианства от остальных, а равно и с мнением Гарнака о безжизненности Русской Церкви. Весьма симпатизируют книге Гарнака профессора Hermann Schultz (Theologische Litteraturzeitung, 1900, 21), Arnold Köster (Christliche Welt, 1901, 33 и 34) и профессор Holtzmann из Страсбурга (Deutsche Litteraturzeitung, 1900, 41), рекомендуя её в самых лестных выражениях всем образованным читателям, приписывая ей „неоценимую заслугу Христовой Церкви“ и в особенности восхваляя в ней теплоту чувства и апологетическую тенденцию. Один из вождей либералов, профессор Кильского Университета Baumgarten (Monatschrift für die kirchliche Praxis, 1901, 1) отзывается, конечно, в самых восторженных вы- |
| Так, «Исповедание веры» Флавиана, составленное в начале 449 г., содержит совершенно халкидонские формулы. Да и вообще тогда было много богословов, державшихся царского пути – православной середины (?). Таким богословом был, например, Евсевий Дорилейский. Папа Лев на эти круги не более влиял, чем и они на него. 6) Послание Льва к Флавиану в некоторых случаях носит печать александрийского христологического учения. 7) Вероопределение Халкидонского собора носит более яркую печать Кириллова учения, чем как обыкновенно думают (решительно против Гарнака). За немногими исключениями, все мысли халкидонского вероопределения, даже большей частью буквально, можно находить у Кирилла (S. 43–52). 8) Так называемый спор о «трех главах» возникает вследствие недоумений, возбужденных деяниями Халкидонского собора. Антиохийцы: Диодор и Феодор – оба были опровергаемы Кириллом, и однако же не были осуждены на Халкидонском соборе. Их ученик Феодорит был даже восстановлен здесь в своем достоинстве. Одна из очень видных монофизитских сект – севериане – прямо заявляли, что они не могут принять Халкидонского собора, так как на нем приняты были Феодорит и Ива (тоже антиохиец). Ввиду этого православным открывалась задача уяснить для себя и инакомыслящих вопрос, кто имел влияние на Халкидонском соборе: антиохийцы, православие которых было сомнительно, или же Кирилл Александрийский , православие которого выше всякого сомнения. Ответом на вопрос было осуждение «трех глав», трех антиохийцев (S. 71, 307). Насколько разнятся научные результаты Лоофта (кстати сказать, не всегда и не везде безупречные) от результатов Гарнака – это ясно само собой. Таким образом, мы видим, что взглядам Гарнака с полным правом могут быть противопоставляемы взгляды ученого, принадлежащего к той же немецко–протестантской среде. Так как два противоположных воззрения на один и тот же предмет не могут быть допущены в науке (это противоречит законам логики), то взгляды Гарнака только тогда могли бы считаться научным фактом, если бы противоположные взгляды были устранены этим ученым. |
|
|
