| А. X. Востоков внес слово бытьный в свой «Словарь церковнославянского языка» (1858, 1, с. 34): «бытьный, ая, ое. пр. насущный. (Еванг. 1270г. Лук. 11. 3 ). хлбъ нашь бытьный τóν ρτον πιοσιον». У Срезневского находим: бытьныи: Хлбъ нашь бытныи дажь намъ на всякъ днь (ρτον πιοσιον) ( Лук. 11. 3 . Еванг. 1270 г.; Еванг. 1409 г.). Сущтьное имя отъ бытьнааго слова (Изборник, 1073 г.) (Срезневский 1893, 1, с. 211). Бытьный не раз отмечалось в древних, церковных и религиозно-философских, публицистических памятниках русской письменности, особенно в применении к хлебу (насущному). Ср. напр., в Русском филологическом вестнике: даиже в Псковском евангелии XIV b., описанном с точки зрения языка А. И. Сорочаном: «хлбъ нашь бытьный дай же намъ» (РФВ, 1913, с. 359). Бытьный здесь выступает как синоним другого старославянского слова – насущьный (насущнии). (т. 70, вып. 2). По-видимому, книжно-славянское имя прилагательное бытный выходит из литературного употребления к концу XVII b. Во всяком случае, ни в лексиконе Поликарпова (1704), ни в лексиконе Вейсмана (1731) слово бытный уже не находится. Правда, в русском литературном языке последующей эпохи встречается, напр., у А. Толстого в стилизациях древнерусской речи слово небытный в значении «небывалый, необыкновенный». В стихотворении «Василий Шибанов»: Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас, В небытную ересь прельщенный? В драме «Смерть Иоанна Грозного» (д. 1): ...В изменах ты небытных нас винишь. Академический словарь ХХ в. ссылается в качестве параллелей к такому употреблению на церковнославянское небытьныи, чешск. nebytný, польск. niebytny. У Срезневского отмечено югославянское употребление слова небытьныи в значении «недостойный» (indignus, γενςγενς). В Патерике Синайском XI b.: Никако же съмути, ни небытьна чьсо сътвори на мън (Срезневский, 2, с. 359). Однако, насколько можно судить по собранным древнерусским текстам XI – XIV bb., это слово до XVI – XVII bb. не было в широком употреблении. Слово небытный в стилях русского литературного языка нового времени также применялось не часто. |
| с англ. М., 1997; Хорьков М. Л. Майстер Экхарт: Введ. в филос. великого рейнского мистика. М., 2003. Проблема Д. в русской религиозной и философской литературе Слово «Д.» получает широкое употребление на Руси с утверждением христианства и распространением христ. лит-ры - Свящ. Писания, богослужебных книг, житий святых, творений отцов Церкви, оно встречается в «Поучении Владимира Мономаха», в летописях, в юридической и политической лит-ре, в духовных стихах ( «Голубиная книга» и др.). Сложившееся в христианстве понимание единства Д. и духа находит выражение и в древнерус. языке: слова «Д.» и «дух» используются как синонимы. Согласно И. И. Срезневскому, Д.- это «то, что дает жизнь существу»; в древнерус. языке слово «Д.» употреблялось для обозначения духовных свойств, нравственных качеств, совести, обещания (присяги), человека, существа вообще, жизни (Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1893. Т. 1. С. 748-751). По мнению Н. В. Подольской, слово «Д.» в XI-XIV вв. обозначало: «бессмертное нематериальное начало в человеке»; «дух, духовное начало в человеке»; «совесть, нравственную ответственность»; «жизнь»; «человека» вообще (Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.). М., 1990. Т. 3. С. 104-106). В статье Т. А. Фоменко в «Словаре современного русского литературного языка» со словом «Д.» связаны следующие значения: «внутренний мир человека»; «нематериальное бессмертное начало в человеке, составляющее сущность его жизни и связывающее его с Богом»; «дух»; «совокупность характерных свойств, черт, присущих определенному лицу»; «сущность, основа чего-либо»; «человек»; «часть тела человека - впадина под ребрами в центре груди» и др. (М., 1993. Т. 4. С. 533-541). В «Новом объяснительном словаре синонимов русского языка» (М., 1997. Вып. 1. С. 87-92) Е. В. Урысон устанавливает смысловые параллели между словами «Д.» и «сердце». В древнерус. лит-ре Д. была предметом рассмотрения в замечательной по своим художественным достоинствам и глубине «Притче о человеческой душе», приписываемой еп. |
| После издания на русском языке трудов старца Паисия (Эзнепидиса) Святогорца, участилось использование слова «любочестие» не как синонима тщеславия или славолюбия. Так, в 5-м томе «Слов» старца Паисия во второй главе под названием «Любочестие – любовь большой благодарности» приводятся следующие слова геронды: «Любочестие – это эссенция доброты, любовь большой благодарности, вся доброта и смирение. Это чистая любовь смиренного человека, который совершенно не ищет своего в том, что он делает. Его сердце исполнено духовной утонченности, восприимчивости и благодарности к Богу и к образу Божию, человеку. Любочестные люди внутренне истаивают от благодарности к Богу, которую всячески выражают духовно, как чада Божии. Поскольку они обитают на Небе в области славословия, то с радостью принимают и испытания. Прославляют Бога за них, так же как и за благодеяния, и постоянно принимают благословение Божие. Любочестные люди – благородные души. Они глубоко переживают малейшее добро, которое им делают другие, и стараются за него отплатить, но, что бы они ни сделали, чувствуют, что этого мало. Они никогда не забывают сделанного им добра» 5 . Данное определение вступает в полное противоречие с классическим пониманием «любочестия» как синонима «тщеславия» и «честолюбия». Старец Паисий использует аналогичное слово «φιλτιμο» из современного греческого языка для описания своей интерпретации понятия, подчеркивая, что любочестие — это и христианская добродетель (соединение смирения и вежливости при воздаянии благодарности), и дар Божий 6 . Таким образом, мы видим прецедент двоякого понимания одного и того же понятия, имеющего нравственный характер. Стало быть, для правильной интерпретации слова «любочестие», встречающегося в православной духовной литературе, следует обращать внимание на контекст. Примечания: 1 Протоиерей Григорий Дьяченко. Полный церковнославянский словарь . 2 Митрополит Филарет (Дроздов) . Слово на праздник в честь славных и всехвальных первоверховных апостолов Петра и Павла . |
| Вместе с тем в греческом языке собственно Соборы как собрания пастырей - Вселенские и Поместные - обозначались совершенно иным словом, не имеющем даже общих корней с " кафоликен " или " екклесиа " , а именно - " синодос " . Так же церковно-славянскому собору-празднику в греческом соответствует слово SunaxiV (синаксис), которое можно было бы истолковать как " содостойные " . Тем же словом " синаксис " по-гречески называются собрания монастырских старцев для решения важнейших вопросов, связанных с жизнью обители. Кафедральные соборы у греков называются Kaqedriko Nao, где " нао " - просто " храм " , будь то языческий или христианский, либо - Mhtropolh - " митроп о ли " . Как видим, то, что в русском языке обозначается одним словом " собор " , в греческом, наиболее близком нам церковном языке, выражается различными по звучанию, значению и этимологии словами. В этом ничего противоестественного или чрезмерного нет. Таковы языковые законы, эти примеры отнюдь не свидетельствуют о бедности или богатстве одного языка в сравнении с другим. Так например, в языках северных родственных между собой народов России существуют многие десятки различных по звучанию и корням наименований льда и снега, но нет одного, которое, переводилось бы просто как " снег " или " " . Мы же, напрягая память, наберем к ним от силы три синонима: " наст " , " фирн " , " шуга " - при том явно заимствованные. Разнообразие свойств снега или льда у нас выражается определениями и другими выразительными средствами. Так и в случае с " собором " . Здесь скорее обнаруживаются специфические свойства русского национального характера, который выделяет как главное в этих различных явления свойство СОБИРАНИЯ, соединения разрозненного в качественно новое целое - неслиянное и нераздельное . ПРИМЕЧАНИЯ 1. Справочный богословский преимущественно церковно-исторический словарь. Составил Протоиерей Леонид Петров. СПб., 1889, репринт - М., 1996, с. 238-239. 2. Полный Церковно-Славянский словарь. Составил Священник магистр Григорий Дьяченко. М., 1993, с. 627. |
| Однако и на протяжении всего Евангелия от Луки продолжают встречаться странности, точнее особенности. На каких-то ключевых для понимания словах, вызывающих затруднение, я опять лезу в словарь или подстрочник и обнаруживаю вот что. Вот непонятное слово, хотя с этим словом я не знаком, но его расхожий греческий синоним – знаю. У других евангелистов употребляется именно тот синоним, а у Луки – почему-то редкое слово. Подобное явление мне знакомо по русской литературе: писатель старается брать неизбитые, незахватанные, яркие, сочные слова. Но разве святой евангелист Лука – писатель? Нет же. Его Евангелие представляет собой личное письмо почтенному человеку Феофилу (кратисте Теофиле). И задача письма не придать безыскусным сказаниям благородную литературную форму, не сочинить «нетленное произведение словесности», а по порядку изложить все, что касается Христа, Его жизни, смерти и воскресения. Специальных литературных задач евангелист не ставил, но он явно человек литературно одаренный. Я знаю, что некоторые библеисты считают Луку одним из лучших писателей эпохи. Он имел талант большого писателя. И этот талант проявлялся и тогда, когда он, вдохновенный Богом, выводил строки Евангелия. Закончив 24 главы от Луки, я узнаю кое-что о первых стихах этого Евангелия из авторитетных уст, а не из собственного скромного опыта. Оказывается, академик Аверинцев спрашивал своих студентов: где в Новом Завете можно увидеть классическую античную речь? Ответ: в начале Евангелия от Луки. Да, в том самом месте, где и возникло мое недоумение! Как известно, Новый Завет написан на греческом диалекте «койне», то есть на таком греческом диалекте, который был тогда языком международного общения. (Тогда был греческий, сейчас – английский: японец и русский между собой будут говорить на английском, скорее всего, далеком от языка Диккенса.) В Новом Завете филологи считают близкими к классическому греческому языку Евангелие от Луки и особенно его пролог (вот в чем дело!), Деяния Апостолов и Послание к Евреям (которое содержит мысли Апостола Павла, но в литературном изложении, близком к евангелисту Луке). |
| Но, наряду с этим, в новом слоге Российского языка, глагол поборать становится все менее употребительным и начинает осмысляться как синоним глаголов – преодолевать, бороться. Так в первоначальной редакции «Громвала» Г. П. Каменева были стихи: Поборает свет мрака. Зимцерла сквозь флер Заалелась как роза. В. А. Жуковский, подправляя стиль этого произведения для «Собрания русских стихотворений, взятых из сочинений лучших стихотворцев российских...» (М., 1811, ч. 3) заменил ст. «Побораетсвет мрака» – таким предложением: Пробудилась денница (Зимцерла цветет Как румяная роза). (См.: Берков П. Н. К истории текста «Громвала» Г. П. Каменева//Известия Академии наук СССР. ООН. 1934. 1, с. 80). Любопытно, что такое же, как у Сумарокова, осмысление слова – поборник по связи с побороть позднее самостоятельно возникает в языке П. А. Вяземского. А. И. Тургенев упрекал Вяземского: «Вместо противников ты пишешь всегда поборников, а это совсем напротив, ибо поборать – значит: способствовать, помогать, споспешествовать (Зри все акафисты к нашим заступникам и поборникам сил небесных)» (Остаф. архив, 1, с. 213). Вяземский защищался: «Конечно, ты прав: поборник употребляется мною неправильно, но в смысле языка оно значит то, что я хочу выразить... но ты неправ, когда говоришь, что поборать– значит: способствовать. Зри академический словарь: тут есть «поборать кого» и «поборать по ком»: «Поборохом враги Израилевы» (Маккавеи). Итак, ты прав, но и я не вовсе виноват. Признаюсь: ”противник“ – слово для меня немного противное, но делать нечего, и я не противлюсь» (там же, с. 219). В «Дневнике» А. В. Никитенко (под 2 февраля 1835 г.) рассказывается о «новой беде в цензуре» в связи с стихами Маркова (Библиотека для чтения, 1855, 1): «Автор, говоря о великих делах Николая, называет его ”поборником грядущих зол“... Еще немного экземпляров было разослано по столице и книжка не успела дойти до дворца. Тотчас собрали все находившиеся еще на лицо экземпляры, перепечатали в них первую страницу, где слово ”поборник“ заменили словом ”рушитель“- и дело обошлось... Сенковский сделал глупость. Он заметил слово поборник накануне рассылки журнала, но не захотел ни сам переменить его, ни уведомить меня. Но хорош Булгарин! Он тоже заметил злополучное слово и собрался с доносом к Мордвинову (в III-e отделение), но его предупредили, отобрав экземпляры журнала и заменив это слово другим» (Русск. старина, 1889, сентябрь, с. 524–525). |
| Но гордость – наивысшая из возможных нравственных самооценок деятельности, жизненного пути человека, соотнесённого с траекторией его движения к достижению своего предназначения. Гордыня – это не гордость. Гордыня подавляет окружающих, не дает им иметь право выбора, самовыражения, требует подстраиваться под гордеца. Гордыня – это не норма, а патология самодостаточности и самооценки человека. Гордыня – это невежество; те, кто имеет мало мудрости и опыта, мнят о себе слишком много; и они обкрадывают своего ближнего, поскольку у них слишком мало собственных добродетелей (Д. Юм). Гордыня чаще всего является маркером прошлого унижения, индивидуального бунта, вырывающегося наружу. Она – признак непризнания Бога, нежелания нести великое служение замыслам Творца» 124 . Наличие двух значений – положительного и отрицательного – у слова гордость, а также принципиальное подчеркивание отрицательного оттенка значения в слове гордыня «позволяет говорить о многомерности понятия, его глубокой связи с народным сознанием, религиозной моралью, изменяющимися этическими принципами» 125 . Архимандрит Иов (Гумеров) отмечает: «Слова гордость и гордыня не только однокоренные, но и синонимичные. По свойству русского языка форма слова гордыня может означать непомерную гордость (Толковый словарь русского языка С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведова). Встречающаяся в литературе попытка провести оценочное различие этих слов, по-видимому, возникла из-за изменений в русском языке. В современном светском словоупотреблении гордость часто рассматривается как положительное качество. Например: чувствовать гордость за свою страну. На языке духовном гордость всегда является самой опасной страстью. «Все грехи мерзостны пред Богом, но мерзостнее всех гордость сердца» (прп. Антоний Великий )» 126 . Таким образом, можно обозначить, что осмысление гордыни как исключительно отрицательного свойства является позднейшим, при этом оно связано с тем, что изначально тождественное гордыне понятие гордость приобрело в ряде контекстов положительный смысл. |
| Как обозначение своеобразной категории профессионалов-воров, это слово уже во второй половине XVIII b. становится малоупотребительным. Словарь 1847 г. рассматривает это значение как старинное. Лишь в языке исторических романов слово гробокопатель употреблялось и в старинном значении «вор, разгребающий могилы». Например, у И. И. Лажечникова в «Басурмане» (ч. 4, гл. 6): «Немало честили Иоанна духовные и народ за то, что он, украшая стольный город свой, ломал церкви извечные и переносил кладбища на посады. И нечестивым называли, и гробокопателем». В применении к особой породе жуков слово гробокопатель также не нашло распространения в стилях литературного языка. Таким образом, в первой половине XIX b. у него сохраняется лишь одно значение: «могильщик», или, по-областному, но более употребительному в XVIII и начале XIX b. выражению, могиляк. Ср. в «Москвитянине» за 1848 г. (ч. 2, Смесь. Открытие над головою мертвеца): «Ах! вот ты опять здесь, Фильпот, говорил гробокопатель, рассматривая череп с удовольствием...» (с. 19); «Но так как ты уже так давно гробокопателем при этом кладбище, то не можешь ли сказать мне, кому принадлежала эта голова?» (с. 11). Однако, и в этой сфере употребление разговорного синонима могильщик с 30 —40—х годов становится все более активным. На слове же гробокопатель лежит очевидный отпечаток книжной архаичности. Например, у Пушкина в «Гробовщике»: «Просвещенный читатель ведает, что Шекспир и Вальтер Скотт оба представили своих гробокопателей людьми веселыми и шутливыми, дабы сей противоположностию сильнее поразить наше воображение. Из уважения к истине мы не можем следовать их примеру и принуждены признаться, что нрав нашего гробовщика совершенно соответствовал мрачному его ремеслу». У Чехова в «Скучной истории»: «Самое характерное в его манере говорить, это постоянно шутливый тон, какая-то помесь философии с балагурством, как у шекспировских гробокопателей. Он всегда говорит о серьезном, но никогда не говорит серьезно». Таким образом, слово гробокопатель постепенно сокращало круг своего употребления. |
| Если же исходить из того, что широко известное старинное русское слово «здравомыслие» (способность правильно, разумно мыслить, рассуждать) не содержит в себе такого состояния человека, как «трезвомыслие», то последнее, на наш взгляд, не может быть синонимом «здравомыслия». Но в этом нам еще предстоит разобраться, изучая первую составную часть слова «трезвомыслие» и ее корни. «ТРЕЗВЫЙ Индоевропейское - ter- (делаться бесчувственным). Общеславянское - merzvъ (болеющий после состояния опьянения). В русском языке слово употребляется с XI в. Однако убедительной теории появления этого слова в языке не существует. Одним из допустимых вариантов считается происхождение слова из церковнославянского. Существительное «трезвость» появилось значительно позже. Производные: трезвость, трезво, вытрезвитель» Обратимся за помощью к церковнославянскому языку: «Трезвенный=воздержный (совр.: «умеющий ограничивать свои потребности в еде; в оценках, суждениях» - В.К.). Старциемъ трезвеннымъ быти (Тит. 2: 2)... - собственно значит трезвый, воздержный. Но апостол Павел говорит здесь о душевной трезвости, о таком состоянии духа старца, когда он недоступен увлечением, пристрастию и прочим склонностям и когда, напротив, руководится в суждениях и действиях здравым смыслом, правильными понятиями и взглядами на вещи. Такая трезвость приобретается опытом и продолжительною жизнию и есть наилучшее украшение старости. Благодаря трезвости пожилых людей, сберегается все хорошее во всех отношениях, охраняются все благие порядки в жизни» Полный церковнославянскій словарь прот. Г. Дьяченко издания начала 20-го века, привел перевод стиха Тит. 2. 2, сделанный Святителем Феофаном Затворником. Таким образом, мы пришли к первоисточнику: послание апостола Павла к Титу (Тит), Глава 2, стих 1, 2: «1 Ты же говори то, что сообразно с здравым учением: 2 чтобы старцы были бдительны, степенны, целомудренны, здравы в вере, в любви, в терпении» В этом тексте стиха Тит. 2. 2 нет слова «трезвеннымъ», Апостол Павел говорит не о нем, посему обратимся к оригиналу - древнегреческому языку, на котором есть слово «софросюнэ» - «целомудрие», в синодальном переводе Библии - «здравый смысл», то есть, «здравомыслие». Целомудрием - σωφροσνη (от σωος - целый, здравый, и φρονειν) называется здравое состояние ума: например, Софрон - мужское имя греческого происхождения, состоящее из частей «сос» - цельный, неповреждённый и «фрон» - дух, разум. В переводе с древнегреческого языка имя означает «благоразумный», «здравомыслящий», «мудрый», «разумный» человек. Это имя носят несколько святых. К тому же, на древнегреческом слово «трезвый» звучит как «мετφραση», следовательно, целомудрие - σωφροσνη никоим образом не может быть переведено, как быть «трезвеннымъ». |
| Семь раз упоминается в Апокалипсисе и один раз в Послании св. апостола Павла: Ей, прошу и тебя, искренний сотрудник, помогай им, подвизавшимся в благовествовании вместе со мною и с Климентом и с прочими сотрудниками моими, которых имена – в книге жизни ( Фил. 4:3 . В чем разница между монахом и иноком? иеромонах Иов (Гумеров) Во всех старых словарях и энциклопедиях инок и монах – синонимы. В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона: «Инок – то же, что монах, собственно «одинокий» (инокни), прямой перевод греческого monahos». В Полном церковно-славянском словаре (протоиерея Григория Дьяченко ): «Инок – монах, чернец. Название имеет от того, что иначе должен вести жизнь свою от мирского поведения. Иночествовать – монашескую жизнь вести». Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка (под ред. А.Н. Чудинова. СПб., 1902): «Монах (от monos – один). Инок, чернец, отрекшийся от света». В Пандектах (XI в.) монаха Черной горы (близ Антиохии) Никона Черногорца дается такое определение: «Инок наречется, понеже един беседует к Богу день и нощь». В этом же значении употребляется слово инок в русской литературе. Например, у Ф.М. Достоевского в романе «Братья Карамазовы» книга шестая называется «Русский инок». Речь идет об иеросхимонахе старце Зосиме. Однако в практике современных русских православных монастырей возникло различие между словами инок и монах. Первый является насельником монастыря, не давшим еще обетов, но имеющим право носить часть монашеских одеяний. Монахом же называют того, кто пострижен в мантию и дал монашеские обеты (малая схима). Считает ли Церковь иглоукалывание греховным делом? священник Афанасий Гумеров, насельник Сретенского монастыря Церковь так не считает. Акупунктура (лат. acus – игла, punctio – колоть) как метод лечения введением в ткани организма специальных металлических игл различной длины в строго определённые точки на поверхности тела в духовном отношении ничего негативного не содержит. Хотя действие иглоукалывания объясняют умеренным раздражением чувствительных нервных веточек кожи, мышц и сосудов, для европейской медицины физиологический механизм иглоукалывания остается нераскрытым. |
|
|
