| Начало диаленты не предвещало никакой драмы. Осанистый павлин с роскошным хвостом стал предметом общего внимания прочих птиц, во множестве слетавшихся на вечерние посиделки. Но вот «пернатый народ», одетый куда более скромно, решил, что павлин явно выбивался из их общества разительным контрастом своего оперения. Необходимо сказать, что советская мораль 60-х годов ХХ века всего прежде воспитывала в гражданах чувство коллективизма, которому претили какие-либо попытки выделиться из общей массы скромных и честных тружеников. Всё у нас должно было быть «как у всех» – от идеологических убеждений до размеров дачных участков и располагающихся на них строений. Но вернёмся к диафильму, который, затаив дыхание, кадр за кадром смотрели милые дети. Ситуация для павлина, не успевшего сделать ничего плохого (не виноват же он, что у него вырос замечательный изумрудно-синий веерообразный хвост!), приняла угрожающий оборот. Птичий товарищеский суд произнёс свой приговор в отношении гордого индивидуалиста. Каждая птица, от воробья до грача, должна была выказать полное презрение к павлину, вытянув из его чудо-хвоста по одному перу. Что и незамедлительно было исполнено. В последних кадрах диафильма павлин представал перед нами общипанной пуляркой, дрожавшей от холода и уничижения. По мысли создателей диафильма, маленькие и взрослые зрители должны были облегчённо вздохнуть, осудив павлина, как это сделал весь птичий базар. Оставалось только радоваться тому, что «советская справедливость» восторжествовала. Виновный был достойно наказан, а пернатые товарищи с чувством глубокого морального удовлетворения разошлись по своим домам, притом что каждый участник «гражданской казни» уносил в клюве синеокое павлинье перо, на память об этом достойном событии. Диафильм закончился. Дети, получив назидание, уже были готовы встать со стульчиков… как вдруг раздался истошный вопль. Мой белобрысый щекастый братик Митенька зашёлся в рыданиях, да так, что слёзы в три ручья лились из его глаз… – Что такое? – сбежались взрослые, оставив жаренье и паренье. – Тебе прищемили стулом палец? |
| И твои свахи, может быть, превратятся в плакальщиц " . Конечно, эта эпоха не была благоприятна для личного счастья. Казалось, что настал час, когда должно было исполниться пророчество славнейшего римского поэта. Напомним здесь его вещие стихи: Рим, что сумел устоять пред германцев ордой синеокой, Пред Ганнибалом, в дедах ужас вызвавшим, Ныне загубит наш род, заклятый братскою кровью,- Отдаст он землю снова зверю дикому! Варвар, увы, победит нас и, звоном копыт огласивши Наш Рим, над прахом предков надругается; Кости Квирина, что век не знали ни ветра, ни солнца, О ужас! будут дерзостно разметаны... Или, может быть, вы все, иль лучшие, ждете лишь слова О том, чем можно прекратить страдания? Слушайте ж мудрый совет: подобно тому, как фокейцы, Проклявши город, всем народом кинули Отчие нивы, дома, безжалостно храмы забросив, Чтоб в них селились вепри, волки лютые, — Так же бегите и вы, куда б ни несли ваши ноги, Куда бы ветры вас ни гнали по морю! Однажды волна варваров, через Кавказ, переплеснулась в Малую Азию и чуть не достигла Иерусалима. " Вдруг затрепетал весь Восток, когда пронеслись слухи, что от крайней Меотиды, между льдистым Доном и свирепыми племенами Массагетов, где Александровы ворота скалами Кавказа удерживают дикие народы, нахлынули полчища Гуннов, которые, на быстрых конях пролетая повсюду, все наполняли ужасом и убийством. Римское войско тогда отсутствовало, будучи удерживаемо в Италии гражданскими войнами. Геродот передает, что это племя при Дарий, царе индийском, в течение 20 лет держало в порабощении Восток и получало в течение года дань с египтян и эфиоплян... Был согласный слух, что они идут на Иерусалим из-за своей жадности к золоту. Стены, бывшие в небрежении во время мира, восстановлялись вновь. Антиохия была в осаде. Тир, желая оторваться от земли, искал древнего острова. Тогда и мы принуждены были готовить корабли и жить на берегу в ожидании прихода врагов, и, несмотря на бурную погоду, более бояться варваров, чем кораблекрушения: не о собственном спасении заботились мы, а о чистоте девственниц " 227 " . |
| Кучер мазнул Пашу бумажкой по носу и дал конторщику: – Начисто вали все! Чего присказано?… Я не мог расслышать, но, должно быть, было смешное что-то: все вдруг загоготали, а Паша запрыгала бесенком. – Сразу четыре жены будет!… – донесся ее визгливый голос. Она хлопала кучеру в ладоши под самыми усами – вела себя просто неприлично! Кучер долго отмахивался, крутил головой и, наконец, плюнул: – Пускайте, жарко! Расталкивая, он больно ущипнул Пашу, – так она завизжала! «Ах, негодяй! – возмутился я. – И она… развращенная девчонка! И я посвятил стихи! – Мне стало стыдно. Прекрасная из Муз! Возится с кучером, как Манька!… „Ты мне даешь намек… Что полевой цветок… Увянет под косой жестокой… И буду горевать… О деве синеокой?…“ Никогда! Никогда не буду горевать!… И не о ней это вовсе, а вообще… об идеале!» Мысли летели роем. …Если разбит идеал, я напишу эпитафию, вот и все. Мне никого не надо. Мир велик, уйду в дикую пустыню, зароюсь в книги, как старый Фауст. И вот, на склоне дней нежданно постучится гостья! В плаще, в сандалиях… «Ты меня искал… и я пришла!» Дрожащими руками я подвигаю обрубок дерева: «Вот вам кресло, отдохните…» Она снимает капюшон, и… Боже! Она… Я простираю руки – и умираю. «Поздно, но я счастлив… я красоту увидел неземную! Дайте вашу руку… и прощайте!…» Шарманка пустилась дальше. Скоро я услышал, как на карихином дворе запели: Кого-то нет, ко-го-то жа-аль… Я лег на подоконник и, выворачивая шею, стал смотреть, не видно ли ее на галерее. Но как я ни тянулся, и галереи не видно было. Может быть, спустится к шарманке? А может быть, ушла к обедне? Выбежали бахромщицы, но появился с метелкой Карих и погнал шарманщика со двора. – У меня тебе не трактир, а приличный дом! – закричал он, как бешеный. – Порядочные люди спят, а тут содом подымают! Вон!!. Собаку заведу на вас, окаянных!… Я понял, что она еще спит, что Карих так говорит – про «барышню». И вдруг я услышал ее голос, как музыка: – Ну что вы, право… Степан Кондратьич! Это же так приятно, на свежем воздухе… Я ужасно люблю шарманку!… |
| Мы смотрели в глаза друг другу, и что-то у нас было… И щетка была живая – сама Паша. Я схватил щетку и потянул, и мы принялись возиться. Она ловко вертела щеткой, выкручивая из рук и упорно смотря в глаза, и толкнула меня коленкой. Я почувствовал ее ногу, и меня обожгло огнем. Я перехватил за кисти и стал тянуть. Разгоревшееся ее лицо приблизилось, и я чуть не поцеловал ее. Губы ее кривились, глаза смеялись… Вдруг она строго зашептала: – Оставьте… услышат, возимся… Нехорошо, оставьте… От ее шепота мне стало приятно-жутко, будто мы знаем что-то, только одни мы знаем, чего другие не могут знать. Я отнял руки. – Сама начала возиться…! – сказал я, задыхаясь. Она запыхалась тоже, измяла фартук. Глаза ее блестели. – Рано вам возиться!… – сказала она насмешливо, стукая под столом и взглядывая плутовато из-под локтя. – Почему это рано?… – Потому! Усы не выросли… Я не смог ничего ответить. – Смотрите, не скажите! – погрозилась она от двери, разглаживая фартук. – Всю измяли, баловники… Меня охватила радость, что она так сказала, что у нас с ней что-то, чего другие не могут знать. Она ушла, а я долго ходил по комнате, вспоминая ее лицо и руки, и открытые пажом ноги. Паша – женщина… и у меня с ней – что-то… Неужели мы с ней влюбились?! Она принесла подснежники… Я стал разбирать каракули. Как же дальше?… Боже, как это хорошо!… «Ты мне даешь намек… Что полевой цветок… Увянет под косой жестокой! И буду горевать о деве синеокой!» Конец, больше ничего! Все. Но почему – увянет под косой? Очень понятно, потому что… В восторге я засновал по комнате. «Синеокая дева… ты, Паша! Ты дева, но ты – женщина, чудная женщина! Ты придешь ко мне и скажешь, стыдливо прошепчешь: „я – твоя“!» У меня замутилось в голове. Я наклонился к подснежникам и поцеловал их свежесть. Пахли они так нежно, тонко, как будто хлебом. Я увидал – «Первая любовь»! И страстно поцеловал страницу – Зинаиду. В голубом платье, стройная, с алыми свежими губами, как у Паши, она улыбалась мне. – Ми-лая! – зашептал я страстно, сжимая пальцы, – приди ко мне… покажись мне, какая ты?!. Я зажмурил глаза до боли. И увидал ее, создал воображением. Увидал – и забыл сейчас же. VI А Паша уже на дворе, звала: – Да Григорий!… И куда его шут унес?… – В трактир с земляком пошел… – сказал от сарая кучер. – Хочешь подсолнушков, угощу? Через тополь мне было видно. В начищенных сапогах с набором, в черной тройке на синей шерстяной рубахе и в картузе блином сидел в холодочке кучер и грыз подсолнуш-ки, клевал в горсть. Паша подошла и зачерпнула, а он опустил горсть в ноги и защемил ей руку. – Во, птичка-то на семечки попалась!… – Да ну тебя, пусти… хозяева увидят! – запищала она, смеясь. Мне стало неприятно, что она и с кучером смеется, – и как он смеет! – и я сказал про себя – болван! Она сбила с него картуз и вырвалась. – У, демон страшный, – крикнула она со смехом уже с парадного, – свою заведи и тискай! – В деревне свою забыл, далече… – лениво отозвался кучер, грызя подсолнушки. «Молодчина, Паша!» – подумал я. |
| «Господи, я грешу! Кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействует с ней в сердце своем! Я прелюбодействую… Но я же слабый, грешный… Но для чего же тогда… красивые женщины? Мне уже скоро шестнадцать… Почему же грешно?» На Страстной спрашивал меня батюшка про дурные мысли, не заглядываюсь ли я на женский пол. Я смутился и сказал: «Не знаю». Батюшка посоветовал читать чаще – «Ослаби, остави, прости, Боже, прегрешения…». Но Паша ведь не лукавый и не соблазняет меня, она принесла подснежники… просто мне с ней приятно! Такая радость, как от цветов. Греки любили красоту, и Христос любовался лилиями. Паша – как лилия! «Ты, лилия полей… Ты – полевой цветок…» Полей, полей…? «Скорей, вина налей!…» Я схватил перышко и записал. Руки дрожали. Я напишу стихи, много стихов!… «Я уронил платок… Ты подняла так нежно… Взглянула на меня… небрежно?!» И так легко выходит! «Ты мне даешь намек… что полевой цветок… увянет под косой жестокой… И буду горевать… о деве синеокой!» Я написал неожиданно дивные стихи! Паша, как Муза, посетила меня… И она этого не знает!… Мне стало трудно дышать от счастья. Перед глазами лежала книга, раскрытая на заглавии – «Первая любовь». Радужное пятно пропало, солнце ушло за крышу. Я посмотрел на подснежники, на Пашу. Она возилась, выметала из-под стола. От нее пахло «уточкой» или душистым мыльцем. Ей подарили розовые яички, с ребрышками, душистые. Я косился на ее виляющую юбку, пристегнутую пажом, на бойкие ноги, ловко переступавшие. Мне стало трудно дышать, и в ногах побежали иглы. – Ну, пускайте, читатели… – сказала Паша, цепляя меня щеткой. – Расселись не у места! Я уткнулся в книгу, будто ничего не слышу, напружил ногу. Она подергала… – Да ну же, пускайте, всамделе, некогда… А то сдерну!… Щетка меня дразнила. В голове сладко замутилось. – Попробуй, сдерни!… – А вот и сдерну! – сказала она задорно, цепляя ногу. – Ишь, голенастые какие… Да ну, пускайте! Я взглянул на нее задорно, увидал точки ее зрачков, остро в меня смотревшие, близкие розовые губы, похожие на цветок-бутончик, темную родинку на шее… Губы ее смеялись, глаза смеялись… Она подергала ногу, и я подергал. |
| Ханджар топнула маленькой ножкой, обутой в мягкий козий башмак, и бешено сверкнула очами. Она едва не задохнулась от захватившего ее порыва. Потом, помолчав немного, снова заговорила так же возбужденно со сверкающими глазами и порывистыми движениями рук: — А победят наши, пускай дальше идут, за горы, на русские улусы нападут, кулов наберут — того синеокого, что вызволил тебя из неволи, да девчонку ту, что держала тебя шесть лет на запоре, Алызга моя, — с худо скрытою злобою закончила царевна. — Она любила меня, повелительница, — тихо произнесла остячка. — Пускай в Хала-Турм провалится ее любовь! — еще с большим гневом крикнула молоденькая ханша. — Для себя любила, как забаву любила мою джясырь… — Твоя джясырь с тобою снова, — произнесла с чувством Алызга. Видишь, к отцу в Назым не поскакала я, сюда, к тебе пришла. И брата привела с собою… О, большой человек брат Имзега!.. Сам грозный Уртэ-Игэ внимал ему у Ендырского потока… Великий бакса — Имзега, мой брат… — А что говорит брат твой, как кончится поход неверного батыря? До каких пор дойдут русские вои? — нетерпеливо спрашивала Ханджар. — Не ведаю, царевна. Кабы ведала, все пересказала тебе, звезда очей моих, цветок Ишимской степи, белая лилия Иртыша, — искренно сорвалось с уст Алызги. — Одно скажу, коли придет грозный батырь к Искеру, возьму я, найду брата Имзегу, встану в ряды наших батырей и до последней капли крови буду защищать тебя, царевна моя. Карие глазки Алызги при этих словах зажглись воодушевлением. Скуластое, широкое лицо озарилось теплым светом. Но на Ханджар иначе подействовали слова Алызги. — Коли придут сюда неверные собаки, — вся бледнея от гнева и ненависти вскричала она, — я выйду с братьями, Абдул-Хаиром и юным Алеем, на городской вал и только по трупам нашим проникнут в Искер собаки!.. Недаром зовут меня Ханджар!.. заключила она, дрожа всем телом и крепко сжимая в кулаки свои смуглые руки. — О, царевна, сладкий коралл души моей, звезда страны сибирской, вместе жили, вместе и умрем! И Алызга, упав на мягкие кошмы, коснулась горячим лбом маленькой ножки ханши. |
| Иринарх (Синеоков-Андреевский), архп. Пермский Родился 13 сент.1871 года в Екатеринославской епархии. В 1897 г. окончил Киевскую духовную академию со степенью кандидата богословия. С II авг.1897 г. – священник церкви Екатеринославского исправительного отделения. С II авг.1898 г. – законоучитель Закавказской учительской семинарии и Гори-Анастасинской женской гимназии. I авг.1899 г. – священник Тифлисской I-й миссионерской Покровской церкви. I нояб.1900 года перемещен в Екатеринославскую епархию и назначен законоучителем Александровского среднего механикотехнического училища. I июля 1903 г. – законоучитель Закавказской учительской семинарии. С I авг.1906 года пребывал в Саратовской епархии. С I ноября 1906 года – законоучитель Закавказской учительской семинарии и Горийской женской гимназии. II янв.1911 г. – инспектор Якутской семинарии в сане игумена. 26 авг.1913 г. – ректор Таврической семинарии в сане архимандрита. 16 июля 1917 года хиротонисан во епископа Березовского, вик. Тобольской епархии. С 1918 по 1922 гг. управлял Тобольской и Сибирской епархией. С 1923–1925 гг. – епископ Якутский (Восточная Сибирь). 1925–1926 гг. – епископ Велико-Устюжский и Усть-Вымский. С окт.1926 г. по дек.1926 г. – епископ Ставропольский и Кубанский. В 1931 году упоминается архиепископом Пермским. Скончался I марта 1933 года. Об отношении епископа Иринарха к обновленчеству известно следующее: До приезда епископа Иринарха в Великий Устюг, обновленцы пользовались там большим влиянием. Среди православных как духовенства, так и мирян, находились сочувствующие им, которые охотно посещали организуемые ими лекции и беседы. Епископу Иринарху, по-видимому, специально присланному митрополитом Петром Крутицким, чтобы исправить положение, пришлось проводить усиленную работу с верующими, объясняя, почему невозможно примирение с обновленцами на выставленных ими условиях и участие в Соборе 1925 года. В результате его трудов православные отказались от участия в соборе и даже не приняли делегацию от епархиального съезда. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла ВЫСШЕЕ ВРЕМЕННОЕ ЦЕРКОВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ СИБИРИ (ВВЦУ Сибири), было сформировано на сибир. Соборном Церковном совещании 14 нояб.- 3 дек. 1918 г. Открытие первого в истории РПЦ провинциального Соборного совещания состоялось в томском кафедральном Троицком соборе, работа проходила в Покровском домовом храме (в актовом зале) нового Томского жен. епархиального уч-ща. На совещании присутствовали 39 делегатов, представлявших епархии Сибири, Урала и Поволжья, территории к-рых находились под властью правительства адмирала А. В. Колчака, провозглашенного Верховным Правителем России. Из архиереев в совещании участвовали: митр. Казанский и Свияжский Иаков (Пятницкий) , избранный почетным председателем совещания; архиепископы Симбирский и Сызранский Вениамин (Муратовский) , Омский и Павлодарский Сильвестр (Ольшевский) , Иркутский и Верхоленский Иоанн (Смирнов) , Оренбургский и Тургайский Мефодий (Герасимов) , епископы Томский и Алтайский Анатолий (Каменский) , Уфимский и Мензелинский Андрей (Ухтомский) , Екатеринбургский и Ирбитский Григорий (Яцковский) , Енисейский и Красноярский Назарий (Андреев), Чебоксарский вик. Казанской и Свияжской епархии Борис (Шипулин) , Берёзовский вик. и управляющий Тобольской и Сибирской епархией Иринарх (Синеоков-Андреевский) , викарии Томской и Алтайской епархии Бийский Иннокентий (Соколов) и Барнаульский Гавриил (Воеводин) . Среди делегатов совещания были представители духовенства и мирян, участники Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. , в частности прот. Иаков Галахов , главноуправляющий правительства адмирала Колчака по делам вероисповеданий, проф. П. А. Прокошев, а также бывш. ректор Томского ун-та, министр народного просвещения Сибирского временного правительства В. В. Сапожников. Ввиду невозможности связаться с Патриархом Московским и всея России свт. Тихоном делегатами совещания было принято решение об образовании ВВЦУ Сибири, полномочия к-рого признавались до восстановления прерванной гражданской войной связи с патриархом. В управление вошли архиеп. Симбирский и Сызранский Вениамин (Муратовский), еп. Уфимский и Мензелинский Андрей (Ухтомский), протоиереи И. Галахов и В. Садовский, профессора Прокошев и Л. И. Писарев, главой управления был избран архиеп. Омский и Павлодарский Сильвестр (Ольшевский). |
| Недавно ко мне обратились прихожане из одного села Вятской епархии с просьбой разъяснить им, правильно ли поступает митрополит Сергий и его Синод, не отступили ли они от Православия. При этом добавили, что среди них распространяется письмо Андрея [Ухтомского] Уфимского, где митрополит Сергий и Синод именуются богоотступниками. Я, как мог, уяснил прихожанам всю ложь и неправду этого богоотступника Андрея Уфимского, который теперь, после раскола, перешёл к евангелистам. Не знаю, как прихожане вразумились. Молим Бога, да поможет Вам, о. протоиерей, уяснить колеблющимся всю неправду и ошибку. Помоги Вам, Господи. У нас в Казанской епархии все спокойно и тихо, и никто не восстаёт против митрополита Сергия. По поручению епископов Иринарха [Синеокова], Сергия и Антония [Быстрова?] прошу и молю всех протестантов оставить всякие сомнения и протесты против митрополита Сергия и его Синода. Всё канонично и разумно в действиях митрополита Сергия и его Синода и всё направляется на пользу Церкви. Если бы что-либо было неправильного в действиях митрополита Сергия и его Синода, то я бы и все мы, ссыльные, терпели бы это? Мы все сразу отложились бы от митрополита Сергия и его Синода. Но мы все спокойны и стоим за митрополита Сергия, так как все правильно и законно. Е[пископ] Захария [Лобов] и все марийские ссыльные. 26 января 1928 г. Архив составителя 20. Постановление Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия [Страгородского] и Временного при нем Патриаршего Священного Синода по делу о раздорнической деятельности епископа Уразовского Алексия [Буя] Архив составителя Послание Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия [Страгородского] к петроградской пастве в связи с возникшим там «иосифлянским расколом» ...Начавшийся раскол и побудил митрополита Сергия сперва запретить бесчинников в священнодействии, а потом, когда они не образумились, выступить с посланием к петроградской пастве, в котором называл их «ослеплёнными своею мнимою праведностью, неспособными внимать [ни] голосу благоразумия, ни увещаниям пастырского долга», свидетельствует об увольнении их от викариатств, a паству призывает к повиновению законной канонической власти... [в изложении] |
| Б. Никольского Преосвященного Иерофея [Афоника], как уволенного на покой с запрещением в священнослужении, получившего затем разрешение на служение только в одном храме и известном месте исключительно для себя, обманом во зло употребившего разрешение, порвавшего ныне общение с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, а через него и со всею Православной Церковью, распространяющего ложные слухи и клевету про Первоиерарха Русской Православной Церкви, открыто ставшего, таким образом, на путь раскола; причём он, желая оправдать себя в глазах верующих и выдать за ревнителя чистоты Православия, злонамеренно указывает на некоторых православных Архипастырей, в том числе на Преосвященного Велико-Устюжского Иринарха [Синеокова], якобы находящегося с ним в молитвенно-каноническом общении и отошедших от митрополита Сергия, тогда как в действительности указываемые им Преосвященные Архипастыри находились и ныне находятся в молитвенно-каноническом общении с Преосвященным митрополитом Сергием и Временным Патриаршим Синодом, – за раскол, смуту, за клевету на Архипастырей и обман, на основании 34-го правила Святых Апостол, 13–15-го правил Двукратного Собора, 1-го правила Василия Великого и 6-го правила 2 Вселенского Собора, – предать каноническому суду православных архиереев, с запрещением в священнослужении впредь до раскаяния или до решения дела судом архиереев. 3 . Преосвященного Ростовского Евгения [Кобранова], который и прежде неоднократно нарушал церковную дисциплину, но по его просьбе и по данным обещаниям быть послушным сыном Православной Церкви и Высшей Церковной Власти был оставляем без церковного взыскания и который ныне, забыв все свои обещания и сделанные ему снисхождения, открыто разрывает общение с церковною властью, на основании 34-го правила Святых Апостол, 1-го правила Василия Великого , 14–15-го правил Двукратного Собора, – уволить от управления Ростовским викариатством на покой, – предать каноническому суду православных архиереев, запретив его впредь до раскаяния и решения о нем дела Собором православных епископов. |
|
|
