| Июнь 1926 года. Архиерейский Собор в Сремских Карловцах. Разрыв Архиерейского Синода с митрополитами Евлогием и Платоном. 26 января 1927 года. Архиерейский Синод запретил митрополита Евлогия в священнослужении и постановил предать его суду епископов. 4 февраля 1927 года. В «Обращении к духовенству и прихожанам» митрополит Евлогий оповестил свою епархию о независимости Западноевропейской митрополии. 14 июля 1927 года. Указ митрополита Сергия и Временного Священного Синода в поддержку митрополита Евлогия: изменение, под давлением органов советской власти, первоначально нейтральной позиции, выраженной в письмах к архиепископу Феофану (Быстрову) и епископу Серафиму (Соболеву) . 9 мая 1928 года. Постановление Временного Патриаршего Синода в Москве за 104 (указ владыке Евлогию): Архиерейский Собор и Синод в Сремских Карловцах упраздняются; каноническим признается только управление русскими церквами в Западной Европе Преосвященным митрополитом Евлогием. 10 июня 1930 года. Митрополит Сергий подписал Постановление об увольнении митрополита Евлогия от должности Управляющего русскими церквами в Западной Европе за организацию молений в защиту Русской Церкви. 21 июля 1930 года. Письмо митрополита Евлогия митрополиту Сергию с отказом подчиниться увольнению и с сообщением о разрыве административно-канонических отношений с Московской Патриархией. 17 февраля 1931 года. Митрополит Евлогий перешел в юрисдикцию Вселенского (Константинопольского) Патриарха. 30 апреля 1931 года. Московская Патриархия приняла решение о запрещении митрополита Евлогия и его клира в священнослужении. Май 1933 года. Митрополит Платон отказался дать подписку о лояльности советской власти и объявил Североамериканскую епархию автономной. 7 июня 1933 года. Архиерейский Синод заслушал «Послание Собора русских православных епископов в Северной Америке» от 28 февраля. Август 1933 года. Московская Патриархия вынесла решение запретить митрополита Платона в священнослужении как «раскольника». Май 1934 года. Личное примирение митрополитов Антония и Евлогия. |
| Константин послушался духовного отца. Придя в дом Хасана, он собрал свое имущество и деньги и, раздав все нищим, через несколько дней оставил злополучный дом и удалился в Крым. В Крыму Константин прожил три года, сокрушаясь о бывшем своем отречении и принося покаяние Богу. Но сердце его страдало и не получало вожделенного мира, ему так и слышались страшные слова, сказанные Спасителем в Божественном Евангелии: Кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным (МФ. 10:33). Поэтому он решил сразиться с диаволом и страдальческими подвигами смыть свой позор, для чего немедленно отправился в Константинополь. Здесь он открыл одному опытному духовнику, что желает за свое отречение пострадать за Христа, при этом рассказал подробно все с ним бывшее. Но духовник, видя его молодость, не решился благословить его на страшный подвиг, а представил его знаменитому Константинопольскому Патриарху Григорию, рассказав все о Константине и о намерении его пострадать за Христа. Владыка порадовался обращению погибшей овцы. Но в беседе высказал, как опасен избранный путь, а потому посоветовал сперва отправиться на Святую Афонскую Гору и там, среди искусных подвижников Христовых, подвизаться в духовных подвигах. А потом уже, когда старцы увидят, что пришло время совершить мученический подвиг, тогда он может исполнить свое намерение. После беседы с Патриархом Константин отправился на Святую Гору и там поступил в братство Иверского монастыря, где ревностно и с любовью стал проходить послушания. Он часто обращался с усердной молитвой и слезами к чудотворной иконе Пресвятой Богородицы, именуемой Портаитисса, и умолял Пречистую, чтобы Она умиротворила его сердце и сподобила бы его пострадать за Христа, от Которого он отрекся по своему неразумению, будучи прельщен блеском богатства и славы. И таким образом сердце его все более и более распалялось любовью к Иисусу Христу, за Которого он был готов претерпеть не только страдания, но и тысячи смертей. С этого времени мысли начали понуждать его предавать себя мучениям. Находясь в возбужденном состоянии, он открыл свои мысли духовнику Предтеченского скита иеромонаху Сергию и старцам, которые, однако, не советовали ему совершать мученический подвиг, говоря, что возможно и без мучения спасти свою душу. Но Константин, горя сердечной любовью пострадать за Христа, не мог последовать совету старцев и вскоре оставил Святую Гору и отправился в Родос для исповедания имени Иисуса Христа. |
| Мартину, папе Римскому, и Сергию, епископу Константинопольскому. Папа, в соответствии с преданием святых отцов, сообщил Ираклию, что когда признаются две природы – тварная и нетварная, то совершенно необходимо, чтобы они обладали и своими двумя естественными свойствами, то есть волями и действиями. Ибо если едина воля и едино действие их, то тогда природа – одна, а не две. Так писал св. Мартин. Сергий же Константинопольский, будучи, как говорят, сириец родом и потомок яковитов, направил Ираклию послание, где утверждалось мнение, противоположное суждению Мартина, и исповедовалась единая природная воля и действие во Христе. Царь, получив послания от обоих, склонился к мнению Сергия, и Афанасий радостно и с распростертыми объятиями принял это, поскольку в своем коварстве он понимал, что там, где говорится об одной воле и об одном действии, признается и одна природа. Далее Анастасий повествует о том, что патриархом (или «папой») в Александрию назначается Кир, который вкупе с Феодором Фаранским образовывает и там «водоцветное единение» ( δροβαφ νωσιν), а скорее, по словам Анастасия, «одну пустоту», оба иерарха подписываются под положением о «едином природном действии во Христе». Все эти маневры церковных политиков «ввергли Халкидонский Собор и кафолическую Церковь в великое бесчестие». Анастасий передает высказывание яковитов в Сирии и феодосиан в Александрии, которые, кичась, заявляли: «Не мы с Халкидоном, а Халкидон с нами вступил в общение, исповедуя единую природу Христа посредством единого действия». Когда Ираклий прознал про это, то он «устыдился» и попал в затруднительное положение: с одной стороны, он не желал упразднять то, что сам затеял, а с другой стороны, не мог перенести упреков в свой адрес. И тогда Ираклий, «считая, что совершает нечто великое», издал так называемый эдикт ( τò λεγμενον δικτον), запрещающий исповедовать во Христе одно или два действия. Узнав о нем, сторонники Севера в харчевнях и банях стали насмехаться над кафолической Церковью, говоря: «Халкидониты, недавно мыслящие по-несториански, протрезвели и обратились к истине; соединившись с нами посредством [учения] о едином действии, [они пришли к учению о] единой природе Христа. |
| Мысли монофелитские нередко высказывались и ранее VII века (Д. VI, 101. 102), но они не достигали ни особенной силы и развития, ни особенного распространения. Широкое распространение монофелитство приобрело лишь с царствования императора Ираклия, который захотел воспользоваться этим учением для своих целей чисто государственных. Политическое единство империи могло основываться только на единстве религиозном; но этого единства религиозного не было, как скоро целые миллионы подданных исповедовали монофизитство. Император хотел помирить монофизитов с православными и для сего воспользовался монофелитским учением. Он надеялся, что если монофизитам сделать некоторую уступку, ввести в церковь учение об одной воле во Христе, то этим будут довольны они и примкнут к обществу православных, при чем, казалось ему, и православные не потерпят ущерба в своих основных убеждениях; ибо истина, за которую со всею ревностью стояло православие о двойстве естеств во Христе, не устранялась подобным учением. Можно догадываться, что к осуществлению этой мысли Ираклий пришел под влиянием знакомства с мыслями и расположениями монофизитов в Армении и Колхиде, где император в 622 и последующих годах находился по военным обстоятельствам. Император был человеком сведущим в религиозных вопросах; во время пребывания своего в названных странах, где сильно было монофизитство, он вступал со многими представителями этого лжеучения в религиозные беседы и споры, вероятно выспрашивал их: не присоединятся ли они и их последователи в церкви православной, если в последней будет провозглашено учение сходное с монофизитством, – об одной воле и действии во Христе. Нужно полагать, что собеседники подали ему в этом случае добрые надежды. В особенно близких отношениях стоял император в Колхиде с митрополитом монофизитом Киром. Под влиянием своих бесед с представителями монофизитов, которые возбуждали в нем лестные для него и его планов надежды, Ираклий письменно обращается к патриарху Константинопольскому Сергию, вероятно делясь с ним мыслями и чувствами по данному делу ( Дeяh. VI. 366 – 367 ). |
| Несмотря на то что до сих пор все шло гладко, было очевидно, что сшитый на скорую руку моноэнергизм нуждается в богословском обосновании. Сергий прекрасно осознавал трудность, связанную с употреблением выражения «одна энергия». Трудность эта была очевидна для любого человека, мало-мальски знакомого с Аристотелевой метафизикой: каждая природа, будучи конкретной реальностью, обладает энергией, а, следовательно, двум природам Христа должны соответствовать две энергии. Для решения проблемы Сергию пришлось пойти на богословское ухищрение. Он предложил – поскольку речь шла об одном Лице – говорить не об «одной энергии», а об «одной воле» и таким образом избавиться от недоразумений и двусмысленности. Этот новый вариант своей христологии Сергий изложил в письме к папе Гонорию (634 год), в котором он извещал Римского патриарха о достигнутом воссоединении восточных христиан и спрашивал совета Гонория по поводу монофелитства (учения об одной воле): Согласно учению всех вселенских соборов, один и тот же самый Господь Иисус Христос производит все Свои действия. Поэтому не следует рассуждать ни об одной, ни о двух энергиях и нужно довольствоваться признанием одной воли. Выражение «одна энергия», хотя и встречается у некоторых отцов, производит на неопытных пугающее впечатление. Они полагают, что этим отрицается двойственная природа Христа. С другой стороны, и выражение «два действия» соблазняет многих, так как оно не встречается ни у одного отца и ведет к заключению о двух противоположных друг другу волях и через это вводит двух «водящих», что нечестиво. Не будучи искушенным богословом, Гонорий согласился со всеми доводами Сергия. На основании этого Шестой Вселенский собор (680–681 годы) осудил его как еретика, и вплоть до IX века все папы произносили ему анафему, а письмо его впоследствии использовалось в качестве аргумента против догмата о папской непогрешимости. Выгораживая Гонория, многие католические ученые любят говорить, что будто бы он произнес это суждение не ex cathedra. Однако вряд ли можно отрицать, что в данном случае Гонорий выступал именно в роли папы, высказывая суждение по догматическому вопросу в ответ на запрос константинопольского собрата. |
| С момента начала II Мировой войны (с сентября 1939 года) епископ Сергий практически лишился возможности вести переписку с Епархиальным управлением в Париже. 12 марта 1940 года митрополит Евлогий писал Константинопольскому Патриарху Вениамину: «С начала войны, т.е. с сентября прошлого 1939 года, по политическим обстоятельствам прекратились все мои личные и служебные сношения с Преосвященным Сергием. Мои сведения о нем почерпаются из частных слухов и повременной печати». Из этих источников, которые сам митрополит Евлогий признавал ненадежными, он узнал, что после начала войны епископ Сергий «был вызван Германским правительством в Берлин, и там на него оказывалось огромное давление, чтобы он признал церковную власть Карловацкого Синода и его ставленника Серафима Ляде» . В результате 3 ноября 1939 года епископ Сергий вынужден был заключить соглашение с архиепископом Серафимом о новом статусе общин, сохранивших каноническое подчинение митрополиту Евлогию. Согласно этому документу епископу Сергию отныне подчинялись два прихода в Чехии (в Праге и Брно) и три прихода в Германии (в Берлине на Находштрассе, в Одервальде-Ост и Данциге). Указанные общины включались «в Русскую православную епархию епископа Берлинского и Германского». Однако при этом, как гласило соглашение, юрисдикционные отношения епископа Сергия и духовенства указанных общин с митрополитом Евлогием оставались неприкосновенными. Архиепископ Берлинский получал право осуществлять надзор за пастырской деятельностью духовенства этих приходов, ведением метрических книг и деятельностью приходских советов. Отныне архиепископ Серафим представлял перед правительством все православные приходы Германии и Протектората «в делах, имеющих официальный характер» . Смысл этого соглашения становится понятным, если вспомнить, что Министерство церковных дел рассматривало Берлинского архиепископа как лицо, ответственное перед государством за состояние дел во всех православных приходах на оккупированных территориях. Поэтому подчинение указанных приходов архиепископу Серафиму означало для него, прежде всего, возможность беспрепятственного доступа к их документации и право в случае необходимости применять к ним дисциплинарные санкции . Хотя соглашение говорило о сохранении в неприкосновенности юрисдикционных прав митрополита Евлогия, все же с канонической точки зрения указанные приходы фактически оказались в двойной юрисдикции. При этом митрополит Евлогий не имел реальной возможности осуществлять свою каноническую власть на территории Протектората. |
| Следует иметь в виду, что иконы преподобного Сергия XV–XVII вв. можно рассматривать как определенный художественный ордер, где исторический реализм, знаковая символика и преображенность в трактовке образа составляют стройную целостную систему. Наиболее яркое отражение эти основные принципы художественного ордера находят в иконах «Сергий с житием». Одну из таких икон мы видим в иконостасе Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры. Икона датируется концом XV в. и относится к школе Дионисия. Известно, что время Дионисия составляет новую ступень в развитии русской живописи. По замечанию М.В. Алпатова, зависимость Дионисия от рублевских традиций не подлежит сомнению. Тем более представляется вероятным предположить, что «Сергий с житием» в иконостасе Троицкого собора написан самим Дионисием. В композиционном строе иконы обнаруживается много общих черт с иконой «Димитрий Прилуцкий в житии», написанной этим иконописцем. Кроме того, как подчеркивает Т.В. Николаева, характер живописи этой иконы близок к иконам Дионисия с изображениями московских митрополитов Петра и Алексия в житии. Сам Дионисий был таким же гением, как и Рублев, его искусство такое же возвышенное и идеальное. На среднике иконы «Сергий с житием» преподобный изображен анфас с благословляющей правой рукой и со свернутым свитком в левой руке. Его лицо отражает печать одухотворенности и вместе с тем аскетической отрешенности. Он изображен в монашеском одеянии – темно-коричневой мантии, из-под которой видна песочного цвета исподняя одежда. Его голова открыта, голубые куколь и параманд изображены в традиционном для иконографии Преподобного Сергия стиле. Золотой фон иконы почти полностью утрачен. Вокруг центрального изображения размещены по квадратному периметру 19 клейм жития: рождение Сергия (Варфоломея), явление отроку Варфоломею Ангела в виде старца-схимника, посещение старцем-схимником родителей преподобного, пострижение в монашество, борьба Сергия в пустынном уединении с бесами, поставление Сергия в игумены, молитва об умершем отроке, изведение источника, беседа преподобного с крестьянином, воскрешение отрока, явление преподобному Сергию Пресвятой Богородицы, благословение от Константинопольского Патриарха Филофея, видения огня во время литургии, исцеление слепого епископа, погребение Сергия, обретение святых мощей Сергия, два посмертных явления преподобного Сергия, исцеление слепца у святого гроба преподобного Сергия. |
| Хотя не стоит при этом забывать, что хронология для средневековой истории имеет первостепенное значение. Аверьянов выстраивает свои вполне убедительные версии о точном времени основания Андроникова и Симонова (с. 269 и др.) монастырей. Открытием можно считать его версию о четырех браках великого князя Симеона Гордого (с. 120 - 122), новую датировку послания Константинопольского Патриарха Сергию Радонежскому (с. 201 - 203) и др. Даже прекрасно владея источниковой базой, медиевист вынужден делать очень много гипотетических построений по проблемам, обойти которые в своем изложении он не может, т.к. источников всё же очень мало. Аверьянов пишет об «удручающем состоянии» источниковой базы: «Разрозненные фрагменты раннего летописания в составе более поздних летописных сводов, считанное количество актов, два-три литературных памятника — вот в сущности и все, чем располагает исследователь этого времени» (с. 402). Иногда увлеченность этими построениями не дает взглянуть на обсуждаемые вопросы либо проще, либо с другой точки зрения. Так, Аверьянов, разбирая послание митрополита Алексия к нижегородцам, направленное вместе с Сергием Радонежским, сначала корректирует датировку послания, предложенную В.А. Кучкиным, а потом приводит ещё один «аргумент». В Русской Церкви, отмечает Аверьянов, «до сих пор сохранилась традиция поминать на службах возглавляющего ту или иную епархию правящего архиерея» (с. 146, заметим от себя, что это гораздо более, чем просто «традиция»), а митрополит Алексий просил в своем послании поминать его в молитвах. «Подобное требование, — заключает Аверьянов, — могло быть высказано только после смерти суздальского владыки Алексея». Процитированные историком слова митрополита Алексия («такоже, дети, поминайте в молитвах своих и наше смиренье, дабы Христосъ Богъ нас съблюлъ от неприязни в сем веце») не указывают на литургическое поминовение, а содержат лишь просьбу молиться о нем. Такой взгляд рушит приведенный автором аргумент, необходимый ему для уточнения датировки послания... |
| Нам сравнительно немного известно о биографии Киприана до его приезда в Россию. 565 Вряд ли он действительно принадлежал к болгарскому роду Цамблаков, как обычно утверждалось ранее: текст, на котором основано это утверждение, не вполне ясен. 566 Он, несомненно, был болгарином и монашествовал на Афоне, 567 а когда вошел в тесный круг сподвижников Филофея (? ?), то не порывал своих личных связей в Болгарии. 568 Дипломат, переводчик на славянский язык многих византийских текстов, проводник исихастской духовности, последовательный сторонник Константинопольского патриархата, Киприан после многих лет борьбы сумел добиться своего и занять митрополичью кафедру в Москве. Но совершилось это только в 1390 году. Не может быть сомнений, что именно эту цель он преследовал с самого момента поставлення. В намерения Киприана, – как и в намерения патриарха Филофея, – никогда не входило ограничить свою деятельность Литвой; все его устремления были направлены на восстановление единой Киевской митрополии. Прибыв в Киев 9 июня 1376 года, 569 Киприан в полной мере использовал на литовских и польских землях ту политическую и церковную независимость, которую давало ему достоинство патриаршего и императорского посла. Он поставил епископа на давно пустовавшую кафедру Владимира-Волынского, вернул утраченные было имущества митрополичьей резиденции в Ново-грудке и Софийского собора в Киеве. 570 Он явно завоевал доверие Ольгерда, а впоследствии его сына Ягайло, который, возможно, был православным христианином. Что же касается старшинства русских князей, то он придерживался официальной византийской позиции. Как и Кантакузин в 1347 году, он подтвердил главенство великого князя Владимирского и Московского: «Я молюсь о нем Богу, – писал он преп. Сергию, – о его княгине и детях; я всем сердцем люблю его и желаю блага ему и его государству... Когда бы я ни служил божественной литургии, я приказывал, чтобы прежде всего многолетие возглашалось ему, а уже потом – другим». 571 Пробуя почву в Новгороде, Киприан, извещая новгородского архиепископа о своем поставлений патриархом Филофеем, уважительно отнесся к выражавшейся новгородцами верности Москве. 572 Кроме того, в послании преп. Сергию Киприан писал, что просит Ольгерда за промосковских пленников (в частности, кашинцев). |
| В 20 веке ведущим специалистом по Фотию стал чешский проф. Ф.Дворник. Он написал ряд статей и монографию о Фотии (Dvornik F. Тне Photian Schism: Hismory and Legend. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1948, 1970; Dvornik F.: Photius et la réorganization de l’académie patriarchal//Mélanges Paul Peeters, vol. 2 (Analecta Bollandiana 68). Brussels: Société des Bollandistes, 1950, pp. 108–125; Patriach Photius: Scholar and Statesman//Classical Folia, 13 (1959), pp. 3–18; 14 (1960), pp. 94–107; Photius, Nicolas I and Hadrian II, Byzantint acclesiastical studies/ed. Frantisek Dvornik. London: Variorum Reprints, 1974. За последние годы помимо работ Ф.Дворника патриарху Фотию и его трудам было посвящено несколько монографий следующих исследователей: К.Коварнос, Л.Камфора, Т.Хёг, Д.Уайт, С.Манго, Ж.Шамп. Также был написан ряд исследовательских статей. Некоторые их них были изданы в особом сборнике Г.Пападеметриу – Photian Studies. Ed. By George Papademetriou. Brookline, Mass.: Hoiy Cross Orthodox Press, 1989. Что касается издания произведений Фотия, несмотря на то, что разрозненно они публиковались на Западе (преимущественно в протестантских странах) по мере их обнаружения с XVII века, впервые целиком они были изданы Жак-Полем Минем в его «Греческой патрологии» (Patrologia Graeca) – тома 101–104, Следует упомянуть, что в серии Biblioteca Teubneriana в XX веке были изданы философские сочинения Фотия, Арафы и Пселла С.93]. Предваряя непосредственный разговор о предмете нашей статьи, кратко рассмотрим обстоятельства жизни Фотия, способствовавшие появлению данного труда. Фотий родился в начале IX века в Константинополе, семья его отличалась знатностью, благочестием и образованностью: отец, спафарий Сергий, приходился племянником восстановителю иконопочитания на VII Вселенском Соборе константинопольскому патриарху Тарасию (784–806), а брат матери, Ирины, был мужем Марии, сестры августы Феодоры. Во время гонений против иконопочитателей при императоре Феофиле (829–842) отец Фотия был осужден, имущество было конфисковано, вся семья была анафематствована и отправлена в ссылку (ок. 832/833 гг.). Впрочем, и в изгнании у родителей Фотия было достаточно средств, чтобы дать ему и его братьям (Сергию и Тарасию) приличное образование. Из-за тягот гонений Сергий и Ирина прожили недолго. После смерти их стали почитать исповедниками – в Византийском синаксаре их память отмечается 13 мая. |
|
|
