| Как упоминалось выше, внешний облик митрополита Петра был в достаточной мере своеобразным: самое «простое» и даже несколько деревенское лицо с окладистой бородой-лопатой, обильно посеребренной проседью, теснейшим образом сочеталось с выражением большого ума, деловитости и житейского опыта. Временами оно производило впечатление большой сосредоточенности и даже некоторой суровости. Цвет лица его неизменно бывал бледным, бледно-желтоватым; несколько как бы пергаментным, а глаза под нависшими густыми бровями оттенялись снизу коричневыми пятнами и значительно припухшими мешками, как видно, свидетельствовавшими о каких-то скрытых физических недугах. Тяжелые, слегка прищуренные веки скрывали старчески-выцветшие белесо-голубые, сами по себе добрые глаза, смотревшие утомленно и напряженно... Держался Местоблюститель солидно и даже величественно. Шествовал неспешной и грузно-сановитой походкой, впрочем, без малейшего оттенка спеси или рисовки этой сановитостью; скорее, даже, наоборот – с некоторым оттенком чувства тягости от своей фигуры. Как рассказывали, во взаимоотношениях с людьми он бывал деловито прост и неизменно серьезен, без малейшей склонности к юмору или шутке, – столь характерных для его предшественника, Святейшего Патриарха Тихона. Уловить на лице его улыбку удавалось, по-видимому, немногим избранникам, но оно часто озарялось благожелательным и приветливым выражением. Божественную службу он совершал просто и тоже несколько деловито; никакой эмоциональной окраски произносимых возгласов; никакой «театрализации» жеста. Бремя Местоблюстительства добавило в его облик еще более собранности и некоторой подавленности; он как бы несколько изнемогал от сознания своей ответственности и ко многому обязывающей исключительности положения; на челе его появилась постоянная печать напряженной самоуглубленности, сосредоточенности. В целом создавалось впечатление суровой и страдальческой замкнутости и – одиночества... Вся эта гамма тонких, но тяжелых оттенков, может быть, говорила еще и о том, насколько он глубоко понимал кому он преемствует, кого он должен заменять и восполнять на своем посту и как многого ему внутренно не достает для этого, так как именно он ближе и больше всех других воспринимал все невыразимое обаяние святости ушедшего Святейшего Патриарха Тихона, являвшегося, по его же словам «закатившимся Солнышком Церкви Русской». |
| «Покорнейше прошу Совет Московской Духовной Академии принять меня в Академию в качестве вольнослушателя». Совет, по надлежащем рассмотрении прошения, определил: обратиться к Воронежскому Епархиальному начальству с просьбой уведомить, нет ли препятствий к ходатайству о зачислении студента Полянского в вольные слушатели академических лекций. Примерно через месяц, в журнале Совета Московской духовной академии от 21 декабря 1887 года, XXIII, стр. 357−358, сообщается о следующем ответе, полученном Советом академии на запрос, сделанный им в связи с прошением Петра Полянского : «Вследствие отношения от 2 сего декабря за 642 Консистория, согласно журнальному постановлению своему, состоявшемуся 7–11 сего декабря, имеет честь уведомить, что к зачислению псаломщика Петра Полянского (из окончивших курс семинарии) в число вольных слушателей академических лекций препятствий со стороны Воронежского Епархиального начальства не имеется. Причем, препровождая копию с формулярного о службе Полянского списка, покорнейше просит Совет Духовной Академии о совершенном принятии его, Полянского, в состав слушателей уведомить Консисторию». (Отношение Воронежской духовной консистории от 15.12.1887 г. за 12485.) Возвращаясь к вышеупомянутому академическому журналу, далее читаем: «Справка: § 115 устава Духовных Академий: “Сверх студентов могут быть допускаемы к слушанию академических лекций и посторонние лица, по усмотрению Епархиального Преосвященного». Определили: ходатайствовать пред Его Высокопреосвященством о разрешении допустить псаломщика Воронежской епархии, студента Петра Полянского , в число вольных слушателей Академии...» И на это ходатайство, как видно, вскоре последовало Архипастырское соизволение. Так, журнал собрания Совета от 3 февраля 1888 г., стр. 5 сообщает о том, что члены Совета, между прочим, слушали «резолюцию Его Высокопреосвященства на журнале собрания Совета Академии 21 декабря минувшего года: “1888 г. янв. 11. Утверждается». В ст. XVIII означенного журнала было изложено ходатайство Совета Академии о разрешении допустить в число вольных слушателей академических лекций псаломщика Воронежской епархии, студента семинарии Петра Полянского ; |
| «Вы, верно, считаете меня забывчивым, что хуже смерти, я ни то, ни другое». «Позвольте мне от всей души поблагодарить за те слова, с которыми они обратились ко мне, которые тронули меня. Сильно потрясен и разделяю ваше горе по поводу... Крайне удручен и спешу выразить N свое самое горячее соболезнование и уверение в моей глубокой Вам преданности. Вы говорите тоном, который зачеркивает всю искренность ваших слов. Чувствую потребность написать Вам два слова, чтобы сказать Вам, что я думаю о Вас. Напишите мне, если Вы расположены к этому: расскажите мне о себе, скажите, здоровы ли Вы и Ваша мама. Не знаю, что будет со мною и с тем делом, которое мне... Я очень состарился и хотел бы кое-что сделать для своей души. Он – вероятно, считали Вы – либо мертв, либо забывчив, что хуже смерти, но ни то, ни другое, и вот он возвращается к Вам, его постигли большие страдания. Друг, которого он любил, обманул и предал его. Очень скорблю, что принял в дурном смысле, но я все это писал с добрым намерением». «По совести говоря, тут было недоразумение со стороны N. Ему, несомненно, известно, что N как представитель церкви должен основывать свой социализм, свои убеждения, надежды и идеалы на нравственном чувстве человека, на его духовной жажде, на стремлении его к совершенству и чистоте, а не прельщением и искушением о земных благах. Поэтому и нельзя было отдавать ничего твердого в этом деле, нельзя изменять высшей христианской идее, завещанной двумя тысячелетиями, и нужно идти за ней неуклонно. Пугали и те моральные устои, которые неизбежно вытекали из участия в этом деле. Это большое падение, но не нравственное, потому что через один час я ... Это было мое падение ума и воли и имеет оправдание в при 1559 положении вещей. Ввиду престарелого возраста и отсутствия физических сил, состояние моего здоровья не оставляет сомнения в серьезности положения». Верно: о[пер]уполномочен[ый] 3-го отд[еления] СПО ПП: Архив УФСБ РФ по Тюменской обл. Д. 1740. Л. 69 а – 71. Копия. Машинопись. 24. Завещание митрополита Петра |
| Расстроенное здоровье и преклонный возраст не позволили бы мне со всей серьезностью и чуткостью отнестись к роли осведомителя, взяться за которую предлагал тов. Е. А. Тучков. Нечего и говорить, что подобного рода занятия несовместимы с моим званием и к тому же несходны моей натуре. Не сомневаюсь, что в результате роль осведомителя сменилась бы на роль мученика не своего и непосильного дела. Так случилось, что неожиданный поворот беседы в эту сторону не дал мне возможности в несколько минут охватить всю сложность положения вещей, посмотреть на меня [себя] объективно. В голове пронеслась вереница бессвязных мыслей, и я не сумел отдать себе в них отчета. И лишь потом, когда собрался с мыслями и сосредоточил внимание на ряде поставленных себе вопросов, невыполнимость означенного предложения стала очевидною. Об этом я считал нужным предупредить Евгения Александровича, когда он еще находился в Свердловске, и с этой целью обращался два раза к дежурному надзирателю с просьбою пригласить в мою комнату следователя тов. Костина, участвовавшего при беседе; но его, по сообщению надзирателя, в Учреждении не оказалось. Тогда на другой день я передал для Евгения Александровича письмо, а вскорости и другое. Если в данном случае мною допущена оплошность, то усердно прошу извинить меня. Переживаемая обстановка сделала мою голову такою же пустою, как и моя жизнь. С особою настойчивостью утверждаю, что контрреволюцией я никогда не занимался, каких-либо противоправительственных деяний не совершал и пролетарскому Государству всегда верен, о чем доказал своим охотным участием в многочисленных подписных листах и пожертвованиями по личному усмотрению и о чем неоднократно свидетельствовал другими способами, связанными с моим положением и званием. Обращаюсь в лице Вашем к Советской справедливости и убедительно прошу Вас освободить меня из заключения и возвратить меня на место постоянного жительства, где бы я мог основательно заняться лечением у пользовавших меня раньше профессоров и иметь общение с сослуживцами-архиереями – моим Заместителем и другими. Поверьте в мою искренность и хорошие побуждения. |
| Считать восстановлением общения молитвенного с Красницким то обстоятельство, что Красницкий явился на Пасху к патриарху и произнес «Христос воскресе», также нельзя. Ввиду такого положения дела, я в следующих беседах с Е. А. Тучковым совершенно решительно заявил, что участвовать в учреждении при сотрудничестве Красницкого я не могу, так как не верю в искренность его покаяния, если бы он даже и принес таковое. Но и при возможности искренности покаяния нахожу непозволительным премировать кающегося грешника высшим возможным для пресвитера положением в Церкви вместо прохождения покаянной дисциплины. Поставление мне на вид того обстоятельства, что патриарх иначе относится к Красницкому и я должен последовать его примеру, я разрешал в своей совести тем, что если таковое инакое отношение со стороны патриарха предполагалось, то самим патриархом оно не подтверждено в беседе со мною, и домашнее молитвенное общение его с Красницким, если оно имело место, есть дело личной патриаршей совести и моему суждению не подлежит. Дня через два после этого надобности в беседах на указанную тему не стало, т. к. патриарх на письменное обращение к нему какой-то делегации о хранении чистоты Православия ответил резолюцией от 26 июня [ст. ст.] 1924 года за 523, которой переговоры с Красницким о примирении и дело об учреждении при патриархе Высшего Церковного Управления прекращались. Я же после сего спешно был возвращен на место своей ссылки, срок которой должен был окончиться в конце ноября 1924 года. При последнем своем свидании с патриархом я узнал, что на случай своей смерти он назначает местоблюстителем митрополита Агафангела, а при невозможности почему-либо для митрополита Агафангела принять это назначение, местоблюстительство должен восприять я. С этой информацией я и оставался до мая месяца 1925 года, совершенно не зная, что в конце декабря 1924 года патриархом было сделано по данному вопросу новое волеизъявление, именно первым кандидатом в местоблюстители назван был я, вместо митрополита Агафангела, и добавлен еще третий – митрополит Петр Крутицкий. |
| Тут произошла непредвиденная осечка; не найдя для себя возможным принять посетителя и беседовать с ним, Местоблюститель рекомендует обратиться с интересующими его вопросами к управляющему Высоко-Петровским монастырем Преосвященному Варфоломею (Ремову) , епископу бывшему Сергиевскому, а ныне пребывающему в заштате с управлением, на правах настоятеля, этим монастырем, – одним из древнейших в Москве. В порядке иноческого послушания или церковной дисциплины, Преосвященный принимает в своей квартире (на Малой Дмитровке, в Успенском переулке, в церковном дворике храма, где некогда настоятельствовал его отец) этого знатного иностранца и ведет с ним довольно задушевную продолжительную беседу о бедственном положении Русской Церкви (прекрасно, впрочем, известном за рубежом во всех малейших деталях), обходя, конечно, по возможности «острые углы». Положение это характеризуется ныне еще более тяжким в связи с недавней кончиной Святейшего Патриарха Тихона, а внешне – непрестанными антисоветскими выступлениями церковной эмиграции, не считающейся с тем трагическим резонансом, который их непрошенная деятельность вызывает в СССР. Итак, хотя монсеньер М. Д’Эрбиньи и не был принят лично Патриаршим Местоблюстителем, а по его указанию лишь заштатным епископом Варфоломеем (Ремовым) , тем не менее, как передавали впоследствии в церковных кругах Москвы лица, следившие в ту пору за «поведением» православной иерархии, не преминули позже, по отъезде гостя, обоим поставить это «лыко в строку»; первому, так сказать, для порядка: для того, чтобы он не забывал, что, говоря словами Г. Гейне, ему требовалось тысячу раз быть правым, чтобы однажды не оказаться виноватым. Второму, десять лет спустя, этот визит был инкриминирован как связь с заграницей и «шпионаж в пользу капиталистического окружения». Так, по крайней мере, говорили, когда по Москве разнеслась очередная тягостная весть о том, что 27 июня (10 июля) 1935 года, Преосвященный Варфоломей (Ремов) был будто бы расстрелян по обвинению в «шпионаже» 137 . |
| Тем, кто сам не мог догадаться, они очень доходчиво разъясняли, единство сценариев событий мая 1922-го и декабря 1925-го. «А каким методом действуют тихоновские архиереи, утекающие с тонущего корабля патриаршества? – вопрошалось в редакционной статье главного печатного органа обновленцев, имевшей выразительное название «Переворот в тихоновщине». – Тем же самым, каким действовали церковные деятели 1922 года. Они образуют инициативную группу, сначала – уговаривают – безрезультатно – “местоблюстителя», потом созывают съезд и выбирают временное управление – до собора. Точная копия того, что было 4 года тому назад. [...] Вся разница в том, что сделать это им было легче, чем в 1922 году. Тогда был патриарх, а теперь местоблюститель, не очень популярный. Да в том еще разница, что тихоновские архиереи предпочитают не называть вещи своими именами. Они в сущности низложили Петра, но об этом умолчали». Обновленцы, «называя вещи своими именами», тонко мстили григорианам за то, что те именовали их «отщепенцами», и показывали, что деятели ВВЦС сами ничем не лучше, оставляя тем самым и их (григориан) без паствы. «Зачем, в самом деле, начинать сначала то, что уже сделано, и открывать открытую Америку? Слава Колумба едва ли столь привлекательна, чтобы пускаться в безбрежное плавание. Тут, надо полагать, сказывается еще некоторая недозрелость сдвинувшегося тихоновского сознания. Будем надеяться, что оно дозреет и, вместо отгораживания от синодальной церкви, братски протянет ей руку» 869 . Недоумение обновленцев и их обида на григориан вполне понятны. «Братской руки» от ВВЦС обновленческий «Священный Синод» так и не дождался. Помимо перечисленных автором заметки «Переворот в тихоновщине», было, однако, и еще одно важное отличие ситуации конца 1925-го от ситуации 1922 г. На этот раз власть ставила перед собой задачу не «ликвидацию тихоновщины», а «проведение раскола среди тихоновцев» (постановление АРК от 11 ноября 1925 г.). Это означало, что в отличие от 1922 г. православные противники новоявленной группы, самочинно претендующей на возглавление Церкви, не будут подвергаться поголовным репрессиям. |
| Не мог митрополит Кирилл не коснуться в разговоре с митрополитом Сергием и темы «всяких прещений», в том числе наложенного на него самого: «Я выразил недоумение, почему постановление заместителя и его Синода о запрещении мне священнослужения не напечатано в “Ж.М.П.» Оказывается, что не напечатано об этом по цензурным условиям. Я не мог не изумиться такому препятствию, тем более что увольнение меня на покой ничуть не противоречит желаниям гражданской власти. Я не скрыл от м[итрополита] Сергия, как еще семь лет тому назад беседовавший со мною в помещении Вятского ОГПУ Е. А. Тучков обнаружил удивительное прозрение, пообещавши с уверенностию, что м[итрополит] С[ерг]ий пришлет мне увольнение на покой, и это через три года после той беседы действительно случилось. М[итрополит] С[ергий] отнесся к этому сообщению так, словно не слыхал его и, как бы продолжая отвечать на мой вопрос, высказал предположение, что интересующее меня распоряжение не напечатано потому, что “Ж.М.П.» начал выходить в 1931 г., а распоряжение состоялось в 1930 г. Не имея сейчас под руками первых номеров “Ж.М.П.», не могу с решительностью утверждать с уверенностию, но кажется мне, что там были напечатаны некоторые постановления даже 29 г. Думаю, во всяком случае, что время появления “Ж.М.П.» не должно бы служить препятствием к опубликованию столь важного решения “действующей» ц[ерковной] власти» 1319 . Как видно, митрополита Сергия митрополит Кирилл покинул весьма неудовлетворенным его разъяснениями. Кстати, второй номер «Журнала Московской Патриархии» за 1931 г. действительно открывался постановлением Заместителя и его Синода «Об общей исповеди» от 30 октября 1929 г. 1320 и отговорка митрополита Сергия была очевидным образом несостоятельной. Скорее, объяснение отсутствия публикации синодального определения о запрещении митрополита Кирилла в «ЖМП» таково: митрополит Сергий понимал, конечно же, что этот акт чести ему и Синоду не делал, поэтому, коль скоро власть сама не потребовала его обнародования в журнале, он этого делать и не стал. |
| «Получил Ваше очень хорошее письмо. Рад был, что пишете, и почувствовал ту любовь, какую ... 1557 сознание одиночества с опасностью перед смертью ужасно тяжелым холодным камнем ложится на сердце. Я не в силах в настоящее время изобразить свой внутренний мир, всю остроту чувств и мыслей, какие переживаю. Мысли часто заходят в такие дебри, из которых они не знают, как и выпутаться. И что казалось прежде таким ясным и понятным, стало в моем представлении каким-то туманом – мглою. Нахожу, что смерть не совсем страшна. Нет человека и кончено. В тысячу раз лучше, [чем] когда человек умирает нравственно и только кажется живым, как то дерево, у которого вместо сердцевины пустое дупло. Именно вот я такой живой мертвец. Никакие самые обстоятельные исследования не дадут отрицательных выводов относительно моей политической благонадежности. Всеми, находящимися в моем распоряжении мерами власти, призван защищать порядок церкви, стражем которой обязан быть. Жизнь есть подвиг, а главное то, что нам кажется, огорчает нас и это будто бы мешает нам исполнять наше дело жизни. Тебя мучают – бедность, болезнь, клевета, унижение и стоит только пожалеть себя, и ты несчастнейший из несчастных. Но стоит только понять, что это то самое дело жизни, которое ты призван делать – и вместо уныния и боли – энергия и радость. При моем здоровье трудно приспособляться к тем условиям, в которых нахожусь: вместо того, чтобы побеждать их, я побеждаюсь ими. Сознание работает с трудом, почти механически. Бесконечная безрадостность и жгучие муки, разъедающие сердце, лишают силы и воли, и так изо дня в день, пока смерть не закроет глаза. Одиночное заключение доводит человека до того, что случается иногда заблудиться в собственных мыслях и занести околесную. П. не меняет существа вещей, оно ... моих изменений как пред властью за некоторые, быть может..., так и пред N за причиненные ему огорчения». «Может быть, покажется удивительным упорство веры в человеке интеллигентном, с высшим образованием, которое обычно приводит к вольнодумству. Что делать? Искони приучен жертвовать разумом для благочестия. Вера так укрепилась в сердце, что она является потребным источником жизни. Выйти за пределы религиозного мышления, с которым органически сросся, невозможно. Важно остаться честным и свято соблюдающим обеты. П. сурово предупредил Р., Т. и др., проявивших примиренчество к делу измены. Единственное, что для меня, вероятно, осталось – это страдать до конца с полной верой в то, что жизнь не может быть уничтожена тем превращением, которое мы называем смертью». |
| Несмотря на такую вызывающую непримиримость тихоновцев, Ленинградское епарх[иальное] управ[ление] пробовало все-таки добиться определенного ответа от другой стороны. Путем частных переговоров было назначено свидание представителей ЛЕУ с епископом Венедиктом. В назначенный день три члена Петроградского Епархиального Управления явились на квартиру епископа Венедикта [Плотникова]; но последний отказался их принять и только частным образом согласился переговорить с одним из членов депутации, протоиереем Платоновым, которому и заявил, что совет епископов не уполномочил его вести переговоры и даже беседу с депутацией, что без разрешения центра он вступать в переговоры не имеет права, и следует сначала Синоду договориться с митрополитом Петром Крутицким, что, наконец, говорить о примирении нет особой надобности, пусть просто желающие переходят из одной группы в другую на установленных основаниях (покаяние). Таким образом, в Ленинграде переговоры были сорваны решительно тихоновскими архиереями в самом начале. Синодальные деятели Ленинграда пробовали подойти к делу и с другой стороны. Они пытались завязать связь непосредственно с виднейшими представителями ленинградского тихоновского духовенства и с мирянами. В той и другой среде нашлись элементы, неразделяющие непримиримости епископата. Среди духовенства выявилась “левая группа» тихоновцев, которая склонна была идти навстречу примирительной политике Св. Синода. До появления воззвания митрополита Петра Крутицкого эта группа подавала надежды, что она окажет свое давление на епископов и постарается сдвинуть их с непримиримой позиции, но как только появилось воззвание митрополита Петра, так “мужество» левых тихоновцев упало. Они заговорили другим языком, откровенно давая понять, что обстоятельства сильнее их. То же самое произошло и с тихоновскими мирянами. Среди них наметилось также примирительное течение. Несколько представителей тихоновских приходов выразили желание образовать смешанную мирянскую комиссию для предварительных переговоров. Но воззвание митрополита Петра Крутицкого парализовало и это начинание. [...] |
|
|
