| 19 марта 1933 г. Безмерно тяжелая обстановка моего заключения побуждает просить полномочное представительство войти в мое положение и пощадить меня, как несовершившего ничего противузаконного. Круг моих потребностей ограничен до последних пределов. Мои прогулки большею частью начинаются с 9 часов вечера и позже, в такое неудобное время, когда неизменно впадаю в болезненный кризис, затрудняющий даже одеться, так что нередко приходится отказываться от этих прогулок и целые сутки безвыходно сидеть в камере. При том, слишком учащенные и глубокие дыхания на воздухе небезопасны в отношении горла, пораженного ларингитом. А между тем в свежем воздухе я очень нуждаюсь и мог бы среди дня пользоваться им с меньшим напряжением моих слабых сил. Вследствие невозможности получать продукты, необходимые для моего больного организма, глубоко вкоренилась цинга, угрожающая оставить без ног и лишившая последних зубов, что крайне затрудняет принятие твердой пищи. В настоящих условиях едва ли можно избавиться от этой страшной болезни, продолжающейся более 7 месяцев. Боязнь перед опасностью окончательно слечь приводит в ужас. Отсутствие необходимого призора и беспомощность, являющаяся вообще моим уделом, вызывают особую тревогу в моменты припадков, переходящие границы терпения. Ночи провожу почти без сна и трачу их на борьбу с болезнями. Настойчиво заявляют о себе неизвестность положения родственников и нужда в некоторых вещах. (Говоря коротко, непрерывная безрадостность и жгучие муки, разъедающие, как ржа, лишают всякой силы и воли к жизни и так изо дня в день, недели, годы, пока, по-видимому, смерть не закроет глаза). Позволю себе заметить, что в общей сложности уже заканчиваю 10-летие (без 3–4 месяцев) своего скитания по тюрьмам и ссылкам. Если мое ходатайство, возбужденное 3 месяца назад пред т. председателем ОГПУ об оказании мне милости по преклонному возрасту (71 г.) и болезненному состоянию, а также по случаю величайших побед и событий в нашей стране, оставлено без удовлетворения, то прошу Полномочное Представительство заменить мне или походатайствовать замену настоящего заключения на ссылку, приняв в соображение, что уже 2 года 7 месяцев (с 17 августа 1930 г.) томлюсь в строжайшей изоляции, к которой не был присужден, и что никогда еще мне пребывание в тюрьме не являлось наиболее мучительным, бьющим по здоровью, постоянно дергающим и чрезвычайно болезненно нервирующим, как теперь. Такая продолжительная беспросветная жизнь (воплощающая всю совокупность человеческого страдания), смею думать, должна бы послужить основанием для освобождения меня и от концлагерной жизни, которая, по состоянию моего здоровья, была бы также трудно переносимой. |
| Но это разрушительное проникновение в церковные недра осуществлять открыто и гласно, при свете белого дня «атеистические» силы «стесняются» (да и не могут), так как сами же провозгласили «свободу совести» и неоспоримое право гражданам «верить во что угодно или ни во что не верить», хотя, в то же время, своей фанатической враждебности и нетерпимости к Церкви, – простирающейся до полного Ее уничтожения, – с повестки дня не сняли и снимать не собираются, заявив (многократно), что намерены бороться с Церковью до конца, будто бы чисто идеологическим путем. Однако как показало уже длительное время, идеологически бороться с Церковью силы эти совершенно неспособны и при всяком своем проявлении немедленно скатываются до самого пошлого французского попоедства, а когда и это не помогает им – пускают в ход злобную полицейщину со всем ее административным арсеналом. И эта последняя, единственно и создает «успехи» в противоцерковной деятельности мракобесов «научного атеизма», которым они так любят хвалиться на своих бесконечных лекциях, семинарах, заседаниях и в печати. Таким образом – повторяем – время показало, что, оставляя «идеологическую» борьбу с Церковью единственно в качестве дымовой завесы, практическое планомерное разрушение Церкви за этой завесой эффективнее всего ведется методом клеветы, диверсий и теми полицейскими «взрывами изнутри», о которых хвалился в свое время еще А. И. Введенский – один из первых питомцев и выучеников Е. А. Тучкова. Но для этого необходимо быть с Церковью в некотором соприкосновении, в некотором, так сказать, «контакте» и, разумеется, инициатива подобного контакта должна исходить не со стороны государственной власти, именем которой постоянно прикрываются наши «научные атеисты». С этой целью последние и придумали не нужную ни Церкви, ни государству, так называемую легализацию, т. е. гражданскую регистрацию приходских советов, епархиальных и центральных церковно-административных органов внутреннего самоуправления, а главное – “служителей культа» или, говоря по-русски, духовенства, тайный учет которого и качественное изучение совершенно необходимы в видах планирования и координирования разрушительной, так называемой, «научно-атеистической» работы. |
| Более того, он будто бы имел даже «специальную миссию завязать сношения с митрополитом Петром Крутицким...» – сообщают задним числом широко осведомленные обновленцы, хотя тут же с горечью вынуждены были констатировать, что, впрочем «с митрополитом [...] беседовать ему не удалось...» 132 Здесь клеветники-обновленцы по своему обыкновению передернули лишь в одном, в том именно, что, по-видимому, если не с такой же точно, то с еще большей «специальной миссией» зарубежный гость прибыл по отношению к самим обновленцам, так как не только общался с их «лидерами», но и официально выступал с приветственной речью 22.9(5.10). 1925 на вечернем заседании ихнего «Помсобора-25» 133 , а кроме того, в одинаковой мере интересовался и всеми другими существующими у нас церковными «ориентациями»; посещал их, вел беседы с их вождями и руководителями и т. д. Но это все – пустяки; ужасно и в высшей степени подозрительно лишь то, что он стремился встретиться с Патриаршим Местоблюстителем. И это, конечно, неспроста! Словом, обновленцы и в данном случае оставались верны себе... Представительную и живописную фигуру М. Д’Эрбиньи в те дни можно было встретить в самых различных пунктах Москвы; естественно, что он не отсиживался где-то «за кулисами» и «сложа ручки», а старался наиболее продуктивно использовать недолгое время своего пребывания в «Красной Москве». Пишущий эти строки имел многократную возможность непосредственно наблюдать приезжего знатного иностранца во время его посещения соборного Владимирского храма московского мужского Сретенского монастыря 134 (еще не разгромленного в то время), где он выстаивал продолжительные монастырские богослужения, с любопытством рассматривая по стенам древние (конца XVIII столетия) фрески, сплошь покрывавшие внутренность храма, на которых, между прочим, изображались даже такие, мало пригодные для общественного места сюжеты, как смерть треклятого Ария, скончавшегося в отхожем месте, благодаря исходу вон всех его внутренностей... По окончании богослужения гость, обычно, пытался вступать в беседу с монахами (кстати сказать, всегда находившимися изрядно «под мухой» и потому, очевидно, изумлявшими его своими неожиданными ответами), а также отдельными богомольцами и господами, представлявшими собою «актив» приходской общины, – накрепко присосавшимися у свечного ящика. Эти «Тит Титычи», как они именовались газетой «Безбожник», вели себя с ним значительно менее развязно, чем монахи; отнекивались, что они ничего «знать не знают и ведать не ведают» и подобное, подозрительно на него косились и вообще, по-видимому, сильно опасались – «как бы чего не вышло»... |
| Но этими способами обновленцам и самому Введенскому не удалось поколебать их авторитет в глазах широких верующих масс. Его выпад против староцерковной иерархии обернулся всеобщей ненавистью к самому Введенскому не только так называемых тихоновцев, но и в самом обновленчестве количество врагов и недоброжелателей широко возросло» 212 . В другом, – зарубежном, – источнике по этому поводу читаем: «На обновленческом лже-Соборе в Москве знаменитый Введенский огласил заведомо ложный, сфабрикованный ГПУ документ, якобы разоблачавший связь митрополита Петра с заграницей» 213 . Наконец, в широко известном в свое время письме, ходившем по рукам, именовавшемся «Соловецким посланием», в связи со всем этим читаем следующие строки: «Отсутствие фактов, уличающих православную иерархию в преступных сношениях с эмигрантами, заставляет врагов Церкви, для которых выгодно возбуждать против Нее недоверие правительства, прибегать к гнусным подлогам. Таков “документ», предъявленный в октябре 1925 года Введенским, именующим себя митрополитом, на так называемом “Священном Соборе» обновленцев, не постыдившимся сделать вид, что он поверил в подлинность этой грубо сфабрикованной подделки [,..]» 214 . Итак, по единодушному признанию современников, привыкших уже в те годы к самым непредвиденным трюкам, преподносившимся бурно текущей тогдашней жизнью, – А. И. Введенский с своим сенсационным выступлением на «Помсоборе-25» все же явно переиграл! Несмотря на всю его выделанную патетику, здравомыслящие люди (а тем более в какой-то степени знавшие внутреннюю сущность докладчика) ни на минуту «не яша веры», и эта, шитая белыми нитками очередная провокация, окончательно раскрыла на него глаза всем тем наивным людям, которые еще продолжали по недомыслию смотреть на него как на церковного деятеля; теперь этот бесчестный и прожженный авантюрист, как никогда прежде, явил свою истинную физиономию изумленному миру. Нельзя не отметить здесь и того, сколь неоценимую услугу оказал своей подрывной деятельностью А. И. |
| Правда, для отвода глаз мировому общественному мнению и нашей внутренней слепорожденной, «вечно учащейся и николи же в разум истины приходящей» интеллигенции создано некое хитрое «законодательство», якобы во ограждение свободы совести в стране, но церковному миру давно известно, что оно в действительности – на практике – не применяется. Отметим здесь, однако, другой, более существенный момент, не утративший своего значения и доныне. Еще на заре революционной поры, кажется в 1918 году, в то самое время, когда впервые раздавались приведенные выше прекрасные слова М. И. Калинина, Ленина и др., один из самых первых, штатных «безбожников» (бывший до того синодским чиновником), некий Иван Анатольевич Шпицберг (упоминавшийся выше), выступал в Питере со своими «антирелигиозными», циничногрубыми и кощунственно-погромными лекциями перед аудиторией солдат и матросов, как-то очень некстати, неосторожно проболтался своим слушателям, сообщив им, что даже та относительная свобода в совершении православного богослужения, которая пока еще «терпится» советской властью – дело более или менее непродолжительного времени, так как в соответствующих «высших сферах», – сообщил он, – давно уже зреет мысль о необходимости в ближайшем же будущем издания специального правительственного декрета, коим таинство Святой Евхаристии будет объявлено ничем иным, как колдовским действием, конечно, совершенно немыслимым и нетерпимым в наше передовое и культурное время и, – как таковое, – будет подлежать повсеместному запрещению. Об этом выступлении И. А. Шпицберга сообщалось тогда в печати 225 . Правда, подобного декрета ни в 1918-м, ни в последующие годы «высшие сферы» издать не отважились и, по-видимому, не рискнут сделать это и впредь. Но важно отметить то обстоятельство, что мысль о беспощадной борьбе с религией до ее совершенного, физического уничтожения туманила уже и тогда чьи-то «передовые» головы и, – как известно, – не снята с повестки и по сей день, прекрасно подтверждая известное пророчество Ф. М. Достоевского, сказавшего, что социализм является не только и не столько «рабочим вопросом», сколько вопросом атеистическим; вопросом построения «рая» на земле, но без Бога. |
| Если это так, то последующее изъятие этого письма у митрополита Агафангела могло объясняться его антигригорианской направленностью. (Надо заметить, что эта забота Тучкова не спасла ВВЦС от дальнейшей утраты позиций.) «И после этого письма я отказывался, – рассказывал в «Интервью» Ярославский митрополит. – Т[учков] спросил меня: “Кого же теперь оставить для управления Церковью Божиею?» – “Можете вызвать м[итрополита] Кирилла, м[итрополита] Арсения», – сказал я. Т[учков] говорит: “Нельзя ли без м[итрополита] Кирилла?» – “Нет, нельзя, он первый кандидат в Местоблюстители, без него все будет незаконно». Я попросил разрешения написать м[итрополиту] Петру. Мне сейчас же по распоряжению Т[учкова] агент принес бумагу и чернила. В письме я подчеркнул “Патриаршему Местоблюстителю», поблагодарил и написал, что отказываюсь по своему нездоровью и добавил, чтобы он передал власть или м[итрополиту] Кириллу или м[итрополиту] Арсению» 982 . Описанное здесь письмо митрополита Агафангела митрополиту Петру от 12 июня 1926 г. известно и приводится М. Е. Губониным 983 . Весьма примечательно, что, отказываясь от своих прав, Ярославский митрополит продолжал демонстрировать свое недоверие митрополиту Сергию и рекомендовал митрополиту Петру передать местоблюстительство другому иерарху: «первоиерархам Кириллу, митрополиту Казанскому, или Арсению, митрополиту Новгородскому» 984 . «Т[учков], – продолжал свой рассказ митрополит Агафангел, – сказал мне: “Зачем Вы отказываетесь. Вы можете сами передать власть. Ведь если царь отречется от престола, то он теряет власть». – “Нет, не могу», – сказал я. – “Но ведь у Вас будет Синод, Вы только будете возглавлять и работать Вам не придется», – сказал Т[учков]. – “Нет, мне придется принимать всякие делегации; а я стал инвалидом и работать не могу " » 985 . Неплохо научившийся играть на человеческих честолюбиях и властолюбиях, Тучков, видимо, искренне недоумевал по поводу решения Ярославского митрополита: как можно отказываться от власти, когда она сама идет к тебе в руки. |
| Определили: 1. о разрешении принять в число вольных слушателей студента Петра Полянского сообщить Воронежской духовной консистории». Еще через некоторое время, в результате уведомления Консистории о состоявшемся Архипастырском разрешении на принятие Петра Полянского , последовал от нее ответ. В журнале Совета от 7.04.1888 г., стр. 41, XXXI читаем следующее отношение Воронежской духовной консистории от 30.03.1888 г., за 3065: «Вследствие отношения Совета Московской Духовной Академии от 14 февраля с. г. за 88, Консистория имеет честь просить объявить псаломщику села Девицы Коротоякского уезда Петру Полянскому , что за принятием его в число вольных слушателей лекций в Московской Духовной Академии, он, по журнальному определению Епархиального начальства, состоявшемуся 24 сего марта, отчислен от занимаемой псаломщицкой должности. Определили: объявить вольнослушателю академических лекций П. Полянскому содержание отношения». Конечно, в нашу продувную и авантюристическую эпоху все эти китайские церемонии и поистине версальские переговоры между Воронежской духовной консисторией и корифеями богословской науки, окопавшимися на высотах академического Олимпа, выглядят несколько, может быть, даже и комично, но уж в добротности и основательности отказать им никак не приходится; действительно, все эти, запротоколированные за соответствующими номерами академические иероглифы «не вырубить и топором». Таким образом, цветущий и голосистый воронежский семинарист-псаломщик оказался на несколько лет за толстыми стенами Троице-Сергиевой Лавры. Началась упорная учеба и жизнь, обычная для студента Академии тех времен. Впрочем «вольнослушателем» П. Ф. Полянский являлся всего лишь один учебный год (1887−1888), а далее, успешно выдержав экзамен, был зачислен в студенты академии и прошел ее полный – 47-й курс (1888−1892 гг.). О каких-либо эксцессах, связанных с именем студента Академии Полянского за период его пребывания в стенах Академии (что иногда, правда не часто, имело место в отношении других лиц) нам слышать никогда и ни от кого не приходилось, а судя по его дальнейшему степенному и положительному нраву, подобные предположения и не вяжутся с его нравственным обликом вообще. |
| Помощник прокурора области Г. М. Кузнецов Архив УФСБ РФ по Тюменской обл. Д. 1740. Л. 69. Подлинник. Машинопись. Приложение 1560 31. Письмо митрополита Петра к начальнику 3 отделения СПО ОГПУ И. В. Полянскому 11 марта 1931 г. Многоуважаемый тов. Иван Васильевич! Пользуясь дозволением, решаюсь беспокоить вас настоящим письмом. Уполномоченный ПП ОГПУ по Уралу тов. Костин сообщил мне, что к Евгению Александровичу 1561 отправлено на распоряжение дело по расследованию о ведении мною якобы пораженческой агитации среди населения села Абалак и села Хэ. В протоколах допроса даны показания относительно клеветнического характера этого обвинения. О чем и перед вами заявляю со всей решительностью и добавляю, что моя ссыльная жизнь протекала в большой сфере неприязни трех обновленческих священников Абалакского, Хэнского, поначалу скрывавшего свое обновленчество, и Абдорского 1562 . В данном случае, надо полагать, прежде всего фигурировала материальная сторона дела. В их храмы я не ходил, а глядя на меня, уклонялись от посещения и верующие, которых и без этого было незначительное количество. Абдорский священник, между прочим, стремился в Хэ, но потерпел поражение, приписав последнее, конечно, моему влиянию, хотя я стоял совершенно в стороне. Та листовка от имени старосты Вятской епархии, которая, как я слышал, была распространена и по Москве, говорят, дело его рук. В обвинении указаны и предметы агитации: близкая война и падение советской власти, а также упоминается о том, что я руководил будто бы церковниками для активной борьбы с нею. Какая наглая ложь, даже слышать неприятно. О войне я мог знать не больше того, что сообщалось в газетах. Строить же отсюда какие-то фантастические выводы, а тем более брать на себя роль для ведения какой-то активной борьбы – это в моем положении значит или обладать совершенно детской наивностью, или совсем лишиться рассудка. Очень прошу Евгения Александровича и вас проявить ко мне советскую справедливость. Не откажите в ускорении выяснения моей дальнейшей участи и дайте мне возможность испытать чувство свободного человека. Всеж-таки, Иван Васильевич, не теряю надежды, что в конце концов мы протянем друг другу руку взаимного доверия. Одно только жаль, что конец-то мой уже у дверей. Седьмой месяц сижу и положительно задыхаюсь без пользования наружным воздухом (только 20 минут поздним вечером). Не имею также подходящего питания и испытываю лишения со стороны ухода, столь необходимого вследствие моей крайней слабости и начинающих появляться обмороков. |
| 11. Образование общее классическое специальное окончил высшее учебное заведение 12. Чем занимался и где служил а) до войны 1914 года членом Учебного Комитета в Петрограде б) до февральской революции 1917 года там же в) до октябрьской революции 1917 года там же г) с октябрьской революции до ареста был эвакуирован в Москву 13. Сведения о прежней судимости не был судим Показания по существу дела: Никакими партийными работами не занимался и не занимаюсь. Фабр[ично-] Зав[одской] Комитет в лице председателя тов. Галько, правда, делал намеки на это, но ошибочно и по всей вероятности из личных побуждений. Тов. Галько и его соработники по Фабр[ично-]Зав[одскому] Комитету тов. Соколова и Королев почему-то признают меня человеком к ним нерасположенным. На одном из общих собраний рабочих и служащих завода, бывшем в начале прошлого лета, при обсуждении вопроса о лицах, призванных в Красную Армию по распоряжению проф[ессионального] Союза раб[очих] и служ[ащих] химич[еской] промышл[енности], было отмечено, что исполком единолично без представителей общего собрания, сделал выборку лиц для Красной Армии, а посему было потребовано вновь пересмотреть это дело; причем весь исполком в первую очередь призвать, а председателя его тов. Галько кроме того, отрешить от деятельности. Требовалось решение собрания изложить письменно. Общее собрание поручило это сделать тов. Типографу и в этом, очевидно, и все недоразумение заключается. Председателем общего собрания был тов. Титов, которому известны все подробности ведения прений, в которых я не принимал никакого участия. Вообще ни на одном собрании рабочих и служащих не выступал с речами. П[етр] Полянский 18/ХII Следователь Резолюция: Предложить уволить со службы Полянского. ГА РФ. Ф. Р–10035. Оп. 1. Д. П–34911. Л. 9–10 об. Подлинник. Бланк (типографский экз.). Рукопись. 4. Выписка из протокола заседания Коллегии Следственного отдела Московской Чрезвычайной комиссии 24 декабря 1919 г. 1436 СЛУШАЛИ: ПОСТАНОВИЛИ: Дело 9619 – Полянского Петра Фед[оровича] Дело прекратить и сдать в архив |
| Дальнейшая деятельность григориацев направилась по следующему пути. Нагло фальсифицируя полученную резолюцию Местоблюстителя, архиепископ Григорий и иже с ним, не теряя драгоценного времени, немедленно посылают в Нижний Новгород, Заместителю, категорическую телеграмму о самом главном – в их глазах будто бы наличествующем – факте: «Местоблюститель Вас освободил» и прочее. При этом, конечно, предполагалось, что, получив ее, Заместитель немедленно капитулирует и новые раскольники начнут (с помощью Тучкова) вертеть Церковью как им вздумается (опять же по обновленческому примеру 1922 года). Но этого-то, самого желательного григорианам, как раз и не произошло, так как осторожная и мудрая, а к тому же и условная резолюция Местоблюстителя, при внимательном ее прочтении и объективном истолковании, совершенно не давала никаких оснований для удовлетворения властолюбивых вожделений деятелей ВВЦС, окончательно зарапортовавшихся во всей этой своей «дипломатии». Позволительно предполагать, что в ближайшие после резолюции дни, между Местоблюстителем и Тучковым велись немалые дебаты по поводу создавшегося внутрицерковного положения, вызванного учреждением нового (для Местоблюстителя) коллегиального высшего церковного управления, которым (если бы) оно осуществилось дальше, идея патриаршества была бы ликвидирована окончательно и – во всяком случае – на долгое время; за одно это Е. А. Тучков был бы достоин высшей награды со стороны мракобесов «научного атеизма». В результате этих дебатов митрополиту Петру была предоставлена возможность телеграфно обратиться к пребывающему в среднеазиатской ссылке митрополиту Новгородскому Арсению (Стадницкому) с приглашением его к участию в предположенном коллегиальном управлении Церковью. Одновременно, телеграфом же, Местоблюститель известил об образовании Коллегии и Заместителя своего, митрополита Нижегородского Сергия. Уместно здесь упомянуть и о том, что на следующий же день после резолюции Местоблюстителя, т. е. 20 января (2 февраля) 1926 года, произошел факт, чрезвычайно неприятный для григорианцев, сильно нарушивший их внутреннее единство и произведший весьма невыгодное для раскольников впечатление в церковных, и даже «безбожническо»-обновленческих кругах, едва лишь о нем стало широко известно: один из главных деятелей и соучастников организации ВВЦСовета, епископ Переславский Дамиан адресует главе самочинников, архиепископу Григорию заявление следующего содержания: |
|
|
