| И, хотя в те годы церковная Москва была уже в достаточной степени приучена к подобным, периодически производившимся массовым «изъятиям» духовенства, тем не менее трагическая весть об аресте доблестного Патриаршего Местоблюстителя, ряда архипастырей и многих духовных и мирских лиц – произвела особенно гнетущее впечатление в церковном обществе. Это «изъятие», по всей справедливости, все расценили как удар, направленный во Главу Церкви; как наглый и демонстративный плевок в Ее скорбное чело. На следующее же утро страшная весть с необыкновенной быстротой облетела всю церковную Москву и понеслась за ее пределы и за рубежи нашей страны, повсеместно встречая сочувственный, горестный отклик и возмущение по отношению к наглым насильникам и провокаторам; всем были совершенно очевидны дутые «основания», вызвавшие эту неумную полицейскую расправу именно со стороны тех, кто неустанно, до хрипоты трубит об абсолютной внешней и внутренней свободе нашей Церкви. Православные своими собственными глазами видели и прекрасно понимали, что чистый и мужественный в своем Первосвятительском делании «митрополит Петр стал жертвой заранее обдуманного похода против Православия в России, организованного советским правительством, считающим «борьбу с религией» одной из основных своих задач» 253 . Понимали, что он погиб за свою «стойкую верность Православию и заветам Церкви», ибо «поступающие из других местностей сведения говорят о том, что против Православной Церкви начался общий поход, выражающийся в арестах и гонениях, коим подвергаются повсеместно православные иерархи, духовенство и верующие» 254 . И, подводя итог происшедшему, зарубежная печать тех дней, с печалью констатирует, что «судьбы Русской Православной Церкви напоминают дни, последовавшие после ареста покойного Святейшего Патриарха Тихона большевиками» 255 . «Но не все русские люди – Авели, есть и породистые Каины» 256 . Не все горевали; были и злорадствующие. Первые из них откликались на происшедшую трагедию Церкви в таких тонах: «Богу угодно было послать Святой Своей Церкви новое испытание – по проискам обновленческих заговорщиков от управления Церковью был устранен Высокопреосвященный Петр, митрополит Крутицкий, Патриарший Местоблюститель» 257 . |
| Другим источником слухов о митрополите Петре была врач Е. Н. Бакунина – еще одна свидетельница кончины Патриарха, опубликовавшая в 1930 г. свои воспоминания в парижской газете «Последние новости» (показательно, что власть не воспрепятствовала ее выезду за границу). Своей неприязни к митрополиту Петру Бакунина, как и Пашкевич, не скрывала и пыталась приписать подобные чувства и самому Патриарху: «Петра Крутицкого патриарх, по-видимому, не очень долюбливал, хотя в приеме ему никогда не отказывал. [...] Говорили, что патриарх недолюбливал его за то, что он слишком назойливо добивался перед ним поста московского митрополита и почти вынудил у патриарха это назначение». Она писала, как вечером в день смерти патриарха пришел митрополит Петр: «Келейник пустил его, но так как митрополит долго не уходил и о чем-то горячо говорил с патриархом, то келейник вызвал меня и сказал, что патриарх взволнован, страшно утомлен беседой и чувствует себя очень плохо. Чтобы прекратить это, я пошла к больному и у его дверей встретила Петра Крутицкого, спешно выходившего с какими-то бумагами» 502 . Впоследствии к популяризации версии Бакуниной приложил руку протоиерей Михаил Польский , писавший в 1948 г.: «По свидетельству Е. Бакуниной, в больнице, в которой умер Патриарх, за два часа до его смерти, из комнаты его выходил с бумагой в руках м[итрополит] Петр Крутицкий, после того как очень долго оставался у Патриарха и очень возбужденно о чем-то говорил с ним, так что она, как врач, шла уже прервать свидание. [...] Епископат в России знал об этой бурной предсмертной беседе и не одобрил м[итрополита] Петра за его назойливость. Однако, это завещание с дифирамбами советской власти, безусловно, служило условием согласия последней на местоблюстительство м[итрополита] Петра, и он вынужден был получить на нем подпись Патриарха» 503 . Следует, однако, иметь ввиду, что в интересах Бакуниной было не столько правдиво описать обстоятельства смерти Патриарха, сколько отвести подозрения от себя самой, поскольку многие православные были уверены, что «Патриарх Тихон умер неестественной смертью, отравленный врачами» 504 . Это проницательный отец Михаил Польский почему-то совершенно упустил из виду. |
| «Читал. М[итрополит] Петр Полянский . 12 июля 1928 года», – написал на приговоре Патриарший Местоблюститель 1224 . Как уже отмечалось, 62-я статья УК РСФСР, по которой был осужден в 1926 г. митрополит Петр, предполагала приговор к высшей мере «с допущением при смягчающих обстоятельствах понижения наказания до лишения свободы на срок не ниже пяти лет со строгой изоляцией и конфискацией всего имущества». Согласно 62-ой статье, лишь «при установлении судом неосведомленности участника о конечных целях означенного в сей статье преступления, участие в нем карается лишением свободы на срок не ниже трех лет». Суда, как такового, над митрополитом Петром не было, его заменило Особое совещание при Коллегии ОГПУ. В 1926 г. это совещание посчитало, видимо, что «гражданин Полянский» был «не осведомлен о конечных целях преступления», и приговорило его к минимально возможному по 62-й статье сроку. К 1928 г. своим упорным нежеланием следовать «рекомендациям» ОГПУ митрополит Петр показал, что считать его «неосведомленным» нельзя. В результате для продления срока ссылки Особому совещанию даже такая «формальность», как проведение нового следствия, не потребовалась. Впрочем, нет никакой уверенности в том, что ОГПУ вообще требовалось соблюдение каких-либо формальностей, когда участь жертвы решалась в верхнем эшелоне власти. С некоторыми лицами митрополит Петр продолжал вести переписку из Хэ. В этом ему оказывал содействие староста местной церкви Матвей Ануфриев. Впоследствии один из оленеводов-остяков (хантов), перевозивший грузы из Обдорска в Хэ и обратно, показал, что только им через Ануфриева было передано до десяти писем митрополиту Петру и от него 1225 . Вероятно, переписка Местоблюстителя шла и по другим каналам. В основном он переписывался с теми, кто был ему близок в 1925 г., например, с архиепископом Прокопием (Титовым) и епископом Амвросием (Полянским). Преосвященные Прокопий и Амвросий по отбытии полученного ими по делу митрополита Петра срока в Соловецком лагере в 1929 г. сами были отправлены в ссылку на тобольский север: первый в Остяко-Вогульский (ныне Ханты-Мансийский) округ, второй – в Обдорск (Салехард). Очевидно, именно про них писал митрополит Петр митрополиту Сергию в феврале 1930 г.: «Не скрою, что как только они прибыли в Обдорск, почтили меня общим письмом; но последнее состояло исключительно из одних приветствий» 1226 . То же самое подтвердил во время допроса в июле 1931 г. и архиепископ Прокопий: «Переписка с митрополитом Петром, который отбывал ссылку в Хэ, у меня была, но она носила узкий характер – только празднично-поздравительный, где вопросов о внутрицерковном состоянии мы не касались» 1227 . |
| То обстоятельство, что два завещательных распоряжения были составлены Местоблюстителем с интервалом в один день, наложило отпечаток на их содержание. Нетрудно убедиться, что в завещании от 5 декабря митрополит Петр просто воспроизвел форму завещания Патриарха Тихона от 7 января 1925 г., начало которого гласило: «В случае Нашей кончины Наши патриаршие права и обязанности, до законного выбора нового Патриарха, предоставляем временно Высокопреосвященному митрополиту Кириллу [Смирнову]. В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам вступить ему в отправление означенных прав и обязанностей, таковые переходят к Высокопреосвященному митрополиту Агафангелу [Преображенскому]» 835 . Естественно, в завещании на случай кончины завещатель не мог удерживать что-либо (в данном случае права Первоиерарха) за собой. Поэтому никаких ограничительных оговорок ни в завещании от 7 января, ни в завещании от 5 декабря не было. Составляя на следующий день, 6 декабря, завещание на случай своего ареста, митрополит Петр действовал уже по определенному шаблону и об ограничении прав своих заместителей ничего не написал (не считая указания на необходимость продолжения возношения его имени, как Патриаршего Местоблюстителя за богослужением). Впоследствии это позволило его преемнику всячески обыгрывать отсутствие такой ограничительной оговорки и заявлять, что Местоблюститель передал ему всю полноту власти, а сам более в дела церковного управления вмешиваться не должен. Произошло это, однако, не сразу, и предположить такое в те напряженные дни митрополит Петр не мог. О том, что было после того, как в декабре 1925 г. митрополит Петр отдал конверты с завещаниями своему брату, важные сведения сообщает М. Е. Губонин (в 1930-е гг. он жил вместе в ссылке с епископом Тихоном (Шараповым), который, в свою очередь, был близок Местоблюстителю и знал о тех событиях из первых рук). «В первую очередь митрополит Петр направляет посланца с запечатанным пакетом к Экзарху Украины митрополиту Киевскому и Галицкому (на самом деле, всего лишь Гродненскому – свящ. |
| «В связи с последними событиями в русской церкви, – говорилось в заметке, – наш сотрудник имел беседу с митрополитом Петром Крутицким, которому сообщил: – Среди населения циркулируют слухи о том, что заявление Тихона неподлинно и что вы никакой препроводительной бумаги к тексту завещания не посылали в редакции газет. – Слухи эти, – ответил митрополит Петр, – никакого основания не имеют. Если об этом и говорят, то лишь две-три кликуши с Сухаревки. Что касается верующих, то они в подлинности завещания патриарха Тихона не сомневаются». Подтверждение (действительное или измышленное) митрополитом Петром «подлинности завещания патриарха Тихона» давало основание задать ему следующий вопрос: «Когда намерены вы осуществить чистку контрреволюционного состава духовенства и черносотенных приходов, а также созвать комиссию для суда над зарубежными архиереями?» Именно этот вопрос, а не вопрос о подлинности «Завещания», бьш главным в тот момент. От практического ответа на него зависел дальнейший ход развития истории Русской Церкви, равно как и место, которое в этой истории должен был занять митрополит Петр. Согласно «Известиям», митрополит Петр ответил так: «Для меня, как местоблюстителя патриаршего престола, воля патриарха Тихона священна, но я один не правомочен провести в жизнь эти пункты завещания. Сейчас я занят конструированием организации церковного управления, после чего немедленно будет приступлено к выполнению этих заданий» 517 . Видно, таким образом, что, не имея возможности открыто отвергнуть политическую программу «Завещания», митрополит Петр использовал тактику оттягивания ее проведения в жизнь под благовидным предлогом недостатка своих полномочий. Примечательно при этом, что, даже, согласно известинскому интервью, в ответ на вопрос: «Разделяет ли весь епископат точку зрения завещания Патриарха?» – Местоблюститель сказал: «На этот вопрос затрудняюсь ответить положительно. Бесед по этому поводу я не имел» 518 . Совершенно очевидно было, что весь епископат быть солидарным с «точкой зрения завещания Патриарха» не мог, и митрополит Петр это прекрасно понимал и учитывал при выборе дальнейшего пути. |
| Освобождение митрополита Сергия практически совпало с новым арестом митрополита Петра, который, сам того не зная, становился в своем относительно доступном месте весьма опасным для власти. Как он отнесется к новому курсу Заместителя? Не попытается ли его как-то поправить? В таком деле ОГПУ не могло рисковать, поэтому следовало отправить Местоблюстителя туда, откуда он уже повлиять на ход церковных дел не смог бы. В апреле 1927 г. митрополит Петр вновь был арестован и препровожден в Тобольскую тюрьму. По сообщению русской зарубежной печати, поводом для ареста Местоблюстителя стал приезд к нему келейника-иеродиакона. «М[итрополит] Петр спросил его, с ведома ли власти он приехал, и, получив отрицательный ответ, послал его заявить о приезде. Несмотря на это, за приезд келейника были посажены в тюрьму и он, и митрополит Петр. После трехмесячного сидения в тюрьме м[итрополита] Петра выслали на остров Хэ, в устье реки Оби» 1127 . Материалы следственного дела митрополита Петра не подтверждают, но и не опровергают сведений о приезде к нему в Абалак келейника. Спустя три с половиной года сам Местоблюститель, коротко вспоминая об этом периоде, писал, что он «совершенно неожиданно был заключен в изолятор, где пробыл три месяца» 1128 . В действительности, не все три месяца тогда Местоблюститель провел в Тобольске в изоляторе. Из свидетельских показаний местной медсестры следует, что в июне 1927 г. митрополит Петр находился под конвоем на лечении в тобольской больнице. «Незнакомка попросила меня передать белье заключенному, духовному лицу, находящемуся в больнице», – показала медсестра на допросе 6 июня 1927 г. «Незнакомкой», как вскоре установило ОГПУ, была одна монахиня, с медсестры же была взята подписка: «О снятом с меня показании, а равно и о том, что мне известно пребывание Полянского в больнице, обязуюсь никому не разглашать, в противном случае при нарушении этого, несу законную ответственность» 1129 . Видно, власть очень боялась, что место нахождения Патриаршего Местоблюстителя, пусть даже больного, станет известно. Согласно показаниям другого свидетеля, в Тобольске митрополиту Петру «была сделана операция, и он был отправлен в Обдорский район» 1130 . |
| Наконец, позволю себе сказать несколько слов и по поводу поставленного против меня обвинения по 58/10 ст. Как-то т. Костин, сопровождая меня в баню, между прочим заметил, что это обвинение не представляет особого значения. Оно и совсем не имеет никакого значения, потому что не опирается ни на один факт. Я легко мог бы доказать это, если бы мне была предоставлена возможность. По-видимому, разрушились шансы и на мое искреннее стремление показать на деле, а не на одном только заявлении свое отношение к Советской власти. Тут я проявил полное подчинение ее представителю, призвавшему меня к раскаянию при совершенно определенной надежде на выход из положения. Вот все, что долг и совесть побуждают высказать. Если не закрывать намеренно глаза, то казалось бы, нет основания составить отрицательное представление обо мне, а тем более нанести такой жестокий укол, как присуждение после проведенных 5 лет в тюрьмах и ссылках, к новым 5 годам заключения, при этом не принять в расчет года предварительного заключения. Из общей сложности (11 лет) 7 лет уже отбыты, остается еще более 3,5 лет. Простите, что пишу Вам так откровенно, – угасая физически, я нуждаюсь в Вашей помощи. Настоящее заключение – не место для дряхлого старика, изнуренного болезнями, а оно продолжается уже 3-й год и разъедает организм, как ржа. Сознание одиночества в опасности перед смертью тяжелым, холодным камнем ложится на сердце. Убедительно прошу Вас облегчить ношу моих страданий – и не откажите поддержать мое ходатайство пред Председателем тов. Менжинским об оказании возможной милости. Заодно уже прошу вашего разрешения заказать зубы, без которых мне очень трудно обходиться, – цинга лишила последних. Митрополит Петр (Полянский) Крутицкий Опубликовано: Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти, 1917–1943/Сост. М. Е. Губонин. М., 1994. С. 884–885. 36. Письмо митрополита Петра в полномочное представительство ОГПУ по Уралу |
| Еще, когда был жив Патриарх Тихон, Крутицкий митрополит характеризовал его положение следующим образом: «Святейший в настоящее время находится в ужасных условиях, именно между молотом и наковальней. С одной стороны нужно подчиниться гражданской власти, а с другой, – в церковных делах ей никак нельзя подчиняться, ибо она безбожна и ведет к разрушению Церкви» 524 . После кончины Святейшего Тихона «между молотом и наковальней» оказался сам митрополит Петр. Как видно, понимание того, что в церковных делах безбожной власти нельзя подчиняться, у него изначально было совершенно ясное. Но понимать умом эту азбучную истину – одно, а начать действовать в соответствии с ней во главе Церкви – совсем другое. Будучи уже в тюрьме, Патриарший Местоблюститель в своем письме Тучкову в январе 1926 г. описал свой выбор так (естественно, он старался писать максимально сдержанно по отношению к власти, не указывая на то, что она безбожна и ведет к разрушению Церкви): «Русская церковная история едва ли знает такое исключительно трудное время для управления церковью, как время в годы настоящей революции. Тот, кому это управление поручено, становится в тяжелое положение между верующими (по всей вероятности, с различными политическими оттенками), духовенством (также неодинакового настроения) и Властию. С одной стороны приходится выдерживать натиск народа и стараться не поколебать его доверия к себе, а с другой – необходимо не выйти из повиновения Власти и не нарушить своих отношений с нею. В таком положении находился Патриарх Тихон, в таком же положении очутился и я в качестве патриаршего местоблюстителя. [...] Теперь спрашивается, какая в данном случае должна быть линия моего поведения? Я решился [быть] с народом. Этим, конечно, я не имел никакого намерения выразить свое равнодушие к Власти или неповиновение ее распоряжениям. Мне представлялось, раз этого я не допускаю, то, значит, поступаю правильно и гарантирован от каких-либо случайностей. Вот почему я очень редко обращался к Вам с[о] своими заявлениями. |
| Конечно, «Завещание» не могло не вызвать смущения в церковной среде, а у кого-то и породить подозрения по адресу только что утвержденного Местоблюстителя. Распространялись слухи, что подпись под ним чуть ли не силой вырвал у Патриарха именно митрополит Петр, что ускорило кончину святителя. Визит Крутицкого митрополита к Патриарху в больницу Бакуниных на Остоженке за несколько часов до его смерти действительно имел место. Очевидно, во время их разговора речь шла, прежде всего, об обращении Патриарха, подготовка которого в тот момент была главной заботой ОГПУ, а митрополит Петр вынужден был стать посыльным от Патриарха к Тучкову и обратно. Но о характере этого последнего разговора Патриарха со своим Наместником и, главное, о его подлинном результате можно было только строить догадки (или пускать сплетни, что некоторые и начали делать). Рассказчиков об этом разговоре было как минимум двое, причем весьма не расположенных к митрополиту Петру. Первым из них был патриарший келейник Константин Пашкевич. Позднее, в марте 1926 г., им были даны на этот счет такие показания: «Я не симпатизирую митрополиту Петру. Его небрежное отношение к патриарху особенно выявилось в последние дни Тихона. Петр все время беспокоил его и приставал к нему, присылал к нему посетителей несмотря на указания врачей о необходимости полного покоя для здоровья патриарха» 499 . К. А. Виноградов , знакомый Пашкевича, показал о нем в январе 1926 г.: «Недели полторы спустя (после кончины Патриарха – свящ. А. М.), на первый день пасхи, я, зайдя к нему на квартиру, застал его лежащим на кровати и сильно выпившим. Он был очень взбудоражен и говорил: “Я никак не могу успокоиться: я видеть не могу митрополита Петра: это он доконал патриарха: он его убийца» и т. д. в том же роде. Больше он ничего не объяснил. Другой, кажется, раз он же мне говорил, что Петр часа два приставал к патриарху с тем, чтобы последний подписал свое последнее послание» 500 . Крайняя возбужденность К. М. Пашкевича, однако, заставляет относиться к его свидетельству с осторожностью. Согласно тем же показаниям К. А. Виноградова , «Пашкевич месяца за полтора до смерти Тихона начал пьянствовать и так продолжалось до самой смерти» 501 . Власти на руку были сведения, распространяемые Пашкевичем, поэтому он в 1926 г. недолго пробыл в заключении и был отпущен. |
| При открытии склада было разрешено монахам, несущим охрану склада, пользоваться дровами в размере 0,5 сажени в месяц для личных потребностей. Однако Епископ Петр признавал, что он пользовался дровами неправильно, полагая, что и ему разрешено ими пользоваться, так как фактически он никакой охраны не нес и не мог нести. Удостоверения Ц[ентрального] А[дминистративного] О[тдела] ВСНХ в том, что ему разрешено было пользоваться дровами в небольшом количестве, как выяснилось на судебном и предварительном этапе следствия, получилось таким образом: со слов зав[едующего] складом Шликейзена, который в свою очередь ссылался на какое-то словесное разрешение, Калачев, заведующий топливным п[од]отделом, составил соответствующее удостоверение, которое подписал Занковский, не проверив, действительно ли Епископ Петр нес охрану. Таким образом, это удостоверение, не доказывая права Епископа на пользование дровами со склада, указывает только на легкомысленное отношение лиц, подписавших удостоверение, к этому вопросу, на что суд считает необходимым указать. Очевидно так же, что дрова, которыми пользовался Епископ, были именно со склада, а не честно причитающиеся монаху Анатолию, на что указывают первоначальные показания последнего, и то обстоятельство, что такого учета дров, по словам Шликейзена, установить было невозможно. Таким образом, суд считает установленным, что монах Анатолий носил епископу Петру советские дрова, а епископ ими незаконно пользовался. В отношении неправильных действий епископа Петра и монаха Анатолия в смысле их стремления избавить квартиру от уплотнения, суд находит, что хотя гражданки Сухачева и Лебедева были прописаны без права занятия комнаты, однако епископ Петр [составил] лживый и заведомо не отвечающий для них действительности акт от 17/II г., что монахини Сухачева и Лебедева проживают в доме, чем ввели в заблуждение жилищно-земельный комитет, который снял комнату с учета. Даже и сам Епископ Петр не отрицает, что он [в] целях обеспечения себе лучших условий работы и по просьбе его посетителей, прописал к квартире 2-х лиц, хотя зная, что фактически они проживать у него не будут. |
|
|
