| На следующее утро нам пришлось уехать в Москву в страшно подавленном настроении, из-за того, что не удалось попасть в Русский музей. В 1985 году я поехала в Россию с моей дочерью Мариной. Уже пользуясь прошлым опытом, забронировала заранее день посещения Русского музея. Марина решила походить по музею одна, чтобы вдохновиться и восхититься виденным без моего присутствия, а я стала прислушиваться к разным группам иностранцев и, как мне хотелось, услышала русскую речь экскурсовода. Это был первый зал, Андрей Рублёв – апостолы Пётр и Павел, из двенадцатого века пришел «Агел Златые Власы». Безымянный инок оказался большим художником, а его Ангел –образом человечности, нестареющей красоты, чистоты и юности. В огромных мечтательных глазах светится вечный огонь сочувствия человеку. Тут же мы видим икону XV века «Битва суздальцев с новгородцами». Видим Святую Троицу Семёна Ушакова и другие шедевры древне-русского искусства. Я вдохновилась и была рада увидеть Марину в нашей группе. Экскурсоводом был молодой человек Юрий Каменский, ныне проживающий в Австралии. После отведённого ему времени на экскурсию, он предложил нам индивидуальную экскурсию по музею, на что мы с радостью согласились. Спустя несколько лет, уже после того, как Юрий устроил свою жизнь в Австралии, он мне дал два адреса людей, которые открыли мне новый, неизведанный путь в моей жизни. Это – Борис Андреевич Столяров, ныне Заведующий кафедрой художественного образования и музейной педагогики, Лауреат государственной премии РФ, доктор педагогических наук, профессор, член Союза художников РФ, а другой –скромный молодой человек Леонид Владимирович Николаев. Когда я с ним познакомилась в Петербурге – это был начинающий бизнесмен, который занимался микроскопами, или экспортом, или усовершенствованием их, я точно не знаю, а теперь он импортирует медицинскую аппаратуру, работает очень успешно с разными странами. Он буквально вырос на моих глазах, превратившись в крупного бизнесмена, женатого человека и отца двух дочерей. Дружба с ним и его семьёй прдолжается до сегодняшнего дня. |
| Митрополит совершил много достойного, но, как и все, ошибался нередко. Отлично сознавал свои ошибки и грехи, слабости. Каялся, иногда тосковал – это давало силу и подымало. Самодовольства в писании этом не вижу (как в свое время взволнован был тоном смирения и раскаяния в одном частном его письме). О, разумеется, не всегда же смиренно он чувствовал. Власть и смирение уживаются трудно, а он всю жизнь был правящим архиереем. Мягкий и добрый по натуре, мог быть минутно резким, но к суровости в проявлении власти своей не был склонен: прощал. Любил шутку и сам острил (Т. И. Манухину называл «писец Иеремии»). При внешней рыхлости бывал и упорен, почти упрям – советы выслушивал, а поступал по-своему. Но во всем, что ни делал, не забывал, думается, что не только он архиерей, но и раб Божий, инок Евлогий. Его ум и серьезность (сознание важности служения, ответственности пред Богом), черты дипломата, политика не без хитроумности, даже и двойственности, в книге чувствуются. Кажется, самым шумным его успехом было проведение в Думе закона о Холмщине. Владыка считал, что это исконно-русская, древне-православная область и не должна оставаться в Польше. Ее и выделили. В упорной, долгой парламентской и закулисной борьбе за Холмщину показал он себя страстным националистом-православным. Партии – второстепенно. Главное для него Россия и православие. Да, он был стихийно, утробно русский. Стихия эта сильней его самого, может быть и сильней самого христианства в нем, во всяком случае, к концу жизни сильней вселенского христианского сознания. Тульский край, Белев, родина, березки, зелень – все это сидело во владыке неистребимо и в известном смысле трогательно. Трогательно и тоже стихийно тяготение к народу. Детства своего в селе Сомове он не забыл. Владыка был «народник» и надел рясу более для служения народу, чем для личного спасения. «Мужицкий архиерей» – так его называли. Кажется, ему самому это нравилось. В таком же духе поступил он, привезя императору Николаю мужиков из Холмщины. Пусть лично убедятся, что Государь их – православный: распространялись слухи, что он принял католичество! |
| Встреча Достоевского с Оптиной давно назревала, незаметно и в тиши. Для замысла «Карамазовых» нужен был некий адамант, или светлый ангел, с которым легко и не страшно: поможет! Достоевский давно уже склонялся в эту сторону. «Русский инок» произрастал в его душе – последние годы сильнее, но надо было как бы прикоснуться или приобщиться тому таинственному миру, который привлекал уже, но еще не совсем ясно. Все вышло само собой и, разумеется, не случайно. Весной 78-го года Достоевский почти начал писать «Братьев Карамазовых». В его апрельском «Письме к московским студентам» сквозит тема романа. Но вот в мае все обрывается. Заболевает трехлетний сын Федора Михайловича Алеша – любимый его сын. «У него сделались судороги, наутро он проснулся здоровый, попросил свои игрушки в кроватку, поиграл минуту и вдруг снова упал в судорогах». Так записала Анна Григорьевна. Наследственность, эпилептический припадок! «Федор Михайлович пошел проводить доктора, вернулся страшно бледный и стал на колени около дивана, на который мы положили малютку. Я тоже стала на колени, рядом с мужем…Каково же было мое отчаяние, когда вдруг дыхание младенца прекратилось и наступила смерть. (Доктор-то сказал отцу, что это уже агония.) Федор Михайлович поцеловал младенца, три раза его перекрестил и навзрыд заплакал. Я тоже рыдала». Можно представить себе, что это было для Достоевских. Любимый сын – и эпилепсия. Кого люблю, того и погубил. За что? За что младенцу не вкусить жизни, за что мне крест? Со времен Иова все то же и все то же, и никто не может разрешить. Анна Григорьевна знала мужа: Любовь, женское преданное сердце подсказало ей решение: «Я упросила Владимира Сергеевича Соловьева, посещавшего нас в эти дни нашей скорби, уговорить Федора Михайловича поехать с ним в Оптину Пустынь, куда Соловьев собирался ехать этим летом». Она не знала, конечно, какой дар приносит нашей литературе. 20 июня Достоевский уехал в Москву. Оттуда, вместе с Соловьевым, в Оптину. Время это было – особенный расцвет Оптиной: связано со старчеством о. иеросхимонаха Амвросия, самого знаменитого из оптинских старцев. |
| Распространён предрассудок, будто монахи Оптиной пустыни отвергли образ старца Зосимы. Надо заметить, что нередко подобные мнения основываются на суждениях немногих людей, и лишь позднее на таких отдельных суждениях строится ложное обобщение — и частные высказывания обретают характер всеобщих. Источник распространения названного предрассудка — К. Леонтьев , с неприязнью относившийся к Достоевскому; он мог, разумеется воспринять отрицательное отношение к литературному образу от тех, кто не принимал старчества вообще. Стоит ещё раз вспомнить, что в среде некоторых церковных людей оптинское старчество встретило отпор при самом зарождении своем — и таковые, несомненно, существовали и впоследствии, когда старчество уже утвердило себя. Важное и точное сопоставление миросозерцания Леонтьева с художественным видением Достоевского сделал о. Георгий Флоровский : «Достоевский видел только недоразвитость там, где Леонтьев находил полную противоположность… «Сочиненному» христианству Достоевского Леонтьев противопоставлял современный монастырский и монашеский быт или уклад, особенно на Афоне. И настаивал, что в Оптиной «правильным православным сочинением» Братьев Карамазовых не признают, а старец Зосима современному монастырскому духу не отвечает. В своё время Розанов по этому поводу очень верно заметил: «Если это не отвечало типу русского монашества XVIII-XIX веков (слова Леонтьева), то, может быть, и даже наверное, отвечало типу монашества IV-IX веков». К Златоусту Достоевский, действительно, во всяком случае ближе (и именно в своих социальных мотивах), чем Леонтьев… Розанов прибавляет: «Вся Россия прочла его «Братьев Карамазовых», и изображению старца Зосимы поверила. «Русский инок» (термин Достоевского) появился, как родной и как обаятельный образ, в глазах всей России, даже неверующих её частей». Достоевский во многих пробудил эту тягу к монастырю. И, под его влиянием и в самом типе современного монашества обозначился сдвиг «в сторону любви и ожидания.» О. Георгий точно раскрыл узость и несвободу религиозного миросозерцания Леонтьева: «Леонтьев весь был в страхе. Он был странно уверен, что от радости люди забываются и забывают о Боге. Потому и не любил он, чтобы кто радовался. Он точно и не знал и не понимал, что можно радоваться о Господе. Он не знал, что «любовь изгоняет страх» — нет, он и не хотел, чтобы любовь изгнала страх» . |
| Автономия ценностей, разделение труда и специализация, то есть все принципы, на которых покоится современная цивилизация, являются для Толстого исключительно деструктивными силами, которые подвергают опасности жизнь человека. Все вышесказанное о духе, лице и стиле русской культуры было выводом из анализа жизни и творчества дореволюционной России. Ответом на вопрос, что стало с Россией за сорок лет большевистского господства, будет служить дальнейшее изложение. Здесь же стоит лишь отметить, что дух русской культуры при большевиках изменился значительно, стиль же, напротив, остался почти тем же. Вследствие этого Россия обрела как бы двойное лицо, которое, с одной стороны, пробуждает великие надежды, с другой — внушает страх и беспокойство. Москва — третий Рим С тех пор, что смиренный инок Филофей объявил в письме к Bacuлuю III Москву третьим Римом, который никогда не будет сменен четвертым, видение святой Руси не переставало занимать и тревожить как нашу историософскую мысль, так и чаяния наших писателей и поэтов. Славянофилы и Достоевский неоднократно именуют Россию святой Русью. Владимир Соловьев, веруя в религиозное призвание России, ставит ей задачу объединения обезбоженной культуры Запада с враждебной человеческому творчеству религией мусульманского Востока. Тютчев утверждает, что Европа живет надеждою, что Россия спасет Европу от дальнейшего революционного разрушения. Мережковский утопически мечтает о руководимой Россией социальной — на христианской основе — всеевропейской революции. Этот список имен и пророчеств можно было бы с легкостью продолжать дальше: Гоголь, Константин Леонтьев, Данилевский, Вячеслав Иванов и многие другие. Как нам быть с этими пророчествами? Характер большевистской революции и все растущие успехи советской России как будто бы повелительно ставят перед нами вопрос: не были ли все наши пророки — лжепророками и не прав ли был, как это многие ныне думают, неистовый Белинский, утверждавший в своем известном письме к Гоголю, что русский народ по существу народ атеистический, исполненный темных суеверий, но лишенный даже и следа религиозной веры. |
| Midrasch на Второзак. 34; Cp. Winter und Wünsche, Die iud. Literatur seit Abschluss d. Kanons, I. 521. 719 Наиболее ярким свидетельством невысокой настроенности имябожников могут служить письма самого родоначальника ереси Илариона, дышащие самодовольством автора нашумевшего произведения и в то же время ненавистью ко всем, кто пред ним не преклоняется. Вот напр. отрывок из его письма на Афон: от 14 июня 1912 года: «Не отвечал долго – то великое занятие по сочинению новой книги «О путях приближения нашего к Богу»... Неизбежная переписка почти со всей Россией не дают времени. А тут отпор надо делать не навистникам имени Иисусова... Новая книга будет листов 300 и думаю не плохая. Книга на горах Кавказа выйдет 3-м изданием из Киевской лавры... В ней сделаю великое и необыкновенное прибавление, могущее из каменного сердца извлечь источник слезный» ... Следуют ругательства против одного из противников книги и предписание: «покажи ему сие мое писание – пусть утешится. Нашу книгу не уничтожит и весь ад со всеми сатанинскими силами. Восстание против книги – верный признак близости времени последних». В письме написанном еще в 1908 году к своему духовнику, он, сообщая об открытии им нового догмата, прибавляет: «Положение догмата сделанное нами, важное, необычайное, чрезвычайное и в таком виде, как мы его поставили» не встречается нигде» («Русский Инок» 1912, 15). В другом письме Иларион, захлебываясь от самодовольства, сообщает, что книгу «На горах Кавказа», он продал за приличную цену Киевской лавре (8 июня 1911 г.) 720 Эти жестокости он описывает сам в книге «С войсками Менелика II. Спб. 1910» О его смирении может дать понятие неимоверно дерзкое письмо его к архиепископу Антонию Волынскому, написанное после того, как последний осудил ересь имябожников. Письмо это было в литографированном виде очень распространено на Афоне. О газетных рассказах о «подвигах» своеобразного учителя молитвы мы уже не говорим. 734 Златоуст говорит, что человеку столь же нужна молитва, как рыбе вода. О молитве, слово 2; Mg. 61, 781, Р. п. II, 839. |
| Философски выработанной теодицеи, конечно, нет у Достоевского. Многие проблемы остались у него нерешенными до конца жизни. Особенно мучил его вопрос о страданиях детей. После душу выматывающего рассказа об истязаниях пятилетней девочки, лицо которой родители вымазывали калом и запирали ее на целую ночь в холод в отхожее место, Иван Карамазов заявляет: «Для чего эта ахинея так нужна и создана! Без нее, говорят, и пробыть бы не мог человек на земле, ибо не познал бы добра и зла. Для чего познавать это чертово добро и зло. когда это столького стоит? Да ведь весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка к «Боженьке». Я не говорю про страдания больших, те яблоко съели, и черт с ними, и пусть бы их всех черт взял, но эти, эти!» Из письма Достоевского к Любимову (10. V. 1879) видно, что он считал этот вопрос неразрешимым для земного человеческого ума: «мой герой берет тему, по–моему, неотразимую: бессмыслицу страдания детей — и выводит из нее абсурд всей исторической действительности». «Богохульство же моего героя будет торжественно опровергнуто в следующей (июньской) книге». Достоевский только надеется на то, что ради детей «сократится мучение перерождения человеческого общества в совершеннейшее». Вспомните, говорит он, что лишь для детей и для их золотых головок Спаситель наш обещал нам «сократить времена и сроки» («Дн. Пис.», 1877). Победоносцев, прочитав главы «Бунт» Ивана Карамазова и «Великий инквизитор», тревожно спрашивал: «Что можно ответить на все эти атеистические положения?» Достоевский в письме из Эмса (24. VIII. 1879) сообщает ему, что в шестой части романа «Русский инок» опровержение Ивана будет дано в художественной картине, и опасается, «будет ли она достаточным ответом», «буду ли понятен» " . Опасения Достоевского оправдались. Такие читатели, как, например, английский исследователь Достоевского Kapp, говорят, что упреки Богу Ивана Карамазова сильнее, чем защита Бога старцем Зосимою и Алешею. Они не понимают того, что ответ дан Достоевским не в рассудочных тезисах, а в «художественной картине»: он заключается в самой личности старца и Алеши; к тому же воспринять эти личности в художественной полноте могут только читатели, способные к христианскому духовному опыту. |
| Когда афонцы прочитали книгу, их мнения разделились. Схимонах Ильинского скита Хрисанф в 1909 году составил рецензию (опубликована в журнале «Русский инок», 1912, 4–6), в которой отмечал: «Итак, автор номинальное, невещественное имя Иисус олицетворяет в живое и самое высочайшее Существо Бога. Такая мысль есть пантеистическая, то есть сливающая Существо Божие с чем-либо находящимся вне Его Существа… Вот до каких увлечений приводит самомнение! В молитве Иисусовой произносимые имена служат посредствующей силой для привлечения к нам Господа Иисуса Христа, к близкому единению с Ним, но никак не сами по себе эти имена имеют могущественную силу, а она является от Самого Господа, ибо если их в молитве произносят без всякого чувства и внимания, то они не производят благодатного действия – Бог их не услышит и даже гневается на такую бездушную молитву. Имена, произносимые в молитве Иисусовой, суть посредствующие ума и сердца нашего к Самому Господу Иисусу Христу, и о Нем только должно иметь в памяти при творении молитвы, и у Него единого просить милости, и какую при этом получаем помощь, то от Самого Господа, но никак не от произносимого Его имени… А чтобы по мнению отца Илариона обоготворять эти имена, то это большое заблуждение. Достигшие чистой молитвы исполняются небесными чувствами, объемлются пламенною любовью к Богу и руководятся Святым Духом. Все же земное от них отходит, не молятся уже молитвою и не заявляют Богу никаких прошений, а пребывают всеми чувствами в полном восхищении и созерцании и все это от единого Господа предвосхищают. Из сего ясно усмотри, что достигшие чистой молитвы руководятся одною только силою из Сущности Самого Бога, а при такой молитве имя Иисус пребывает без действия, и даже о сем имени в этом состоянии человек вовсе не упоминает. Поэтому можно ли приписывать этому имени при совершении молитвы обоготворяющее значение, сливать оное с Божеством и давать ему значение, равносильное Самому Богу?» 22, с. 5, 11–12, 15–16 По прочтении книги «На горах Кавказа» насельники афонского скита Фиваида, принадлежащего Пантелеимонову монастырю, направили письмо в обитель к игумену Мисаилу. В письме содержались рассуждения об имени Божием и доказательства его Божественности, упоминалось также, что в скиту «произошло смущение» с. 18]. |
| В самой Глинской пустыни «Поучение» о. Филарета читалось в трапезе – в день пострижения кого-либо из братий, а в остальные дни – по келлиям 756 . Глубокая назидательность «Поучения к новопостриженному монаху» и непреходящая актуальность содержащихся в нем наставлений побудили Глинскую пустынь переиздать это поучение на русском языке. Оно было опубликовано в 1897 году вместе с еще одним поучением о. Филарета «Новоначальному перед постригом» под общим названием «До и после пострига. Поучения монахам Глинского игумена Филарета» 757 . Эта книга пользовалась большой популярностью, и впоследствии Глинская пустынь переиздавала ее еще дважды. Редакция журнала «Русский инок», находя поучения игумена Филарета очень полезными для каждого инока, также издала в 1910 году книгу «До и после пострига» и рассылала по монастырям в виде премии 758 . Кроме того, «Поучения» о. Филарета были напечатаны в «Богословском библиографическом листке» (1898. 4). Перу игумена Филарета принадлежат также: «Наставление о должности духовника, служащего инокиням» 759 , которое прилагалось к уставам женских монастырей, «Краткое изъяснение о явлении Пустынно-Глинской Чудотворной иконы», «Краткое описание Глинской пустыни» 760 , «Записки 1823 и 1828 годов» 761 . Сохранились также общие и монашеские наставления богомудрого Глинского старца, записанные его учениками. Общие духовные наставления адресованы всем христианам и касаются вопросов порабощения плоти духу, хранения чистой совести и чистого сердца, стяжания христианской любви, борьбы со страстями, духовного трезвения. «Мы, христиане, имеем долг идти вслед Спасителя. Взирая на страдания и смерть Его, должны всегда понуждать худшее покорить лучшему и плоть поработить духу, чтобы сделать себя по образу и по подобию Божию. Образ – в душе человеческой, подобие же – в добродетелях» 762 . В наставлениях монашествующим о. Филарет особое внимание обращает на стяжание смирения, на всецелое покорение себя воле Божией. «Кто совершенно покорит себя воле Божией (через послушание старцам и старшим), тот свою волю во всем оставит, тому и не бывает скорби, ибо врагу места там нет. Своевольным же и непокорным враг никогда не дает покою и будет всегда наводить смущение. Что сделается не так, как хочется, все Богу неугодным вмени (т. е. свое хотение и желание) и мирен будешь, и враг не будет тревожить… Понуждай себя считать меньшим и худшим всех в добродетелях и недостаточным в познании духовного делания» 763 . |
| Простите за короткое письмо. Не скучайте по России в Австралии, как Вы пишете. Вернемся еще! По-прежнему любящий Вас, Борис Ширяев 1 ноября 1950 г. «Наша страна», Буэнос-Айрес, 23 декабря 1950 г. Путем назначенным Отец Лука держится прямо, ступает твердо, размеренно, тоже прямым путем идет. Смотрю на него и думаю: эх, еще посоха, тоже прямого, высокого посоха, ему не хватает! А то каким бы он выглядел игуменом! Настоящим, русским… Хозяином-владыкой какого-нибудь северного, в полуночной дебре утвержденного, за Онегой или за Ветлугой воздвигнутого монастыря. Рядом с ним – отец Феофан. Ростом поменьше, а бородой поокладистей, с лица же всегда тихий свет струится. Тоже он русский инок, только обличия другого. Такие не в игумены шли прежде, а в мирские печальники. Закидывали они за плечи убогую котомочку и брели по путям и тропинам Русской Земли, из Почаева на Соловки, из Валаама в Киев, от нетленных святительских мощей к явленной иконе Нечаянной Радости и сами нечаянную радость с собой несли, несли и щедрой рукой, не ведая, что творят, раздавали ее алчущим, страждущим и убогим… Радость чистой голубиной веры в милость Господню из ковчегов голубиных душ своих. Не похожи они друг на друга, но оба они – Русь, Русь единая и многоликая в своем единстве. Когда они оба появились в нашем стихшем уже и опустевшем, по ликвидации ИРО, лагере Пагани, вошли в него в своих скуфейках с вышитыми восьмиконечными крестами, в потертых монашеских подрясниках, то по апельсиновым аллеям запахло смолистой керженской елью. Я ясно ощущал ее запах. Отец Феофан – разом к пчелам. А итальянская администрация рада тому безмерно. Специалист, организовавший нашу пасеку, эмигрировал, и без ухода пчелы совсем захирели. Теперь же бесплатный работник нашелся, очистил ульи, каких-то маток пересадил, какие-то рои сдвоил, и разом ожили Божьи труженицы, зажужжали весело и радостно Подошла мягкая итальянская осень, дохнуло прохладой с гор, и мы стали часто вечерами прогуливаться с отцом Лукою по залитой оранжевой луною роще. Садились на каменные лавки и то говорили, то молчали, но оба знали: мы рядом, мы вместе, мы – Русь, путаными, непостижимыми уму человека тропами, бредущая неустанно какой-то своей, ей одной понятной, святыне – к скрытому в тайне Преображенному Китежу. |
|
|
