| Весь этот инок был как бы соткан из умиротворения и ласковости. И спустя две-три минуты после начала нашей с ним беседы я уже чувствовал, что нахожусь всецело во власти этого молодого человека, тихого и скромного инока, несмотря на значительную разницу наших лет. – Рад, очень рад, дорогие гости, что посетили мою пасеку, – медленно говорил отец Иасон, здороваясь с нами. – Здесь у меня хорошо, тихо... Никто и не заглядывает сюда подолгу... В стороне от дороги стоит моя пасека. Да это и лучше для пчелок... А вы из Сербии, господин? – спросил он, посмотрев на меня чистыми глазами. – Хорошая эта страна, Сербия, православная... Как там здравствует молодой король и Святейший Патриарх? Ведь это наши дорогие защитники и покровители... У меня и фотографии их есть. Вседневно молю о них Бога, дабы Он, Всевышний, дал им силы и духовную мощь для великой работы во славу нашей Церкви. Я едва успевал отвечать на вопросы монаха-пасечника, стараясь в то же время удовлетворить его вполне понятную любознательность. – Впрочем, что же это я, грешник? – снова спохватился наш любезный хозяин. – Ведь вы, вижу, измучились за дорогу под зноем, а я все болтаю и болтаю... Сейчас принесу вам холодненького кваску, а вы тем временем посидите и отдохните. И он быстро скрылся для того, чтобы спустя немного времени появиться с кувшином, наполненным холодным и шипящим домашним квасом. – Редкий человек! – заметил мой спутник. – Добрый и работящий, и монах замечательный этот отец Иасон... Из карпатороссов он... Вот пришел с партией своих земляков, да так и остался... „Не хочу, – говорит, – больше возвращаться в мир: истина только здесь – и нигде больше...“ Послушание проходил у замечательного старца-пасечника... Постригли его, и вот оказался и сам прекрасным пчеловодом, когда схоронил своего старца... Больше ста ульев имеет теперь, со всеми ими сам управляется. Целый день на работе, а ночью в церкви... Очень строгий подвижник!.. – Ведь и карпаторосс, православный, русский... – говорил нам отец Иасон. – Никогда ни в Москве, ни в Петербурге не был, а все же Россию за свою любимую Родину почитаю... Не привел Господь увидеть – такова Его Святая воля, но молиться за всех вас и за матушку Россию мы, грешные, не перестаем. И придет час... воскреснет она из мертвых... разве может быть иначе?.. |
| Как такой именно человек, им рекомендован был и нанят ими в переводчики Огнянович, умевший говорить на разных языках, в том числе на новогреческом, турецком и русском. При его посредстве инок Павел и вел сначала неудачные переговоры с одним из греческих архиереев, который, узнав в чем дело, без церемонии выгнал его; а потом при его же посредстве вступил в сношения с Амвросием, кончившиеся таким вожделенным для него успехом. Как первому греческому архиерею, так и Амвросию Огнянович передавал Павловы речи, разумеется, на греческом или на турецком языке, который также в употреблении у живущих в Турции греков. Чего проще и понятнее? И однако сочинитель брошюрки не хочет согласиться с таким ясным, но неудобным для него взглядом на дело. Он придумал совершенную нелепость и хочет уверить читателей, что будто бы Огняновича Павел и Алимпий наняли собственно для переговоров с Амвросием, а не вообще с греческими безместными архиереями, которых хотели увлечь в раскол, и наняли собственно потому, что он, как природный славянин, мог переводить Амвросию их русские речи на славянский язык, будто бы знакомый Амвросию, а не на греческий или турецкий, на которых только и говорил он. Сочинитель не хочет знать, что русский и славянский языки имеют столько сходного и родственного между собою, что знающему русский язык не трудно понимать говорящего на славянском, то есть церковнославянском, без помощи переводчика. Павел же знал по-славянски, без сомнения, гораздо лучше Огняновича, а потому без всякого посредства с его стороны весьма удобно мог бы объясняться с Амвросием на этом языке, если бы последний действительно «знал» его. Ясно, что Огнянович нанят был и постоянно находился при Амвросии, не только во время переговоров в Константинополе, но и в Вене и в Белой-Кринице, именно потому, что без его посредства невозможно было объясняться с Амвросием, и значить ни русской, ни славянской речи он не понимал. Видеть же в присутствии переводчика «свидетельство», что Амвросий знал славянский язык – такая со стороны автора брошюрки наивность, над которой посмеются пожалуй и его доверчивые читатели-старообрядцы. |
| Восстановленный против Максима, великий князь исполнился такой же жаждой уничтожить и раздавить, какою давно снедаем был митрополит. Максим в начале 1525 года был взят под стражу и вел. князь поручил судить Максима митрополиту с собором епископов. Суд имел много заседаний, разыскивая вины Максима. Судим Максим был два раза: в 1525 г. и в 1531 году. Хотя существуют записи о его суде, но есть основание предполагать, что они недостаточно полны. В 1525 году Максим был обвинен в одной ереси. Мнимая ересь Максима состояла в том, что, приступив к исправлению богослужебных книг, по поручению вел. князя, и плохо еще зная русский язык, Максим в Цветной Триоди допустил погрешности языка, привносившие еретическую мысль, в исправлении службы на Вознесение. Где прежде него в службе читалось о Христе: взыде на небеса и седе одесную Отца... седяй одесную Отца, он поправил: седел (седел еси) одесную Отца, седев..., седевший одесную Отца. Допустив погрешности, Максим воображал, что неправильное заменил правильным и хотел защищать свои поправки. На этом основании его обвиняли: «Максим инок Святогорец говорил и учил многих, и писал о Христе, яко седение Христово одесную Отца мимошедшее и минувшее: якоже Адамово селение в раи и прямо рая седение, тако и Христово седение одесную Отца мимошедшее», Чтобы Максим проповедовал ересь, что седение Христово одесную Отца есть мимошедшее, то это нелепость, но он действительно мог защищать свою неправильную поправку, и пока не совсем хорошо узнал русского языка, мог защищать более или менее упорно. Конечно, Максим мог защищать не ересь, а неправильный перевод, считая его за правильный, отсюда вина Максима состояла бы не в том, что он защищает ересь, а в том, что он защищает неправильный перевод, т. о., вина Максима могла состоять в том, что он хотел воображать себя знающим русский язык лучше самих Русских. Упорство Максима не могло никому принести никакого вреда, т. к. его исправления, прежде чем быть принятыми, должны были пройти через цензуру церковной власти. Максима можно было бы обвинять только при желании обвинить. |
| Если же возникнет дело, имеющее характер противоцерковный, по коему, после решения синаксиса, будет подана просьба от заинтересованного в Патриархию, то она должна сперва потребовать решение синаксиса, кое принимает во внимание, и если найдет оное основанным (утвержденным) на праве и согласным местным обычаям и священным канонам, то рекомендует заинтересованным сообразоваться с оным, аще же найдет решение синаксиса недостаточным, то указывает синаксису эти недостатки и рекомендует исправление. А если заинтересованные не удовольствуются, то дело поступает к правительству. Патриархия никогда не имеет права самовольно вмешиваться во внутреннюю административную систему монастырей и синаксиса, но только по просьбе оных. 28. Все императорские фирманы и прочие документы общины (кинота) и монастырей имеют законность и силу в тех делах, для коих они изданы. Привилегии и льготы Святой Горы подтверждаются. Святая Афонская Гора его ублажает, яко строгого хранителя общежительных иноческих уставов» (Инок Парфений (Агеев) . Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле. Ч. IV. С. 260–261). Берут греки других монастырей из греческих иноков Руссика, живущих дружно с русскими, игумена. Панславизм». Берут скитские андреевцы в свою русскую среду одного грека монаха ученого, чтобы учить русскую молодежь свою по-гречески… Какова хитрость. Каков панславизм! Богат Зограф болгарский? Панславизм, потому что болгары и русские одно и то же. Богат Ватопед греческий? Панславизм, потому что имения его в России. Бедны греческие монастыри: Ксеноф, Симон-Петр, Эсфигмен? Опасно, – их подкупят. Волнуются запорожцы? Бунт! Интрига! Панславизм! Помог русский консул грекам – дурно сделал. Зачем вмешался? Не помог – еще хуже. Видите, и права греков не хотят поддержать. Болен русский консул… Он ничего почти не ест, говорят люди. Слухи ходят даже, что он хочет постричься. Вздор! Больной человек, воспитанный по-европейски, как все эти проклятые русские чиновники, не смеет болеть на Афоне; для этого есть воды всеспасительной Германии… Возможно ли верить, что ему приятно с монахами? что за скука! Мы, эллины, вот тоже европейцы, однако никогда туда не ездим, хотя от нас Афон и ближе. |
| Настоящая электронная публикация представляет текст «опыта перевода» Жития протопопа Аввакума с древнерусского на современный русский язык, что сделано впервые за всю историю существования памятника, и комментарии к нему (в некотором сокращении – публикатор), Натальей Владимировной Понырко, заведующей Отделом древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук. Основой для этого «опыта перевода» является последняя авторская редакция Жития – автограф Аввакума, сохранившийся в составе так называемого Пустозёрского сборника (1674–1675 гг.), принадлежавшего И. Н. Заволоко (ныне храниться в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) АН, (Древлехранилище, ОП, оп. 24, Отмеченные звёздочкой здесь и далее ссылки – именно на это интереснейшее издание: Наталья Владимировна Понырко Три жития – три жизни Протопоп Аввакум, инок Епифаний, боярыня Морозова Тексты, статьи, комментарии Издательство «Пушкинский Дом», Санкт-Петербург, 2010 Житие протопопа Аввакума Опыт перевода на современный русский язык КРЕСТ – всем воскресение, крест – падшим исправление, страстем умерщвление и плоти пригвождение; крест – душам слава и свет вечный. 1 Аминь. Многострадальный узник темничный, горемыка, нужетерпец, исповедник Христов священнопротопоп Аввакум понужден был житие свое написать отцом его духовным иноком Епифанием, дабы забвенью не было предано дело Божие. Аминь. 2 Всесвятая Троица, Боже, Создатель всего мира, помоги и направь сердце мое начать с разумом и кончить делами благими то, о чем ныне хочу я глаголать, недостойный. Разумея же свое невежество, припадая к твоим ногам, молюсь тебе, у тебя помощи прося: Господи, направь ум мой и укрепи сердце мое не о красноречии печься, но приготовить себя к творению добрых дел, о которых глаголю, чтобы, просвещенный добрыми делами, встал я на Судище справа от тебя, причтенный со всеми избранными твоими. И ныне, Владыко, благослови, да, воздохнув от сердца, и языком возглаголю 3 Дионисия Ареопагита о Божественных именах, 4 что есть тебе, Богу, присно сущие имена – истинные, или свойственные, и что есть причинные, то есть похвальные. |
| Источники, откуда можно почерпать биографические данные о личности преподобного Григория довольно скудны. Они не сообщают даже точных дат его рождения и смерти и приводят мало оригинальных черт его жизненастроения. Однако тот ограниченный материал, какой сохранился для характеристики преподобного, имеет неоспоримую научную ценность. На русском языке существуют точные переводы с греческого языка двух редакций Жития Григория Синаита . Первый русский перевод Жития помещен в «Афонском патерике», изданном в 1897 году Русским Пантелеймоновым монастырем на Афоне. Греческий текст этой житийной редакции, опубликован Никодимом Агиоритом в его книге, отличается значительным историко-литературным недостатком. В содержании его несколько затушевана индивидуальность преподобного, хотя, с другой стороны, здесь нет наслоения фигуральных выражений, которыми изобилует первоначальная и древнейшая редакция Жития преподобного Григория. Вторая редакция составлена святым Константинопольским патриархом Каллистом между 1350 и 1354 годами. Каллист описал жизнь Григория Синаита отчасти по собственным воспоминаниям о нем, отчасти на основании собранных им рассказов от лиц, непосредственно знавших преподобного. О подвигах Григория на острове Кипр Каллист получил сведения, между прочим, от некоего кипрянина Льва. Жизнь преподобного на Синае описал Каллисту любимый ученик Григория Синаита инок Герасим 270 . Точность в богословско-историческом и топографическом отношениях, обстоятельное упоминание некоторых мелких подробностей жизни преподобного, искренняя речь самого очевидца событий и удачная концепция биографического материала – все это придает биографическому труду патриарха Каллиста авторитетную достоверность подлинника и научное значение свидетельства седой древности. Правда, Каллист выражается обычным в его время витиеватым языком, блещущим пышными риторическими сопоставлениями, но этот язык, богатый в лексическом отношении, не заслоняет правдивости рассказа. Русский перевод Жития преподобного Григория, составленного святым Каллистом, принадлежит трудам исследователя византийского монашества И. И. Соколова и сделан с греческого списка XVI века. Этот список опубликовал в своем издании профессор И. В. Помяловский 271 . |
| Оставляем в стороне, ради краткости, длинный ряд исторических и литературных фактов первой половины XVII в., ярко отразивших в себе это крайнее развитие на Руси религиозно-националистических начал. Для наших целей будет достаточно остановиться только на одном характерном памятнике самого конца этой эпохи – на «Прениях с греками о вере» троицкого старца Арсения Суханова , сопутствовавшего иерусалимскому патриарху Паисию в первую поездку свою на православный Восток 39 . Читая это произведение, вы видите, что в своем споре с греками русский инок не позабыл упомянуть ни об одном из тех оснований, которые так заботливо собирались русскими людьми XVI в. для оправдания своих вселенских притязаний. Власть православного царя, единого во вселенной; власть патриарха, унаследовавшего все величие и преимущества иерархов старого и нового Рима (до белого клобука включительно); наконец, обилие святынь общехристианских (которых «только след остался» у греков) и местно-русских, – все это тщательно выставляется им на вид, как высокое преимущество русской земли. По-видимому, за греками в конце концов должно бы остаться по крайней мере историческое право – считаться насадителями веры у нас; но и это право Арсений готов если не совсем отрицать, то сузить до последнего minimuma. Вы скажете, греки, – рассуждает он – что мы крещение от вас приняли; но так ли это? Не от вас мы приняли веру, а от св. апостола Андрея, который просветил и самих греков 40 ; значит, начало веры у нас общее. А хотя бы и получили мы наставление в вере от греков, так ведь от тех, которые непорочно блюли православные предания, а не от нынешних, которые следуют римскому лжеучению и находятся под властью поганых бусурман. «Какие вы нам учители и источник? Сами вы у темной власти живете под началом и себя просветить не можете... Был источник, да пересох». Некогда греки, действительно, первенствовали в православном мире под властью единого православного царя и под главенством четырех (а раньше, до осуждения римского папы, пяти) православных патриархов; теперь же, когда православный царь на Москве учинил патриарха вместо римского папы, а вместо четырех греческих патриархов – четырех митрополитов, нам – русским можно и без греческих духовных властей «править закон Божий». Согласны с нами восточные патриархи – хорошо, а не согласны, так их можно и «откинуть», как прежде «откинули» римского папу. – Дальше таких рассуждений, очевидно, идти уже некуда; русская религиозно-националистическая исключительность завершилась в своем развитии и отлилась в определенные формулы. IV |
| Восхищаясь размерами, величием, реалистичностью скульптурной группы, русские книжники пытались усмотреть в ней конкретное и одновременно символическое содержание, которое менялось (!) в зависимости от социально-исторической ситуации в Царьграде. Автор увидел Константинополь в период его последнего расцвета при Палеологах, когда византийцы еще жили иллюзией возрождения былой мощи и величия империи. Поэтому в скульптурной группе Юстиниана он видит символ этого величия. «Поганые цари» преклонили колена перед великим императором, изрекающим под пером русского книжника гордую фразу: «Вся земля Сорочиньскаа под моею рукою» (КХ 83) 224 . Инок Зосима побывал в Царьграде, со всех сторон обложенном турками, за три десятилетия до его окончательного падения. Великодержавные иллюзии уже рассеялись, и русский книжник по-новому осмысливает группу с конной статуей Юстиниана, который все так же гордо «зрит на восток, хвалится на сорочинские цари». Те же, однако, «противу ему стоять, болваны медяны, держать в руках своих дань и глаголють ему: не хвалися, господине, на нас, мы ся тобе ради пративити [сопротивляться] начнем» (122). По характеру описания Зосимы чувствуется, что он знал текст «Хождения» начала XIV в., но в интерпретации скульптурной группы не согласился со своим предшественником. Реальное историческое положение Царьграда заставило его увидеть новый, практически пророческий смысл в древнем произведении искусства. Усмотрение смысла в произведениях искусства, в частности в пластике, составляет одну из главных черт экфрасиса этого времени. Восхищаясь «живоподобной» и искусной формой византийской скульптуры, русский паломник стремится понять и ее содержание. Тот же Зосима описывает еще одну скульптурную группу, помещенную перед церковью Св. Апостолов: «…и на столпе стоит аггел страшен, велик и держит в руце скипетр Царя града и противу ему стоить царь Костянтин как живой держить в руках своихь Царь град и даеть аггелу тому на соблюдение [под охрану]» (123). Как видим, смысловой аспект изображения интересует русского автора начала XV в. |
| По аллее двигалось два встречных потока посетителей. Обилие молодежи и малочисленность иностранных туристов обращали на себя внимание. Здесь Лазарь в очередной раз отметил сдержанность японцев в выборе одежды: мужчины отдавали предпочтение костюмам и белым рубашкам, женщины и девушки — строгим юбкам и блузкам. Найти музей и находившийся рядом с ним небольшой палаточный городок оказалось нетрудно. Ряды палаток выстроились в тени парка между деревьев. Все палатки покрывал одинаковый синий полиэтилен, дорожки были начисто выметены. Вообще городок по своему устройству и порядку больше походил на военный лагерь, чем на пристанище бездомных. Лазарь в растерянности постоял минут пять около городка, ожидая увидеть кого-то из обитателей, но, так никого и не дождавшись, подошел к ближайшей палатке и подергал за полог, громко повторяя заученное приветствие по-японски. Сзади его окликнули по-русски, так что он оторопел: — Там никого сейчас нет. А вы что, русский? Он обернулся, перед ним стоял человек среднего роста в тельняшке навыпуск, темных брюках и стоптанных кроссовках. Его загоревшее обветренное лицо было явно славянского типа. Темно-русые волосы зачесаны набок. Мощные жилистые руки устало свисали вдоль туловища. — Да, русский. Как догадался? — Несложно. По акценту и по виду. — А ты откуда знаешь, что там никого нет? — Лазарь указал на палатку. — Так ведь, как в анекдоте про Соловья-разбойника, помните? «Живу я тут!», вот и знаю, — человек улыбнулся, и стало видно, что у него не хватает минимум половины зубов. — Сейчас все на заработках: кто побирается, кто по помойкам промышляет… Лазарь тоже улыбнулся, но не анекдоту, а тому, что нашел того, кого искал. Он представился: — Иван. А тебя как зовут? — Местные меня прозвали «сэн тио», что значит «капитан корабля», хотя я вовсе не капитан, просто для них наше имя «Юра» — странное. А вообще-то я и есть Юра. Бомжую тут понемногу, — он потупил взгляд и несмело протянул руку в ответ. «Точно, Юра!» — окончательно уверился Лазарь, энергично тряся руку нового знакомого, так что тот опешил. |
| Слыхал он о святой Горе Афонской и о прочих пустынных местах, ибо к отцу его приходили отовсюду за милостыней, да и сам он посылал от себя во святые места – раздавать преподобным милостыню. Господь не оставил без исполнения сердечного желания юного Растки. Однажды вместе с благородными сверстниками посетил он родителей своих – и обрадовались державные пришествию возлюбленного сына: пиршества, во изъявление общей радости, сменялись пиршествами. Случилось Промыслом Божиим в те торжественные дни придти инокам со Святой Горы Афонской за милостыней. Один из них был родом русский: тайно пригласив его к себе в храмину, благодатный юноша расспрашивал его подробно о Святой Горе и взял с него обещание – никому не открывать беседы их. Инок русский с любовью рассказывал о пустынном жительстве и общежительном уставе: как на Святой Горе пребывают по двое и по трое в кельях и как уединяются отшельники на безмолвие во глубину пустыни для поста и молитвы. Красноречиво описал все это пришелец афонский, ибо не простой был чернец, а искусный в слове и послан от Бога; внимая ему, юноша проливал потоки слез, и сон бежал очей его. – Вижу, отче, – сказал он старцу, – что всевидящий Бог, Которому открыта болезнь моего сердца, послал твою святыню возбудить меня, грешного: ныне, в самом деле, утешилось мое сердце и неизреченной радостью исполнилась душа моя; ныне я уразумел то, чего, не сознавая, желал постоянно. Блаженны сподобившиеся столь безмятежного жития! Что же мне делать, отче? Как избежать многомятежного мира для этой ангельской жизни? Если родители сочетают меня браком, любовь плотская удержит меня. Между тем, я не хотел бы оставаться здесь ни одного дня, чтобы не возобладала мною сладость житейская и не отвлекла души моей от любви ангельской, – хотел бы бежать, но пути не знаю. Притом всюду стерегут меня: отец настигнет и возвратит; я только наведу на него скорбь, а на себя позор и устранен буду от желанного подвига. – Вожделенна любовь родителей, – отвечал старец, – и неразрешим союз естества: отрадно единство семейное, – но Владыка всяческих, ради Него, чтобы за Ним последовать, внушает оставить и это, и даже, если случится, пострадать за Него – а не телесного искать покоя, и прилежать бдению и молитве, в алчбе и наготе, с плачем и сокрушением сердца. |
|
|
