| Удалось мне узнать, что Батюшка очень любит цветы, и решила набрать ему букет ландышей, которые были в самом цвету. Собирал ландыши и Серафим. Пришли в два часа к Батюшке. Я не хотела идти во второй коридорчик, но брат Никита сказал, что первая комната для нищих. Тогда я вошла во вторую комнату и стала в самый скромный тёмный уголок. Взоры всех поминутно обращались на нас. Мама стояла ближе к окну. Серафим – напротив меня. Батюшка скоро вышел и ещё на пороге, обведя всех взглядом и увидев меня, ласково-ласково улыбнулся, на что я ответила тем же. Точно Батюшка радовался тому, что вчерашняя беседа так быстро дала плод. Благословляя маму. Батюшка тихо произнёс: «Мир вам», так что никто из стоящих рядом не слыхал этого. Подойдя ко мне, Батюшка, крепко и широко благословляя меня, произнёс: – Мир и спасение тебе, когда же в Оптину приедешь? – Батюшка, мне бы хоть совсем не уезжать! – Как, а разве ты забыла, что до половины лета у тебя есть занятия в Москве? – Да, Батюшка, так когда же приехать? – Ну, может, в сентябре я жив буду... – Как я начала плакать! – Что ты? Что ты? Жив буду, и в Рождество приедешь, и на будущее лето приедешь – всё жив буду. – Так благословите приехать в июле, как занятия у меня кончатся. – Бог благословит. Хорошо, приезжай в июле и проживёшь у нас месяц. Рады будем, очень рады будем. Батюшка прежде всего взял Серафима к Тихвинской, где заставил его помолиться и потом дал ему девятичинную просфору, сказав: «Давно для тебя приготовлена». Серафим, в свою очередь, отдал Батюшке цветы. Вернувшись от нищих, Батюшка замедлил около меня шаги, и я, воспользовавшись удобной минутой, подала ему букет. – Батюшка, возьмите от меня цветы. – Спаси тебя Господи, где ты набрала, у нас? – Да, Батюшка. – В каком месте? – За Скитом. – Видишь, какая у нас благодать! – Да, Батюшка, уж и не говорите. Взяв букет. Батюшка опять обратился к Серафиму: – Серафимчик, ты приезжай летом, сестрёнка-то собирается, и тебе рады будем. – Приеду, Батюшка, – с радостью объявил Серафим. |
| Приходилось быть свидетелями сцен, которые подчеркнули, насколько нужен был Старец людям, насколько чувствовалось его отсутствие. Люди, приехавшие на короткий срок издалека для беседы с ним, не хотели уходить от ворот Скита, посылали через келейника просьбы о заочном хотя бы благословении, просили ответа на свои вопросы. Жалко было видеть горе, с которым уходили они и уезжали, не имея возможности ждать выздоровления Старца. На третий день болезни Батюшки, когда в обычное время мы пришли к Скиту, ударила гроза с проливным дождём, и мы не знали, где укрыться от неё. Тогда открылась знакомая дверь, и вышел келейник с сообщением, что Старец благословил впустить нас погреться в первую комнату. И рады же мы были, почувствовав себя опять под отеческим кровом. Через некоторое время он вынес нам от имени Батюшки целую тарелку сладостей и маленькие книжечки, которые и роздал нам. Обогрелись мы, обсохли, утихла гроза – и тот же келейник пришёл сказать нам, что теперь Батюшка благословил запереть дверь, – и разошлись мы по своим гостиницам. А на следующее утро, после ранней обедни, в моём номере появилась мать Домна, монахиня-скотница, бывшая утром по делу в хибарке, с таинственным видом развернула она бывший у неё в руках свёрток и вынула несколько сдобных сухариков. Оказывается, Батюшка через келейника выслал ей эти сухарики с просьбой «Бога ради» обойти его духовных дочек и отнести им это «утешение». И как же дорог был нам этот знак внимания Старца, даже в болезни не забывшего нас! Ещё прошло несколько дней, и Старец в первый раз вышел, бледный, слабый, но светлый. – Я умирал и по чьим-то молитвам воскрес, – сказал он кому-то из духовных детей, – думал я, что уже не встану. Когда о. Феодосий предложил мне схиму, – сердце у меня ёкнуло: это ведь смерть – значит, не сегодня-завтра конец, и придётся предстать пред Престолом Божиим. С чем явлюсь? Что буду отвечать? Оглянулся назад – здесь пробел, здесь промах, то не кончено, это не сделано, одни ошибки! Страшно! Ну, да вот, видимо, смиловался Господь, оставил ещё время на покаяние. |
| Пока Батюшка беседовал с нами, келейник принёс чай в стаканах; поставил на стол мёд из собственных скитских ульев, варенье и маслины. Батюшка стал угощать, как радушный хозяин, сам накладывал на тарелочки и мёд, и варенье. Велел принести ещё доброхотного жертвования паюсной икры, намазывал её на белый хлеб толстым слоем, убеждал нас не стесняться. Сам он пошёл на женскую половину, чтобы благословить собравшихся, а из мужчин больше никого не принимал для беседы, давал только благословение. Узнав, что мы прибыли сюда недели на полторы, он распределил дни нашего гуляния и дни нашего говения. Благословил нас также съездить и в Шамординскую обитель. Затем, при прощании, он взял мою голову и прижал к своей груди, лаская меня с великой любовью и высказывая сожаление, что я не кончу института. Такое обращение Старца со мною удивило меня и тронуло до слёз, – я не знал родительской ласки. На следующий день мы опять пришли к о. Варсонофию в приёмный час. Опять он нас пригласил в свою келью, велел келейнику, о. Григорию, приготовить нам чай, а сам пошёл в приёмную исповедовать говеющих. Мы сидели в его кельи тихо, с благоговением, изредка лишь перекидываясь словами. Наконец, Батюшка опять появился – светлым, радостным, – и стал нас угощать. Потом он повёл беседу насчёт различных сект: хлыстов, баптистов и др. – Вот баптисты-перекрещенцы, какой ужасный грех совершают против Духа Святаго, перекрещивая взрослых: они смывают первое крещение и уничтожают благодать печати дара Духа Святаго! Побеседовав с час времени, он поднялся и сказал: – Я имею обычай благословлять своих духовных детей иконами. У меня их в ящике много и самые разнообразные, и вот я с молитвою беру первую попавшуюся икону и смотрю, чьё там изображение. Другой раз оно говорит многое. Так Старец вынул иконку и для меня и смотрит, какое там изображение. Оказывается, ему попалось изображение иконы «Утоли моя печали». – Какие же такие великие печали у тебя будут? – и, держа икону, задумался. – Нет, Господь не открывает. Благословил меня ею и опять с лаской прижал мою голову. И вот тут, на груди у Старца, чувствуешь глубину умиротворения и добровольно отдаёшься ему всем сердцем. Эта его любовь охватывает тебя и ограждает, и пленяет... |
| Батюшка принял их обоих вместе и, откинув волосы со лба Серафима, сказал: «Созерцательный ум, учится хорошо, а с математикой плохо». И начал советовать маме, как ему заниматься. Затем, когда мама заикнулась, чтобы остаться одной, Батюшка сказал ей: «Выйдите, пожалуйста, я хочу с Серафимчиком поближе познакомиться». И, оставив Серафима одного, 40 минут говорил с ним, проведя дополнительную исповедь, открыв ему неисповеданные грехи. Отпуская Серафима, Батюшка попросил: «Сходи за сестрёнкой, она в церкви, позови её, мне ей нужно сказать кое-что важное, а то завтра, может быть, будет уже поздно». Серафим сказал, что я у отца Анатолия, но Батюшка строго подтвердил: «Она в церкви». Серафим, всё ещё сомневаясь, забежал к отцу Анатолию, где и узнал, что я действительно в церкви. Мама, по выходе Серафима от Батюшки, снова стала проситься к нему, на что получила такой ответ: «Да ведь я сказал Серафимчику, чтобы он сходил за сестрой, мне с ней нужно поговорить». После этих слов мама перестала проситься и пошла за мной. Дошли мы до Скита. Враг всячески отвлекал меня и внушал уйти, но, перекрестившись, я твёрдо вступила в хибарку. Мама осталась на скамейке у Скита, Серафим вошёл со мной. В коридорчике была, кажется, только одна монашка, которая поспешила сказать: «Батюшка, барышня, которую вы звали, пришла». «Я знаю, – просто ответил отец Варсонофий и, обратясь ко мне, сказал: – Войди в келью». Я прошла к Тихвинской, а Батюшка несколько минут помедлил. Перекрестилась я на икону Царицы Небесной и замерла, хотя и старалась себя уверить, что Батюшка будет говорить со мной относительно письма и чая от дивеевской монахини. Это я внушила себе ещё по дороге в Скит. Вошёл Батюшка, я стояла посреди кельи. Пройдя мимо меня и подойдя к столу, он начал на нём что-то передвигать и, стоя ко мне спиной, спросил: – Ведь это ты, кажется, передала мне чай от дивеевской монахини? – Да, я. Батюшка. – Как же ты не знаешь её имени? – Да я получила этот чай от своей подруги, монахини, она сейчас в Москве, её посылают на кумыс. |
| Некогда жил один разбойник, который отличался такой свирепостью, что наводил ужас на всю область, где он совершал свои злодеяния. Но вот он смертельно заболел. Почувствовав приближение смерти, разбойник пришел в себя. Хотя он вел порочную жизнь, но веры в Бога, в загробную жизнь и в справедливое воздаяние за гробом не потерял. Страх напал на разбойника. Еще, может быть, несколько часов – и душа его должна сойти во ад на вечное мучение. И начал горько плакать, умоляя Господа о помиловании. «Господи, – говорил он, – я, конечно, конечно, грешнее всех людей на свете и недостоин имени Твоего Святого произнести скверными устами моими, но услыши меня, Господи, в этот страшный час и помилуй ради милости Твоея и ради бесценных заслуг Спасителя моего». И долго, долго плакал разбойник, так что платок его сделался совершенно мокрым... И Господь простил его. Как уж воздал ему Господь – неизвестно, но он был избавлен от вечных мук. Но не следует надеяться на покаяние перед смертью, это весьма опасно, так как можно умереть и внезапно, а если на душе есть смертные грехи, не омытые покаянием, то они повлекут человека в ад. По совершении грехов, особенно смертных, надо, не откладывая, приносить покаяние. Был такой случай. Шел один человек ночью по улице и встретил богато одетого господина в нетрезвом состоянии. И вот вложил ему диавол мысль: «У господина, наверное, с собою много денег; убей его – и поправишь все свои дела: у тебя и жена-то больная, и дети голодные». Послушавшись этого лукавого навета, подошел он к незнакомцу, ударил кулаком в висок, и тот тотчас же упал без признаков жизни. Вынул бедняк бумажник у убитого и пошел домой. Но вскоре проснулась в нем совесть и стала сильно укорять его, да и страх напал... «А что, если сейчас умру, и пойдет моя душа во ад на вечные мучения!» Охваченный такими мыслями, он идет к священнику. Звонит. Его сначала не хотят пускать, но он настаивает. Вышел священник: «Что вам угодно?» – «Мне нужно сейчас же исповедаться». – «Что за крайность ночью, приходите завтра утром». – «Если вы теперь же не станете меня исповедовать, то будете перед Богом отвечать за мою душу». Страшный ответ. И священник соглашается. После исповеди пришедший вручает священнику деньги, которые взял от убитого и говорит: «Делайте с ними, что хотите, – человека, которому они принадлежали, нет уже в живых». Он выходит и внезапно умирает на лестнице. Будет ли Господь судить его как убийцу и вора? Конечно, нет – он покаялся. Нет греха, побеждающего милосердие Божие, но страшно грешить сознательно, надеясь, что Бог простит, надо помнить, что Бог поругаем, не бывает 100 . |
| Когда мне было лет 20, я встретился в обществе с одним офицером Генерального штаба. Однажды он рассказывал, что ему предлагали большие деньги за выдачу планов. «С каким презрением и негодованием отказался я от них, – сказал офицер, – мне вспомнились герои древнего Рима: Гораций Коклес, Муций Сцевола, и как один из них при переговорах положил руку на горячие уголья и, несмотря на то, что рука обгорела, спокойно продолжал беседу, чем очень удивил и устрашил врага: «Так вот какие римляне! Трудно будет с ними бороться!» На меня теперь сильно восстали враги, хотят и места лишить, но я не смущаюсь». – «Вы удивляетесь римским героям, – возразили ему, – но есть герои гораздо более славные, герои духа – это святые. Те подвиги, которые совершили они, несравненно выше подвига римлянина». Ему посоветовали читать жития святых, и он восторгался ими от всей души. И вам я всегда советовал и советую читать Жития святых, и вы найдете в этом чтении великое утешение. Ваши скорби покажутся вам ничтожными по сравнению с теми, что претерпевали святые. Читая Жития святых, у вас явится желание по возможности подражать им. Вам захочется молиться и просить у Господа помощи, и Господь поможет. Вот уже немного времени осталось вам жить здесь, а затем разъедетесь вы опять и отправитесь в мир, в море житейское: «Житейское море, воздвизаемое зря напастей бурею...» – но, может быть, настанет время, когда вы будете вопиять ко Господу: «К тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти: возведи от тли живот мой, Многомилостиве!» Враг, конечно, не оставит вас в покое. Начнутся осуждение, насмешки... Как это молодые интеллигентные девушки живут при монастырях, являются такими отсталыми; усомнятся в чистоте ваших намерений – но не смущайтесь. Некто сказал: «Если сражаться с каждой лающей собакой, то никогда не дойдешь до места», – и вы не обращайте внимания на нападения врагов, этих лающих псов, которые, избирая орудиями людей, стремятся повредить вам в деле спасения. Господь спасет вас. Когда я сюда приехал, меня встретили очень недружелюбно, а теперь, слава Богу, все улаживается, и монашеская жизнь несколько настраивается. Некоторые монахи, не пожелавшие подчиниться новым порядкам, ушли, другие смирились. Поступили новые иноки, так что состав братии обновился. Господь даст, все придет в порядок. Говорят, что меня опять хотят перевести. Не знаю только, куда еще. Если Господь даст, я здесь останусь, и будем мы все живы, то на будущий год вы опять приедете сюда на лето и займете старые квартирки. |
| (Батюшка начал беседу чтением отрывка из книги «На горах Кавказа» 162 , об Иисусовой молитве. Он предупредил, что тем из нас, кто бывал у него раньше, прочитанное не скажет ничего нового; все будет знакомо, но это знакомое можно повторять много раз. Начинается отрывок словами: «Какой ангельский язык может выразить все значение Иисусовой молитвы?») Итак, автор думает, что не человеческому языку говорить о ней. Но какой же это ангельский язык? И есть ли такой язык? Конечно, есть. Но мы не можем представить себе его свойств, ибо он состоит не из звуков, там ведь не будет ничего чувственного. Знаем мы, что часто люди понимают друг друга без слов. Есть язык глаз – люди смотрят друг на друга и понимают, хотя между ними ничего сказано не было. Есть язык жестов, которыми объясняются с глухонемыми. Каков будет ангельский язык, мы не знаем. И вот только разве ангельского языка будет достаточно, чтобы выразить значение Иисусовой молитвы. Понятно оно только тем, кто на опыте узнал его. Для занятия этой молитвой автор книги удалился в горы Кавказа и там вел уединенную жизнь, лишь изредка приходя в обитель для исповеди и причащения Святых Таин. Все описанное в его книге заслуживает полного доверия, как осознанное им на опыте. Действие этой молитвы все покрыто величайшими тайнами. Не в одном говорении слов «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго» она состоит, но доходит до сердца и таинственно водворяется в нем. Через эту молитву мы входим в общение с Господом Иисусом Христом, усваиваемся Ему, сливаемся с Ним в одно целое. Эта молитва наполняет душу покоем и радованием среди самых тяжелых испытаний, среди всякой тесноты и суеты житейской. Я получил письмо: «Батюшка, задыхаюсь! Со всех сторон теснят скорби; нечем дышать, не на что оглянуться... Не вижу радости в жизни, самый смысл ее теряется». Что скажешь такой скорбящей душе? Что надо терпеть? А скорби, как жернов, гнетут душу, и она задыхается под их тяжестью. Заметьте, что не о неверах и безбожниках я сейчас говорю; не о тех, что тоскуют, когда они потеряли Бога, не о них говорю. Нет, теряют смысл жизни верующие души, вступившие на путь спасения, души, находящиеся под действием Божественной благодати. Не знают они, что это состояние временное, переходное, которое надо переждать. Пишут: «Впадаю в уныние, что-то темное обступает меня». |
| Царствие Божие внутрь вас есть 28 . Какие чувства насадит в себе человек при жизни, с тем и отойдет в жизнь вечную. Больное тело мучается на земле, и чем сильнее болезнь, тем больше мучения. Так и душа, зараженная различными болезнями, начинает жестоко мучиться при переходе в вечную жизнь. Неизлечимая телесная болезнь кончается смертью , но как может окончиться душевная болезнь, когда для души нет смерти? Злоба, гнев, раздражительность, блуд и другие душевные недуги – это такие гадины, которые ползут за человеком и в вечную жизнь. Отсюда цель жизни и заключается в том, чтобы здесь, на земле, раздавить этих гадов, чтобы очистить вполне свою душу и перед смертью сказать со Спасителем нашим: «Грядет бо сего мира князь, и во мне не имать ничесоже» 29 . Душа грешная, не очищенная покаянием, не может быть в сообществе святых. Если бы и поместили ее в Рай , то ей самой нестерпимо бы было там оставаться, и она стремилась бы уйти оттуда. Действительно, каково немилосердной быть среди милостивых, блудной среди целомудренных, злобной среди любвеобильных и т. д.? Один бедный учитель попал однажды на великосветский обед. Посадили его между генералами. Плохо он себя чувствовал: и с ножом, и с вилкой не так обращался, как его высокие соседи; подвязал салфетку, видит – нехорошо, другие соседи не подвязывают, положил на колени, а она предательски на пол скатилась, пришлось нагибаться и поднимать с полу. Блюд было много, учитель от некоторых отказывался, так как не знал, как к ним приступить. Весь обед сидел он как на иголках, только и мечтал: когда-то он окончится? Все же остальные вели себя как дома, все блюда отведывали, весело разговаривали, смеялись. Наконец, обед кончается; после десерта несут последнее блюдо: маленькие стаканчики, наполненные какой-то беловатой жидкостью, поставленные в большие стеклянные чашки. Подали сначала генералу, сидевшему рядом с учителем, тот взял и поставил рядом с собою. Учителю очень хотелось пить, взял он стаканчик и выпил залпом. Не особенно вкусно показалось – вода теплая с мятой. |
|
|
